Оборотень

Не слушая его причитаний, Любка побежал к Ларисе.

–Тетя Лариса,– захлебываясь от возбуждения, закричала она,– Вовка в лесенку провалился, лежит и орет. Помогите ему вылезти.

Накинув халат, Лариса помчалась следом за Любкой, вытащила стонущего Вовку из образовавшейся дыры, положила на землю и сразу же обнаружила, что нога у него сломана.

–Что же вы раньше доску не заменили?– сокрушалась она,– сколько раз Клавке говорила.

Увидев проезжавший мимо трактор, она выскочила на улицу и замахала руками. Полы халата от сильных движений разошлись, и обнажились красивые сильные ноги.

–Давай, прямо в кабине,– закричал полупьяный тракторист, высовываясь из кабины урчащего трактора,– вроде, мы с тобой раньше не женихались.

–В следующий раз поженихаемся,– отмахнулась она,– нужно мальчика срочно в соседнее село в поликлинику отвезти, он ногу сломал.

–Тогда другое дело,– сразу посерьезнел тракторист, спрыгивая на дорогу. Он подошел к вопящему Вовке, посмотрел на него и спокойно произнес:

–Считай, что ты ранен в бою, держись, казак, атаманом будешь. Сожми зубы и стони тихо. Я сам был ранен. Но, как видишь, жив и не ною.

Слова тракториста действительно успокоили Вовку. Он сжал зубы, закатил глаза и чуть слышно застонал.

–Молодец,– одобрил тракторист, поднимая мальчика на руки,– я тебя сейчас доставлю к доктору в лучшем виде.

–А ты, красавица, с нами?– спросил он у Ларисы,– это твои дети?

–Нет, соседкины,– опустив глаза, проворковала Лариса,– что-то я тебя раньше видела. Ты, чей будешь?

–Да ничей,– рассмеялся тракторист,– пришлый я, на войне был танкистом. А сейчас пока к вам прибился.

–Тогда я с тобой поеду,– засуетилась женщина,– парня отвезти помогу.

Они аккуратно посадили Вовку на сиденье, Лариса пристроилась рядом, и трактор, пыхнув облаком вонючего сизого дыма, покачиваясь на ухабинах, отъехал от дома. Любка бросилась к сараю, схватила отобранные ранее доски, прибежала к крыльцу, отодрала прогнившие ступеньки, прибила, как смогла хорошие доски, отнесла гнилые в сарай, взбежала на крыльцо, вошла в комнату и, взглянув на фотографию брата, приколотую булавками под довоенной фотографией его отца, показала обоим язык. Вернувшись с работы, Клавдия хмуро взглянула на дочь, подошла к русской плите, открыла заслонку, достала чугунок с картошкой, положила несколько картофелин в миску и, не оборачиваясь, спросила:

–Где Вовка шляется?

–В больнице твой, Вовка,– буркнула Любка.

–В какой больнице?– встревожилась Клава,– что он там забыл?

–Ты ему сказала лесенку починить, а он весь день прошлялся где-то, вот он на гнилую ступеньку наступил и сломал ногу.

–Я шла, вроде все в порядке было,– с сомнением произнесла Клава,– ничего подо мной не сломалось.

–Так я сама гнилье заменила,– с невинным видом произнесла девочка,– а то еще и ты могла бы ногу сломать.

Однако вместо ожидаемой благодарности, мать с возмущением всплеснула руками, уронила миску, и картошины, словно серые зверюшки, запрыгали по дощатому полу.

–Ты, дура проклятая, не могла раньше это сделать?– заорала Клава,– из-за тебя Вовик ножку сломал.

–Ты ему приказала крыльцо чинить, а не мне,– тусклым голосом произнесла Любка,– так ему и надо. В следующий раз будет делать то, что ему приказано.

–Не твое дело!– зашлась в крике мать,– он ногу сломал, а не ты, оборотень! Тебя, наверное, сатана защищает!

Не выдержав обиды, Любка заплакала и пошла в другую комнату готовить уроки, а Клава выскочила из дома, в надежде быстро добраться на попутке до поликлиники.

Глава пятая.

В больнице Вовке сделали рентген и наложили гипс. Мальчишка ныл и охал, размазывая по щекам слезы и сопли.

–Не зуди!– прикрикнула на него молодая врачиха,– ишь, рассопливился солдат, защитник отечества. Месяц походишь в гипсе. В следующий раз осторожнее будешь.

–Это все Любка,– не унимался мальчишка.

–Девчонка тебе ногу сломала?– удивилась врач.

–Нет, я за ней погнался, а ступенька обломалась,– немного успокоившись, пояснил Вовка.

–А-а,– понимающе хмыкнула врач,– не рановато ли ты стал за девочками бегать?

Вовка тупо заморгал глазами, не понимая, что от него хотят. Потом хлюпнул носом и выкрикнул с яростью:

–Она не девочка, а оборотень! Ее убить надо! Она фашистка. Всех фашистов убить надо! Они моего папу убили.

–Ладно, ладно, упокойся,– завязывая поддерживающий бинт, произнесла врач,– с чего ты решил, что она фашистка?

–Потому что ее отец немец.

–Не все немцы фашисты,– попыталась вразумить его врач,– были и те, что воевали на нашей стороне. Соседская девочка не виновата, что ее отец немец.

–Она не соседская, а моя сестра,– пояснил Вовка.

–Тем более,– спокойно произнесла врач, делая пометки в истории болезни,– нельзя драться с девочками, а тем более с сестрой. Все-таки родная кровь.

–Нет,– возразил мальчишка,– я Афанасьев, а она фрицевка. Мы, когда в войнушку играем, всех фрицев убиваем.

–Как ты будешь домой добираться?– прервала его разглагольствования врач,– никто за тобой не пришел?

–Не знаю,– заплакал Вовка,– как я на одной ноге буду домой добираться?

Врач внимательно посмотрела на плачущего пациента, раздумывая, какое принять решение.

–В стационаре все переполнено,– пробормотала она,– да и нечего тебе там делать. Давай-ка, посиди пока в коридоре. Потом чего-нибудь придумаем.

Она встала, тяжело вздохнула, полуобняла мальчика за плечи, помогая ему встать. Они сделали вместе несколько шагов. Дверь в кабинет с грохотом распахнулась, и в комнату вбежала Клава. Увидев загипсованную ногу сына, она рванулась к нему и прижала его к груди, оттолкнув врача.

–Вы его мать?– сердито спросила доктор.

–Да,– наконец, опомнившись, залепетала Клава,– мне соседка сказала, что Вовочка ножку сломал. Она его вам доставила. У него перелом? Это очень серьезно? Простите, доктор, я совсем сошла с ума от горя.

–Ничего особенного,– пожала плечами врач,– обычные мальчишеские дела. Носятся, сломя голову, а потом ремонтируй им ноги. Ладно, мамочка, забирайте домой свое чадо. Через десять дней привезите на рентген, посмотрю, как срослась кость. Все, до свидания, у меня на очереди следующий пациент.

Клава взвалила Вовку на спину и понесла к выходу. Мальчишка сморщил лицо, собираясь заплакать, но доктор строго взглянула на него и сердито произнесла:

–А ну-ка слезь с матери! Ничего особенного. Обопрись на нее и скачи на здоровой ноге. А вы, мамочка, не таскайте его на себе, а то надорветесь, и потом мне с вами придется возиться.

–Своя ноша не тянет,– хрипя и задыхаясь от тяжести, выдавила из себя Клава, и, с трудом переступая, вышла в коридор.

Они долго сидели на скамейке около поликлиники, дожидаясь попутной машины.

–Я есть хочу,– капризно заныл Вовка,– я с утра ничего не ел.

–Потерпи,– попросила его Клавдия,– я знаю, как тебе больно, но может кто-нибудь остановится и подбросит нас до дома.

Вовка заплакал от собственной к себе жалости, Клавдия крепко прижала его к себе, с тоской и мольбой глядя на дорогу. Проезжавшая мимо них полуторка внезапно остановилась, и из кабины высунулась лысая голова Клавкиного соседа.

–Чего здесь караулите?– спросил он,– с пацаном чего-нибудь7

–Так ногу сломал, Иван Савельевич,– почтительно произнесла Клав,– может, нас до дому подбросите?

–Отчего не подбросить,– добродушно произнес водитель,– я, как раз, домой собираюсь. Давай, я твоего огольца подсажу. Ишь в гипсе, герой. Все никак не нахулиганится.

–Это он споткнулся,– попыталась Клавдия оправдать сына.

–Они все в этом возрасте на ровном месте спотыкаются,– пробурчал Иван Савельевич,– хулиганить меньше надо.

Клава, зная нудный характер соседа, не стала возражать, а с тревогой посмотрела на сына, боясь, что тот начнет плакать и рассказывать небылицы про Любку. Но Вовка смотрел на дорогу и думал о том, как отомстит Любке, когда у него заживет нога.

Водитель затормозил у Клавиного дома и внимательно посмотрел на пассажиров.

–Я сейчас,– понимающе засуетилась Клава,– дотащу парня до дома и принесу.

Иван Савельевич важно кивнул головой, вышел из кабины, помог вылезти Вовке, полуобнял его и направился к крыльцу.

–Ой, больно,– вскрикнул Вовка.

–Не ной!– оборвал его причитания мужчина,– прыгай на здоровой ноге и не скули. На фронте без ноги человек до своих добирался, а ты пять шагов не можешь проскакать.

Вовка хмыкнул носом и послушно поскакал рядом с водителем.

–Это другое дело,– одобрил Иван Савельевич, поднимаясь вместе с ним на крыльцо,– сопли вытри и скачи в хату.

Клава, вбежав раньше них в избу, уже шла им навстречу с бутылкой самогона.

–Спасибо вам, Савельич,– нараспев произнесла она, протягивая ему бутылку из-под лимонада.

Он взял бутылку, благодарно кивнул головой и пошел к машине. Клава вошла в комнату, посадила Вовку на старый продавленный диван, покрытый ватным одеялом, и повернулась к Любке.

–Все из-за тебя, холера!– крикнула она

–А я то причем?– испугавшись, что мать знает из-за чего Вовка сломал ногу, запинающимся языком спросила Любка и на всякий случай подошла ближе к двери.

–Не могла раньше плохую ступеньку заменить? Так и я могла бы с нее скопытиться.

–Если бы он на нее не прыгнул,– сразу же успокоилась Любка,– ее бы и сейчас не нужно было менять.

–Что за человек?– взорвалась Клава,– ей слово, а она сто в ответ. Ладно, смотри за ним. Снова чего-нибудь не натвори. Я пока в сельпо сбегаю.

Она схватила клеенчатую сумку и стремительно скрылась за дверью. Через некоторое время в дверях показалась вихрастая голова Коськи.

–Здрастье вам,– поприветствовал он, входя в комнату,– мамка сказала, что ты ногу сломал, а фрицевка тебе наколдовала. Она видела, как ты за ней бежал и свалился.

–Заткнись, дурак!– заорала на него Любка.– Советский пионер такую чушь порешь.

–Ты, фрицевка, сама заткнись,– приосанился Коська,– все знают, что ты оборотень. Все за девками бегают, ничего с ними не случается, а с тобой всегда жди беды.

–Так ты ко мне не суйся, а то я тебе такое устрою, что тебя родная мать не узнает.

–Ты, фрицевка фашистская,– хрипло выкрикнул Коська,– что ты мне сделаешь? Это я тебе, знаешь, что сделаю?

Он шагнул к ней и задрал подол ее юбки. Вовка злорадно захохотал.

–Любка, Любка,– задыхаясь от нахлынувшего на него поэтического чувства, взвыл он,– потеряла юбку. А под ней трусы в горошек потеряет скоро тоже.

Вовка залился хохотом, он смеялся с подвыванием. Из глаз катились крупные слезы. Вовка размазывал их по лицу, одновременно хлюпая носом, чтобы удержать рвавшиеся оттуда сопли. Любку не столько разозлила глупая песня, сколько истерический смех брата.

–Ах, так,– зловеще произнесла она, и, бросившись к печке, схватила всегда стоявшую около нее кочергу. Она сделала шаг к Коське и, размахнувшись, с силой опустила ее перед собой. Коська, сразу же поняв, что она не шутит, рванулся к двери и закричал с порога:

–Фрицевка, фашистка, оборотень! Убить меня хотела! Сразу же видно, кто твой отец.

Любка, крикнув что-то нечленораздельное, рванулась к нему, размахивая кочергой.

–А ты сядь на нее верхом!– выкрикнул напоследок Коська, вываливаясь во двор,– а еще лучше полетай на ней!

Любка хотела запустить кочергу ему вслед, но он поскользнулся на навозной жиже и растянулся во весь рост, барахтаясь в глубокой луже, еще не высохшей после прошедшего дождя.

–Сейчас я тебе помогу выбраться из лужи!– со злостью заорала Любка, направляясь к нему,– сейчас ты будешь бежать быстрее собственной тени.

Коська в ужасе взглянул на приближающегося противника, мгновенно вскочил и, выскочив за калитку, бросился бежать вдоль улицы. Грязь ручьями стекала с рубашки и штанов. Любка, громко сопя, бежала следом, размахивая кочергой. Она значительно от него отстала, но жажда мести клокотала у нее в груди, и она решила догнать его, во что бы то ни стало и проучить, как следует. Коська стремительно несся к своему дому, находившемуся на окраине деревни за железнодорожным переездом. Он тоже порядком устал, но понимал, что как только он проскочит в свою калитку, то сразу же окажется в безопасности. И поэтому время от времени оглядывался, прикидывая расстояние между собой и преследовавшей его девчонкой, и каждый раз строил ей страшные рожи. Когда Коська добежал до закрытого шлагбаума, он остановился, согнул руку в локте и приложил ее к животу.

–А вот это видала?– весело крикнул он и, засунув в рот четыре пальца, залихватски засвистел.

–Сейчас ты у меня досвистишься!– звонко выкрикнула, приближаясь к нему Любка,-сейчас ты у меня попробуешь кочерги, но услышав шум приближающего поезда, остановилась, и, показывая кочергой в ту сторону, отчаянно завопила:

–Стой! Поезд! Я тебе ничего не сделаю.

Но Коська, не обращая внимания на ее крик, не оглядываясь назад, рванулся под шлагбаум, споткнулся о рельсы и упал под колеса стремительно надвигавшегося поезда. Он даже не успел ничего крикнуть. Кочерга выпала из рук Любки, со слабым звоном ударившись о булыжник, оставив на нем черную грязную черту. Девочка, несколько секунд непонимающим взглядом смотрела на происходящее и без сознания повалилась на кочергу, испачкав об нее юбку.

Глава шестая.

На похороны того, что осталось от Коськи, собралась вся деревня. Нина-стрелочница стояла в некотором отдалении от всех, словно чувствуя свою вину за случившееся. Нина оказалась свидетелем трагедии. Когда Коська улепетывал от Любки, она стояла около будки и держала в руке зеленый флажок. Нина, еще не пришедшая в себя от пережитого ужаса, до сих пор не могла понять, как мальчишка, весело кривлявшийся и выкрикивающий обидные слова преследовавшей его девочке, неожиданно очутился под поездом.

–Нинка!– призывно крикнул отец Коськи,– подь сюда, расскажи, как все было.

Женщина встрепенулась и, низко опустив голову, послушно пошла на голос. Она, словно в забытье, прошла мимо Коськиной матери, стоявшей рядом с мужем, и та схватила ее за рукав железнодорожной куртки.

–Стой!– усталым голосом приказала она,– расскажи, как ты пацана не уберегла, кровиночку мою.

–Что рассказывать-то?– заплакала Нина,– баловались они с Любкой. Он дразнил ее и убегал, а она за ним с кочергой мчалась. Она первая услышала поезд, заорала ему, он нырнул под шлагбаум, тут его и настигло.

–Шлагбаум был закрыт?– уточнил Иван Савельевич.

–А то?– возмутилась Нина,– поезд должен проскочить с минуты на минуту. Конечно, закрыт. Машина на переезд не заедет, а человек? Ему хоть закрывай, хоть не закрывай.

–Закрывай, не закрывай,– передразнил ее Вовка,– Любка за Коськой с кочергой, как ведьма на метле мчалась, и заговор какой-нибудь шептала. Вот он и попал под поезд. Все же знают, что она оборотень.

–Замолчи сейчас же, балбес. Видишь, взрослые разговаривают,– оборвала его Клава.

–Расскажи, расскажи, сынок, как было дело,– потребовала Коськина мать.

–Что ты от него хочешь, Ира?– закричала Клава,– зачем мальчишку мучить воспоминаниями? Малец еще. Ему вообще здесь не место. Да и ты для чего себе душу рвешь?

–Расскажи, расскажи, Вовик!– запричитала Ира,– расскажи, почему она за сынком моим побежала.

–Коська ко мне пришел, проведать меня. Я вон до сих пор в гипсе хожу. А ведь тоже за ней погнался,– неожиданно сделал он вывод,– наверное, и меня заколдовала.

–Глупости не говори,– оборвала его баба Лукерья,– в школе учишься, а про ведьм, как старуха, всякую чушь мелешь. По делу говори.

–Что ты мальца пугаешь?– заорала на нее Ирина,– пусть говорит, что хочет.

–Такого наговорит, что девке вообще проходу не будет,– не уступала баба Лукерья,– пусть расскажет, как все случилось, а про наговоры мы и без сопливых разберемся.

–Да ничего особенного не было,– смутился Вовка,– Коська ее фрицевкой ругал, а она подметала, а потом вдруг озлилась и на него бросилась с кочергой.

–А где она кочергу взяла?– спросила Лариса,– может, прилетела на ней?

–Ничего не прилетела,– рассердился Вовка,– стояла кочерга у плиты, всегда там и стояла. Вот Любка схватила кочергу и на Коську замахнулась, а он, не будь дураком, поднырнул под нее и выскочил в двери.

–И убежал?– спросил Иван Савельевич.

–Счас,– возразил Вовка,– выскочил во двор и всякие рожи ей стал строить и фрицевкой обзывать. Вот она следом за ним выскочила, и они по улице побежали.

–Ты видел, куда они бежали?– спросила Лариса.

–Как я мог видеть?– удивился Вовка,– я по комнате едва мог передвигаться. Что видел из окна, о том и говорю.

–К переезду они побежали,– вмешалась в разговор Нина,– девчонка все время ему что-то кричала.

–Наверное, заговаривала его, чтобы с ним чего-нибудь случилось,– предположил Вовка.

–Да замолчишь ты, наконец!– прикрикнула на него Клава,– ну никакого спаса на него не стало. Давай, скачи обратно домой.

–Вот Коську похоронят,– возразил мальчишка,– тогда и поскочу.

То, что осталось от Коськи, поместилось в крошечном гробу, похожим на большой ларец. Крышка гроба была уже прибита, и Ира, рыдая, попыталась поднять ее, но муж оторвал ее от гроба и печально кивнул двум мужикам, заранее выкопавшим яму.

–Хорошо ему лежать здесь будет,– осклабился один из них и вытер вспотевшее лицо рукавом ватника,– сухое место, песчаное.

Он с напарником поднял легкий гроб, поставил его на длинное полотенце, лежавшее рядом с ямой, затем они аккуратно опустили гроб в яму, выдернули из-под него полотенце и скромно отошли в сторону. Односельчане со скорбными лицами наклонялись, брали пригоршню земли и бросали ее на крышку гроба.

–Сынок, любимой мой!– зашлась в истерическом крике Ирина,– что же ты наделал? На кого ты меня оставил?

Коськин отец снова кивнул головой, мужчины подошли к яме и стали лопатами сбрасывать в нее землю. Односельчане столпились недалеко от края, внимательно следя за их работой. Когда, наконец, над могилой вырос холмик, они воткнули в него деревянный крест, и все присутствующие вздохнули с облегчением.

–Идемте, помянем Костика,– через силу выговорила Ирина и направилась к выходу из кладбища. Односельчане безмолвной толпой потянулись следом.

Баба Лукерья, осторожно взяв Клаву под руку, приостановила ее.

–Где дочка?– шепотом спросила она,– я ее здесь не видела. Дома сидит?

–В больнице она,– так же шепотом ответила Клава,– она там, у переезда потеряла сознание, с трудом в себя вернули. Ее и сейчас трясет. Доктор говорит, что может быть нервное или кожное заболевание от такого стресса.

–То-то и оно,– подтвердила баба Лукерья,– ты рот своему крикуну прикрой, а то, как бы он беды ни накликал. Не дай бог, если народ в его глупости поверит.

–Что же делать, баба Лукерья?– всполошилась Клава,– куда я ее дену? Я сама то еле хожу. Может, мне ее на ферму определить? Прямо из школы бегом на работу.

–Так ведь ей всего четырнадцать лет,– засомневалась собеседница.

–Ничего, выдюжит. Мы с тобой в ее годы уже родителям в поле помогали. И польза будет, и с глаз долой.

–Ну, что же,– вздохнула баба Лукерья,– делай, как считаешь нужным. Тебе видней.

Глава седьмая.

Целую неделю Любка пролежала в больнице. Придя в себя, она не сразу сообразила, где находится. Врач вошла в палату и одобрительно ей улыбнулась.

–Ну-ка, расскажи,– попросила она,– как ты оказалась на переезде без памяти? Хорошо, что Лукерья Никитишна тебя привезла. Почему больше никто не заметил, что ты лежишь в пыли без памяти.

–Что с Коськой?– через силу выдавила из себя девочка.

–А ты не помнишь?– вопросом на вопрос ответила доктор.

–Помню, что я бежала за ним,– задумчиво произнесла Любка, пытаясь вспомнить прошедшее,– он убегал и кривлялся.

Вдруг, с ужасом взглянув на врача, она замолчала, кровь отлила от лица, глаза округлились, и она схватилась обеими руками за горло.

–Что с ним?– прошептала Любка.

–Ничего,– многозначительно произнесла доктор,– его уже здесь нет.

Она не рискнула сказать правду, боясь ввести девочку снова в шоковое состояние.

–Ходят слухи, что ты бежала и что-то шептала,– с улыбкой сказала доктор,– я, конечно, не верю во все эти глупости. Но разве ты умеешь делать наговоры?

–Нет, не умею,– с рассеянным видом ответила девочка,– я ему кричала: «Стой!». А он, дурак, мчался как оглашенный.

–А ты не подумала сгоряча: «Чтоб ты попал под поезд, гад»

–Подумала,– простодушно призналась Любка,– а откуда вы знаете?

–Ничего я не знаю,– вдруг рассердилась доктор,– только никому не говори, что ты подумала и старайся больше плохо ни о ком не думать и зла никому не желать.

–Так все меня фрицевкой и оборотнем дразнят,– заплакала девочка,– я им ничего плохого не сделала, а они дразнят, а Коська и Вовка больше всех.

–Вот их бог и наказал,– подвела итог доктор,– у одного нога сломана, а другой в земле лежит.

–Так он погиб?– истерически закричала Любка.

–Стрелочница сказала, что сам виноват. Шлагбаум был закрыт, а он все равно мчался. Милиция зафиксировала несчастный случай. Ты здесь не причем. Так что успокойся. Мама за тобой приедет?

–Не знаю?– пожала плечами Любка,– она, хоть, навещала меня.

–Нет,– хмуро ответила врач,– я тебя выпишу, ты пойди, посиди у входа. Может, какая машина в вашу сторону поедет, тебя подкинут, а если нет, то возвращайся. Чего-нибудь придумаем.

Любка переоделась в свое старенькое, выцветшее на солнце ситцевое платье, надела мальчишеские ботинки, доставшиеся ей после брата, и, молча кивнув, вышла. Она села на лавку около ворот в больницу и поднимала руку каждой приближавшейся машине, но никто из водителей не останавливался и не интересовался, в какую деревню ей надо. Она уже хотела возвратиться к врачу, но неожиданно перед ней затормозила полуторка, и из кабины высунулась баба Лукерья.

–Ты чего здесь сидишь?– строго спросила она,– ты же должна лежать в больнице.

–Доктор выписала,– ответила Любка,– домой отправила. Вот сижу здесь, голосую, а машины не останавливаются.

–Давай. Залезай в кабину,– приказала баба Лукерья.

–Может. Кто другой возьмет?– засомневался, сидевший за рулем Иван Савельевич,– а то ведь не ровен час.

–И ты туда же, Иван!– укорила его женщина,– дураки всякие распространяют слухи, а ты, как баба, уши развесил. Смотри вперед, да объезжай ухабины. Вон как от тебя разит, прямо закусить хочется.

–Так это со вчерашнего,– возразил водитель,– лечился я. Совсем простуда замучила.

–Да она у тебя с тех пор, как мы с тобой познакомились, не проходила,– усмехнулась баба Лукерья,– как тебя только жена терпит. Вон руки дрожат. Смотри руль не вырони, а то потом опять сказки про оборотня начнутся.

Иван Савельевич обиженно хмыкнул, но возражать не стал. Когда машина подъехала к Клавиному дому, Лукерья высунулась из кабины и крикнула:

–Клавка! Принимай гостей! Дочь приехала.

Клава подошла к окну, чуть приподняла занавеску и снова отошла к печке. Поняв, что Клава не выйдет на крыльцо, Лукерья открыла дверь кабины и смущенно сказала:

–Иди, девонька. Мать, поди, шибко занята. Ты уж сама как-нибудь.

–Спасибо, баба Лукерья,– поблагодарила Любка,– не любит меня мама, она Вовку любит.

–Бог с тобой,– зашептала Лукерья,– как это может быть, чтобы мать дочку не любила? Дочь в доме первая помощница.

–Помощница-то я первая,– грустно подтвердила девочка,– а любит она Вовку.

–Бог вам судья,– горестно развела руками баба Лукерья и направилась к своей покосившейся избе.

–Спасибо и вам, Иван Савельевич,– хмуро произнесла Любка и взошла на крыльцо.

–Спасибо в стакане не булькает,– буркнул водитель и включил двигатель.

Любка с опаской переступила порог родного дома, медленно прошла темные сени, зачерпнула ковшом воду, сделала несколько глотков и, услышав какой-то звук, оглянулась. К ней в темноте крался Вовка, чтобы поддать ей по руке, в надежде, что она вся обольется водой.

–А-а фрицевка к нам пожаловала,– с разочарованием, вызванным тем, что у него сорвалась такая шалость, произнес он,– а мы тебя заждались. Все гадают, кого ты следующего загонишь под машину или под поезд.

–Смотри, как бы ты ни оказался следующим,– тихим шепотом, чтобы не слышала мать, произнесла она,– а то ты мне слишком надоел, братец.

Вовка хотел ей подзатыльник, но наткнувшись на ее ненавидящий взгляд, повернулся к ней спиной и, громко стуча загипсованной ногой, пошел на кухню. Любка медленно пошла следом и остановилась у входа, прислонившись к стене.

–Есть будешь?– не оборачиваясь, спросила Клава, громыхая чугунком с картошкой в мундире.

–Хочу,– проглотив слюну, ответила Любка.

–Не успела домой прийти, уже жрать она хочет,– сварливо произнесла Клава,– мой руки и садись. Мне с тобой поговорить надо.

–Разве доктор не говорила тебе, что надо за мной приехать?– сжавшись в комок, спросила Любка, садясь за стол. Она положила себе в тарелку несколько картофелин и очищала с них кожуру.