Проект по дружбе

– Рано еще хоронить меня, – скрипучим тоном выдает он, не поднимая век.

– Де, – облегченно выдаю я на выдохе, – я ж зову, ты чего пугаешь.

– Испугался, что я умер?

– Испугался той суммы, которую придется потратить. Знаешь, сколько сейчас место на кладбище стоит?

– Дебил ты, Ярослав, – радостно оповещает дед, потягиваясь. – Я место на кладбище давно уже купил. Мне твои копейки нафиг не сдались.

Я раздраженно качаю головой:

– Де, ну ты шутник от Бога просто. Ты ужинал?

– Конечно, тебя же не дождешься.

– Таблетки пил?

– Коньяк пил, это считается за лекарство?

– Стопудово, – подтверждаю, включаясь в его вайб, вряд ли он и в самом деле пропустил прием лекарств.

Но на всякий случай иду на кухню и проверяю его таблетницу.

– Я без сопляков разберусь, – раздается за моей спиной.

Черт, умеет же он подкрадываться.

– Я пожрать зашел.

– И много жратвы в моей таблетнице?

– Де, ну хорош язвить.

– Это тебе хорош меня контролировать.

Пропускаю мимо ушей его ядовитый тон и открываю холодильник. Наскоро делаю бутерброд с колбасой. Он-то и встает мне поперек горла, когда дед сообщает:

– Отец звонил, в выходные заедет.

Вместо ответа я долго кашляю, пытаясь протолкнуть еду по пищеводу.

– За каким хреном? – наконец спрашиваю с красными глазами, едва справившись с чертовым бутербродом.

Он пожимает плечами, опираясь о столешницу:

– Захотел сына повидать. Ну, и отца, видимо.

Остервенело жую, мечусь яростным взглядом по полу кухни. Каждый визит папы – дополнительный стресс. Никогда мы не могли найти общий язык и вряд ли когда-нибудь сможем. Будь моя воля, я бы его видел почти так же редко, как мать.

Но мы с дедом пока слишком от него зависим.

– Окей, – наконец выдавливаю из себя.

– Попробуешь без скандалов?

– Это не я каждый раз начинаю!

Дед меряет меня взглядом, поджимая и без того тонкие губы. Подтягивает на пояснице серые треники.

– Ну, сами разберетесь, – говорит он и медленно идет по коридору обратно в зал.

Конечно, шоу сами себя не посмотрят. Хотя меня, конечно, бесконечно радует контент, который предпочитает Де. Никаких новостей и тупых сериалов, только молодежные шоу. Он у меня всегда был крутым.

Оставшись один на кухне, я наконец скидываю кожанку на стул и делаю себе еще пару бутербродов. Холодильник у нас всегда забит. Отец регулярно заказывает доставку, а два раза в неделю приходит Роза, наша повар. Готовит как на роту солдат.

У нее все получается вкусно, но иногда мне чисто из принципа хочется игнорировать ее кулинарные шедевры. Пусть лучше домой заберет – сыновьям.

Утолив голод, который только раздразнил идиотский карамельный попкорн, я иду к себе. Если честно, я купил его из тупого принципа. Хотелось насладиться выражением лица этой заучки, когда она увидит эту сахарную бомбу. И, знаете, это определенно того стоило! Такой гнев, чуть пар из ушей не валил! Картинка из комиксов один в один.

Ухмыляюсь, вспоминая ее лицо. Смешной маленький нос, который она наморщила, небольшие губы, сжатые в злой гримасе. А глаза? Как там принято называть такие, оленьи? Короче, такие большие, что и на человеческие не похожи.

Я свожу брови на переносице, когда осознаю, что слишком много думаю о Гольцман. Ну, ближайший месяц придется потерпеть. Напишем эту треклятую работу, получим автомат и разбежимся. А в том, что мы получим по пятерке, я даже не сомневаюсь. Заучка скорее умрет, чем сделает все не на отлично. Черт, вот и снова я о ней.

Раздраженно стягиваю через голову толстовку и отшвыриваю ее в угол комнаты прямо на пол. Ненавижу порядок. Чувствую себя гораздо более комфортно в хаосе. Поэтому все в моей комнате вечно перевернуто буквально вверх дном.

Сажусь за ноут, проверяю заказы на таргет. То, что уже в работе, крутится. Новых нет.

После я как-то даже автоматически захожу на страничку Гольцман. Смотрю немногочисленные фотки. Она явно сама себе не нравится. Везде с одного ракурса, идеально выверенное положение головы, ножка, выставленная в сторону, руки на талии. Она делает все, чтобы казаться более худой и, на ее взгляд, привлекательной. Открываю фото, на которых она отмечена. Судя по всему, она все их отфильтровала. Кроме одной. То ли пропустила, то ли еще не успела удалить. Там круглощекая и румяная Женя смущенно смотрит в кадр с первой парты. Понятно. Теперь понятно. Черт, да даже у меня сердце щемит, когда я вижу эти огромные глаза загнанной лани, как они могли ее травить?

Нащупываю электронку в кармане джинсов. Раздраженно затягиваюсь. Вот как так выходит, что все, что касается Гольцман, неизменно меня раздражает?

Выскочка, загнанная заучка. Как оказалось, тщательно это скрывающая. Что удивительно, она при этом остается привлекательной. Черт. Что? Я реально так думаю? Не, это какой-то сбой программы. Забудем.

Захлопываю крышку ноутбука и закусываю щеки изнутри. Так, чтобы больно было. Это отрезвляет. Раздеваюсь и ложусь в постель. Прислушиваюсь к звукам квартиры. Что-то бормочет телевизор в зале. Де наверняка уже уснул, но уводить его в спальню бесполезно. Только обложит отборным матом.

Уже на грани сна я слышу, что телефон бесконечно бренчит. Раз я могу пропустить, второй, третий, но на четвертый с раздражением подрываюсь. Хватаю смартфон и читаю сообщения от Жени.

Клокоча от ярости, я откладываю телефон. В свой выходной я вообще не планировал заниматься учебой! И уж тем более не хотел встречаться с Гольцман! Самая тупая затея в мире. Но она же как маленький бульдог!

Из-за злости я никак не могу уснуть. Ворочаюсь с одного бока на другой. Агрессивными ударами взбиваю подушку. Бред. Бред!

Это все долбаная заучка! Если бы не она, я бы вообще сегодня дома не ночевал! Придумала тоже, блин, энтертейнмент – в кино любоваться на слюни и сопли. При этом задрав голову! Кто вообще в здравом уме берет билеты на четвертый ряд?

А если хотите знать мое мнение, то героям вообще дружить не следовало. Могли переспать на старте и разбежаться. А то вот это потом выяснение отношений на сорок минут – ну такая скука.

Почти не раздумывая над своими действиями, с телефона снова открываю страницу Жени и смотрю на аватарку, где она выглядит такой тощей, что, кажется, и жизни в ней нет.

Господи, помоги ее не убить.

Через час я наконец засыпаю. А проваливаясь в сон, все равно будто слышу назойливую трескотню Гольцман. В этом пограничном состоянии я смутно пытаюсь уловить то, что меня тревожит, и никак не могу. В нервных метаниях я и провожу всю ночь.

Глава 10

Ярослав

На следующий день едва открываю глаза к двенадцати. Уснул только под утро, хотя я и при лучшем раскладе не встаю раньше десяти. Первым делом беру в руки телефон, и там уже с десяток сообщений от Гольцман. Я их даже не читаю. Сначала надо хотя бы поесть. Голодный я еще более негативный, чем обычно. Проверяю соцсети и вижу, что эта заучка маячит мне и оттуда. Хорошо хоть еще не позвонила. Мертвого достанет.

Поднимаюсь, натягиваю спортивки и футболку, плетусь умываться.

– Встал? – кричит мне из своего кресла дед.

– Нет, еще лежу!

– Засранец, – вяло парирует Де, и я ухмыляюсь.

Делаю себе яичницу и завтракаю под сериал. Настроение сразу улучшается. Наверное, это тупо, что мой эмоциональный фон напрямую зависит от наполненности желудка, но вот такая я примитивная скотина. Но я радуюсь ровно до того момента, как слышу повороты ключа в замке. Подрываюсь в коридор и успеваю к дверям как раз чтобы увидеть, как отец заходит в квартиру.

Сую руки в карманы и небрежно интересуюсь:

– Стучаться не учили?

Он скидывает ботинки, даже не глядя на меня:

– Зачем, если у меня есть ключ?

– Дед, – кричу в комнату, – напомни мне дверь на защелку закрывать!

– Ярослав, давай без ругани. Хотя бы в первые пятнадцать минут. Как у вас дела?

– Все путем.

Дед с кряхтением появляется в дверях комнаты. Уверен, что он каждый раз драматизирует, он у меня бойкий, не так уж и тяжело ему дается передвижение.

– Привет, Дим.

– Привет, пап.

Они замирают, глядя друг на друга. Ну прямо как после десяти лет разлуки в сцене из второсортного сериала.

Молча разворачиваюсь и ухожу на кухню. Мою за собой посуду. Такая у нас с дедом договоренность, и я стараюсь ее не нарушать.

К их диалогу даже не прислушиваюсь. У них свои отношения, которые меня не касаются.

– Чай сделаешь? – отец заходит на кухню уверенным шагом, прямо-таки по-хозяйски, и меня это нестерпимо раздражает.

За ним маячит Де.

– А что, прям по-семейному посидим? – едко бросаю я, но кнопкой чайника все же щелкаю.

– Ярослав.

– А что? Три поколения Шмелевых. Сейчас побеседуем, обсудим насущные дела.

Отец садится за стол, широко расставляет ноги, смотрит на меня исподлобья. Отвечаю ему таким же взглядом. Выглядит он, конечно, как чувак с обложки журнала про сытую, успешную жизнь. В сером спортивном костюме умудряется смотреться дорого. Хотя почему умудряется? Костюм и правда дорогой. Видно невооруженным глазом. У него и кипенно-белые носки кричат о том, что на них потратили неоправданно много денег.

Не выдержав, отворачиваюсь и достаю кружки. Завариваю чай, а дед с неизменным звуковым сопровождением режет ягодный пирог. Едва сдерживаю смех и чуть качаю головой.

– Шо веселимся? – интересуется он тихо, специально коверкая первое слово.

– Де, ну это прям МХАТ. Школа Станиславского.

– Ярик, ну не душни.

У меня буквально отпадает челюсть. Я округляю глаза:

– Давно слово новое выучил?

– Вчера, – довольно улыбается дед, – к месту употребил?

– Да, идеально.

И тут отец спрашивает, повысив голос:

– Над чем хихикаете?

Закусываю изнутри губы и перевожу дыхание. С бряканьем ставлю заварочный чайник на стол:

– О своем. Можно?

– Не запрещаю. Просто интересно.

– Вот уж спасибо, что не запрещаешь.

Дед в этот момент толкает меня плечом и приземляет рядом с отцом пирог.

– Садитесь, воробьи.

– Почему воробьи? – интересуется отец бесстрастно.

– Ершистые такие же, – дед с оханьем опускается на стул и бросает на меня хитрый взгляд. – Ну ладно, Дим, как дела? Какие планы? Чем живешь?

Я фыркаю:

– Де, ты один вопрос выбрать не смог?

– Как хочу, так и спрашиваю.

Отец отпивает чай:

– Все хорошо. На прошлой неделе вернулись с Бали. Варя вот в садик пошла на полный день.

Все внутренности в момент замораживает, хоть чай и горячий. Дыхание становится поверхностным, едва слышным. Хотелось бы, чтобы я перестал так реагировать на каждое упоминание о новой семье отца, но пока не выходит.

– Ну классно, – я отодвигаю кружку и встаю с места, – а мне надо в душ и к однокурснице, мы проект вместе делаем.

– Проект? В субботу? – переспрашивает отец, и в его голосе сквозит такой сарказм, что меня продуло бы до соплей, если б это было возможно.

– Да, проект. И да, в субботу. Можешь у своего дружбана Льва пробить, как ты все узнаешь про мою учебу. Он же там со всеми вась-вась, а? Проект по социологии. Узнай, пап, удостоверься.

Чтобы хлопнуть дверью, мне приходится проскочить арку, ведущую из кухни в коридор, и нервным шагом зайти в ванную. Но тут уж я силы не жалею. Воду включаю почти ледяную. Сжимаю зубы, стараюсь остыть – изнутри и снаружи. Только когда меня уже колотит крупная дрожь, добавляю горячую.

Не могу об этом слышать. Варя пошла в сад. Ну зашибись, че. Варя ходит на фигурное катание, Варя учится кататься на лыжах, Варя посещает английский. В три года. Мой отец с новой женой произвели на свет киборга, не иначе.

Мою голову, а потом остервенело тру ее полотенцем. Пытаюсь втереть себе мысль о том, что никто тут не виноват. Ни я, ни он, ни Варя. Но ни черта не получается.

Ванную покидаю стремительно, не глядя в кухню. У себя в комнате быстро одеваюсь. Свободные синие джинсы, белая футболка и первая попавшаяся толстовка из шкафа. Для Гольцман сойдет. Кстати, о ней. Надо бы предупредить, что приду раньше. Или нет? Ее же это взбесит? Было бы хорошо.

Когда обуваюсь, отец все-таки выходит в коридор.

– В кроссовках будет холодно.

– Ну, значит, замерзну.

– Ярослав, я не ругаться прихожу, – говорит он упавшим тоном, – хочу пообщаться. Вы для меня важные люди.

– Были бы важные, не ушел бы, – выпрямляясь, напряженным голосом отчеканиваю я.

Знаю, что это неправильно. Жизнь разная, не только черная и белая, я это уже уяснил, особенно когда мать ушла. Но я совсем…совсем не могу сладить со своей злостью из-за того, что и он нас бросил.

– Яр, – говорит отец тихо, и я отмечаю, как безжизненно висят его руки вдоль тела.

– Пап, без обид, – я наконец смягчаюсь, – реально надо идти. Ну хочешь, у Льва проверь. Действительно надо делать проект. Не скучайте.

Не дожидаясь ответа, ухожу.

—.

На улице понимаю, что в кроссовках мне холодно. И в кожанке, конечно, тоже. Но что такое мороз против упрямства?

К тому же я сразу же срываюсь к остановке, когда вижу ползущий к ней автобус с нужным номером. Отец, конечно, переводит достаточное количество денег, чтобы можно было забыть про общественный транспорт, но я предпочитаю особо их не тратить.

Уже около дома Гольцман пишу ей.

Проходит пара минут, за которые я успеваю дойти до ее подъезда и продрогнуть, когда она, наконец, выдает свое королевское «поднимайся».

А когда заучка открывает мне дверь, и я шагаю в ее белоснежную квартиру, то дар речи просто покидает меня.

Не потому, что это слишком дорого. Нет, конечно. Я видел дорогие квартиры, ведь и на наш с дедом ремонт отец не поскупился. Это просто обычная хорошая квартира. Дело в другом. Она вся как больничный бокс. Белая и стерильная. Молча смотрю на Гольцман, которая встречает меня в бежевом домашнем костюме. Удивительно, но он тоже ей не идет. Неужели и его она не выбирала?

– А я могу вообще сюда заходить?

– В смысле? – она озадаченно морщит лоб. – Я же тебя сама пригласила.

– Разве я не должен пройти какую-то комнату, которая продует и обеззаразит все мои вещи?

– На что ты намекаешь? – Женя сощуривается, не успевая за моим сарказмом.

– На то, что это долбаная криокамера! – я разуваюсь и указываю на белую плитку под ногами.

– В криокамере холодно, а не стерильно, – автоматически возражает она.

И я вдруг смеюсь. Не могу сдержаться. Захожусь искренним хохотом от этого назидательного тона, запрокидывая голову. И тут девчонка меня удивляет. Вместо грубости выдает мне неуверенную ответную улыбку, которая внезапно расцвечивает весь ее образ. Зажигает. Обостряет. И даже украшает.

Останавливаюсь как громом пораженный. Так ведь говорят о ситуациях, когда ты на хрен в шоке от того, что видишь перед собой? Или нет – когда ты в шоке от того, что чувствуешь от увиденного?

Глава 11

Ярослав

Женя смущается и ведет меня, внезапно притихшего, на кухню. Там тоже все стерильно чисто. Я едва удерживаюсь от того, чтобы сокрушенно покачать головой. Клянусь, за эти минуты я начал понимать эту девочку гораздо лучше, чем за все время, что мы учимся вместе. Конечно, остается вероятность, что я неправильно расценил все, что увидел. Но у меня стойкое ощущение, что я прав.

В гулкой тишине она указывает мне на стул рядом со стеклянным столом. Я качаю головой и иду к окну, изучая по пути белые глянцевые фасады кухни. Вижу кошачьи миски и спрашиваю:

– У тебя есть кот?

– Да, – Гольцман неопределенно взмахивает рукой, – Рекс где-то в комнате, он к чужим не выходит.

Я удивленно хмыкаю:

– Ты назвала кота Рекс?

Она хмурится, кивает и спрашивает:

– Будешь чай?

– А кофе есть? Чай я уже пил.

– Есть, – Гольцман открывает шкаф и тянется к верхней полке.

– А ты всегда в тишине сидишь?

– На кухне? – уточняет она.

Мои губы подрагивают, сражаясь с улыбкой.

Говорю спокойно:

– Ну, начнем с кухни. Тут ты всегда в тишине?

– Да. Я не ем под телевизор.

– Очевидно потому, что это неправильно? – пытаюсь сильно не иронизировать.

Женя серьезно кивает:

– Да.

– А музыка?

– Что?

– Ну, музыка, Гольцман, – терпеливо объясняю я, – знаешь, что это такое?

– Яр, ну не делай из меня совсем уж чудовище! Знаю я музыку.

– Почему не слушаешь?

И она снова теряется. Смотрит на меня настороженно. Видимо, чтобы скрыть эмоции, оборачивается к кофемашине:

– Молоко нужно?

– Не, давай так, не помешает взбодриться.

Женя двигается по кухне легко, но как-то скованно, ставит передо мной сухофрукты и орешки. Я поднимаю на нее выразительный взгляд.

– Что? – она прячет пальцы в рукава домашней кофты.

– Жень, а тебе никогда не было тесно? – вдруг спрашиваю. – В этой правильности и стерильности?

– Ты меня по имени назвал.

– Ну да, тебя же так зовут.

– Раньше не называл, – упорствует она.

И я понимаю, что она, конечно, права. Раньше не называл. С другой стороны, какая разница? Жендос, Женя. Гольцман. Это ведь все про нее.

– А сейчас назвал. Не беси, Гольцман, – начинаю заводиться, но оттормаживаю и перевожу тему, – вон, у тебя даже «умная» колонка есть.

– Ну, я время у нее спрашиваю. Или про погоду. Или свет в коридоре включаю.

– Идеальное применение, – ворчу я. – Давай начнем с одной песни. Не буду шокировать тебя полноценной вечеринкой.

– Ну давай попробуем, – наконец с привычным апломбом задирает она подбородок.

Заглядываю в телефон, чтобы выбрать трек из своего плейлиста, и обращаюсь уже к колонке:

– Включи песню «Ром с колой».

– Ты же, наверное, догадываешься, что я не пью?

– Ты просто меня убиваешь, заучка, – тяну я, – разве песня от этого может стать хуже?

– Не знаю, наверное.

– Просто послушай и не души меня. Сядь, кофе попьем.

Она послушно опускается на стул напротив.

Смотрю на Женю, отпиваю из маленькой кружки, как раз для эспрессо. К прослушиванию песни она подходит, как и ко всему, обстоятельно. Внимательно вслушивается в слова и ловит ритм. То, что трек ей заходит, я вижу через прозрачную столешницу по ее колену, которое танцует в такт. Очень сдержанно. Но мне хватает. И я улыбаюсь Гольцман. Просто потому, что хочется. Потому что она первый раз видится мне человеком, хрупкой девочкой. Это интересно. Как минимум.

На строчках «Ты хочешь романтики? Выходи из дома, так давно знакомы наши галактики, идем гулять» Женя вскидывает на меня какой-то странный взгляд. Будто хочет что-то спросить, но не решается. И никогда не решится. Огромные глаза смотрят на меня так пронзительно, что я резко поднимаюсь на ноги и говорю:

– Пойдем.

– Куда?

– Погуляем.

– Как это? У нас же визит в гости.

Я закатываю глаза:

– Гольцман, я был у тебя дома?

– Был.

– Ну вот и все!

Она привычно уже упрямится:

– Но ты еще не видел мою комнату.

Я ухмыляюсь:

– Точно. Пойдем, выберу тебе наряд.

Не жду, когда она поднимется, и сам иду по коридору. Так, это, наверное, санузел, тут гостиная, где никто и не бывает, а вот две спальни. Одна дверь приоткрыта, и я по наитию иду именно туда. Слышу сзади торопливый топот босых ног по белоснежной плитке. Но она не успевает, и я бесцеремонно вваливаюсь внутрь.

– Шмелев! – звенит Женя за моей спиной.

– Успокойся, Жендос, по нижнему белью шариться не буду, – усмехаюсь, обводя взглядом помещение.

Ничего неожиданного. Светлые тона, порядок, никакой индивидуальности. Только затертый плюшевый медведь на постели и стопка книг на тумбочке.

– Это шкаф? – устремляюсь в нужном, как мне кажется, направлении.

– Я в состоянии сама переодеться!

– Я в этом уже сомневаюсь, – задумчиво двигаю вешалки, отгораживаясь от Жени спиной. Повезло, что я выше и шире нее.

– Яр!

– Все, милая, расслабься, не шебурши.

Она раздраженно выдыхает сзади и замолкает. Но наверняка бесится. Я же вытаскиваю из шкафа черные джинсы, в которых она была вчера, и на верхней полке нахожу простую белую футболку и голубой свитшот с необычным графическим принтом. Это уже больше похоже на вещи, которые Женя могла бы выбрать сама.

Вручаю ей одежду, и мы останавливаемся друг напротив друга. Смотрим в глаза. Она возмущена и растеряна. На нейтральной территории, в колледже, Женя сто процентов чувствует себя более уверенно. А здесь растерялась. Поэтому и шарашит такой странной смесью эмоций. Или не только поэтому? Пытаюсь уловить что-то в ее оленьих глазах.

Сам тоже немного теряюсь. Раньше она меня только раздражала. А сейчас? Блин, да есть ли вообще разница?

– Мне при тебе переодеваться? – спрашивает с вызовом, не отрывая взгляда.

– А что, есть такая опция?

– Шмелев!

Я ухмыляюсь и поднимаю ладони в знак того, что сдаюсь:

– Подожду тебя на кухне.

Выхожу. Должен признаться, очень медленно. А в дверях бросаю взгляд через плечо. Не понимаю, почему она не дождалась, когда я покину комнату, но я вижу ее голую спину. Точнее, даже меньше. Женя через голову стягивает домашнюю кофту, и я успеваю засечь только ее поясницу. Она очень худенькая, но над поясом штанов виднеются две очаровательные ямочки.

В коридор я почти выпадаю. Плетусь в кухню и на ходу достаю из джинсов электронку. Очаровательные? О-ча-ро-ва-тель-ны-е? С другой стороны, это же не обязательно именно про Гольцман. Мне всегда нравились такие ямочки. У любой девчонки.

Задумчиво зарываюсь пальцами в волосы. Опираюсь локтями на подоконник и смотрю на улицу. Снова падает снег. Даже странно, зима в этом году застряла у нас намертво. Слишком увлекаюсь своими мыслями и даже пугаюсь, когда Женя подкрадывается и возмущенно кричит:

– Ты тут куришь?!

Вздрагиваю и оборачиваюсь:

– Это электронная.

– Да мне без разницы! Совсем с ума сошел? Здесь же все провоняет!

– Не выдумывай, никакого запаха не останется.

– Ты просто отвратительно самоуверенный, – она стоит, сдвинув брови и сжав маленькие кулачки.

Прячу электронную сигарету в карман и снова улыбаюсь. Очень уж Женя смешная в своем праведном гневе.

Машинально отмечаю, что в этих вещах она выглядит иначе. Сказывается и ее несколько непривычный образ, и то, что она сбита с толку и не кусает меня, как прежде.

– Идем? – спрашиваю я, но ответа, как обычно, не жду.

Одеваюсь и иду к лифту, краем уха все же прислушиваясь к тому, как Гольцман торопливо натягивает куртку и запирает дверь. В лифте оба упираемся в телефоны. Но я бросаю на нее один вороватый взгляд, потом другой. На третий мы сталкиваемся глазами.

– Ну, привет, – выдаю зачем-то охрипшим голосом.

– Привет, – отвечает Женя, как будто видит меня впервые.

Глава 12

Женя

Нервно расхаживаю около магазина, где меня оставил Яр. Сегодня точно происходит что-то странное. Я абсолютно сбита с толку. Начнем с того, что встретила я его в потерянном состоянии. Вчера сильно поругалась с мамой и всю ночь и утро мучилась чувством вины. Хотя виноваты были мы обе. Я разнервничалась из-за того, что она вернулась и чуть не засекла меня в туалете, когда я решала проблему… скажем, переизбытка калорий. А мама с наскока начала спрашивать, почему я так одета. Тот белый свитер – его выбирала не она. Я покупала его сама еще когда училась в школе. А мама так маниакально всю жизнь стремилась решить проблему моей популярности, что, видимо, потеряла всякое представление о границах. Я ведь всегда должна была учиться лучше всех, ходить на все кружки, при этом быть звездой среди одноклассников и посещать все тусовки. С последним, как вы понимаете, в школе я так и не сладила. Поэтому она настояла на том, чтобы я ушла после девятого класса и поступила в колледж. Наняла стилиста и полностью обновила мой гардероб вплоть до трусов и носков. И, пока Яр недавно не указал мне на это, я и не задумывалась, насколько мне в этих вещах некомфортно. Просто делала то, что должна была. Стала старостой, училась на одни пятерки, красиво одевалась и маячила на всех концертах, праздниках и вечеринках.

Растерянно останавливаюсь и пинаю ногой сугроб. Я так и знала, что дружба со Шмелевым до добра не доведет. Всего несколько дней, а весь мой мир уже встал с ног на голову.

Еще эти его странные взгляды. Как их понимать? Все рассыпается. Все к чертям разваливается прямо на глазах, и мне срочно нужно вернуть контроль над ситуацией. Яр, может, вообще делает это все специально. Хочет сбить меня с толку, испортить эксперимент, доказать, что я была неправа.