Кола Брюньон

Тут одновременно заскрипели флюгарка на крыше и моя старуха: что-то там она выкрикивает кому-то, может, и мне, своим резким голосом, напоминающим звук, с которым гвоздь достается из стены с помощью клещей. (Да только я пропустил мимо ушей.) И спугнула молодость. Только ту и видели. К черту флюгарку!.. Совсем спятила (я имею в виду свою старуху), стала брать с боем мои барабанные перепонки, вбивая в них:

– И чем же ты занят, празднолюбец окаянный, стоишь, раскрыв рот, не рот, а люк чанный, спустив рукава, ворон решил досчитать до конца? Так всех галок распугаешь. Чего ты ждешь? Что жареная камышовка свалится в него или запеченная мухоловка? А я-то все на работе убиваюсь, не разгибаюсь, еле дышу, как старая лошадь пашу, чтобы этого скота ублажить да чего-нибудь нажить! Таков твой жребий, слабая женщина!.. Так вот нет и нет, Всевышний ничего такого не говорил, что вся тягость на нас падет, а Адам гулять пойдет, руки за спину заложив и все заботы на жену возложив. Я хочу, чтобы он тоже страдал и тосковал. Если б по-иному было, если б прохвост Адам только и делал, что улыбался во всю харю, было бы отчего разувериться в Боге! К счастью, я тут и помогу Его замыслу осуществиться. Ну что, хвост тебе я прищемила? За работу, если хочешь, чтоб в котелке кипело и бурлило. Да он, поди, и не слушает меня? Давай шевелись, уже середина дня!

На что я отвечаю с милой улыбкой:

– Да, краля моя. Дома сидеть было бы грехом, когда такая красота кругом.

Захожу в мастерскую и кричу подмастерьям:

– Друзья мои, мне нужна доска из упругого, податливого и плотного дерева. Пойду схожу к Риу, узнаю, не найдется ли у него хорошей трехдюймовки. Эй, Канья, Робине! Пошли со мной, поможете выбрать.

Мы выходим со двора, моя старуха никак не угомонится.

– Пой, ласточка, пой! – бросаю я ей.

Но последнее лишнее. Какая музыка вокруг! Я насвистываю, чтобы еще ярче все зазвучало.

– Хозяйка, можно подумать, мы отправляемся в далекий путь. Да через четверть часа мы уже будем дома, – отзывается на ее крик добряк Канья.

– С этой канальей ничего нельзя знать наперед! – доносится в ответ.

Пробило как раз девять. Мы отправились в Бейан, путь туда недалек. Но на мосту над Бёвроном подзадержались (кто бы мы были, если бы о здоровье встречных не справлялись), чтобы перемолвиться словечком с Фетю, Гаденом и Тринке по прозвищу Жан-красавчик, которые начали свой день с того, что с моста глядели, как течет вода. Поговорили о том о сём и отправились дальше не спеша. Люди мы совестливые, больше по пути ни с кем не говорили (правду сказать, нам никто и не встретился) и пошли напрямки. Разве что, неравнодушные к красотам природы, с любовью смотрели на небо, весенние ростки, яблони во рвах вдоль заборов, уже усыпанные цветами щедро, следили за полетом ласточки, да остановившись ненадолго, обсуждали направление ветра…

На полпути я спохватился, что сегодня еще не прижал к сердцу свою Глоди и решил заглянуть к своим.

– Вы идите, а я сделаю крюк, нагоню вас у Риу.

Когда я нагрянул к дочке своей, Мартине, она, не скупясь на воду, мыла лавку, причем рот у нее при этом не закрывался ни на минуту: она без умолку трещала разом со всеми – с мужем, мальчиками, подручным, Глоди, а в придачу еще и с двумя-тремя соседскими кумушками, смеясь с ними до упаду; слова так и сыпались из нее. А когда она закончила, но только не трещать, а мыть пол, то вышла и с порога со всего размаха вылила воду на улицу. А я как раз остановился в нескольких шагах от лавки, чтобы полюбоваться ею (она – услада моих глаз и сердца, ну что за лакомый кусочек!), ну, и получил грязной водой по ногам. Она еще пуще залилась смехом, но меня-то не пересмеешь. Э-э-эх! До чего хороша смеющаяся мне прямо в лицо дочка с ее черными волосами, скрадывающими лоб, густыми бровями, горящими глазами и еще более горящими, пламенеющими, как уголья, и налитыми, как сливы, губами! Да это не иначе как сама галльская красавица! Плечи и руки обнажены, подол дерзко подоткнут.

– На счастье! Надеюсь, тебе все досталось? – спросила она.

– Почти, но я не расстраиваюсь, это же вода, лишь бы не заставляли ее пить.

– Входи, Ной-Потопа-герой, Ной-винодел, – приглашает она меня войти.

Вхожу. Глоди в короткой юбочке сидит под стойкой.

– Здравствуй, маленький хлебопек.

– Голову отдаю на отсечение, что знаю, отчего ты так рано вышел из дома, – сказала Мартина.

– Ты ничем не рискуешь, думая о том или другом, ты вобрала это с материнским молоком.

– Мать?

– А что же еще?

– Какие же мужчины трусы!

Как раз в эту минуту в лавку вошел Флоримон, принял ее слова на свой счет и обиженно поджал губы.

– Не обижайся, дружище! Это относится ко мне, – пояснил я ему.

– Тут на двоих хватит, – отозвалась Мартина, – не жадничай.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Примечания переводчика, обозначенные цифрами, приводятся в конце книги.

2

Хвала Господу! (Лат.)

3

Бейан (производное от Вифлеема) – квартал Кламси. – Прим. автора.

4

Помолимся (лат.).

5

Иудея – прозвище, данное Вифлеемскому предместью Кламси, в котором проживали городские сплавщики. Рим – верхний город, получивший свое название от Староримской лестницы, которая ведет от площади, где стоит церковь Святого Мартина, до Бёвронского предместья. – Прим. автора.

6

Около 2 сантиметров.

7

Около 5,5 сантиметров.

8

О законах (лат.).

9

Мертвой хваткой, зубами (лат.).

10

Со духом твоим (лат.).

11

Они упали там… и были изгнаны… встать (лат.).

12

Там упал (лат.).

13

Да будет воля Твоя (лат.).

14

Паши, молись и трудись (лат.)

15

Отче наш (лат.)

16

Хлеб наш (лат.).