Смерть

Нет, и речи быть не может. Лучше бежать отсюда подальше.

Не давая себе больше времени на раздумья, я заползаю в тележку за своими пожитками. Только возьму тихонько рюкзак, лук со стрелами и дам деру.

Когда я залезаю, тележка раскачивается, и мне приходится прикусить губу, чтобы не заскулить. Ноги и руки до сих пор трясутся от изнеможения, из-за этого искать в темноте еще труднее. Где же мои вещи? Ну где они? Где? Руки находят только стрелы, и ничего больше.

Я приподнимаю крыло Смерти, но тут же роняю его.

Оно теплое!

В ужасе таращусь на всадника.

– Смерть? – шепчу я.

Ответа нет.

– Я не верю, что ты мертвый, – тихо говорю я.

Ничего.

Может, он еще не ожил. Или, возможно, тело воскресшего и должно быть таким на ощупь.

Есть только один способ проверить. Нужно найти его пульс. Надеюсь, он не свернет мне шею сразу же.

Я опускаюсь на колени рядом с ним, стряхивая усталость, и ощупываю доспехи, пока не нахожу его руку. Сжимаю пальцами запястье, но пульса нет. И все-таки, если он еще и не ожил, это, безусловно, скоро произойдет. Меня, не поверите, охватывает облегчение, хотя, по идее, это последнее, что я должна бы испытывать. Тот факт, что Смерть невозможно убить, очень сильно осложняет мою задачу остановить его.

Опустив его руку, я возвращаюсь к поискам рюкзака, а у самой глаза слипаются. Пальцы то и дело натыкаются на выпавшие стрелы. Но вот, наконец, и мои пожитки.

Удача!

Я тяну – и обнаруживаю, что Смерть придавил мешок своим телом и крыльями. Вот же дерьмо, пиши пропало, теперь вещи не достать.

Я приваливаюсь к борту, задевая ногами всадника. Я устала, дико хочу спать, и весь мой великий план побега пошел псу под хвост.

Веки слипаются.

Боже, только не здесь. Нужно выбраться из тележки…

Но тело наотрез отказывается выполнять команды.

На самый крайний случай я могу перерезать всаднику горло или сделать еще что-то ужасное, пусть еще немного побудет мертвым. От такой перспективы меня чуть не выворачивает. Одного убийства в день вполне достаточно.

Я тру глаза. Руки ему, что ли, хотя бы связать.

А вот с этим я, пожалуй, справлюсь. Хотя и это кажется невозможным, а голова начинает болеть от самой попытки сообразить, чем его вязать, – я смогу, я справлюсь.

Только одну минутку отдохну… Я так давно не отдыхала и очень-очень устала… но потом я все сделаю… только вот немножко…

Я вздрагиваю и просыпаюсь от ощущения, что мое тело клонится и падает вперед.

Беру себя в руки, но потом все-таки решаюсь полежать на дне тележки. Только минутку, и я найду веревку. Закрою глаза на минуточку, а потом все сделаю...

Где-то в глубине сознания я понимаю, что это офигенно плохая идея, но рядом с всадником так тепло, а я слишком вымоталась, чтобы бояться, слишком вымоталась, чтобы тревожиться хоть о чем-то.

Только отдохну здесь минуточку… потом встану и…

Я снова закрываю глаза, на этот раз окончательно.

Глава 11

Бардстаун, Кентукки

Я просыпаюсь среди густого аромата ладана и мирры. Надо мной в небе разливается бледный утренний свет, купая облака в розовой дымке. Воздух довольно прохладный, но мне тепло здесь, под одеялом…

Одеяло?

Скосив глаза, вижу громадное черное крыло, накрывшее меня, как мое собственное, личное одеяло. Хуже того, ночью всадник в какой-то момент изменил позу. Теперь он лежит на боку, лицо в нескольких дюймах от моего.

О нет…

Сердце пытается выпрыгнуть из грудной клетки.

Лазария, что ты натворила, придурочная идиотка?

Тихо, как только могу, я приподнимаю крыло Смерти, прикусив губу, чтобы не дать вырваться паническому визгу.

Я ожидала, что крыло будет теплым, так почему же не ожидала, что оно еще и такое мягкое? Ночью я этого не заметила.

Ну давай же!

Я сталкиваю с себя крыло – и слышу тихий вздох всадника.

Замираю, а он шевелится.

Сейчас самое время воткнуть в него нож. Самое время снова лишить его сознания, чтобы дать жителям Лексингтона побольше времени на эвакуацию.

Я тянусь к ножнам… но замираю в нерешительности.

Просто сделай это. Он тоже с тобой так поступал.

Но у меня не хватает духу на такое. Сейчас, когда он беспомощен, это… неправильно.

Я отнимаю руку от ножа – пока.

И только теперь замечаю дым, который лениво клубится вокруг нас. Как я его до сих пор не заметила – это загадка, ведь я задыхаюсь от удушливых ароматов с тех пор, как проснулась.

Сажусь и пытаюсь найти источник дыма и вскоре замечаю странный курящийся факел. Факел лежит в углу тележки, и по нарядной серебряной рукояти мне нетрудно точно догадаться, кому он принадлежит.

Забирай вещи и сваливай!

Аккуратно беру лук и колчан, лежащие прямо у моих ног. Ничего удивительного, что вчера я до них не добралась, – все время я искала не в том месте и не отрывала глаза от всадника. Кладу оружие в грязь рядом с тележкой и начинаю искать свой рюкзак. Наконец вижу: он между плечом и крылом всадника.

Ну надо же.

Я сглатываю, не отрывая глаз от мешка.

Бог с ним, просто брось, и все.

Но, черт возьми, в нем лежат несколько последних вещиц, которые принадлежали мне до того, как жизнь пошла под откос, и я никак, никак не хочу с ними расстаться.

Мой взгляд снова возвращается к всаднику, который жив и может проснуться в любой момент.

Я смогу это сделать. Я смелая и не собираюсь оставлять этому говнюку остатки своего личного имущества. Он и так достаточно у меня забрал.

Убеждая себя таким образом, я вытягиваю нож из ножен и медленно подползаю ближе, пока не оказываюсь верхом на всаднике, – его ноги между моими, как в ловушке. Поднеся нож к его горлу, я тянусь к рюкзаку.

Приходится приложить немало усилий, но вот, наконец, мешок на свободе.

Всадник подо мной шевелится, сдвигает черные брови, но затем его лоб разглаживается.

У меня, похоже, совсем не осталось времени.

Можно броситься наутек, но есть и другая возможность, слишком соблазнительная для злопамятной меня. Поэтому я, бросив мешок на траву, остаюсь в тележке, прижав к его шее нож, и жду, когда он очнется.

Не могу удержаться, чтобы его не рассматривать. Лицо совершенно чистое, как будто несколько часов назад десятки стрел не превратили его в месиво. Еще более странно то, что на нем нет ни пятнышка крови.

У него все по-другому.

Каждый раз, когда умираю я – хоть бы и совсем ненадолго, – это всегда оставляет на мне какой-то след. Порванная одежда, кровь на коже – хоть что-то. А глядя на всадника, я не вижу ничего подобного. Как будто вчера с ним ничего такого не случилось.

Изучая его, я хмурюсь. Никогда не доводилось видеть кого-нибудь настолько… настолько абсурдно прекрасного, прекрасного и убийственного. Для такого рода красоты должно иметься особое название. Для красоты, которая буквально убивает.

Спустя некоторое время я замечаю, что он опять зашевелился. Только на этот раз его веки подрагивают и глаза резко распахиваются.

Я – первое, что он видит перед собой.

– Давно не виделись, Смерть, – говорю я. – Скучал по мне?

Глава 12

Он хочет сесть.

– О-о-о. – Я чуть сильнее прижимаю лезвие к его коже. – На твоем месте я бы этого не делала.

Всадник опускает взгляд на нож. Когда он переводит его на меня, в его глазах поблескивает ехидство.

– Ты хочешь причинить мне вред?

Подбираюсь поближе.

– Вообще-то я уже. – Не то чтобы именно я. Мои выстрелы, и в этом я практически уверена, все ушли в молоко, но за подготовку нападения я отвечаю. – Я поклялась, что остановлю тебя.

Я не замечаю движения руки всадника, пока та не обхватывает мою шею. Совсем забыла, каким чертовски стремительным он может быть.

Он не душит, а я даже не пытаюсь оторвать от себя его пальцы. Этой проклятой кары я ожидала с ужасом, а теперь поражаюсь собственному бесстрашию перед лицом скорой расправы.

– Отпусти, а то горло перережу, – хрипло угрожаю я.

Его тихий смех полон угрозы. Руку от моей шеи он, впрочем, убирает. Но – до меня это доходит с секундным опозданием – только для того, чтобы обхватить мою талию и одним рывком сдернуть меня на дно тележки.

От этого движения мой нож чиркает по его горлу.

Чертыхнувшись, Смерть отбирает у меня клинок и отшвыривает его. А потом прижимает меня к доскам.

Теперь уже он нависает надо мной, кровь из раны капает мне на губы и подбородок. Почувствовав ее медный вкус, я начинаю биться, вырываясь.

– Глупая женщина, – шипит он. – Тебе следовало перерезать мне глотку, пока я спал.

Сама знаю.

Глядя на меня сверху вниз, всадник ждет, пока я перестану трепыхаться. Глаза его странно блестят.

– Убив меня, ты ничего не остановишь. Ты не можешь спасти свой народ, – говоря это, он наваливается на меня всем телом.

– Не навсегда, – соглашаюсь я. – Но я постараюсь, чтобы все эти смерти давались тебе нелегко.

Он недоволен, только что не рычит, перья за спиной взъерошиваются.

– Оставь все как есть. Мне не интересно с тобой сражаться.

– Тогда перестань убивать. – Я упрямо вздергиваю подбородок.

У всадника раздуваются ноздри, и может, это только моя фантазия, но он, похоже, не на шутку обеспокоен.

– Ты думаешь, я хочу быть здесь? Считаешь, что мне нравится ездить из города в город и делать это?

– Ну, если тебе не нравится, тогда тем более стоит остановиться.

Он гневно хмурит лоб.

– Люди уходят, когда приходит их время, кисмет, и кто я такой, чтобы предоставлять кому-то привилегии.

Ну все, с меня довольно.

Я пытаюсь атаковать его.

– Сейчас… не… наше… время, – каждое слово я сопровождаю взмахом кулака или ударом сапога.

Мои действия беспорядочны, всадник легко парирует удары, но это не мешает мне продолжать кидаться на него. Клянусь его фарисейским богом, я сейчас выцарапаю ему глаза.

А он откидывается назад и легко уклоняется от ударов.

– Ты опять решила навредить мне, смертная? Ты забываешь, кто я такой.

Смерть не утруждает себя тем, чтобы скрутить мне шею, но… но…

Моя спина выгибается, глаза округляются – адская боль пронзает все тело.

Что ты делаешь? – пытаюсь я выговорить, но эти ощущения не дают даже вздохнуть. – Такое чувство, будто… будто я сохну, увядаю. Будто мою жизнь тянут, высасывают из тела.

Я гляжу в глаза Смерти, который забирает мою жизнь. Наверное, именно это он и делает. Я чувствую, как с моих костей опадают годы, точно луковая шелуха, а меня пожирают изнутри. Хочу закричать, но выходит только сдавленное сипение.

Чем дольше Смерть на меня смотрит, тем сильнее меняется выражение его лица, брови поднимаются все выше, словно он чего-то не понимает. Мрачная личина сползает, и дышит он все чаще и чаще. Мне удается дотянуться до руки, сдавившей мне шею, и я пытаюсь ослабить его хватку.

Но я слишком слаба, мне нипочем не разжать пальцы Смерти. Я задыхаюсь. В следующий раз, когда я поймаю это чудовище, обязательно прирежу его, пока он будет спать.

Внезапно Смерть изумленно вскрикивает и отпускает меня, да еще и отодвигается подальше.

– Зачем ты это сделала? – спрашивает он и выглядит при этом глубоко изумленным. – Я не хочу чувствовать такое.

Я лежу молча, пытаясь отдышаться.

Одним движением он выскакивает из тележки, подходит к коню и собирается в очередной раз уехать от меня.

Проходя мимо, он приостанавливается, ища взглядом мои глаза. Он смотрит и смотрит на меня – и, кажется, то, что он видит, смущает его.

– Прости, – вдруг произносит он отрывисто.

– Не извиняйся, – хриплю я. – В следующий раз, когда мы встретимся, я продумаю, как захватить тебя живым.

И на сей раз, не сомневайтесь, я не позволю своей чертовой совести встать на пути.

Глава 13

Цинциннати, Огайо

Ноябрь, год Всадников двадцать шестой

Ограбление могил заслуживает осуждения. К несчастью, я была вынуждена этим заняться.

Зажимая нос платком, я лезу в карманы раздутого трупа.

– Какая же… мерзкая… вонища.

Я знала, что мертвецы пахнут, но никогда не представляла, насколько зловонны любые вещи, пропитавшиеся духом разложения. Не знала до тех пор, пока не столкнулась с городами мертвых.

Это тело особенно сильно распухло и уже ни на что не похоже.

– Прости, пожалуйста, – говорю ему, – но мне очень нужен… твой… кошелек.

И дергаю тот, но он упорно не желает покидать карман мертвеца.

– Лазария!

Я чуть не падаю прямо на труп, слыша, как эхо разносит в воздухе мое имя.

Мне знаком этот голос.

Прошло чуть больше недели с тех пор, как я слышала его, но мне кажется, что наша встреча была вчера.

Бросив носовой платок, я хватаю лук и, положив стрелу на тетиву, начинаю оглядываться. Вот он, примерно в квартале от меня или даже меньше, стоит посреди обломков города, стертого с лица земли. Всадник.

У меня перехватывает дыхание. В серебряных доспехах, с этими своими черными волосами и крыльями он ни дать ни взять какое-то мрачное, темное божество.

Нацеливаю стрелу ему в грудь. Давно ли он стоит там, рассматривая меня?

Взгляд Смерти опускается на мой лук.

– Твое оружие не защитит тебя, кисмет.

– Что ты здесь делаешь? – грозно спрашиваю я. Дышу при этом чаще, чем следовало бы, но это просто неожиданность выбила меня из колеи.

– Ты следуешь за мной, – сообщает он.

Сердце колотится как бешеное. Я могла выстрелить. Скорее всего, промахнулась бы, но как знать.

Всадник шагает вперед, концы крыльев волочатся по земле.

– Не приближайся, – предупреждаю я.

– Ты всерьез полагаешь, что твое оружие меня страшит? – спрашивает всадник.

– Я выстрелю.

– А, так ты боишься. – Он наклоняет голову. – Тебе не понравилось мое прикосновение?

Думаю, он специально пытается меня испугать, и, черт его побери, у него получается. Я с жуткой ясностью вспоминаю свои ощущения в его руках, когда жизнь будто вытекала изо всех моих пор.

– Зачем ты меня ждал? – задаю вопрос.

– Зачем ты меня преследуешь? – парирует он.

Это заставляет меня недоуменно нахмуриться.

– Ты и сам знаешь зачем. Тебя необходимо остановить.

– Разве? – Он подходит еще ближе. – А может быть, остановить необходимо тебя?

Надо бы выстрелить в него. Не понимаю, почему я до сих пор не выпустила стрелу.

– Так вот почему ты здесь? – Обведя взглядом все то, что нас окружает, я снова смотрю на него. – Из-за того, что хотел остановить меня?

– Я хотел поговорить с тобой, – неожиданно заявляет он.

У меня холодок по спине – внезапно я понимаю, что я единственный человек, с которым он толком может поговорить. Я не знаю всех нюансов его смертоносной силы, но куда бы он ни пришел, где бы ни появился, он убивает. И, возможно, я единственный человек, с которым он вообще когда-либо разговаривал.

– Ты не заставишь меня изменить решение, я все равно буду преследовать тебя, – заявляю я.

– Кто говорил о перемене решений? – Он осматривает меня с головы до пят, словно оценивая. Почему-то его глаза задерживаются на моих губах, а когда, наконец, поднимаются выше, в этом взгляде мне чудится сильное душевное волнение. Кажется, если я посмотрю в его глаза подольше, то упаду в них и утону.

– Мы с тобой обречены терпеть друг друга, – мягко говорит всадник, делая еще несколько шагов ко мне. Сейчас нас разделяет какой-нибудь десяток футов.

– Не подходи ближе, – предупреждаю я. – Я не шучу.

Смерть, хоть и нехотя, все же останавливается.

Теперь я окидываю его таким же долгим оценивающим взглядом, как перед этим он меня. Все в нем кажется мне прекрасным, и это сущий кошмар. Все, от лица, трагического, древнего, до его странных крыльев и статной могучей фигуры в изысканных серебряных доспехах, – все это притягивает меня.

Видя, как я изучаю его, всадник приподнимает уголок рта.

– Как тебя зовут? – интересуюсь я, держа лук поднятым и целясь ему в грудь. – Или ты откликаешься только на Смерть?

– О, у меня много имен. – Он снова глядит на мой рот, и я замечаю, как играют желваки на его скулах.

– И какие же?

– Анубис. Яма. Шолотль. Вант. Харон. Аид. Азраил – и много, много других. – Его взгляд скользит по мне. – Но для тебя я Танатос.

Глава 14

– Танатос, – повторяю я, на миг теряя бдительность.

Видимо, он чувствует это, потому что улыбается, а глаза его вспыхивают. Всадник – Танатос – делает еще шаг вперед, и я снова напрягаюсь.

– Я выстрелю.

– Так стреляла бы уже. – Это звучит как вызов.

Он мне не верит?

Я выпускаю стрелу. Скользнув по латам, она падает на землю в нескольких футах от него.

Но… всадник, похоже, этого не ожидал.

Я успеваю только поднять руку, чтобы выдернуть из колчана еще стрелу, когда Смерть устремляется вперед, мгновенно сократив расстояние между нами. Я не успеваю ничего сделать, как он выхватывает у меня лук и стрелу и отбрасывает далеко в сторону.

– Эй! – взвизгиваю я.

Не обращая внимания на мои протесты, Танатос сдергивает с моего плеча ремень, на котором висит колчан, и отшвыривает и его. Видя, как колчан падает на труп, который я пыталась ограбить, я морщусь.

И вот теперь я с голыми руками против ангела смерти.

Поднимаю голову выше, выше и заглядываю в жуткие глаза всадника. Он мрачно взирает на меня сверху вниз; на скуле все еще подергивается мускул.

– Ты в самом деле думаешь, что можешь на что-то повлиять? – Он надвигается на меня, пока не касается нагрудником лат. – Преследуя, стреляя в меня?

Он явно злится, следовательно, наконец я что-то делаю правильно.

– Люди убегают от тебя – и выживают, – говорю я. – Так что да, думаю, я на что-то влияю.

Его лицо меняется. Он, кажется, озадачен.

– Это был единственный город – город, который я уничтожил через несколько часов после того, как расстался с тобой в тот день. И с тех пор я истребил еще дюжину других городков. Твои усилия искренни, – признает он, – но лишены смысла.

Не давая мне времени на ответ, Танатос изумляет меня: взяв за подбородок, внимательно рассматривает мое лицо.

– Все живущее подвластно мне, кисмет. Цари и нищие, младенцы и воины, киты и мухи, секвойи и одуванчики – все имеет конец. И когда время наступает, я привожу приговор в исполнение. Ты не остановишь меня ни сегодня, ни завтра – ты не остановишь меня никогда. Но вопреки всему мне, кажется, нравится наблюдать за твоими попытками.

С этими словами он убирает руку с моего лица.

Я, оступаясь, пячусь, да он и сам отходит от меня.

– В следующий раз, когда мы встретимся, Лазария, я не буду столь же добр к тебе, – предупреждает он, широко раскидывая крылья. – Но все же приходи, мне нравится наше общение.

Он взмывает в небо, бросив на меня последний прощальный взгляд, и от ветра, поднятого его крыльями, мои рассыпанные по земле стрелы разлетаются во все стороны.

Глава 15

Эймс, Айова

Декабрь, год Всадников двадцать шестой

Не могу сказать, сколько времени я провела, сидя на этом полуразрушенном мосту и дожидаясь, когда же подо мной по федеральной автостраде проедет всадник, не уверенная ни в том, что он здесь вообще появится, ни в том, что мой откровенно сырой и безумный план сработает.

Знаю я лишь одно: от холода моя задница скоро отвалится, так что ждать тут и дальше – однозначно скверная идея.

Я дышу на руки и растираю их. Нос как сосулька, уши болят, пальцы на ногах ничего не чувствуют. За последний месяц я уже три раза, в разные дни, зарабатывала обморожения и сегодня могу заполучить четвертое. Все зависит от того, сколько я здесь просижу.

Но сквозь тучи пробивается водянистый рассвет, и этот день, как знать, может оказаться теплее предыдущих.

Достав термос, делаю глоток кофе. В том, что всадник движется этим путем, я практически уверена. Я знаю, что он добрался до Миннеаполиса, и думаю, что следующим большим городом, на который он нацелился, будет Де-Мойн.

Не успеваю убрать термос, как отовсюду появляется обезумевшая живность. Кошки, собаки, куры, олени, птицы, коровы, лось; я вижу даже пару бизонов.

Животные проносятся по шоссе и по полям с обеих сторон от дороги. Их поток иссякает так же внезапно, как и появился, и мертвенная тишина, воцарившаяся вслед за этим, обволакивает меня. Эта тишина уже привычно ассоциируется со Смертью.

Тянутся долгие минуты, но наконец я замечаю всадника – он неторопливо рысит по 35-й автостраде, той самой, что проходит под местом моей засады.

За прошедшие месяцы я стала лучше стрелять из лука, но пальцы от холода онемели, и я едва ли смогла бы вышибить всадника из седла.

Поэтому сегодня я приготовила кое-что другое.

Подтянувшись ближе к низкой стене перехода и положив руку на ледяной бетон, я припадаю к настилу и замираю. Мой взгляд прикован к шоссе. Участок перехода слева от меня обрушился, так что подо мной проход по дороге резко сужен, там образовалось своего рода бутылочное горлышко. Хочет того всадник или нет, он вынужден будет проехать именно здесь, и я намерена этим воспользоваться.

У меня перехватывает дыхание, пока я жду всадника.

Слышу уверенный топот его скакуна, ближе и ближе. Тихо, не сводя глаз с шоссе подо мной, достаю из ножен клинок.

Копыта стучат все громче, скоро он пройдет под переходом; я чувствую себя взведенной пружиной. Жду. Секунды растягиваются в вечность.

Наконец я вижу серую в яблоках голову коня в двадцати футах ниже себя. Затем в поле зрения появляется волна черных волос Смерти и его серебряная броня – он смотрит перед собой, не замечая моего присутствия.

Я прыгаю.

В следующее мгновение, в воздухе, осознаю, что это абсолютно идиотская и обреченная на провал идея, но что делать, теперь уже слишком поздно.

Вместо того чтобы элегантно приземлиться в седло, как мне представлялось, я шмякаюсь сверху на всадника.

Он рычит, но я сбиваю его с коня, и мы оба кубарем скатываемся на дорогу. Все это довольно болезненно и как-то малопристойно, зато мне удается, не дав Смерти опомниться, нанести удар ножом ему в шею.

– Лазария, – хрипит он, хватаясь за горло. Между пальцами струится кровь, и я чуть слышно всхлипываю.

Я уже сражалась с ним раньше и ранила и убивала его. Но сейчас – сейчас все слишком близко и потому кажется страшным. Стрелять в кого-то издали куда более обезличенно, чем… вот так.

Выдернув кинжал, я отбрасываю его, как будто он жжет руку. К горлу подступает дурнота.

Ну, все равно поздно жалеть о содеянном. Всюду кровь, а рана, нанесенная мной, слишком глубока. Веки Танатоса закрываются, и секунды спустя его тело безвольно обвисает.

Становится до боли тихо.

И нет ничего, что могло бы облегчить тоску этого мучительного момента.

У меня от падения болят плечо и ребра, да еще и подташнивает от того, что я только что сделала, но я заставляю себя встать.

Кряхтя, как дряхлая старуха, поднимаюсь по переходу за своими вещами. Вернувшись к всаднику, я наконец замечаю запах.

Ладан и мирра. Подняв голову, я вижу коня Смерти, стоящего футах в двадцати, и факел всадника, торчащий из седельной сумки. В воздухе клубится ароматный дымок, а меня пробирает холод.

Я понимаю, что эта рана не остановит его надолго. Единственный реальный способ удержать всадника – быть с ним рядом и постоянно убивать, снова и снова, не давая ему очнуться.

Я уже обдумывала эту идею раньше, но до сих пор не могу принять ее, особенно после того, что только что сделала.

Ты могла бы держать его в плену.

Эта мысль заставляет меня замереть.

Я могла бы держать его в плену.

Проще было бы, наверное, оседлать ураган.

Невозможно остановить силу природы, но это не обескураживает меня. Ну, потому что, кто знает, вдруг у меня получится?

Есть только один способ проверить.

______

Смерть приходит в себя на полу заброшенного амбара. Здесь пахнет плесенью и мокрой псиной. О, и благовониями – конь Смерти тоже тут, решил к нам присоединиться. Ароматы, надо признать, довольно неплохо забивают здешнюю вонь.

Я сижу скрестив ноги по-турецки перед Танатосом, все тело до сих пор ноет после того, как я, выбиваясь из сил, притащила сюда громадного крылатого мужчину.

Пока я смотрю на всадника, его веки начинают дрожать, и он моргает. Это какая-то невероятная магия – странно видеть, как Танатос восстает из мертвых. Еще удивительнее было наблюдать, как с моей одежды исчезает его кровь, а доспехи – я оставила их там, под переходом – вновь появляются на его теле.