Потомок седьмой богини

В воображение проник образ капающей с руки крови. Казалось, будто я провел по ладони лезвием, затем сжал ее в кулак, чтобы усилить поток, и держал руку вытянутой перед собой, несмотря на возникшую дрожь. Прямо под окровавленной ладонью расположилась виверна, распахнувшая пасть и с жадностью и упоением наполняющая желудок вязкой железистой жидкостью. Я с нетерпением вглядывался, ожидая, что перед глазами пронесутся текст заклинания, череда сложных приготовлений и выматывающий ритуал, чтобы привязать виверну, заставив ее считать меня хозяином, но образ рассеялся, а каменная стена напротив не сулила ничего, кроме грядущей насмешки над чародеем, бездумно в нее уставившимся.

– И все? – разочарованно выпалил я.

– Мне стоило привести весь Гептагон?

Я беззвучно выругался, подавив инстинктивное желание вздрогнуть. Лорелеи, и без того невесомой и воздушной, будто подсвеченное солнцем облако тумана, часто не было там, где лицезрели ее лик. Мастерица иллюзий в совершенстве овладела способностью пребывать в нескольких местах одновременно. Отличить ее телесное воплощение от проекции удавалось не всегда – звук ее шагов в обоих случаях был почти неслышен, – и лишь прикоснувшись, а делать это смели немногие, можно было подтвердить свои догадки.

Я не спеша запечатал тайник, вернув заветный лист на место, и отправился к книжному шкафу, в котором возжелал немедленно навести порядок.

– Что вы тут устроили? – причитал я, разглядывая корешки. – Неужто успели истощить мои запасы?

– Ты не оставил нам ни капли зелья для Посвящения, хотя должен был сделать его задолго до отъезда. Я устала напоминать, – с укором произнесла Лорелея. – Больше оттягивать нельзя. У нас появились новые ученики.

Дыхание сперло, и я гулко сглотнул.

– Много?

– Двенадцать.

– Двенадцать? – переспросил я, закашлявшись не то от удивления, не то от витавшей в воздухе пыли. – Вы что, лишили деревню целого поколения?

– Близ Кетрингтона есть дом на отшибе. Их нашли там запертых, голодных, еле живых… – В голосе Лорелеи слышалась жалость. Однако она знала, через что придется пройти этим детям, и все равно обрекала их на это, так что подобные чувства должны быть ей чужды. – Отец ушел на охоту и не вернулся.

– Даже если сейчас вы мните себя спасителями, позже они…

– Они не вспомнят, Эгельдор.

– На их месте я предпочел бы не забывать.

Чародейка опустила взгляд, но не потому, что стыдилась принимаемых Гептагоном решений, а лишь чтобы изобразить поражение, призванное закончить обсуждение. Любой спор с моим участием неизбежно затягивался до рассвета. Около полувека назад Гептагон – на одном из тех советов, что я намеренно пропустил, – внес в устав школы новый пункт: «Прошедшие Посвящение да получат силу, не отягощенную болью потерь и страданий, да будут их души счастливы и свободны». Более отвратительного проявления самолюбия нельзя было и придумать: совет подвергал детей такому, через что был способен пройти не каждый взрослый, а затем забирал у них возможность помнить, чем они заслужили свои силы. Ученики считали, что дар им вручили боги, а учителя – их безгрешные посланники. Однако я помнил каждое мгновение своих мучений и ни за что не позволил бы кому-то отобрать их у меня.

– Глава недовольна, что ты отчитался лишь раз.

Я открыл портал, ведущий в тэлфордскую лабораторию, и напоследок оглянулся на Лорелею. Она была неподвижна, но образ дрогнул, словно связь с телом на мгновение ослабла.

– Мало того что она не сочла этот разговор достаточно важным, чтобы явиться самой, даже ты не соизволила притащить в подземелье свое чудесное тельце, – раздраженно процедил я, и руки чародейки начали лихорадочно поправлять юбки, словно она пыталась скрыть свои очертания от моего взгляда. – В следующий раз не утруждайтесь. Я сообщу, когда что-нибудь отыщу.

– Но, Эгельдор…

Ее слова потонули в треске стягивающихся краев пространственного разлома.

* * *

Ателла, 678 год от Седьмого Вознесения

Чародейская школа была странным местом. Я радовался тому, что меня вытащили из болот Офлена, где я едва не сгинул с голода, но прижиться в этой каменной громадине оказалось непросто. Ученики моего возраста, как оказалось, уже умели бегло читать, тогда как я видел буквы только на вывесках всевозможных лавок и уж точно не знал, как складывать их в слова на бумаге. Я снова был белой вороной, но отныне не умником среди неучей, а наоборот.

В первую же ночь я попытался сбежать. Во вторую ограбил какого-то ученика постарше, который спал в соседней комнате, потому что проснулся от боли в животе и по привычке списал ее на голод. А в третью впервые задумался о том, чтобы остаться.

Компания из нескольких учеников – они были чуть старше, но к учебе приступили в этом же году, на пару месяцев раньше, – приняла меня под крыло. Объяснили, каким учителям лучше беспрекословно подчиняться, а у каких можно похулиганить, понадеявшись на их благосклонность. Рассказали, где находятся кабинеты, – приходилось запоминать, какой по счету от лестницы была та или иная дверь, чтобы не выдать то, насколько плох я в грамоте. Я не мог поверить своему счастью: у меня появились друзья, это ли не чудо? Прежде меня обходили стороной: боялись болезней, что я, как уличная крыса, мог переносить, и стыдили за то, что матушка не наградила меня красотой. Даже ребенком я был людям не мил, и вдруг – друзья.

Мне следовало заподозрить, что что-то не так.

– На зельеварении бывает интересно, – подбодрил Холден, заметив, как я замялся перед входом в кабинет. – Можно что-нибудь взорвать!

Я кивнул, уже смелее переступая через порог.

– И читать там нечего, – буркнул он за моей спиной.

Я едва набрался сил, чтобы не оцепенеть, и занял место за столом у дальней стены. Конечно, он знал о моей слабости. Нужно быть слепым, чтобы не заметить.

Его приятели дружно загоготали.

Холден был лидером этой скромной группы и определенно желал большего. Все усилия он направлял на то, чтобы поставить себя выше прочих, и со временем это все больше бросалось в глаза: мелкие упреки других в том, в чем он хорош, постоянные насмешки, громкие речи и заразительный смех. Он собирал людей вокруг себя сознательно, но делал вид, будто это происходит естественно – их просто притягивает его сила, мощь которой не ставилась под сомнение. Когда-нибудь все откроют глаза и поймут, что жилистые ноги Холдена болтаются на их плечах.

Но мое время еще не наступило. Тогда я все еще был слеп.

Преподаватель степенно и старательно объяснял нам порядок действий – травинка за травинкой, корешок за корешком. Занятие меня увлекло. В Офлене я иногда ночевал у дома лекаря и часто засматривался, как он создает снадобья. Что-то в словах Верховного казалось смутно знакомым, что-то я уже определенно слышал, а чему-то учился, открывая в себе прежде незнакомую жажду знаний. К концу занятия, когда преподаватель принялся оценивать результаты учеников, я не мог бороться с воодушевлением, испытываемым при взгляде на получившееся зелье. Казалось, вот оно, никакой грамоты и слов, только ловкость рук – то, что нужно! И учитель разделял мой восторг.

– А вы умел, юноша! – прогрохотал он, придерживая внушительный живот. – И правда новичок?

Я смущенно потупил взгляд.

– Учись, Холден! – Верховный прозвучал строго, словно устал повторять одно и то же. – Даже новенькие тебя обходят.

Все в классе захохотали, кто-то толкнул меня в плечо в знак одобрения, но я смотрел лишь на нового друга, и тот был совсем не рад сравнению. Наверное, даже счел его оскорблением. Разве тот, кто не мог даже прочесть название трав в рецепте зелья, смел быть лучше него? Смел ставить под сомнение его превосходство? Я не хотел этого, но от меня это и не зависело.

После занятия Холден сделал вид, что ничего не произошло, и общался со мной как обычно, пусть другие ребята и посматривали на меня с несвойственным им прищуром. Я ощущал нечто странное, угрозу, исходящую от вечно улыбающихся голубых глаз, и весь день избегал Холдена, ссылаясь то на расстройство живота, то на желание позаниматься, однако ближе к ночи он все же меня нашел – перехватил по пути из умывальни к общей спальне.

– Эгельдор, подожди, – окликнул он меня, будто не поджидал за углом. Я увидел его еще на подходе к умывальне и потому нарочно там задержался. – Ты чего, прятался от меня?

– Нет, – твердо ответил я. – А что?

– Хотел поговорить.

– Говори.

Холден вскинул брови. Верно, не ожидал такой реакции от мальчишки, что поначалу едва складывал слова в предложения, но я был не так прост, как заставлял всех думать. Так уж вышло, что обычно люди меня отталкивали – понадобилось чуток притвориться невинной овечкой, чтобы проникнуть в чей-то круг. Но раз уж и это перестало работать так скоро, видно, следовало вернуться к более привычной манере. Быть ненавидимым за то, что остаешься самим собой, не так обидно, как когда прилагаешь усилия для обратного.

Холден, видно, тоже бросил сдерживаться.

– Еще раз выкинешь что-то подобное, и вся школа будет думать, что у тебя какая-нибудь дурная болячка, понял? – Он почти шипел, приблизившись ко мне вплотную. – Тебя вышвырнут, чтобы всех не заразил.

– Попробуй лучше учиться, обиженный, тогда учителя и тебя заметят.

Холден со свистом втянул воздух, но не нашел слов достаточно едких, чтобы перекрыть мои, и врезал мне так сильно, что я рухнул на пол и съежился от звона в ушах.

– Не смей так говорить с тем, кто по праву рождения выше! – прошептал он, пиная меня в живот. – И обращайся ко мне «ваше благородие»!

Я едва успевал хватать ртом воздух, но зачем-то выдал в ответ:

– А ты ко мне – «ваше сиятельство».

Холден рассмеялся низко, злорадно, будто ждал, что я попытаюсь солгать о своем происхождении, и получил то, чего желал.

– Ну конечно! – Еще раз пнул, выбив из легких весь воздух. – Мы еще посмотрим…

В коридоре послышались тяжелые шаги, явно принадлежавшие кому-то из старших, и Холден мгновенно скрылся за углом, оставив меня лежать на холодном камне. Когда госпожа Томико подняла меня на ноги и спросила, кто со мной это сделал, я не ответил. Не потому что не хотел выдавать Холдена – скорее был слишком занят мыслями о том, как однажды ему отомщу. К тому же… это моя первая драка с чародеем! Будущим, правда, но кто знает – может, когда он станет известным, за историю об ущемленном самолюбии мне неплохо заплатят? Такие сведения в цене у лазутчиков вроде тех, для кого в Офлене я воровал письма. Впрочем, если доживу, наверняка и не вспомню об этом мелком задире.

В Ателле слишком сильно чувство общности: дети вместе едят, спят, учатся, даже мысли в их головы закладываются одни и те же, и оттого они становятся похожими на стадо. Да и Верховные сидят в здании школы веками, объединяя силы для обучения студентов, хотя мне казалось, что их задницам так просто теплее и безопаснее.

Быть одиночкой – значит отделять себя от всех. Но все иначе, когда люди ограждаются от тебя сами.

Глава 6

Порой мы виделись с королем беспрестанно, по несчастливой случайности встречаясь в разных уголках замка и города, но иногда он исчезал, и я не находил его даже при желании это сделать. Впрочем, он всегда о себе напоминал: каждый раз, стоило покинуть покои через дверь – так, чтобы это заметили слуги и стража, – на письменном столе, который молча заменили после инцидента с Холденом, возникала бутылка вина. Чаще – янтарного, впечатлившего меня за ужином в королевских покоях, изредка – других, но обязательно с запиской, советующей подходящие к ним блюда. В основном в них упоминались многочисленные яства из ненавистной мне рыбы, а потому я, как истинно неблагодарный гость, их игнорировал.

Создавалось впечатление, что король попросту не желал меня видеть – что странно, учитывая размер моего жалования, – и я задумался, не сделал ли своим зельем его боли еще хуже. Впрочем, сомнения развеял запыхавшийся стражник, ворвавшийся в мои покои с таким свистом, словно был стрелой, выпущенной из лука.

– Господин! – едва дышал он. – Прошу, как можно скорее проследуйте за мной к причалу!

– Меня отправляют домой? – усмехнулся я.

Стражник побелел, посчитав, что я всерьез допустил возможность такого обращения с Верховным.

– Нет-нет-нет! – запричитал он. – Прошу, поспешим, иначе эта кудрявая мелочь оттяпает мне причиндалы!

– О, это она может.

– Господин!

– Что ж, разнообразия ради можно и поспешить.

Дождь, к счастью, прекратился, но размытые дороги не способствовали скорому прибытию к нужному месту. Ветер был влажен и тяжел, отчего на кожу будто бы липло все, что обычно пролетало мимо незамеченным, – пыль, запахи, заботы простого люда.

Стражник увлеченно объяснял, что Вивиан – разумеется, по просьбе короля – еще два часа назад приказала подготовить меня к визиту на пристань. А когда выяснилось, что приказ пропустили мимо ушей, пригрозила лишить несчастного всего, что ему дорого. Бескомпромиссная и властная, она будто всегда обладала подобными полномочиями, и потому любые истории казались лишь очередной страницей в хронологии ее приключений. Учитывая род деятельности Вив, в этом не было ничего удивительного: верша судьбы, о компромиссах размышлять не приходится.

Солнечные лучи скромно выбирались из-за облаков, пытаясь осветить путь приближающемуся к острову кораблю. Даже после недель в пути, наверняка полных штормов и неурядиц, судно выглядело величественно и опрятно, словно паруса и флаги перед прибытием сменили на выстиранные и отглаженные. Корабль не походил на тот, что привез к берегам Тэлфорда меня: на нем не было простых обывателей. Он совершенно точно плыл с целью доставить одного конкретного гостя короны.

На причале тоже не было ни единой лишней души: четверо стражников, исполинская фигура короля и крошечная на его фоне Вив. Даже тот, что так стремился привести меня ради отчета наемнице, при первой же возможности юркнул за ворота, спрятавшись в городе. На меня никто не взглянул, и я молча занял место рядом с Вивиан.

– Что ты с ним сделал? – шепнула наемница, чуть оборачиваясь.

– Вив, – ласково протянул король. – Я же просил вести себя как леди.

– Вы наняли меня не для этого, ваше величество.

Правитель островов не закатил глаза и не вспылил, лишь по-доброму усмехнулся, принимая укол правды от подчиненной. Только сейчас я заметил, насколько светлым было его лицо. Дурная погода, обычно усиливающая чьи бы то ни было головные боли, казалось, ничуть на него не влияла: ясный взгляд, мягкие черты, плавная речь. Выходит, божественные силы все же пытались прорваться к его сознанию, и мое снадобье их подавило.

Я сделал короля добрым и покладистым, чтобы он как подобает встретил будущую жену – с удовольствием и предвкушением.

Это и есть тот момент, когда все пойдет наперекосяк?

Пассажиры корабля начали сходить на берег, и я оказался поражен, с какой точностью театральная труппа подобрала актрису на роль ноксианской невесты. В какой-то момент даже подумал, что это был один и тот же человек. Но все же у приехавшей леди была куда более крепкая фигура – из-за частых переездов актеры весьма скверно питались, зачастую и вовсе обходясь бурдюком вина, в то время как благородной даме не пристало беспокоиться о недостатке хорошей еды.

Создавалось впечатление, что девушка не переставляла ноги – фрейлины словно подносили ее к нам дуновением сладко пахнущего ветра. Я бесцеремонно вглядывался в ее лицо в отчаянных попытках вспомнить, как звучало ее имя. Наверняка я слышал его не раз: в новостях о свадьбе, которую, без сомнений, обсуждали во всех тавернах; в болтовне членов Гептагона; в разговорах слуг с момента прибытия на Солианские острова. Однако буквы в памяти перепутались, будто не желая вставать в нужном порядке.

– Ваша светлость, – король наклонился, чтобы поцеловать руку невесты, которую та предусмотрительно протянула, – счастлив приветствовать вас на моих землях.

– Рада наконец увидеть вас, ваше величество. Мне порядком поднадоели искусно выведенные вами буквы.

Несколько мучительно долгих секунд они смотрели друг другу в глаза, и все это время в моей голове возникали события недалекого будущего. Возжелав прервать эту пытку, я сделал два шага вперед и, несмотря на угрожающий лязг гвардейских доспехов, дернувшихся вслед за мной, низко поклонился.

– Моя невеста, госпожа Иветт Дюваль, – без толики раздражения представил король. – Иветт, перед вами один из Верховных. Эгельдор любезно согласился служить при моем дворе, а потому какое-то время вы будете часто с ним видеться.

Взгляд Иветт не покидал лица короля, даже когда он говорил о ком-то другом. При упоминании высшего чародейского чина ее бровь чуть дернулась – вероятно, не так в ее представлении выглядели сильнейшие мира сего, – но отвернуть головы от жениха она по-прежнему была не в силах. Казалось, Иветт не раз представляла эту встречу: каждое движение выверенное и четкое, словно где-то существовал задокументированный порядок действий при встрече с будущим мужем и она заучила его наизусть.

Что бы я ни сказал, это выглядело бы как жалкая попытка заполучить внимание незаинтересованной женщины, а потому я вернулся на свое место в стройном ряду приближенных солианского короля.