Грим

Ковер был безнадежно испорчен. Роман прошел в ванную, вымыл нож и руки в перчатках. Задержал взгляд на коллекции электрических зубных щеток и лишь покачал головой. Он вернулся в комнату, чтобы забрать сумку, и вдруг замер, глядя на распластавшееся тело. Роман столько раз представлял себе его вот так – получившего по заслугам, но теперь все равно смотрел, как завороженный, на застывшие глаза, раскрытый рот, на то, как кровь, почти черная в плохом свете, пропитывает ковер. В рамках над письменным столом висело несколько почетных наград и свидетельств о присвоенных званиях. Вытаращенные мертвые глаза бывшего учителя уставились как раз на них. Роман прочитал их все, потом снял рамку с самой первой грамотой – отличнику народного просвещения за творческую работу по обучению и воспитанию, за разработку методик внедрения новых образовательных технологий. Он вынул ее и подержал в руке, разглядывая подписи и штампы. Затем свернул и засунул в раскрытый рот бывшего отличника труда, следя за тем, чтобы не наступить в кровь.

Прежде чем покинуть дом, Роман выглянул в окно – оно выходило на дорогу, как раз туда, где он видел черного пса. На обочине никого не оказалось. Лишь плотные клочки тумана цеплялись за редкие кустарники.

Он как раз успевал на автобус. Роман шел пешком по неосвещенной проселочной дороге, и время от времени ему казалось, что он слышит шаги – совсем тихие, не человеческие. Но сколько бы он ни оборачивался и ни искал глазами – кроме него здесь никого не было. Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения. Это новое ощущение не покидало его. Оно же сопровождало и во время прошлого убийства. Не может же он начать сходить с ума в тридцать шесть? Слишком рано, даже обидно как-то. Роман остановился и долго стоял посреди темной дороги, глядя по сторонам. Но никто так и не появился. Шаги тоже утихли. В конце концов Роман посчитал, что слышал стук собственного сердца в тишине. Он достал телефон и набрал номер. Ему хотелось этого, и в этот раз он себя не переубеждал.

– Я не помешал? Удобно говорить?

– Я как раз еду домой.

– Ты изменила расписание приемов?

– Нет. Ездила на место преступления с группой. Извини, больше ничего сказать не могу.

– Конечно, понимаю. Разобралась с тем подозреваемым?

– Можно и так сказать. Наверно.

В голосе Теодоры мало что осталось от той свирепой решимости. Теперь он звучал как-то подавленно, бесцветно. Отчего-то это разочаровало Романа.

– Хотел спросить тебя как профессионала. Если человеку мерещится, что за ним кто-то крадется в темноте, – это психоз, да?

– Вовсе не обязательно. Психоз, мания преследования, паранойя, шизофрения, болезнь Паркинсона, органический галлюциноз, бредовое расстройство, биполярное расстройство. Или тебя на самом деле кто-то преследует.

– Спасибо больше, Тео! Именно это все я и хотел услышать ночью.

Он никогда раньше не называл ее так. Ему понравилось. Он улыбнулся про себя и решил, что только так и будет звать ее впредь, разумеется, кроме тех моментов, когда она выведет его из себя.

Роман не мог знать, что так имел привычку называть ее лишь один человек, который как раз и находился с ней в одной машине, рассекающей темноту на пути в город. Теодора вздрогнула, услышав это обращение, и покосилась на водителя. Сам он с преувеличенным вниманием следил за дорогой, но ловил каждое ее слово и пытался расслышать голос в трубке телефона.

– Не… – начала было Теодора, но осеклась. – Ладно. Ну а еще какие-нибудь подробности? Одних галлюцинаций слишком мало, чтобы поставить диагноз.

– М-м-м, дай подумать… Глаза слезятся иногда. Еще просто так дал старику триста крон, чтоб он смог добраться к дочке. Что-то не похоже на меня. Как будто мозг размякает от такой щедрости. Еще… нездоровое желание все время говорить с тобой?

Роман замолчал, жалея, что не может видеть выражение ее лица сейчас. О чем он думал? Он не должен говорить с ней об этом. Как бы ни хотелось, но всего иметь нельзя. Есть вещи несовместимые, тем более на оси жизни одного человека. Роман сделал свой выбор, вогнав нож в тело Левиса и в десяток тел до него. Сегодня он праздновал победу, к которой шел много лет. Она пьянила его, и, подобно опьяненному, Роман дал слабину.

– Все-таки похоже на обсессивно-компульсивное, ты уж извини. – Теодора свела все к шутке. Ее голос прозвучал обычно: она смогла не выдать своего замешательства. А Роман улыбнулся: такая реакция вызвала у него гордость за нее. Наверно, Теодора смогла бы объяснить его чувства просто и понятно, препарировав на психологические термины и логические заключения. Черт возьми, мог же он подарить себе праздник хотя бы сегодня?

– Не весело это все. Придется таскаться к терапевту и все такое.

– Доктор Торп, мой коллега, занимается тяжелыми случаями. Дам контакты, если будет нужно.

– Спасибо, ты настоящий друг. – Роман замолчал, потом продолжил: – Теодора, мне не очень понравилось, как мы расстались в последний раз. Я вел себя как кретин, да?

– Совсем чуть-чуть.

– Тогда ты просто обязана сжалиться над моим нестабильным психологическим состоянием и позволить мне реабилитироваться.

– Реабилитация – долгий и нелегкий процесс.

– Ты самая терпеливая из всех, кого я знаю, так что выдержишь.

– Благодарю. Но пока не могу дать тебе никакого обещания.

– Теодора, – официальным тоном проговорил Роман. – Позволь напомнить, что когда-то и ты давала священнейшую клятву Гиппократа. А это значит, что ты просто не можешь отказать умоляющему о помощи безумцу.

– Так тебе уже поставили диагноз? Как интересно. Ты мог бы предупредить раньше.

– Ну, теперь ты знаешь.

– Так в чем твой вопрос?

Роману показалось, она обратилась к кому-то еще, прикрыв микрофон рукой.

– Мой старый приятель собирается отмечать юбилей и в тот же день жениться. В общем, готовится вечеринка года и подготовка по всей строгости. Но так вышло, что он поссорился с несколькими родственниками, и теперь ему срочно нужно найти гостей на освободившиеся места. Я не вдавался в подробности, но для невесты это катастрофа. Так что он слезно умоляет тех, кто собирался прийти один, привести еще одного гостя. Я, признаться, ненавижу торжества, тем более свадьбы, и тем более – все вместе. Но мне бы не хотелось его подвести. И если ты поедешь со мной, я смогу все это пережить.

– Почему я, Роман? – спросила она серьезно.

– Потому что если я позову Мортена или Рорка, буду выглядеть слегка странно, не находишь?

– Нисколько.

– Теодора, сжалься! Буду должен.

– Когда свадьба?

– Через три недели ровно. Это в Мандале.

Она задумалась.

– Ничего, если я дам тебе ответ на неделе?

– Конечно.

Он был уверен, что услышит отказ, и грустно улыбнулся уголком рта, глядя под ноги. Впереди уже виднелись огни – там начинался пригород.

– Роман, у тебя все хорошо? – внезапно спросила Теодора.

– Конечно, – ответил он. – Мне пора идти. Приятного вечера, Теодора.

Роман не посмел назвать ее Тео снова. Сильнее, чем когда-либо, он почувствовал, что не имеет на нее никаких прав и что для него она так же недостижима, как справедливость и баланс сил в мире. Он не замедлил шага, когда, попрощавшись, она положила трубку. Не глядя сунул телефон в карман и сжал руки в кулаки. Вырвавшиеся из темноты огни города слепили и не давали глазам покрыться предательской влажной пеленой. В автобусе Роман всю дорогу глядел прямо перед собой, намеренно избегая своего отражения в темном стекле. Он пошел на поводу у слабости и почти предал самого себя. Еще не совсем, но предатель становится таковым, уже просто замыслив измену. Никто не должен был вставать между ним и его целью, и даже предполагать такую возможность уже немыслимо. Чувства отвлекут его внимание, ослабят бдительность, вскружат голову, спутав мысли. Но страшнее всего то, что план, от которого он никогда не откажется, скорее всего, станет угрожать смертельной опасностью не только преступникам и лжецам, но и ей. Вместо того, чтобы гордиться тем, что уничтожил очередного врага, он себя презирал. Дома, не зажигая свет, Роман прошел через пустую гостиную и, скинув одежду, напоминавшую о сегодняшней особенной жертве, опустился на табурет у рояля. Он играл до тех пор, пока пальцы не перестали слушаться.

За окном посыпался крупный снег. Вначале он бесследно таял, но холод победил, напирая мощью и ледяной яростью, принудив его оседать на земле и крыше. Утром, когда Роман поднялся чуть позже обычного и выглянул в окно, он окаменел и долго смотрел вниз, на белую землю, сплошь покрытую темными следами лап, слишком больших для собаки и хаотичных, оставленных будто в каком-то безумном танце, способном напугать даже человека, отрицающего страх как проявление иррациональности и слепой бездумности.

4

– Алло… Вы слышите меня? Добрый день! Скажите, не заявлял ли кто-нибудь в последнее время о пропаже собаки? Очень крупной, вроде тувинской овчарки или грюнендаля… Весь черный, да… Нет, на сенбернара не похож. Я ведь сказал: полностью черный, никаких пятен… Фюльке Хордаланн, совсем недалеко от Бергена… Да, я понимаю, что область слишком большая… Нет, он не у меня, но утром я нашел у дома следы. Подозреваю, он может быть недалеко… Да… Да. Если кто-нибудь заявит о пропаже, не могли бы вы перезвонить на этот номер?.. Благодарю вас! Приятного дня.

Роман бросил телефон на кровать и в бессчетный раз выглянул в окно. Снег начал таять, следы теперь виднелись лишь грязными пятнами, но они были там. Он обзвонил все ветеринарные клиники и приюты в радиусе пятисот километров. Такое впечатление, что черных собак в стране не водилось вовсе. Кофе остыл нетронутый. Роман поднялся и прошел на кухню, вылил его в раковину. Снова вспомнил о том, как варил грог для… Вспомнил и то, как впервые услышал те странные шаги на парковке. Он готов был поклясться, что почувствовал чей-то взгляд. Теперь все эти странные детали выглядели как части целого полотна. Но оно все равно висело перед глазами рваными лоскутами, на которых невозможно было рассмотреть рисунка.

Роман оделся, сел в машину, не глядя на сад, и поехал в город. Он должен был проверить одну теорию, которую ему отчаянно хотелось опровергнуть, хотя бы потому, что кроме безумия, разрушения и вероятной смерти она не несла ничего.

Элиас Эбба работал в модельном агентстве уже более десяти лет. Это был его второй год на посту директора. Он начинал с низов: сначала таскал реквизит и варил кофе, потом ассистировал фотографам и гримерам, после был в команде тех, кто отбирал новых моделей. И, наконец, трудолюбивый, находчивый Эбба был удостоен кресла директора, дорогу к которому выстлал тяжким трудом и исключительным талантом. Мало кто знал, что труд этот заключался в откровенном насилии, а таланты… Что ж, его жертвы могли бы назвать множество таких, вот только в портфолио они вряд ли вошли бы из-за цензуры.

Модельное агентство «Персефона» было хорошо известно Роману. Он припарковался через дорогу и, глядя на стеклянные двери и широкие пролеты окон, не смог заставить себя войти. Наконец он решил подождать, пока Эбба сам не выйдет к нему. Да, так было бы разумнее. Вряд ли его теория подтвердится, если даже он пересилит себя и проникнет в здание.

Ждать пришлось долго. С парковки Роман хорошо видел окна, в которых все четче проступали силуэты моделей по мере того, как темнел и без того мрачный день. Девушки, которым с натяжкой можно было дать лет двадцать, суетились, переговаривались, позировали, примеряли белье и платья, смеялись и плакали – фальшиво и по-настоящему. Теперь «Персефона» расширилась и после реорганизации стала исключительно женским агентством для детей и юношества. Когда-то мальчиков здесь было примерно столько же, сколько и девочек, но в основном – малыши, которые даже не были знакомы с таким спасительным словом, как пубертат.

Большие двери распахнулись, выпустив наружу высокую молодую мать. Она вела за руку девочку, вернее, тащила: малышка с трудом за ней успевала, к тому же ей мешали льющиеся слезы. Она поднимала голову и с надеждой смотрела на мать, но та лишь еще отчаяннее отчитывала ее, как будто рыдания были для нее что красная тряпка. Роман не мог слышать их отсюда, но ему это было и не нужно. Он долго смотрел на белое, не слишком красивое, но несомненно дорогое лицо матери, на дорогую одежду и обувь, на заплаканную хорошенькую девочку, одетую в балетную пачку и серую шубку, что выглядело на ней нелепо, точно она взрослая карлица. Если бы не кукольная мордашка, только так и можно было бы подумать. Глядя на них, он слышал слова другой матери и плач другого ребенка.

«Неужели трудно было посидеть спокойно? Ты нарочно все время бегаешь в туалет! Доктор Лилли сказал, если будешь бегать слишком часто, у тебя там все отсохнет и отвалится! Так и просил тебе передать. У него было уже несколько таких случаев. Нечего ныть, ну что же за позорище! Люди смотрят!»

Она тащила его за руку по коридорам, не обращая внимания на то, что он не держится на ногах от усталости. «Хватит баловаться!» Да, эту фразу она любила больше других, гораздо больше. Как волшебное заклинание, которое вмиг могло бы сделать из ее сына мальчика-картинку, мальчика-звезду. Он больше не мог сдерживать слез, хотя плакал очень редко. Но тогда…

Совместная фотосессия с группой девочек для крупного бренда одежды. Незнакомый фотограф, который не делал различий между взрослыми и детьми. Более робкие ребята боялись его до икоты. Съемка затянулась. Роман так сильно хотел в туалет, что не мог ни о чем думать, все время переставал заученно улыбаться и напрягался. Мать стояла позади в небольшой группе других родителей, которые остались посмотреть. Он искал ее глаза, молился, чтобы она повернулась, ведь ни за что бы не посмел попросить этого фотографа… Мать обернулась и взглянула на него. Поняла. Отрицательно покачала головой, считая, что мальчик просто снова хочет удрать. И когда человек с черными усами и камерой прикрикнул на него, чтобы «держал лицо», Роман не выдержал. Темное пятно быстро расползлось по новеньким, идеально подогнанным брючкам со стрелками, вызвав взрыв смеха и протяжных криков «фу».

Он часто пропускал школу, а когда все же приходил на уроки, видел другой мир, в котором дети его возраста играли, смотрели мультфильмы и кровавые ужастики – тайком, разучивали дурные слова по дороге домой. Они видели в Романе паразита, нагло пробравшегося в их устоявшуюся дружную общину, того, кто считает себя слишком красивым и особенным, чтобы ходить в школу и дружить с ними. В конце концов, мать вовсе перевела Романа на домашнее обучение.

Так продолжалось много лет. Каждый раз, когда во внешности Романа происходили какие-то едва заметные изменения, мать смотрела на него так, будто изучает в микроскоп редкий вид жемчуга и боится, как бы не появился дефект. А потом наступили спасительный переходный возраст и день, когда мать получила документы назад, а контракт был расторгнут по причине того, что «мальчик больше не соответствует установленным модельным данным агентства». Тогда в жизни Романа, вероятно, не было момента, который доставил бы ему большее удовольствие.

Будучи ребенком, Роман недооценивал алчность матери по одной простой причине: он любил ее. По мере того как одно модельное агентство за другим теряло к нему интерес, мать погружалась в апатию и состояние тупого страха, спровоцированного мыслью, что еще совсем немного, и она снова станет никому не известной нищенкой. Правдой это не могло считаться даже образно. Стелла Хольмквист никогда не была бедной, а после развода такая участь ей тем более не грозила. Не была она и знаменитостью в той мере, в какой привыкла думать о себе. Но, подстегиваемая собственными бреднями и манией величия, Стелла все же нашла выход из своего печального положения. Она написала книгу. Детскую книгу о Звездном Мальчике Романе, который родился от света утренней звезды и был настолько прекрасен, что куда бы ни пошел, сражал всех своей красотой и творил самое настоящее волшебство. Книга понравилась публике, и Стелла писала еще и еще. Появилась целая серия о Звездном Мальчике Романе и его путешествиях в разных галактиках. Повсюду он нес за собой чудеса, совершал великие поступки, стал самим совершенством. Дети его копировали, родители им восхищались. Обожали все, кроме самого Романа, настоящего, реального и совсем не идеального, к безнадежному разочарованию матери. На небольшой процент от всей вырученной суммы с продажи книг, прав на переиздание, на создание мультипликационного сериала, сувенирной продукции и использование образа Звездного Мальчика в маркетинге Стелла отправила сына в престижную школу, куда самому Роману совершенно не хотелось, но действия матери теперь были ему безразличны.

Примерно тогда же он совершил свое первое убийство. Жертвой стал старшеклассник, приемный сын директрисы Агнетты Олсен. Она рассказала мальчику правду о его происхождении, посчитав, что возраст как раз подходящий. Но ошеломленный пасынок такую правду не принял. Он устроил целую диверсию, чтобы наказать мать, то есть мачеху, как выяснилось. Так, все ученики старших и средних классов получили анонимную рассылку, которая обнародовала фотоснимки молодой Агнетты в образе пастушки. Очевидно, фото были сделаны в ночь Хэллоуина, а самой фру [5] Олсен на вид было лет семнадцать. Но для жестоких школьников, не упускающих возможности поддеть ненавистных строгих преподавателей, такое событие было сродни дару небесному, тем более что виновного было не найти.

Но Роман нашел. Он долго наблюдал за Томми и, возможно, усмирил бы свои ненависть и ярость, если бы тот не пытался оправдаться, если бы не лгал матери в глаза, оставаясь самым жестоким ее судьей. Такому лицемерию Роман просто не мог позволить существовать. Он искренне любил Агнетту как единственного доброго и справедливого к нему человека, как мать, о которой всегда мечтал, как мудрого учителя и наставника, как идеал проповедования тех ценностей и морали, к которым стремился сам.

Роман все ждал, когда же его накроет чувство страха, вины, ответственности, наконец. Он так часто видел убийства в кинофильмах, прочел столько книг, где они совершались… Но ничего этого не было. Никакой вины. Только какое-то странное, темное, смутное чувство удовлетворения. И боль от боли Агнетты. Но он искренне верил, что избавил ее от подлости и лжи, а потому оказал самую большую услугу как благодарность за все, что она подарила ему, за все, что сделала ради него.

Роман прождал у агентства до самого вечера. Зажглись фонари, и один светил прямо в лобовое. Быстрым шагом, враскачку Элиас Эбба пересек парковку, забрался в сияющий внедорожник и покатил прочь. Роман поехал за ним, бросив быстрый взгляд на сумку под пассажирским сиденьем.

Эбба припарковался у ресторана и, захватив бумажник из сумки, вошел внутрь. Роман хорошо видел его сквозь стеклянный фасад. Эбба уселся за столик для одного и отдал быстрые распоряжения официанту. Роман ждал, наблюдая, как он листал что-то в своем телефоне, поглощал салат, мясо с овощами и десерт, закатил глаза, когда молодой официант о чем-то спросил его. Другая официантка подошла к нему, очевидно, чтобы решить возникший конфликт. Роман внимательно следил за тем, как Эбба окидывает привлекательную молодую девушку отвратительным нескромным взглядом. Он совершенно не скрывал своих намерений, не считал их дурными, и по тому, как официантка подалась назад, Роман понял, что намек на них проскользнул и в разговоре. Когда девушка развернулась на каблуках и исчезла, Роман отдал ей должное и снова обратил взгляд к Эббе, подперев подбородок ладонью.

Наконец мужчина расплатился и вышел. Все это заняло без малого минут сорок, и Роман, потирая затекшую шею, проклинал черного пса, если он вообще существует, и собственную паранойю. Обсессивно-компульсивное. Как же!

На шоссе он обогнал Эббу и стал тормозить, включив аварийку. Он выбрался из машины прежде, чем Эбба успел проехать мимо, и отчаянно замахал руками, умоляя остановиться. Новоиспеченный директор «Персефоны» действительно затормозил позади и вышел из машины.

– Добрый вечер! Боюсь, мне очень нужна помощь! Машина отказывается ехать.

– Проверь предохранитель, – бросил Эбба, держась за раскрытую дверь. Темные волосы были зачесаны назад слишком тщательно. Это ему не шло и делало лицо круглее.

– Думаете, дело в этом? Простите, в технике я абсолютный чайник.

– Проверь, а там посмотрим.

Роман открыл капот, не выпуская из вида собеседника. Поглядывал он и на обочины, но ничего необычного вокруг не заметил.

– Да, похоже, вы правы. – Роман вынырнул из-за капота и посмотрел на Эббу, слегка щурясь. – Где-то должен быть запасной. Спасибо, вы мой спаситель!

– Нет проблем, – буркнул Эбба и уже собирался вернуться за руль, но Роман подбежал к нему и улыбнулся.

– Еще одно! Так вышло, что я забыл на работе телефон. Если не предупрежу жену, что опоздаю на семейный ужин, она с ума сойдет от беспокойства. Я, видите ли, никогда не опаздываю. А она у меня мнительная! Такая милая, когда беспокоится.

Эбба озадаченно смотрел на Романа.

– Можно… можно позвонить с вашего? – подсказал Роман. Он импровизировал. Нужно было только выиграть время.

Нож оттягивал карман куртки. Роман сначала не хотел его брать, но подумал, что если не будет угрозы, то и пес не появится. Значит, все зря. Он чертыхнулся про себя, когда Эбба протянул ему телефон. Роман искренне надеялся на отказ. Можно было бы притвориться, что он кому-то звонит, но темные глаза Элиаса Эббы внимательно следили за ним. Можно было набрать неверный номер, но тогда притворство быстро рассекретили бы. К тому же, стоя вплотную к нему, Эбба наверняка услышал бы разговор.

Роман подумал, что сильно пожалеет о том, что собирался сделать, и набрал номер, умоляя про себя Теодору Холл не брать трубку или вовсе отключить телефон.

– Алло? – раздался знакомый голос, и Роман расплылся в широкой улыбке под пристальным взглядом неслучайного знакомого.

– Привет, дорогая! Слушай, у меня тут случилось кое-что неприятное. Шеф внезапно вернулся, сказал, что отчет никуда не годится и нужно переделать. Сдавать его завтра, вот мне и пришлось… Ну, ты понимаешь. А теперь у меня заглохла машина, да еще и телефон забыл. Но ты, пожалуйста, не волнуйся! Мне встретился отличный парень. Он подсказал, что с машиной, и разрешил позвонить тебе. Я уже очень скоро буду дома. Начинайте без меня, хорошо? О, и передай бабушке Иде, что у меня для нее просто грандиозный подарок! Боюсь, она все еще злится на меня, что сломал ее ходунки. В общем, не волнуйся, солнышко, я скоро буду дома!

Все это он проговорил, не дав озадаченной Теодоре вставить ни слова. Она замерла посреди тротуара на пути в супермаркет, и женщина, что шла позади, с силой врезалась в нее, обозвав ротозейкой.

– Знаешь, я тогда поторопилась, сказав, что это ОКР. Тут уже все-таки биполярное.

– Ну что ты сердишься, милая? Я ведь старался успеть как мог. Просто так вышло.

Роман взглянул на Эббу, который махнул ему, чтобы заканчивал.

– С каждым разом все занимательнее. Когда ты позвонишь в следующий раз, мы будем в ссоре, потому что наш старший сын устроил дома запрещенную вечеринку?

– Ему всего пять, рановато об этом говорить, – с улыбкой ответил Роман.

Теодора же не могла понять, смеяться ей или предложить ему номер экстренной службы.

– Ну все, мне пора вернуть парню его телефон. До встречи, любимая!

Он сбросил вызов прежде, чем Теодора ответила. И хорошо, потому что даже в полнейшем замешательстве она собиралась отправить Романа туда, откуда на семейный ужин точно не успеть.

– Спасибо, друг! – Роман протянул телефон. Правой рукой он скользнул в карман и сжал нож.

– Ага, – бросил Эбба и развернулся, чтобы сесть в машину. Роман отчаянно вглядывался в темноту за трассой. – Знаешь, я б на твоем месте послушал жену. Биполярное расстройство – это тебе не шуточки.

Эбба взглянул на Романа как на психа и захлопнул дверь внедорожника. Автомобиль тут же тронулся и исчез в темноте, расчерчивая ее двумя красными линиями света впереди.

Сидя в машине на обочине, Роман проклинал себя и весь этот день. В том, что его кто-то преследует, он был почти уверен, но теперь убедил себя, что ему действительно все это привиделось, а у дома Левиса была всего лишь соседская собака. Зато теперь Роман не представлял, как будет объясняться с Теодорой.

Прокрутив в голове телефонный разговор еще раз, он вдруг рассмеялся, прикусил сжатые в кулак пальцы. Да, скорее всего она не воспримет это всерьез. Придется лишь придумать разумное объяснение. Роман отмел мысль позвонить ей сейчас же. Он не был готов объяснять свое шутовство. Всю дорогу до дома с его лица не сходила слабая улыбка, но к концу пути она свелась к грустной тени в уголках рта. Грустной-грустной тени.

* * *

Роман ездил на работу одной и той же дорогой уже шесть лет, и ни разу за все время на этом отрезке пути от его дома до самого города ничего не случалось. В пределах пригорода кто-то словно установил негласное правило о соблюдении тишины и спокойствия круглые сутки. Но, говорят, у любого правила есть исключение. И время этого исключения наступило, когда он ехал на работу разбитый после бессонной ночи и беспокойных метаний по комнатам сбитого с толку сознания. Роман едва успел затормозить, когда на дорогу выбежал смутно знакомый человек. Он уперся руками в капот и посмотрел на Романа обезумевшими глазами.