Загадки рунических поэм

Тюр – в германо-скандинавской мифологии, бог мудрости;

Браги – в германо-скандинавской мифологии бог, прославленный мудростью.

История субъекта Мимира в «Старшей Эдде» отсутствует. Действительно, три упоминания Мимира или «источника Мимира» никак нельзя назвать историей: два упоминания Мимира содержатся в «Пророчестве вёльвы» (строфы № 38 и № 46) и одно – в «Речах Сигрдривы» (строфа № 14). Интересно, что в «Речах Высокого» не содержится ни одного упоминания Мимира. Правда, среди этих трёх упоминаний есть одно, претендующее на биографичность, а именно то, где упоминаются «Мимира дети». Но этот случай будет разобран позже, отдельно. За пределами же «Старшей Эдды» можно наскрести то, что можно было бы назвать, пусть и не богатой, но историей Мимира. Но и там его происхождение также достоверно не известно. В публичном руническом пространстве высказывается предположение, что он является сыном Бёльторна. Но оно имеет статус не более, чем предположения. Мимир возник вдруг. После этого его сразу же передали как заложника, а точнее, как вещь, ванам. Те быстро освободили его голову от ненужного туловища, и полученный продукт вернули Одину. Вот только с этого момента Мимир, точнее, то, что от него осталось, приобрёл ценностные качества, и только с этого момента вокруг него начала разворачиваться интрига. Предполагается, что Мимир не только «ел в голову», но и думал ею. Здесь голова представлена как символ мысли. А мысль рождает мудрость. Создаётся впечатление, что введение в эддический контекст Мимира как целого (то есть ещё с головой и туловищем) преследовало одну единственную цель – объяснить появление головы Мимира как таргетированного продукта. В подобной трансформации явно усматривается акт целенаправленного абстрагирования от ненужного, и даже мешающего, целого ради получения чистой абстракции – головы Мимира. Такой феномен, – говорящая голова, – хорошо известен в появившейся уже позже рассматриваемых событий литературе. Очень драматичный, можно сказать даже трагичный, сюжет представлен в произведении фантаста Александра Беляева «Голова профессора Доуэля». Там установленная на подставке мудрая голова профессора, отделённая от тела и существующая за счет питательных веществ, подаваемых в голову по системе трубочек, даёт мудрые научные консультации. Говорящая голова представлена и в бессмертном произведении А.С. Пушкина «Руслан и Людмила». Сказочный витязь Руслан в своём долгом странствии оказался в степи, усеянной телами погибших воинов:

«Померкла степь. Тропою тёмной

Задумчив едет наш Руслан

И видит: сквозь ночной туман

Вдали чернеет холм огромный

…

Вдруг холм, безоблачной луною

В тумане бледно озарясь,

Яснеет; смотрит храбрый князь –

И чудо видит пред собою.

Найду ли краски и слова?

Пред ним живая голова».

Эта голова рассказала витязю о коварстве карлы Черномора. В общем-то, ничего мудрого. Но итоговая ценность от встречи с этой говорящей головой состояла в том предмете, который витязь обнаружил, свалив эту голову наземь богатырским ударом в челюсть, – скрытый под нею чудесный меч-кладенец. Жаль, что остаётся не выясненным, где Пушкин почерпнул сюжет с говорящей головой. Нет и мысли подвергнуть сомнению масштаб его фантазии. Но, всё же, сюжет с говорящей головой, отделённой от тела, в качестве собеседника – это, в отсутствие аналога сюжета, в здоровую голову само по себе не влезет. Хотя, Пушкин мог почитать «Старшую Эдду» в оригинале (кстати, на это указывает используемое явно не русское слово «карла»). Или этот сюжет мог, например, достаться ему в устной традиции передачи от каких-нибудь родственных ему африканских племён, практикующих культ отделённых от тела человеческих голов. А может быть, в период работы над поэмой он перечитывал Шекспира, и его вдохновила сцена, в которой Гамлет обращается к черепу «бедного Йорика», держа его в руке. Уже видно, что формула «источник – субъект» теряет свои очертания в смысле ослабления и потери субъектности второго члена формулы, и трансформируется в формулу «источник – объект». Да и в [Клд] просматривается вырождение субъекта: «Мимир – бог подземных вод, и, подобно им, его мудрость глубока и таинственна. Он имеет прямой доступ в так называемую «библиотеку летописей акаши», и, вдобавок, дружит с норнами. Именно поэтому все постоянно донимают его вопросами. Однако он – усталый старик, капризный, язвительный и ожесточенный. Сказать, что он «с приветом», – значит, ничего не сказать. Служить плавучей головой-прорицательницей – дрянная работенка, и некоторые путешественники не без сожаления отмечали, что самое лучшее, что можно сделать для Мимира, – это дать ему наконец умереть». Здесь, с одной стороны, утверждается, что Мимир – бог. С другой стороны, это «плавучая голова-прорицательница» (очень уж уничижительная оценка, наводящая на неприятные ассоциации). Обезглавленный бог, – уже не бог. И плавающее нечто, достойное лишь жалости и сочувствия, – это не «голова-прорицательница».

В [ПрВл] есть такое место:

46 «Игру завели

Мимира дети …».

Можно заметить, что фраза построена не совсем по-русски. Фраза «Дети Мимира» звучала бы гораздо более по-русски. Не ведомо, как это выглядит в оригинале. Может быть, такое построение, – и в оригинале, и в переводе, – продиктовано стремлением выдержать стихотворный строй или что-то вроде аллитерации. Тем не менее, продолжая тему русскости, можно отметить, что интонационно слова «Мимира дети» звучат почти так же, как «сукины дети». Но, что написано пером…

Как известно, у Мимира не было детей. Не успел обзавестись, – ему рано отрубили голову. Очевидно, «Мимира дети» – это аллегория. То есть, здесь под детьми Мимира понимаются не впрямую его несуществующие потомки, а то, что можно было бы назвать его детьми. Если Мимир – это аллегория Разума, то Мимира дети – это дети Разума. Здесь вариантов интерпретации не много. Д. Свифт под «детьми разума» понимал книги. Есть ещё роман «Дети разума» Орсона Скотта Карда, но это тоже – не в тему. Ещё детьми, или порождением Разума, логично считать мысли (умственную деятельность). Выходит, «Мимира дети» – это аллегория мысли. Тогда игру мыслей правомочно считать процессом умственной деятельности, размышлением, раздумьем. Однако, следом за этими двумя строками через запятую в той же строфе стоят строки:

46 «…Конец возвещён

Рогом Гьяллархорн;

Хеймдалль трубит,

Поднял он рог…».

Как уже отмечалось, последовательность изложения в песнях «Старшей Эдды» совершенно не обязательно отражает последовательность описываемых событий. Так что, строго говоря, «следом» вовсе не означает «в следствие». Но, всё же, – эти две группы строк стоят смежно в одной строфе, что может предполагать их контекстную связь. Хеймдалль трубит в свой рог только в случае, если Асгарду грозит опасность, если на него напали враги. Ну, действительно, какой резон трубить тревогу в случае возникновения в голове у кого-то активного умственного процесса? – Этого факта следует не бояться, его следует только приветствовать, – думать никому и никогда не вредно. Так что, «мысли» в качестве детей разума как-то не катят. А что ещё можно было бы назвать детьми Разума? – Детьми Разума, как гласят первые две строки, несущими потенциальную опасность, как гласит рог Хеймдалля в последующей группе строк? – Да Великанов Разума, корифеев Разума – светлых альвов! Тогда два рассмотренных фрагмента строфы № 46 означают, что светлые альвы затеяли опасную игру, в смысле напали на Асгард, о чём и трубит Хеймдалль в свой рог, возвещая об опасности. Теперь уже Одину надо «чесать репу» и думать, как выйти из этого опасного положения, чем он и занялся, судя по последним двум строфам той же строфы № 46:

46 «…С черепом Мимира

Один беседует».

Какая польза Одину от беседы с пустым черепом Мимира? – Очевидна метафоричность последних двух полустрок строфы. Череп (голова) Мимира – это вместилище, символ Разума. Один, «беседуя с черепом Мимира», обращается к разуму, но не Мимира, а к Разуму как сущности. Как в избитом восклицании: «Взываю к вашему разуму!». Только Один взывает, точнее обращается, к своему разуму. Это в его, Одина, черепе происходит умственный процесс! И в данном случае Один думает не о Рагнарёк, как принято считать. Чего тут думать – конец известен. Нет, – он думает о войне с альвами-ванами! О том, как погасить распрю. Здесь речь явно идёт о Первой войне. И её прообразом, судя по всему, послужила война гаутов со шведами в VII веке, упоминания о которой приводятся в [Бвл]:

41 «В битве кровавой

Сшиблись рати –

Гауты, шведы,

Народ с народом,

Смешались в сече

необозримой…».

Здесь гауты выступают прообразом асов, ведь их вождь, Хигелак, – гаут. Соответственно, шведы выступают прообразом светлых альвов. Ведь шведская королевская династия Инглингов произошла от Фрейра – светлого альва и вана, одновременно. В рамках теории эвгемеризма вождя гаутов Хигелака можно считать Одином до акта обожествления последнего. Ведь одно из хейти Одина – Гаут. И святилище Одина находится в Гётеланде, земле гаутов, на озере Меларен в Сигтуне на юге Швеции. (Да, в итоге шведы всё-таки завоевали гаутов).

Правда, в жизни и в «божественном» произошла некоторая путаница. Там же в [Бвл] говорится:

41 «…Тогда с дружиной

Вождь сокрушённый,

Старец-воитеь

Бежал , спасаясь,

Спешил укрыться

В стенах Онгентеов…».

Здесь предводитель шведов бежит, спасаясь за стенами чертога Онгентеов от преследования гаутов. В Первой войне есть аналогичный фрагмент [ПрВл]:

24 «…Рухнули стены

Крепости асов,

Ваны в битве

Врагов побеждали».

Но, здесь бежит Один-гаут, преследуемый шведами-альвами-ванами. (Кстати, можно предложить этимологию происхождения слова «ваны»: «ваны» – «свеоны», то есть, шведы). Можно допустить, что исторический сюжет в процессе мифологизации был несколько искажён: перепутали, кто от кого бежал.

Строфа № 45, предшествующая рассматриваемой, заканчивается словами: «щадить человек человека не станет». Так вот кто завёл опасную игру, – люди. А что за игра-то такая? – А, просто [ПрВл]:

45 «Братья начнут

Биться друг с другом,

Родичи близкие

В распрях погибнут

Тягостно в мире,

Великий блуд,

Век мечей и секир,

Треснут щиты,

Век бурь и волков

До гибели мира …».

Ханс Дикманн [Дкм] замечает: «Вещую говорящую голову можно обнаружить во многих сказках, будь то голова животного в «Гусятнице» братьев Гримм, или череп в южноамериканской сказке «Луна» и в эскимосской сказке «Череп защитник». Во всех этих случаях речь идёт о говорящем черепе, который явно имеет в своём распоряжении тайные природные знания. Этому соответствует и то, что у многих народов голову рассматривают как место обитания души или жизненный центр, и таким образом она может содержать всю сущность и все знания души. Тема головы, существующей отдельно от тела, затрагивается и в [Прп]: «В сказке о Еруслане Лазаревиче голова всегда лежит. Это – голова мертвеца. Однако в лубочных картинах голова торчит из земли. Трудно сказать, какое представление первичное. Как указывает Вазер, на античных геммах часто можно встретить изображение бородатых голов, как вырастающих из земли. Эти головы вещают, та как над ними обычно изображена склонённая слушающая фигура, а рот головы несколько приоткрыт… Такова же и голова Мимира в «Эдде». Ваны убили Мимира и послали богам его голову. Но Один чарами сохранил эту голову от разрушения и придал ей способность говорить. С тех пор он не раз советовался с нею». Согласно Леви-Брюлю, туземцы Новой Гвинеи поднимают череп умершего, украшают его и называют «корварс» («korwars»). В этом черепе, верят они, живёт душа покойного, и ни один туземец при принятии важного решения не уклонится от того, чтобы открыть этому черепу свои намерения и попросить его о совете». Именно об этом диалоге накануне Рагнарёк говорит вёльва в [ПрВл]:

46 «… С черепом Мимира

Один беседует».

Прямо как у Рейвена Кальдерена [Клд], – беседа с библиотекой-акаши. И в [РчСг] сообщается о том же событии:

14 «Стоял на горе

В шлеме с мечём;

Тогда голова

Мимира молвила

Мудрое слово

И правду сказала …».

Говорящая голова в «Руслане и Людмиле», как бы выигрышно ни смотрелась эта фантазия автора, является лишь подчинённым объектом повествования. Эта голова служит средством сокрытия тайного местоположения чудесного меча. Также и черепа из цитаты Ханса Дикманна не имеют самостоятельного значения. Они лишь символы. За ними скрывается главное – тайные природные знания, которые, как бы, доступны через их посредство.

Абстрагирование от статуса носителя, будь то голова животного или человеческий череп, вычленяет целевую сущность в виде мысли, разума, мудрости. Если результатом первого этапа абстрагирования явилась голова Мимира, то результатом второго этапа абстрагирования является чистая сущность – мудрость, знание, библиотека-акаши.

В [ПрВл] та сообщает Одину предначертанное, а именно, что мироздание, созданное Одином, погибнет. День «гибели богов», день Рагнарёк, предрешён, и не во власти богов, – в том числе, и ВсеОтца, – что-либо изменить. Единственное, что во власти богов, так это оказать активное сопротивление злу и нанести ему невосполнимый урон. Да и это вряд ли, ведь согласно тому же пророчеству даже после возрождения жизни на земле в этот мир вернётся дракон Нидхёгг, поедающий трупы. А куда денешься без него, – ведь смерть и трупы – это спутники жизни, и кто-то должен утилизировать продукты жизни-смерти. И вот в этом пророчестве сообщается также, что «С черепом Мимира Один беседует». По тексту, этой беседе, – правда, нет никаких оснований утверждать, что прямо непосредственно перед ней, – предшествует «игра Мимира детей», после чего или вследствие чего «конец возвещён рогом Гьяллархорн; Хеймдаль трубит, поднял он рог». Сам-то сигнал Хеймдалля общепризнанно квалифицируется как сигнал тревоги, типа: «К оружию!». Ну, и, как бы, после такого сигнала Один беседует с черепом Мимира. На этом основании, исходя из контекста этой беседы, в рунологическом сообществе был сделан однозначный вывод, что Один выясняет у «Мимира» судьбу мира в преддверии начала битвы в день Рагнарёк. О повторных, после получения прорицания вёльвы, исканиях Одина утверждается и в [Лрн]: «Одной из главных забот Одина было выяснить как можно больше про Рагнарёк, конец мира. Для этого он посещал многих в мирах богов и людей … Он узнал, что смерть его сына Бальдра – одно из важнейших предвестий конца, но надеялся, что не допустит, чтобы пророчества о грядущей катастрофе сбылись». Здесь так и хочется спросить: «А смысл?». Во-первых, последовательность событий, предшествующих Рагнарёк, в том числе и смерть Бальдра, были доведены до сведения Одина всё в том же пророчестве вёльвы, так что ничего нового касательно конца мира «от черепа Мимира» он услышать не мог. И в этом смысле его метания были бы тщетны (Как сейчас говорят: «Поздняк метаться»). Во-вторых, подобные метания Одина, как юноши, питающего надежды, просто дискредитировали бы его как ВсеОтца. Представляется, что Один, как серьёзная и ответственная личность, полностью отдавал себе отчёт в том, что «летай иль ползай, – конец известен». Подобное развитие событий принимали как данность не только боги во главе с Одином. Простые смертные, выбирая в качестве своего жизненного пути дорогу в Вальгаллу, в эйнхерии, прекрасно понимали, куда они собрались. Они, направляя свои стопы в Вальгаллу, вступали в ряды воинов, которым предстоит вступить в последнюю битву со злом в день Рагнарёк, и окончательно раствориться в мироздании, гарантированно погибнув в этом последнем бою.

Свидетельство вёльвы представляется наиболее авторитетным, достоверным и исчерпывающим. Кроме того, её свидетельство было первичным. И у Одина в сложившихся условиях просто не было никакого резона переспрашивать у кого-либо о судьбе мира. Всё было решено раз и навсегда. Перепроверка сведений, как водится у разведчиков-шпионов, здесь была бы явно избыточна и неуместна. Это позволяет предположить, что Одину не имело смысла обращаться к «источнику Мимира» по вопросу конца света. Но всё же, и вёльва и Сигрдрива свидетельствовали о том, что Один прибегал к советам «источника Мимира». Теперь, когда уже можно называть вещи своими именами, Мимир означает «библиотеку-акаши», всеобщее знание, коллективное бессознательное Юнга, мудрость народную, мудрость житейскую. А что можно считать источником мудрости житейской?

Видимо, в магической практике шаманов того времени действительно в качестве атрибута совершения таинства существовал некий череп, как в наше время в качестве атрибута практически каждой публичной ведьмы, колдуньи, прорицательницы применяется магический «хрустальный шар». Отдавая должное антуражу магических практик древних шаманов, тем не менее приходится констатировать, что «бедный Йорик» навряд ли мог выдать Одину дельный совет. В то же время Один нуждался в реально вразумительных и мудрых советах практической направленности. И не в качестве дельного совета при отправлении «в последний путь», а в течение всей его жизни. А получить их он мог только в виде коллективной людской мудрости житейской, или, учитывая, что Один был медиумом, – из коллективного бессознательного Юнга, или библиотеки-акаши. Предлагается исключить метафизическую составляющую и отвлечься от способности Одина «подключаться к астралу» для считывания из него нужных сведений и знаний. Тогда на повестке остаётся мудрость житейская. Что такое мудрость? – В чём отличие мудрости как таковой от мудрости житейской, для которой не нашлось даже места в толковых словарях? – Мудрость вообще – это свойство человеческой личности, человеческого ума, психики и т.д. Мудрость же житейская это переработанный коллективный жизненный опыт общины, племени, народа, человечества. То, что по мнению авторов этой мудрости житейской может и должно служить следующим поколениям. О мудрости житейской много рассуждает Один в своих [РчВс]:

10 «Нету в пути

Драгоценней ноши,

Чем мудрость житейская,

Дороже сокровищ

Она на чужбине –

То бедных богатство».

Кто мог бы поделиться с Одином мудростью житейской? – Очевидно, прежде всего источник и носитель этой мудрости – люди. Один говорил с людьми. Он слушал людей. Он слышал конунгов, ярлов, дружинников гридни, бондов. Он слышал колдунов и тинг. И услышанное было мудростью житейской. Но, эта идея была мифологизирована. Так, появился Мимир, как символ Разума. Появились Мимира дети – великаны мысли, светлые аьвы. А появление идеи собственно головы Мимира, возможно, является следствием спора, в котором альвы мерялись умом и сообразительностью с Одином. Этот сюжет представлен в сюжете «Речей Вафтруднира». Собираясь в гости к Вафтруднира на конкурс эрудитов, Один так говорил своей жене, Фригг [РчВф]:

1 «…В древних познаньях

Помериться силой

Хочу я с мудрейшим».

Жена же его увещевала [РчВф]:

2 «…Вафтруднир слывёт

Сильнейшим из ётунов,

Кто с ним сравнится!».

Но, как показало соревнование умов, Один вырвал пальму первенства в мудрости [РчВф]:

«Вафтруднир сказал:

55 «…С Одином тщился

В споре тягаться,

Ты в мире мудрейший!».

Так что, возврат ванами-альвами-Вафтрудниром Одину головы Мимира означает не более, чем признание его превосходства в мудрости, мол: «Ну, ты, Один, голова!».

Эддическое пиво

В «Старшей Эдде» наиболее часто упоминаются «руны пива». В [РчСг] говорится:

7 «Руны пива

Познай, чтоб обман

Тебе не был страшен!

Нанеси их на рог,

На руке начертай…».

Как видно, руны пива впрямую связываются с обманом. Строфа рекомендует нанести руны пива на рог (очевидно, имеется в виду рог как сосуд, из которого пьют). Это, видимо, связано с тем, что при поднесении рога к губам можно в очередной раз лицезреть нанесённые на него руны пива, как напоминание об опасности, напоминание об обмане. Также хорошо будут видны и руны, нанесённые на руку, подносящую рог. Коварство, угроза смерти звучат и в строфе № 8:

8 «Рог освяти,

Опасайся коварства,

Лук брось во влагу;

Тогда знаю твёрдо,

Что зельем волшебным

Тебя не напоят».

Правда, забегая вперёд, следует, тем не менее, заметить, что использование термина «освяти» в связи с рунами пива, рунами коварства, вражды, а следовательно, – и крови, не вполне уместно. В Части II книги при прочтении строф рунических поэм, посвящённых руне Соуло, будет показана уместность и неуместность употребления слова «святое». Как видно, основную защитную роль в данной ситуации должен выполнить лук, брошенный во влагу, а рог, с нанесёнными на него рунами пива, должен выполнять лишь функцию напоминания об опасности.

Умерщвление врага напитком, в который подброшен яд, считалось презираемым, самым подлым и коварным видом расчётов с врагом. Викинги считали такое оружие как лук не боевым оружием: убийство врага не в прямом бою, а из лука, вне досягаемости меча соперника, с безопасного для себя расстояния, из засады, считалось уделом женщины. (Внезапно возникший каламбурчик в связи с дуализмом использования слова «лук» не приведёт к путанице). Но, в то же время, яд – это самый простой, самый безопасный способ умерщвления врага. Именно поэтому, чтобы избежать обидной участи, следует нанести руны пива, как напоминание об извечном коварстве, на рог и руку.

Сюжет с рунами, нанесёнными на рог (эту надпись на роге, состоящую из трёх рун, удалось прочесть в разделе «Верификация результатов» Части III), присутствует в [ВтПсГд]:

22 «Были на роге

Багряные руны –

Что они значат,

Прочесть не могла я…».

Мать Гудрун, Кримхильда, поднесла своей дочери, убитой горем по поводу гибели Сигурда, рог с напитком в надежде остудить её горе, её страдания:

23 «Были в той браге

Многие беды

…

Печень свиная,

Свары гасящая».

Это подношение рога с начертанными на нём рунами было сделано в ситуации назревающей свары в контексте сопереживания родных и всего двора Гьюков, когда все участники тризны предлагали Гудрун подарки, чтобы задобрить, смягчить её ожесточённое сердце. Ситуация действительно была на грани объявления кровной мести. Это признавали даже непосредственные убийцы Сигурда – братья Гудрун:

18 «Гуннар готов был –

И Хёгни тоже –

Выплатить золото,

Выкуп за распрю».

Но главное, руны пива однозначно несут в себе коварство и обман. Таким образом, само понятие, – но не напиток, – «пиво» должно олицетворять собой обман, коварство, антипод мира, то есть вражду и противоборство.

А в [РчВс] Высокий учит:

11 «Нету в пути

Драгоценней ноши,

Чем мудрость житейская,

Хуже нельзя

В путь запастись,

Чем пивом опиться».

Казалось бы, в этой строфе излагается неоспоримая истина: «Пьянствование водки (в данном случае – пива) приводит к гибели человеческих жертв!». Но, с другой стороны, какая же это мудрость – удержать себя от того, чтобы нажраться пива (водки) перед тем, как выйти из дома и отправиться в путь? – Нет, конечно, на Руси есть добрая традиция: перед тем как встать из-за пиршественного стола и отправиться домой надо «принять на посошок», встав из-за стола, чтобы успешно дойти до порога дома, надо «принять на ход ноги», выйдя из дома «принять стременную» (чтобы нога попала в стремя, а не в другое место), и, наконец, немного отойдя от гостеприимного дома (поднявшись на бугор), «принять забугорную». Однако, думается, что древние германцы не были знакомы с этой доброй традицией. Тогда, так называемая, «мудрость житейская» строфы № 11 предстаёт ничем не оправданной банальностью, если не глупостью. Вынужденно приходится признать, что строфа содержит глубокую метафору, не имеющую ничего общего с хмельным напитком под названием «пиво». Если высказывание имеет статус «мудрости житейской», то от неё следует ожидать какой-то глубокой мысли, жизненного правила. В контексте этого смысл слова «путь» следовало бы поднять на высокий уровень абстракции и значимости. Ну, например, если мудрость – «житейская», то путь – это «жизнь» в смысле восточного ДО (дзю-до, айки-до,…). Итак, нельзя вставать на «жизненный путь» «пивом опившись».

Наверное, трудно расценить как откровение заявление Высокого, если считать, что оно сделано относительно хмельного напитка (например, «Баварского светлого») [РчВс]:

12 «Меньше от пива

Пользы бывает,

Чем думают многие;

Чем больше ты пьёшь,

Тем меньше покорен

Твой разум тебе».

Уж слишком примитивной пропагандой о вреде алкоголя веет от неё. Витиеватое выражение «Меньше от пива пользы бывает, чем думают многие», очевидно, не следует понимать в том смысле, что от пива, вообще-то, бывает польза, но, мол, многие заблуждаются, видя в нём большую пользу (даже странно, что любители привносить в язык колоритные словечки и выражения, до сих пор не вязли его на вооружение). Может показаться, что Высокий предостерегает: мол, в пиве, на самом деле, польза есть, но она меньше, чем думают многие. Ну, а если под «пивом» здесь понимать «вражду»? – В этом случае это красиво построенное выражение выступает как отрицание пользы, как сейчас принято говорить, «от слова «совсем». Тогда всё встаёт на свои места: от вражды пользы совсем мало, а в действительности – совсем нет. И чем больше вражда разрастается, тем меньше шансы выйти из неё с минимальными потерями. Это тоже довольно известная истина, выражаемая, в частности, поговоркой «худой мир лучше доброй ссоры». Но, в случае «вражда» в качестве значения «пива», это уже не банальность, – актуальность этой истины для тех времён трудно переоценить.