Смерть

Кроме этого, при мне только сумка и велосипед – я забыла их на ярмарке, когда все это началось. Так что теперь кольцо официально – самое ценное мое имущество.

Я снова переключаю внимание на простенький золотой ободок, изо всех своих сил пытаясь прогнать образы, которые мозг маниакально прокручивает снова и снова. К этому времени разрушен уже не только мой город. Бремен, Уэйко, Таллапуса, Карроллтон – все города, которые я проехала в поисках убежища, – все они обезлюдели, их жители мертвы, а постройки разрушены.

Я все еще кручу на пальце кольцо, когда в голову приходит одна мысль.

Нужно его остановить.

А раз уж я единственная такая, что не поддаюсь Смерти… значит, кому этим заняться, как не мне.

Глава 6

Лебанон, Теннесси

Октябрь, год Всадников двадцать шестой

Второй раз я встречаю Смерть по собственному желанию, неслучайно.

Я сижу возле дуба, растущего на обочине дороги, на боку лук и колчан.

На это ушло три месяца, а еще много беготни кругами и множество, множество разоренных городов, но наконец я, кажется, сумела опередить Смерть.

Осеннее солнце прячется за тучами, а деревья вдоль дороги меняют цвет. Обычно на это время, когда резко отступает жара, приходится самый разгар футбольного сезона. Тогда же в голове начинают бродить мысли о каникулах, свитерах, теплых напитках и семье.

У меня перехватывает горло. Жить одной – это своего рода ад. Я привыкла к шуму и гаму. Мой дом всегда был наполнен пением, руганью, смехом и болтовней. Во всех этих звуках было утешение. Нельзя было и пяти футов пройти, чтобы не отдавить кому-то ногу. Даже когда братья и сестры разъехались, они всегда были на связи, да и без них постоянно забегали друзья и соседи.

Теперь единственная моя компания – трупы, мимо которых я прохожу, да редкие падальщики, которые ими питаются.

И унылые завывания ветра.

Мне кажется, что я сойду с ума от одиночества.

День клонится к концу, и я начинаю нервничать. Торчать на такой большой дороге небезопасно, того и гляди ограбят, хорошо еще, если ножом не пырнут. Со мной раз было такое. Я ехала домой от пациентки, в тот день мне пришлось пробыть на ногах двадцать с лишним часов, принимая особенно тяжелые осложненные роды. Акушерка, под чьим началом я проходила практику, отправила меня домой отдохнуть. Я буквально засыпала на ходу, когда решила остановиться, сойти на обочину и полежать минутку. А проснулась от того, что по моему горлу чиркнули острым лезвием. Бродяги забрали все мои вещи, пока я истекала кровью. Позднее я пришла в себя, окровавленная. И одна.

Сверкает молния, отвлекая меня от невеселых мыслей.

И в ту же минуту на тихое шоссе выносится куча перепуганного зверья. Я смотрю на них и не верю глазам.

Он приближается.

Господи боже мой, он действительно приближается!

За последние месяцы я уже столько раз ошибалась, стараясь предугадать его маршрут, что почти перестала верить, будто наши с ним пути еще раз пересекутся. Но вот мои старания увенчались успехом.

Резким движением я хватаю лук, который подобрала месяц назад. Стреляю я неважно и оружие прихватила больше для того, чтобы отгонять собак и охотиться на дичь (в этом я пока не преуспела). Но как знать, вдруг этот лук поможет мне остановить Смерть.

Я морщусь. Мне никогда прежде не приходилось намеренно причинять кому-то боль, и хотя сейчас у меня есть причина, я… я совсем не уверена, что готова на это.

Ну вот такая я девушка – люблю вышивать цветочки на своей одежде. Люблю в свободное время спасать зверюшек, а в последние годы училась не на кого-нибудь, а на акушерку. А еще утверждают, что в подпитии я обожаю обнимашки.

Одинокая фигура приобретает более четкие очертания. На фоне грозового неба всадник кажется сгустком черного дыма. Я узнаю его только по чудовищным черным крыльям.

Начинается дождь. Капля, вторая, потом все больше и больше, пока не начинает казаться, что небо разваливается на куски. Ветер сбивает с ног, я дрожу от холода.

Чем ближе всадник, тем сильнее я колеблюсь.

Ты и в самом деле надеешься остановить его, Лазария? Он не станет слушать твои доводы, ты же это понимаешь.

Меня он не замечает, пока я, встав со своего места, не выхожу на середину дороги.

Всадник резко осаживает коня, и хотя это другой город, и день другой, и погода не такая, мне кажется, что я заново переживаю нашу первую встречу.

– Ты, – выдыхает он, но его голос заполняет весь мир вокруг нас.

Он помнит меня.

Кажется, с чего бы мне удивляться: вероятно, на свете не так уж много людей, которых он не может убить, но все-таки. Он меня помнит.

Дождь с каждой секундой льет все сильнее, ветер ерошит мои волосы, а я стою, злобно уставившись на всадника.

Смерть соскакивает с коня, не отрывая от меня глаз. В тусклом свете его лицо кажется особенно трагичным, будто его деяния преследуют его.

Думать так, конечно, значило бы слишком сильно ему польстить. Полагаю, его совершенно не волнуют смерти, за которые он несет ответ.

В небе бушуют молнии. На мгновение ослепительная вспышка изменяет черты всадника. Там, где только что было лицо Смерти, я вижу вдруг череп, а на месте доспехов и крыльев – скелет.

Но как только молния гаснет, видение исчезает, и Смерть опять просто человек.

Господи, да он же и правда смерть. Если мне и нужны были лишние доказательства, я только что их получила.

У меня дрожат коленки. Вот черт, кажется, я начинаю трусить.

Смерть подходит ко мне, и я перестаю дышать. Это существо нельзя подпускать к себе так близко. Он злодейски красив, даже прекрасен.

Всадник замечает мои мокрые волосы и то, что на мне и сухой нитки нет.

– Все создания до единого убегают от меня, кроме тебя, – в его голосе нет ни удивления, ни настороженности. Все-таки этот всадник – полнейшая тайна.

Я поднимаю подбородок выше.

– Предполагается, что я должна тебя бояться? – Потому что да, на самом деле я боюсь. Я в полном ужасе. Но я слишком легкомысленна, чтобы обращать на это внимание.

Он чуть заметно улыбается, а я, должно быть, и в самом деле безрассудно храбрая, потому что не опи2салась при виде этой улыбки, как любой нормальный человек на моем месте.

– Ты всех у меня отнял. – Голос срывается. Я не собиралась начинать с этого, но, заговорив, уже не могу остановиться. – Мою маму, моих братьев и сестер, племянниц и племянников, соседей, друзей. Они все умерли.

Боль, которую я носила в себе, захлестывает меня. Скорбь достаточно ужасна сама по себе, но теперь мне приходится сносить еще и одиночество, о котором я никогда не просила.

Смерть смотрит на меня, а дождь тем временем поливает нас обоих.

– Это то, к чему я призван, кисмет, – говорит он. – Я убиваю.

Тоска впивается в меня острыми когтями, пытаясь выбраться наружу. Вся моя жизнь окончилась в день, когда в наш город явился этот тип, а ему хоть бы хны.

Разумеется, ему плевать, Лазария, – говорит негромкий голос внутри меня. – Он не смог бы разрушать мир, если бы принимал это близко к сердцу.

Всадник тем временем снова окидывает меня беглым взором. В его глазах сквозит что-то древнее и иное.

– Как твое имя? – спрашивает он.

Я колеблюсь. Не следует называть имя человеку, которому не доверяешь, но разве может со мной случиться что-то хуже того, что уже произошло? Мы оба знаем, что убить меня он не может.

– Лазария, – решаюсь я.

– Лазария, – повторяет он, пробуя имя на вкус, катая его на кончике языка. Улыбается, но от этого только сильнее кажется, что он меня сейчас проглотит. – Удачный выбор.

Смерть обходит меня по кругу, кончики крыльев волочатся по земле. Одно из них внешним краем задевает мою руку, и от этого прикосновения я покрываюсь мурашками.

– Так кто ты? – спрашивает он.

– Ты уже задавал этот вопрос. – Я враждебно наблюдаю за ним, когда, описав круг, он останавливается прямо передо мной.

Вдалеке от нас снова ударяет молния, и я опять вижу, как вместо его фигуры проступает скелет.

Это так зловеще, что я вздрагиваю.

– Я должен был одной своей волей убить тебя, – задумчиво говорит он, не обращая внимания на мою реакцию, – но не убил. Мое прикосновение должно было вырвать душу из твоей груди, но не вырвало. Остается одно. – В его древних глазах… печаль?

Всадник движется ошеломительно быстро. Он сдавливает ладонями мою голову и одним неуловимым движением…

Щелк.

______

Я непонимающе моргаю. Надо мной темное небо.

Где я?

Краем глаза замечаю движение какой-то тени и резко перекатываюсь – чтобы оказаться лицом к лицу со Смертью.

Судорожно втянув воздух, я вижу его на коленях рядом со мной, длинные крылья сложены на земле позади него.

– Ты действительно не можешь умереть. – В этих словах слышится нечто вроде затаенного благоговения.

При звуке его голоса меня подбрасывает. Я вспоминаю свои последние секунды.

– Что ты со мной сделал? – воинственно спрашиваю я, садясь, хотя и так уже знаю ответ. Трогаю шею, припоминая вспышку боли.

Смерть нависает надо мной.

– То единственное, для чего я создан, смертная.

Убил.

Всадник продолжает смотреть на меня в упор, и есть в этом взгляде что-то такое, от чего у меня мурашки бегут по коже. Или, может, в этом виновата мертвая тишина, которая, кажется, следует за ним по пятам. Или, знаете ли, тот факт, что он недавно меня прикончил – возможно, из-за этого мне сейчас не по себе.

Я снова со свистом втягиваю воздух, и вот тут-то у меня сносит крышу. Меня охватывают гнев и ярость, тоска и все прочие скверные эмоции, которые не оставляли меня в последние месяцы, сводя с ума.

Вспомни о своей цели. Вспомни. О своей. Цели.

С прерывистым вздохом я отгоняю зарождающуюся панику. Неважно, что2 Смерть только что сделал со мной, – я долго его искала и не хочу упускать этот шанс. Не могу.

– Перестань убивать, – хриплю я.

Длительное молчание.

– Я не могу, – отвечает он наконец.

– Пожалуйста, – прошу я, – не заставляй еще кого-то пройти через то, через что прошла я.

Это трудно, чудовищно трудно – умолять того, кто убил моих родных и друзей. И только что пытался убить меня.

Чувствую на себе мрачный взгляд всадника. В конце концов он встает и отходит.

– Оставь это, Лазария.

Звук моего имени заставляет вздрогнуть.

– Я то, что я есть, и никакие умильные мольбы не могут этого изменить. – Повернувшись ко мне спиной, он возвращается к коню.

Я гляжу ему вслед.

– Что это, неужели Смерть бежит от меня? Значит, не такой уж ты всемогущий? – окликаю его, не скрывая издевки.

Он останавливается.

– Ну и вали тогда. Уходи. И учти, я снова тебя выслежу, – кричу я. – А когда найду, я отыщу способ тебя остановить.

Он смеется и снова оглядывается.

– Я один из того немногого, что нельзя остановить, Лазария. Тем не менее мне будет интересно посмотреть на твои попытки.

Я решаю, что на этом разговор окончен, но нет, он возвращается, снова подходит ближе, молчит, а потом опять опускается рядом со мной на колени.

Сдвинув брови, я отползаю от него.

– Что ты задумал?

Его глаза поблескивают в темноте.

– Начать первым.

И тут, второй раз за день, этот засранец протягивает руки и ломает мою шею.

Смерть

Лазария, обмякнув, повисает на моих руках, и я бережно опускаю ее на землю.

Я заставил ее ненавидеть себя.

Я пытаюсь порадоваться – это к лучшему, мне необходимо остановить это грандиозное препятствие, буквально поставленное на моем пути. Если она меня возненавидит, это все упростит.

Но стоя на коленях рядом с ней, я не чувствую удовлетворения, только отвратительную грусть, как будто я совершил ошибку. Моя низменная природа по-прежнему бушует во мне, требуя, чтобы я бросил Лазарию на коня и увез с собой. Я ожидал этого порыва с того мгновения, как увидел ее снова, и потому мне легче противиться тяге.

Я смотрю на ее неподвижное тело. В этой оболочке из крови и костей заключена ее сущность. Даже сейчас я чувствую ее душу, трепещущую в безжизненном теле, запертую внутри, как птица в клетке. Кажется, это так просто – простереть к ней руку и отпустить эту душу на свободу.

Но нет.

По сути, это единственное, чего я не смог сделать. Еще более странно, что, хотя я и чувствую ее душу, она не воспринимается как моя. Каждое человеческое существо, кроме нее, связано со мною теснейшим образом. С этой женщиной иначе: стоит ей скрыться с моих глаз, и она словно исчезает с Земли. И это, кажется, сведет меня с ума.

Я опускаю голову и вздыхаю.

Мне предстоит освободить еще много, много душ. Она отвлекает меня.

Надеюсь, после сегодняшнего она оставит меня в покое.

Я хмурюсь. Эта мысль не доставляет мне удовольствия.

Я знаю, она послана мне как вызов. Все мои братья получили такие же, и ни один не выдержал испытания, даже Голод. Впрочем, он каким-то образом умудрился провалить свое дело, не считая, что человечество заслуживает шанса.

Махнув рукой, я бросаю на Лазарию еще один взгляд, чувствуя, как ускоряется мое, всегда ровное, сердцебиение. Луна сейчас как раз светит достаточно ярко, чтобы можно было рассмотреть черты девушки. Я задерживаюсь на ресницах, которые будто целуют щеки, перевожу взгляд на губы. Меня охватывает странное желание вернуть ее к жизни, чтобы она могла потянуться ко мне и прижаться своим ртом к моему, – просто чтобы посмотреть, как совпадут их очертания.

При мысли об этом я вздрагиваю.

Я видел миллиарды людей со всевозможными вариациями наружности. Ни одно из этих существ меня не тронуло.

Но она трогает меня. Эта женщина, чью душу я не могу забрать и чьей жизни я не знаю. Эта женщина, чье лицо должно слиться для меня со всеми прочими лицами, какие я когда-либо видел. Вместо этого она надолго застывает перед моим мысленным взором, зачаровывает меня, подобно некоему духу.

Лазария…

Сколько раз это проклятое имя всплывало в моей памяти после того, как она в первый раз назвала его.

У этого человеческого существа нет ангельского слова, но оно ей и не нужно – ей дали слово человеческое, столь же подходящее.

Она способна противостоять смерти, а это означает…

Она творение. Она жизнь.

Лазария

Я прихожу в себя с болезненным стоном, рука тянется к шее. Надо мной бледнеющая ночь, звезды растворяются в сине-сиреневом небе.

В этот раз замешательство длится всего долю секунды, прежде чем я вспоминаю…

Смерть. Противостояние. Сломанную шею.

Вот ублюдок.

За прошедший день он убил меня дважды и оставил валяться здесь, в стороне от шоссе. А сам ушел, не оставив и следа, кроме единственного черного пера, которое слетает с моей груди, когда я сажусь.

Из глубины души поднимается ярость. Поздновато, всадник уже далеко. Но это неважно.

Наша последняя стычка что-то пробудила во мне.

Истинную цель.

Это то же дело, которое я начала уже несколько месяцев назад, но сейчас я ощущаю его иначе, чем вначале. Остановить всадника. Спасти человечество.

Любой ценой.

Глава 7

Лексингтон, Кентукки

Октябрь, год Всадников двадцать шестой

Я наметила себе две цели. Первая – предупредить города о скором появлении грозного всадника. Вторая – остановить его во что бы то ни стало.

Только найти город, еще не уничтоженный Смертью, отнимает у меня почти две недели. Учитывая, как мне не везло поначалу, я и в дальнейшем ожидала проблем с тем, чтобы проследить путь всадника, но теперь получается иначе, как будто нас кто-то сталкивает. Куда бы я ни отправилась, он там уже успел побывать. И он не просто оставляет за собой трупы – сами города лежат в руинах, здания разрушены, а улицы в грудах обломков. Ему как будто мало просто перебить нас – он должен уничтожить любые свидетельства нашего существования.

К исходу двух недель я успеваю увидеть десятки городов мертвыми, а карта, которую я подобрала еще в Теннесси, пестрит крестами – каждый обозначает город, захваченный Смертью. Один из них – Нэшвилл, чудесный, обреченный Нэшвилл. Я рыдала в голос, оказавшись в столице Теннесси. Тела уже начали разлагаться, а запах… Смрад, да еще и падальщики-трупоеды выгнали меня из города, не успела я в него войти.

Но, помимо всего этого, я учусь. Например, тому, что Смерть не движется по прямой, нет, он петляет зигзагами по разным районам страны. На карте мне это хорошо видно, хотя к тому времени, как я улавливаю закономерность, встреченные трупы оказываются все более старыми, более разложившимися, а это значит, что Смерть меня основательно опережает.

Еще одна вещь, которую я узнала – точнее, догадалась, – всадник не спит и не останавливается. Из-за этого опередить его хоть на шаг гораздо сложнее.

Поэтому когда я в итоге попадаю в город, лежащий на пути Смерти, полный живых, дышащих людей, это похоже на дурной сон, и я хватаю карту, чтобы свериться с ней.

Лексингтон суетится, шумит как ни в чем не бывало. И он не просто процветает – это громадный город, Смерть не должен был пропустить его.

Или я чего-то не поняла? Всадник изменил свою схему?

У меня возникает паническая потребность встать посреди дороги и прокричать правду так громко, насколько хватит голоса.

За всеми вами придет Смерть!

Вместо этого я направляюсь к полицейскому участку. Найти его удается не сразу, приходится спрашивать дорогу.

Прислонив потрепанный велосипед к стене, я осматриваю здание, кусаю нижнюю губу. Может, надо было пойти на пожарную станцию? Или в мэрию? Я совершенно не знаю, с кем лучше всего поделиться новостями о приближении Смерти.

Вздохнув, я нехотя снимаю с плеча оружие и, поколебавшись, решаюсь оставить его рядом с велосипедом – искренне надеюсь, что здесь не найдется наглецов, способных воровать прямо под носом у полиции, – а потом вхожу внутрь.

В коридоре на стульях сидят несколько человек. Дежурный за столом при входе окидывает меня скучающим взглядом. Вид у него такой, будто он предпочел бы сейчас быть не здесь и заниматься чем-то другим.

Подойдя к нему, я начинаю хрустеть пальцами, пытаясь успокоить нервы.

– Чем могу служить, мисс? – протяжно спрашивает полицейский.

Я делаю глубокий вдох. Эту новость не приукрасишь.

– Один из четырех всадников приближается к вашему городу.

______

Я думала, мне не поверят. Думала, полицейский рассмеется.

Но я ошибалась.

Спустя два часа я сижу у длинного стола. Напротив меня мэр Лексингтона, шеф городской полиции, начальник городской пожарной охраны и еще какой-то чиновник, чей титул я не запомнила, – все мы собрались в переговорной комнате муниципалитета.

В отличие от полицейского, с которым я говорила вначале, не все собравшиеся готовы поверить моему рассказу.

– Лазария Гомон…

– Лазария? – перебивает анонимный чиновник и громко хохочет. – Ее имя Лазария, а вы готовы принять ее слова на веру? – обвиняет он собравшихся. – Да она же просто из этих чокнутых, из Церкви Второго Пришествия.

Шеф полиции сверлит его хмурым взглядом.

– Не стоит подвергать сомнению выводы моего ведомства, Джордж.

– А ты серьезно веришь в то, что всадник вот-вот припрется в наш город? – скептически спрашивает Джордж, поднимая брови. Мельком взглянув на меня, он снова смеется.

Шеф полиции косится на Джорджа, стиснув зубы, но больше ничего не говорит.

– За последние недели было несколько сообщений очевидцев о массовых смертях, – лениво сообщает начальник пожарной охраны. – Ничего немыслимого, особенно если учесть, что нам известны факты появления всадников на Земле.

Пожарный оборачивается ко мне, его небрежно сцепленные руки лежат на столе.

– А расскажите-ка нам все, что знаете, – мягко предлагает он. У него добрые глаза, и на меня он смотрит не как на мешок с дерьмом.

Осматриваю остальных. Я еще ни разу не пробовала сделать это – не пыталась предупредить целый город о прибытии Смерти. Теперь я, мягко говоря, не в своей тарелке – боюсь, что эти люди мне не поверят.

– Смерть продвигается в этом направлении, – запинаясь, начинаю я. – Проедет ли он именно через этот город – пока неизвестно, но вполне возможно. Я… я думаю, города его притягивают.

Это еще одна гипотеза, которая у меня появилась, но она кажется мне верной.

– Какие у вас доказательства, что он идет сюда? – спрашивает пожарный.

Доказательства. От этого слова у меня падает сердце. У меня до смешного мало доказательств, не считая того, что я видела и испытала.

Я тянусь к своей изрядно потрепанной сумке и ставлю ее на стол переговоров. Открываю – из нее выскальзывает кинжал в ножнах. Отодвинув его, вытаскиваю карты. У меня есть карты Теннесси, Кентукки и еще одна большая – Соединенных Штатов. На всех трех – скрупулезные отметки.

Стараясь не обращать внимания на то, как сильно дрожат руки, я разворачиваю карты и одну за другой расправляю на столе.

Думала, ты можешь просто войти в город и предупредить всех, Лазария? Эти люди никогда тебе не поверят. Они так и умрут, не веря тебе.

Все мои тревоги вздымаются снова, а ведь горькая ирония в том, что мне-то лично не о чем беспокоиться. Я-то не умру, а вот люди вокруг меня – да.

Я подвигаю карты к мужчинам.

– Крестики там, где Смерть уже побывал. Эти города разрушены. Если посмотрите на карту всей страны, то увидите, что пометки доходят до Джорджии, я там жила. – Я заикаюсь, но не останавливаюсь. – Пару месяцев назад я потеряла след всадника. Не знаю, где он побывал за это время…

– И это ваши доказательства? – вопрошает Джордж. – Несколько пометок на карте? – Он презрительно фыркает, потом встает, оттолкнув стул. – Все вы полные идиоты, если собрались тратить время, выслушивая бред.

Сверкнув напоследок огненным взором, он трясет головой и выходит из переговорной. Дверь за ним хлопает так, что эхо не смолкает еще долго. На несколько напряженных мгновений повисает тишина.

– Он прав. – Мэр запускает руку в серебристо-седые волосы. – Почему мы должны вам верить? Сдается мне, это отличный способ испугать людей, заставить их побросать свои дома и сбежать на достаточно долгий срок, чтобы кто-нибудь успел дома эти ограбить.

У меня глаза лезут на лоб.

– Вы думаете, я хочу… – Я стараюсь дышать ровно, хотя возмущение переполняет меня.

Поочередно смотрю прямо в глаза каждому из этих людей.

– Я побывала в городах, куда наведывался Смерть. Я видела тела и дышала смрадом разложения. Съездите хоть в один из помеченных городов и сами все увидите. Только, даже если вам плевать, пожалуйста, предупредите свой город ради людей.

В комнате тихо.

– Мертвых поселений будет все больше, особенно когда Смерть подойдет ближе, – говорю я уже мягче, – но ваше время истекает. Это первый живой город, который мне попался за две недели.

Настроение в переговорной мрачнее некуда. Я вижу, как они снова переглядываются, меняя свои первые впечатления обо мне. Я одета в простую белую рубаху, джинсы и стоптанные кожаные сапоги, покрытые дорожной пылью. Они, кстати, еще и не мои. Я уверена, что кажусь им юной и наивной. Но, надеюсь, они заметили мой взгляд – затравленный, полный отчаяния, – и, надеюсь, они услышат правду в моих словах.

Если так, то все еще может получиться.

– Никакие всадники к нам не заглядывали вот уже двадцать лет, – говорит наконец мэр. – С чего бы одному из них теперь вдруг явиться?

Я сдерживаюсь из последних сил. Я никогда не была дипломатом.

– Не знаю с чего, – вздыхаю я. – Нет у меня никаких ответов. Я знаю одно: что я видела человека с черными крыльями, и он называет себя Смертью, и он едет от города к городу, убивая всех на своем пути.

Снова в переговорной повисает недоброе молчание.

– Насколько я смогла понять, этот всадник не спит, как и его конь, – продолжаю я. – Есть одна и только одна вещь, которая им движет: это потребность уничтожить нас. Единственное, что я могу сделать, – попытаться предупредить города вроде вашего. Если вы эвакуируете город, то сможете избежать гнева Смерти.

Шеф полиции шумно прочищает горло.

– Во всем этом есть одна неувязочка. Если Смерть убивает всех кого видит, тогда почему вы все еще живы?

Этого вопроса я ждала и боялась. Конечно, они хотят это знать. Никакой убедительной лжи я не смогла придумать, так что выкладываю правду: