Потомок седьмой богини

– Я предпочитаю «бороться, пока не сгинешь, – и восстать». От Лейфта я пока далек.

Что ж, если любовь прежде не касалась его сердца, вскоре это, к сожалению, навсегда изменится.

Третьим в Эмеррейн вошел Коддар – ныне бог правосудия, при жизни – судья в небольшом городке на востоке Большой земли. Облик мальчишки, едва не сбившего меня с ног из-за закрывающих взор бинтов, наконец-то обрел смысл. При встрече мысль о том, что он пытался воплотить в жизнь образ самого беспристрастного из вершителей судеб, не мелькнула даже на задворках разума. Коддару были безразличны титулы и богатства подсудимых, но их деяния он никогда не упускал из внимания. Законы в те годы были весьма своеобразны – например, за самоудовлетворение на Востоке полагалась казнь через повешение, – и все же страсть, с которой Коддар следил за соблюдением правил, не осталась незамеченной богами.

Орос прославился уже через три зимы, не дав людям привыкнуть к фразе «год от Третьего Вознесения». В местной труппе не нашлось актера, чья кожа могла хотя бы приблизиться к шоколадному оттенку, и для схожести исполнителя роли бога искусств измазали чем-то, по виду походящим на грязь. Вивиан, наблюдавшая за происходящим из-за спины короля – с момента приезда она не покидала его ни на минуту, – выразительно хмыкнула.

История Ороса – одна из двух, что не омрачалась какого-либо рода трагедией, а полнилась лишь любовью и восторгом. Бог искусств не брал денег за свои картины, ибо писал их лишь из искреннего желания, и, возможно, поэтому каждая из них становилась прекраснее, чем предыдущая. Пел Орос исключительно дома – ни один король так и не сумел заманить его на свой пир, – из-за чего стены его жилища едва не трещали под натиском гостей. В Эмеррейне не хватало чего-то столь же чистого и прекрасного, и завистливый поклонник, по своей ли воле или небожителей, отправил талантливого мужчину развлекать богов.

Отрывок пьесы, посвященный Нетрикс, вышел у труппы хуже всего. Они оказались в плену собственных декораций – крошечные корабли не внушали необходимого благоговения, а то, как менестрель пытался изобразить шум волн, звучало до омерзения жалко. Впрочем, девушка, олицетворявшая богиню морей, весьма убедительно сыграла отчаяние, и, надеюсь, потому аплодисменты гостей звучали столь оглушительно.

Ощущение чужого взгляда пощекотало сознание, и я намеренно неторопливо повернулся к королю. Он с насмешкой смотрел на мои ладони, не бившиеся в экстазе восторженных оваций, и будто ожидал дальнейших действий. Неужто он думал, что из-за недовольства отрывком постановки я взбешусь, заставив актеров пожалеть о том, что они появились на свет?

Впрочем, многие истории, повествующие о годах моей жизни, носили именно такой характер, и винить в этом правителя Солианских островов не имело смысла.

Я не удостоил Фабиана ответным жестом. Тот прикусил нижнюю губу, на короткое мгновение задержав взгляд на моих глазах.

Сюжет о Миохре не пестрил подробностями – это была добрая история о земледельце, сумевшем спасти множество деревень от голодной смерти, и ей не хватало драмы. Исполнена она все же была недурно, и толстяк, олицетворявший бога плодородия, заметно повеселил высокородных зрителей.

Последней из Семерых к богам вознеслась Краарис. С началом рассказа о ней весь свет, кроме трех свечей на сцене, потух, а по полу в холл закрались влажные клубы дыма. При жизни от взора богини смерти, как и после нее, не ускользал ни один грешник, какой бы безобидной старушка ни казалась случайным прохожим. Атмосферу представления намеренно сделали гнетущей и вязкой, в воздухе витал гнилостный, землистый запах, и я разочарованно вздохнул, поняв, что аромат вина в моем бокале безнадежно испорчен. Актеры показывали охающим зрителям бесконечные казни, совершенные Краарис под покровом ночи: ее жертвами становились даже преступники, которые не были осуждены, ведь после смерти Коддара мир не видел более беспристрастного суда. Однако, как гласят легенды, ни один невинный не погиб от ее руки.

Зал взорвался аплодисментами, надеясь на окончание несколько затянувшегося представления, но на сцену вышли новые актеры, и образы их ничуть не напоминали обитателей Эмеррейна. Изящная светловолосая девушка спустилась с корабля и, сняв накидку, продемонстрировала зрителям подвенечное платье, а сопровождавший ее грузный мужчина прочитал высокопарную речь о том, как важно сделать из дочери достойную женщину и отдать ее в руки правильного супруга. Затем на сцену вышел юноша в отвратительном седом парике – даже краем глаза я отчетливо увидел, как скривился при виде него король, – и мужчина пал пред ним ниц, умоляя взять его дочь в жены. Юноша, кратко взглянув на гостью, мгновенно согласился. Затем – сцены помпезной свадьбы, рождения детей и многолетнего совместного правления.

Если бы я не видел этого выражения прежде – лениво опущенных век и сжатых в тонкую полоску губ, – решил бы, что король попросту заснул, как только показали попытку театрального прочтения его будущего.

Под звуки яростных аплодисментов актеры откланялись и покинули сцену. Их заменил мужчина в расслабленной одежде, но с тщательно, даже щепетильно закрученными усами, контрастирующими с волосами на лысеющей голове. Музыка резко затихла.

– Его величество прожил еще один чудесный год, – звучно заговорил, вероятно, драматург, приведший труппу в замок. – Его отец не смел и помыслить, что к тридцати четырем годам его величество сумеет сделать столь многое. Однако острова покорены, а это значит, что перед его величеством отныне стоит новая цель.

Пальцы короля барабанили по ноге при каждом вежливом упоминании его титула.

– Мы рады наконец играть в этом чудном замке и особенно счастливы, что имеем честь поздравлять его величество с праздником его рождения, – продолжил драматург, поклонившись перед этим так, что едва не просунул голову меж тонких ног. – И, разумеется, с предстоящим бракосочетанием.

Фабиан вымученно улыбнулся. Вокруг него витали облака нетерпения, словно он изо всех сил мечтал прервать приторную речь, не в силах выслушивать очередные небылицы. Мне казалось странным, что он с таким пренебрежением относится к скорому прибытию невесты. Вероятно, дело было в том, что король думал о свадьбе как о вынужденном дипломатическом жесте.

И не знал, насколько все переменится после их первой встречи.

Встав с места, Фабиан поклонился, молчаливо благодаря за щедрый подарок, а затем повернулся к гостям торжества.

– Нас уже заждались на пиру, – произнес он, указывая на широкую лестницу. – Прошу, пройдемте.

Люди засеменили к выходу, словно животные, испуганные видом опасного хищника. Король даже не попытался спрятать недовольство, и потому приглашение, призванное уладить ситуацию, лишь накалило обстановку.

Я невольно усмехнулся, и это не ускользнуло от взора Вивиан.

– Хихикает он, – грозно бросила она, ударяя меня по плечу. Ее рука оказалась удивительно тяжелой. – Если ему что-то не нравится, он становится невыносим. Сделай с этим что-нибудь!

– Если он искал того, кто будет его развлекать, следовало отправить за фокусником, а не за Верховным, – невозмутимо ответил я, глядя на наемницу через плечо. – К тому же тебе вовсе не обязательно говорить с ним, в каком бы настроении он ни был.

Наклонившись к моему уху, она бросила взгляд на короля, занятого приглашением труппы на пир.

– В том и дело, что меня подмывает сказануть какую-нибудь гадость.

Актеры, едва дослушав, так быстро юркнули за кулисы, словно те виделись им единственным спасением. Фабиан устало проследовал к лестнице, совершенно позабыв, что один из самых главных – и дорогостоящих – гостей все еще сидел на своем месте, и Вив, поджав губы и бросив на меня многозначительный взгляд, поспешила за ним. Я не стал тратить силы на портал, но не последовал примеру наемницы. Задержавшись сначала в холле, где наблюдал за разбором декораций, а потом – в многочисленных коридорах, я непочтительно опоздал на пир.

Это не помешало мне продегустировать все вина, что подавались на празднике: одна крайне услужливая девушка подошла сразу, как я появился среди гостей, и предложила целый поднос разнообразных напитков. Я предложил ей оставить его на ближайшем столе и справиться о моих вкусах через час. К кисловатым и хлестким винам отлично подошел вяленый инжир – его в Тэлфорде было больше, чем воды в океане, – а к тем, что оказались покладистее, мне подали полупрозрачные ломтики засоленной свинины.

К моменту моего прибытия все речи уже были сказаны, подарки – вручены, а маски приличия – сброшены, и потому в темных углах и закутках, коих в немыслимо огромном тронном зале было множество, люди прибегали к различным способам удовлетворить потребности. Кто-то справлял нужду, не переживая о реакции короля на порчу его имущества, кто-то пристраивался к опьяневшим и ставшим развратными дамам, а кто-то нашел силы лишь расстегнуть штаны и вручить полномочия в чужие руки – в прямом и переносном смысле. Такие пиршества мне были хорошо знакомы, а потому безрассудность богачей ничуть не изумляла – я всегда ждал от них худшего.

Вскоре зрелище начало утомлять, и я, подбадриваемый зашкаливающим в крови алкоголем, принялся искать тех, кто подошел бы в качестве жертвы для невинных шалостей. Грузной даме в затянутом до скрипа корсете я распустил завязки, и грудь, прежде поднятая чуть не до подбородка, потянула ее к земле. Стоявший напротив мужчина отпрыгнул от нее, словно та вздулась, готовясь взорваться, и, лишившись всяческой учтивости, нырнул в проходящую мимо компанию. Впрочем, и оттуда ему пришлось бежать: несложным заклинанием я заставил облако тошнотворных запахов укутать их плотным одеялом, хоть и не знал, сделал ситуацию хуже или лучше – от местной знати и без того несло потом, рыбой и невежеством.

Как только мой взгляд зацепился за симпатичное юное существо, порхающее по залу в обрамлении длинных каштановых кудрей, взор заслонило строгое лицо стражника в полной экипировке. Он не был похож на гвардейца или постового – их форму я уже запомнил, – и все же, судя по нашивке в виде солнца, состоял на службе у короля.

– Ваше сиятельство, – обратился мужчина хриплым голосом, склоняя голову. – Его величество приказал отвести вас к виверне.

– Сейчас? – разочарованно протянул я, ставя бокал на стол. – Но я ведь только нашел способ развлечься!

– В это время Ниррити спокойнее всего, – терпеливо пояснил стражник. – И с наименьшей опаской примет нового дрессировщика.

Я несколько удивился, что у виверны столь изысканное имя – обычно им, как и прочим животным, давали нелепые клички вроде Черныш или Искорка, – но не выдал изумления, согласившись, что в начале ночи наша встреча пройдет лучше всего. Если позволить виверне жить в своем ритме, засыпать она будет, когда солнце достигает зенита, а просыпаться вместе с тем, как луна окончательно вступит в свои права, и именно в момент пробуждения она наиболее восприимчива и беззащитна.

Подземелье, бравшее начало в самом сердце замка, оказалось замысловатой паутиной тоннелей, забравшейся в каждый уголок столичного острова. Мы шли по темным лабиринтам так долго, что я потерял счет времени и поворотов и не без удовольствия подумал, что в следующий раз в обитель легендарного зверя мне поможет добраться магия. В такие моменты я любил ее больше обычного, впрочем, и без того питая к ней очевидную слабость. Лишившись ее, я едва ли представлял бы значение.

Один из поворотов, ничем не отличающийся от десятков предыдущих, привел нас к крошечной железной двери, и мне пришлось сложиться вдвое, чтобы втолкнуть тело в комнату.

– Чтобы у нее было меньше путей отхода, – ответил стражник на витающий в воздухе вопрос. – Для организации полетов есть другой ход.

– Разумеется, не менее потайной?

Мужчина хмыкнул, и звук этот разошелся по темноте дрожанием испуганного эха. Я не видел ни единой стены – факел в руке моего спутника тревожно подрагивал, и свет не дотягивался до каких-либо поверхностей. Я уже сложил пальцы в необходимом жесте, как вдруг стражник что-то шепнул, заставив меня замереть.

Желто-зеленые глаза виверны распахнулись, устало уставившись на нежданных гостей. По мере пробуждения по ее телу разливалось легкое свечение: во тьме возникали очертания, вспыхивали ярко-желтые вкрапления, рассыпанные по бокам и спине животного, а из ноздрей валил шквал искр, как будто кто-то старательно стучал камнем о камень в безуспешной попытке развести огонь.

В факелах не было нужды.

Кожа виверны переливалась в созданном ею же свете – бордовая, как выдержанное вино и глаза, что я ежедневно видел в собственном отражении. Ничего в ее поведении не говорило об агрессии, а потому не внушало страха. Но, лишь заслышав ленивый перезвон сдерживавших животное цепей, стражник сделал шаг назад, спиной вжимаясь в стену и заставляя обратить к нему лицо.

– Прячьтесь!

Я не успел спросить, что послужило причиной его испуга, лишь увидел огненную лавину, надвигающуюся со стороны виверны. Слова слетели с губ, руки взмыли в воздух, выставляя барьер, и спустя мгновение меня обдало жаром от волны огня, скользящей по невидимой преграде. Мой спутник шумно выдохнул, испытывая, очевидно, недюжинное облегчение, однако доставлять ему подобное удовольствие не входило в мои планы.

– Что за, забери Краарис твою душу, «прячьтесь»? – разъяренно воскликнул я, стараясь удержаться на ногах. – Куда тут, по-твоему, можно спрятаться?

– Почем мне знать? – испуганно ответил он, стирая капли пота со лба. – Вы же из нас двоих чародей!

– Я могу и снять часть барьера.

Предупреждение стражник воспринял верно, и впредь губы его размыкались только для ответов на мои вопросы.

Покончив с приветственным ритуалом, виверна, разве что не причмокивая, вновь устроилась на своем месте, и свет ее тела стал постепенно затухать. Подождав, пока ее безразличие не станет до конца очевидным, я снял защитное заклинание и сделал несколько шагов к ней.

– Ниррити, значит? – ласково позвал я.

Тяжелые веки виверны угрожающе быстро поднялись, и я, восприняв это как проявление категоричного недоверия, тут же остановился.

– Не злись, красивая. Я тебя не обижу.

Готов поклясться, что, прежде чем отвернуться, животное презрительно фыркнуло.

– Скоро мы вновь увидимся, – убаюкивал ее я. – И я надеюсь на чуть более радушную встречу.

В ответ прозвучало тихое сопение, и я, подав спутнику безмолвный знак открыть дверь, вернулся в сети подземелья. Их влажная прохлада после всепоглощающих объятий огня показалась подарком богов, и несколько минут я молча следовал за стражником, наслаждаясь гнетущей атмосферой туннелей.

– Как давно она перестала подчиняться наездникам? – наконец спросил я.

– С тех пор как унесли ее детенышей, – ответил мужчина, но, ощутив нависший над ним груз ожидания, добавил: – Где-то с начала зимы.

– И что же вы делали, чтобы ее усмирить?

– Чего только не делали! – тяжело вздохнул он. – И голодом морили, и детенышей убить грозились, и кололи-резали ее, и…

– Отчего же просто не залезли к ней в пасть?

Стражник, не ожидавший такой реакции, чуть сбавил шаг. Виверны ревностно охраняют свои владения, раздирая в клочья всех, кто посмеет к ним приблизиться, и применять к одной из них перечисленные методы воспитания виделось мне наихудшей идеей. Особенно учитывая привязанность женских особей к своему потомству.

– И как вы умудрялись летать на ней прежде…

– Так и не летали, – почесал затылок стражник. – Нашли ее беременной уже, полудохлой. Успели только выходить да выкормить.

– Неудивительно, что она так рада вас видеть.

Весь оставшийся путь, который из-за глубоких размышлений прошел на своих двоих, я перебирал в памяти рецепты успокоительных снадобий, отыскивая среди них те, что обладали бы достаточной силой для подавления воли исполинского животного. Ингредиенты для них требовались специфические – например, драконья трава росла лишь на далеком острове Снеодан в компании руин и давно забытых скелетов. Но я знал места и людей, при необходимости способных помочь.

Также в мысленный список попали и составляющие обезболивающего снадобья, которое я по глупости пообещал королю. Не хватало еще, чтобы он возомнил меня своим личным лекарем, что взмахом руки может избавить его от всех болезней.

Мне многое под силу, даже испытал на себе вивернов яд, и все же мысль о подчинении солианскому королю вызывала рой леденящих мурашек, марширующих вдоль позвоночника.

* * *

Глава 4

Проснулся я, очевидно, слишком поздно – тени на каменном полу были совсем короткими. Однако спал глубоко и спокойно и считал глупейшим из поступков без необходимости пренебрегать этой роскошью.

Ярмарку под окном старательно разбирали. Люди бегали с досками и тканями в истеричных попытках закончить к концу дня, а цирк уже почти полностью перебрался на корабль – телеги с многочисленными клетками двигались в сторону городских ворот. В воздухе витал аромат светлых намерений и многообещающих начинаний, и я не сразу понял, что эти нелепые надежды исходят от меня.

В дверь постучали. Не отрываясь от созерцания отвратительно благополучного дня, я разрешил войти. Скрип двери, три тяжелых решительных шага, пауза, хлопок двери о раму – и тишина.

– Простите за визит без предупреждения, – прозвучал тихий голос короля. Его интонации полнились робостью и мягкостью, что, надо заметить, совсем ему не шло.

– Но уже перевалило за полдень, и я не подумал, что вы…

– Обнажен? – уточнил я. Сон в одежде доставлял множество неудобств, и я избегал его даже на самых неприглядных постоялых дворах, если мог найти там чистую простынь. – Разве за дверьми своих покоев я не могу заниматься чем вздумается?

– Я бы не посмел отобрать у вас это право.

– В таком случае вас смущает вид моего тела?

– Нет. Хоть оно и заметно отличается от того, что я прежде о нем слышал. – Король улыбнулся одним уголком губ, прогоняя неожиданно возникшее смущение. Теперь он смотрел с вызовом, будто проверяя, как долго сможет не спускать с меня глаз. – По воле случая я видел множество мужчин, и немногие обладали подобным изяществом. Большинство из них, как и я, за годы войн и тренировок превратились в неуклюжие скалы, которые волны уже не в силах сгладить.

Чтобы продемонстрировать безмятежность и безразличие, наигранное или нет, король сложил руки на груди и прислонился плечом к выступу стены. Сегодня его образ не был таким расслабленным, как в день торжества, хотя рукава свободной серой рубашки и торчали из-под плотного жилета из черной кожи, украшенного ремнями и тиснением в виде солнца с двенадцатью лучами на груди.

Я потянулся к шелковому халату, небрежно кинутому на стул прошлым вечером, и взглянул на короля с укором за испорченное утро.

– Позволите задать вопрос?

– Задавайте хоть каждую минуту, если мое жалование от этого не уменьшится, – фальшиво улыбнулся я.

– Почему вы отказались от служанок?

Я вскинул брови. Ожидал, что он спросит о чем-то личном или по крайней мере относящемуся к делу – например, об усмирении виверны, о том, смогу ли я сделать соответствующее зелье, если невеста его не полюбит, или о том, скольких детей я убил своими руками, – а потому, завязывая пояс, несколько секунд молчал.

– Даже если первое время обращать на них внимание, вскоре они станут не более заметными и живыми, чем картины на стенах, – объяснился я нехотя. – Не люблю, когда портреты смотрят в спину, а стены отращивают уши.

Фабиан, поджав губы, понимающе кивнул. Я продолжал ходить по комнате: заглянул в шкаф, распустил хвост и расчесал волосы, полюбовался свечением камней, что в солнечном свете сверкали на пальцах. Король стоял, наблюдая за мной, как затаившийся охотник за пасущимся олененком.

– Ответный вопрос?

Я резко остановился, окинув собеседника волной непонимания.

– Вы молчите, но будто потому, что не позволяете вопросу соскользнуть с губ, – играючи произнес он. – Прошу, говорите. Кретины из совета могут бояться меня сколько угодно, но знаменитому душегубу страшиться нечего.

– Какое самомнение, – протянул я, и король искренне рассмеялся, отчего его взгляд, однако, не стал менее требовательным. Как бы я ни пытался избежать продолжения разговора, он все еще ждал от меня вопроса. – Собрались на охоту?

Я указал на высокие сапоги, жадно обхватившие его икры, и Фабиан глубоко вздохнул, поняв, что провокация не привела к желаемому результату. Иногда мне казалось, что ему совершенно не было до меня дела – как и до того, за что он собирался мне платить, – но порой его интерес пылал ярче, чем следовало, и он отчаянно пытался узнать меня, прикрываясь внимательным отношением к особенному гостю. Я видел его открытую, светлую улыбку, но чувствовал совсем иное – то, как по коже карабкается липкий взгляд и в воздухе расползается черный туман замыслов, о которых король, вероятно, еще даже не подозревает.

– Нет, но дельце предстоит не менее грязное, – уже с меньшим энтузиазмом произнес он. – Я подожду в коридоре, но прошу поторопиться. Мы нашли место для вашей лаборатории.

* * *

Как я и ожидал, выделенная под опыты комната оказалась спрятана в одном из многочисленных ответвлений подземной сети тоннелей, но далеко уходить не пришлось – мы едва успели спуститься, как уже отыскали нужную дверь. Грязь, которую упомянул Фабиан и которую я счел фигурой речи, означавшей нечто бесчестное, оказалась вполне реальной. Неосторожно переступив порог, король увяз в ней по щиколотку. Помещение по размеру было вдвое меньше моей нынешней спальни, но это к лучшему. Лабораторию в Ателле я ненавидел именно из-за необходимости тратить драгоценные минуты на попытки отыскать ингредиенты на тянущихся к потолку стеллажах.

– Мы находимся прямо под кухней, поэтому не так давно здесь был потоп, – пояснил король, отступая в коридор. – Но неполадки устранены, и если вы сочтете это место подходящим, я пришлю людей разобраться с беспорядком.

Влажная почва забурлила, и облака зловонного пара взмыли в воздух, сначала скопившись в плотный шар, а затем пролетев над нашими головами, чтобы рассеяться в нескольких метрах от ближайшего поворота. Я ступил на ставшую твердой землю и взглянул на Фабиана из-под полуопущенных век, как делал он сам, когда был чем-то недоволен.

– Что ж, – невозмутимо пожал плечами он. – Забыл, что вы так умеете.

– Похоже, ваши представления о силах Верховных весьма скудны.

– Вещи тоже принесете сами?

– А вы хотите заменить мною всех слуг?

Усмехнувшись, Фабиан коротким движением зачесал волосы назад и зашагал по темным коридорам так быстро и бездумно, словно мог отыскать выход с закрытыми глазами. Я предпочел короткий путь и быстро скользнул в портал, едва услышав брошенное на прощание: «Увидимся за ужином».

Наши словесные перепалки забавляли меня ровно до тех пор, пока я не вспоминал, что именно кроется за непостоянством короля. Уверен, дамам он нравился – чередование обольстительной улыбки и холодного взгляда заставляло их думать, что лишь с ними строгий правитель может быть искренним. Но я знал, сколь опасной станет его любовь, когда он по-настоящему ее испытает.

Заветный день неумолимо близился, и я с головой зарылся в безуспешные попытки придумать, как сбить короля с намеченного судьбой курса. Искушение действовать быстро, беспроигрышно и неумолимо пожирало, но я выдерживал его натиск – в основном благодаря высокой вероятности еще большей неудачи. Прежде я не имел дел с обладателями божественной крови, как, впрочем, и не верил в их существование, а потому не мог предсказать реакцию солианского короля. Любое действие, будь то подмешанная в снадобье отрава или наложенное заклинание, могло обернуться преждевременным проявлением сил и приблизить конец всего живого, если совершить его необдуманно.

Холдену стоило поведать мне все, что он успел узнать при дворе переменчивого короля. Даже желая скрыть свои намерения от Гептагона, он знал, что мне не избежать его участи, – в конце концов, я оставался единственным, кто еще не попытал удачи, – и потому обязан был помочь.

Впрочем, удивляться не стоило: почти все Верховные вспоминали о заботе, лишь думая о самих себе, и ни за что не позволили бы другому присвоить свои заслуги. Разница состояла в том, что я не прикрывался показательной добродетелью, отполированной желанием казаться лучшим человеком, чем был на самом деле. Да и разве можно назвать нас людьми? Порой казалось, что сердце мое не билось, занимая место в груди лишь потому, что ждало, пока его кто-нибудь вырвет. Я не знал, что может заставить его очнуться от затянувшегося сна. Вещи, что я творил, ведомый жаждой денег и безразличием к чужим жизням, не вызывали у него никакой реакции. А учитывая все, что было известно о других чародеях, я не был в этом одинок.

И все же я пытался остановить солианского короля, хоть и не знал, делаю это лишь ради себя или нет.