Смерть

– Вы с ума сошли! – выкрикиваю я, пытаясь вырваться. – Что вы делаете?

Не могу поверить, что это происходит! Не могу поверить, что это происходит!

Слышу тяжелую поступь шефа Дэвенпорта. Он нависает надо мной, лежащей на полу в наручниках.

– Парни, в окружную тюрьму ее отправлять не надо.

Полицейские не понимают пока, что он задумал. Уж не знаю, какой там у них протокол существует для преступников, но их шеф явно хочет, чтобы они его нарушили.

– Эта дамочка, видите ли, возомнила, что всадник двигается к нам, – Дэвенпорт кривит рот, будто подавляя смешок. – На наше счастье, он, оказывается, ищет ее.

Офицеры пялятся на меня, и я не представляю, что сейчас творится в их головах.

– Пожалуйста, послушайте, – молю я. – Как бы вы себе это ни представляли, уверяю, вы ошибаетесь.

– Я выслушал всю эту дичь, – рявкает Дэвенпорт. – А теперь, юная леди, пора вам заткнуться и послушать меня. Может, вы врете и задумали устроить в моем городе какое-то дерьмо. А может, говорите правду, и всадник сейчас едет сюда. Все это не имеет значения, потому что к концу дня мы вас свяжем, как поросенка, и выдадим всаднику – если он реально сюда едет.

Это его план?

Кому, интересно, хватило ума сделать этого тупицу большим начальником?

– Выпустите… меня. – Я извиваюсь и дергаюсь, пытаясь освободиться. Что за идиоты. – Он всех вас убьет.

– А мне кажется, нет, раз уж ему нужна только ты. Мне кажется, он предпочтет сначала развлечься.

– Ну а если он не явится, – продолжает Дэвенпорт, – вот тогда мы отправим тебя в окружную тюрьму. Посидишь ночку и подумаешь, как жить дальше.

Я шумно выдыхаю.

– Поймите же вы, это так не работает! Смерть может не появиться здесь именно сегодня или даже завтра. Может, и вообще не придет. Но если придет, все умрут.

Шеф полиции щурится. Присев около меня на корточки, он говорит почти ласково:

– Я думаю, что твоим словам грош цена, дамочка, и с радостью посмотрю, как ты будешь гнить в тюрьме за то, что задумала ограбить наших граждан.

Повернувшись к офицеру Джонсу, он хлопает того по плечу.

– Грузи ее в перевозку и вывези подальше на федеральную тридцать пятую. – Он косится в мою сторону. Это то самое шоссе, которое я предлагала ему взять под особый контроль. – Как доедете, привяжи ее там и оставь посреди дороги.

Я не могу сдержать поднимающийся во мне ужас.

– Вы безумец, – говорю я Дэвенпорту.

Глаза шефа полиции становятся ледяными.

– И сунь ей кляп в рот, заслужила. Она и так уже наговорила лишнего, навела тут панику.

______

Копы выполняют полученный приказ. Меня оставляют посередине трассы на окраине Остина с закованными руками и ногами. На шее у меня веревка, она тянется к фонарному столбу в пятнадцати футах отсюда – посадили на цепь, как собаку.

Полицейские держатся в стороне – не иначе как вдали от шефа их замучил жгучий стыд из-за осознания, что они совершают что-то очень-очень непорядочное даже для Дикого Запада.

А может, хоть я и привязана, у них просто нет нужды находиться ближе.

Я дергаюсь, пытаясь освободиться, пока до крови не стираю руки наручниками. На глазах выступают слезы бессилия.

Это нелепая, абсурдная ситуация, и попала я в нее из-за нескольких тупиц в форме, уверенных, что у простых задач должны быть простые решения. И вот теперь не только они сами оказались в полной заднице, но и я тоже.

Я начинаю активно двигать челюстью. Тряпка, которую они использовали в качестве кляпа, больно врезается в углы рта.

Смотрю через плечо назад, туда, где возле полицейской повозки околачиваются три копа. Они скучают и, кажется, раздражены тем, что приходится торчать тут на холодрыге, но все же стоят, болтают. До меня доносятся обрывки разговора – мужики судачат о работе.

Долго ничего не происходит. Кто-то въезжает в город, другие выезжают; несколько человек даже останавливаются, чтобы узнать, что происходит, но офицер Джонс или один из его напарников всех отгоняют.

И вот, наконец, подъезжает шеф Дэвенпорт.

– Что, не показался еще твой всадник? – кричит он мне издали.

У меня связаны руки, но все-таки я ухитряюсь поднять их и показать ему средний палец.

– Эй, прекрати! – орет один из копов.

– Брось, не обращай внимания, – говорит ему Дэвенпорт, и я слышу, как он добавляет: – Если до ночи ничего не случится, пришлю вам на замену Джо, Томкинса и Элайджу.

– А чего мы ждем-то? – спрашивает один из мужчин. И я слышу, как шеф полиции вводит их в курс дела.

– Думаете, это правда? – это говорит другой коп.

– Вот мы и посмотрим, правда или нет, – почти кричит Дэвенпорт, и я так и чувствую его взгляд, сверлящий мне спину. – Если нет, одно я могу гарантировать: эта баба пожалеет, что явилась в Остин.

Проходит около часа, когда издалека до меня доносятся пронзительные крики животных.

Началось.

С сердцем, рвущимся из груди, я кое-как поднимаюсь на ноги и прыгаю неуклюже, но как уж могу, к фонарному столбу, к которому меня привязали. Темная линия на горизонте все гуще, темнее – это несутся бесчисленные животные, закрывая собой закат. Раздается грохот – лошади, запряженные в полицейскую повозку, опрокинули ее и, освободившись, галопом уносятся прочь.

– Ни хрена ж себе! – восклицает один из копов.

Я вжимаюсь спиной в столб, а животные с блеянием, мычанием и ржанием бегут мимо.

– Мама дорогая! – кричит второй офицер.

Остальные его слова тонут в оглушительном шуме. Офицеры кидаются к закрытой закусочной, вывеска которой выцвела от времени, а от логотипа остался только силуэт. Чтобы добраться туда, парням приходится врезаться в обезумевшее стадо, но все же им удается спрятаться за полуразрушенной постройкой.

Я должна бы почувствовать злорадство, но вместо этого у меня сжимается сердце, ведь я знаю, что за этим последует.

Смерть.

Когда стадо удаляется, я ощущаю зловещую тишину.

Боже мой.

Я снова пытаюсь освободиться от наручников – бесполезно.

Вспоминаю обещание всадника, что он придет за мной, и меня пробирает дрожь.

Тогда я закрываю глаза и стараюсь думать о том, как мне выбраться из этой западни. Можно просто остаться здесь, у столба, спиной к дороге. Надеюсь, если Смерть не увидит моего лица, он проскачет мимо, не обратив внимание.

Но тогда Остину крышка, а если никого не останется в живых, я обречена вечно торчать здесь, у столба на привязи. От такого кошмара у меня сжимается желудок.

Если уж я не могу спрятаться от всадника… значит, нужно вернуться на дорогу и предложить себя Смерти как некое извращенное жертвоприношение.

Собственно, это и предлагал шеф Дэвенпорт.

Я кривлюсь, но все равно ковыляю обратно на середину дороги, таща за собой веревку. Как раз успев добраться до места, я вдруг слышу в тишине голоса полицейских.

Меня охватывает ужас. Они возвращаются? Неужели обезумевшее стадо животных не убедило их в приближении всадника?

Я оглядываюсь на них через плечо.

– Бегите! – хочу я крикнуть, но кляп не дает мне этого сделать.

– Что это на нее нашло? – говорит один из офицеров.

Неужели это не очевидно?

И в отчаянии я ору:

– Бегите! Убегайте! Бегите!

Они стоят, переглядываясь непонимающе и немного испуганно. Шеф Дэвенпорт сверлит меня глазами – похоже, впервые он начинает задумываться о том, что его затея была не из лучших. Наконец один из копов подает голос:

– Может… может быть… нам пора мотать отсюда?

Цок, цок, цок…

Слишком поздно. Поздно, поздно, поздно…

Я смотрю вперед, переполненная ужасом. Издали вижу всадника со сложенными за спиной крыльями.

– Господи помилуй, – потрясенно выдыхает один из полицейских.

Смерть издали замечает меня, но вдруг резко останавливает коня, видимо, из-за моего кляпа, веревки на шее и наручников на запястьях и щиколотках.

На моем лице его глаза задерживаются, с каждой проходящей секундой всадник становится все более напряженным и решительным.

Он щелкает языком, и конь начинает двигаться рысью, тоже глядя на меня.

Цок-цок, цок-цок…

Я не успеваю стереть с лица страх и тревогу – Танатос стремительно преодолевает расстояние между нами. Я дрожу всем телом, и не только от холода. Не могу представить, чего мне ждать от этой встречи.

Смерть останавливает коня передо мной. Несколько долгих секунд мы стоим молча и только смотрим друг на друга.

– Будь я проклят, – слышу я издали приглушенный голос Дэвенпорта. – Она говорила правду.

Он едва успевает договорить, когда слышатся несколько глухих ударов. Сколько раз я уже слышала этот звук. Падающие на землю тела. Шеф полиции и его копы были паршивыми ублюдками, но мне все равно горько от того, что они – как, скорее всего, и остальные жители города – мертвы.

– Наконец-то, – произносит Танатос, разряжая ситуацию.

Даже понимая, что нужно, чтобы всадник освободил меня, при его приближении я все равно отступаю – прыгаю назад на скованных ногах.

– Куда же ты надеешься убежать, кисмет? – интересуется он. – Веревка, как я вижу, не так уж длинна.

Но я все равно отодвигаюсь от него.

– Твои дорогие друзья, люди, ополчились против тебя? – продолжает всадник. Схватив веревку, он подтягивает меня к себе. Когда я оказываюсь в пределах досягаемости, Смерть берется за кляп и легко разрывает ткань.

– Или это было задумано как засада? – Он заглядывает в мои глаза.

Я судорожно пытаюсь отдышаться.

– Если ты попытаешься воспользоваться моим положением, – предостерегаю севшим голосом, – я заставлю тебя об этом горько пожалеть.

Уголок его рта чуть приподнимается.

– Серьезно?

Он спешивается. Подержав в руках стальной наручник, он разламывает его, высвобождая мое запястье. Потом точно так же берется за второй и тоже легко ломает и отшвыривает железо в сторону. Демонстрация его нечеловеческой силы заставляет меня испуганно ахнуть.

Я все время забываю, что мы с ним не равны, по крайней мере в том, что касается грубой силы.

Разобравшись с наручниками, он принимается за оковы на моих ногах.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я.

Он смотрит на меня – Смерть на коленях у моих ног… Ох, ну почему он кажется мне таким манящим?

– Освобождаю тебя. – И, как бы в подтверждение своих слов, отбрасывает далеко в сторону очередной браслет.

– Почему?

– Ты предпочитаешь, чтобы я просто оставил тебя вот так? – удивляется он, взявшись за последний наручник. Металл под его руками трескается и разваливается с надсадным скрежетом.

Всадник поднимается. Теперь он опять возвышается надо мной.

– Значит, ты меня отпустишь? – осторожно интересуюсь я.

Он бросает на меня неожиданно чувственный взгляд, который пробирает меня до самой глубины души.

– Уверен, ты не забыла моих прощальных слов.

Значит, Танатос и в самом деле собирается забрать меня с собой. Я не совсем представляю, как это будет, но понимаю, что больше не смогу предупреждать города о его приближении. И пусть я страшно от всего этого устала, сдаваться пока не собираюсь.

– Мне жаль, что они так поступили с тобой, – искренне говорит он.

Я тяжело вздыхаю.

– Может, они на меня и ополчились, но не причинили мне большого вреда.

В отличие от тебя. Не будем забывать, кто в этой ситуации настоящий злодей.

Заглянув мне в глаза, всадник явно понимает, о чем я думаю. Я чувствую, я уверена, что он все осознает, но не слышу от него ни оправданий, ни извинений.

Смерть протягивает руку к ошейнику, небрежно мазнув костяшками пальцев по моему подбородку, и я понимаю: он считает, что момент настал. Время взять меня. Я уже вижу триумф в его глазах.

Он разрывает оковы – я свободна.

И тогда я молниеносно впечатываю основание ладони ему в нос, в точности как показала мне полицейская дюжину городов тому назад.

Голова Смерти запрокидывается, а я, воспользовавшись тем, что он на миг растерялся, разворачиваюсь и бегу. Со спринтерской скоростью я несусь к полицейским, лежащим ярдах в сорока от нас, на самой обочине шоссе. Наверняка у них найдется оружие, которым я смогу защитить себя.

Хлоп, хлоп, хлоп.

Это оглушительно хлопают крылья поднимающегося в воздух Танатоса.

Не смотреть назад. Меня так и подмывает оглянуться, но я понимаю, что всадник летит ко мне, и любой неверный шаг может обернуться поимкой вместо побега.

Узнаю тело офицера Джонса, распростертое на траве. На поясном ремне у него пара кортиков… успеть бы только их снять.

Я бегу, перебирая ногами так быстро, как только могу, стараясь не думать о том, что Смерть все громче хлопает крыльями, подлетая ближе. Остается всего каких-то двадцать футов. Пятнадцать. Десять.

Танатос уже совсем близко, и при каждом взмахе его крыльев у меня на голове шевелятся волосы.

Пять футов.

Он меня нагоняет, и я чувствую касание его пальцев. Последние футы я скольжу по траве, как в бейсболе, когда стараешься быстрее оказаться на базе. Офицер Джонс прямо передо мной, до его оружия рукой подать. И мне удается сдернуть эти два кортика, когда Танатос обеими руками обхватывает меня сзади и тянет назад, прижимая к груди.

– Как я ждал этого мгновения, – шепчет Смерть мне на ухо.

В следующий миг он подпрыгивает и отрывается от земли, сжимая меня в объятиях.

Господь всемогущий!

Я брыкаюсь, но пинаю один только воздух. Мы летим над автострадой.

– Танатос, поставь меня за землю. – Я почти кричу от панического ужаса.

– Слишком поздно, кисмет.

Это он зря, никогда не бывает слишком поздно.

Я, насколько могу, выкручиваюсь в руках Смерти и машу новоприобретенными кортиками.

Не медля ни секунды, всадник перехватывает мою правую руку и, вырвав нож, отбрасывает его в сторону.

Слышно, как клинок, звякнув обо что-то, приземляется под нами. Но смотреть некогда, так как всадник уже нацелился на мой второй кортик. Он у меня в более слабой руке, и это не позволяет нанести сильный удар. Зато и Смерти труднее до него дотянуться.

– Отпусти… меня… – Я толкаюсь и лягаюсь, а он поднимается все выше. Даже не глядя, я знаю, что2 там внизу: мертвые тела. Много, много тел.

Пока мы деремся в воздухе, раздается скрежет и стон оседающих зданий, одно за другим, одно за другим. Блестящий город Остин разом превращается в руины.

– Не отпущу, – твердо заявляет Танатос. – Ты ведь тоже не намерена прекращать борьбу.

– Ты не можешь вот так меня похитить!

– И это говорит женщина, которая первой взяла меня в плен.

Мы сейчас уже примерно в сотне футов над землей и продолжаем подниматься.

Танатос все еще пытается выхватить у меня кортик.

– Довольно, Лазария. Мы слишком высоко, чтобы сражаться.

Я не собираюсь драться с всадником на такой высоте, но и отдавать ему свое единственное оружие тоже не намерена. Если лишусь его, окажусь полностью во власти Танатоса.

А такое мне не по нутру.

Вот я и вскидываю руку, отводя ее как можно дальше, чтобы он не достал. Только когда кортик втыкается с размаху в мягкую плоть и слышится болезненный стон Смерти, я осознаю свою ошибку. В панике я не просто взмахнула рукой – я ранила его, ранила по-настоящему.

Не могу понять, насколько серьезно ранение, но тут рука всадника, которой он меня держал, слабеет. Не успев охнуть, я падаю.

– Нет. – Он пытается поймать меня снова, но стоит его рукам нашарить мои запястья, как я снова выскальзываю.

И теперь уже окончательно камнем падаю с высоты.

Ветер уносит вырвавшийся из моей глотки вопль. Почему я просто не выронила кортик? Вечно мне надо сражаться до победного конца – ну так вот он, конец, только не победный. Нарвалась, наконец.

Всадник снижается, мое тело в воздухе переворачивается, и я, наконец, вижу его.

Смерть решительно ныряет ко мне. Он тянет руку, хотя летит несколькими футами выше.

– Лазария! – трудно расслышать его сквозь вой ветра. – Хватай мою руку!

И на этот раз я стараюсь изо всех сил.

Он догоняет меня, и я тянусь что есть мочи. Дистанция между нами сокращается, и я касаюсь кончиками пальцев его ладони.

Так близко.

Вижу, как Смерть глядит на что-то подо мною, и глаза его расширяются.

Господи боже мой!!!

Я не хочу умирать! Не так! Какая же я дура с этим кортиком, ни о чем не думала! Я не хочу такого конца!

– Лазария!

Я вцепляюсь в его руку.

– Танатос!

Не хочу умирать! Не хочу…

Моя голова во что-то врезается, и все погружается во мрак.

Глава 18

Медленно прихожу в себя, с трудом разлепляя веки. Смотрю вверх, в небо из какого-то разрушенного дома. Потолок наполовину обвалился, и судя по тому, как выгнута моя спина, лежу я на его остатках.

Попытка встать – и я задыхаюсь от пронзившей меня чудовищной боли.

Я смотрю вниз, на свой живот. Над самым пупком прямо вверх торчит толстый железный штырь. Снова задыхаюсь, но теперь больше от ужаса, чем от чего-то другого.

Я наколота на него, как бабочка на булавку.

Шевелю руками – они вроде как в основном зажили, только сплошь покрыты синяками, – пытаюсь оттолкнуться…

И ору от нового приступа раздирающей боли. Без сил я откидываюсь на спину. Тяжело дыша, безнадежно таращусь в синее небо надо мной.

Господи иисусе.

Я не могу умереть, и я влипла.

______

Если ад существует, это он самый и есть.

Я кричу, я стону, но никто меня не слышит. Проходят часы, день сменяется ночью, потом ночь сменяется днем. И снова, и снова.

Желудок у меня сводит от голода, губы потрескались от жажды, а я по-прежнему пригвождена. Время от времени я бессильно рыдаю, в основном от сознания, что оказалась в таком дерьме.

В жутком, жутком дерьме.

Не знаю, где Танатос и в каком он состоянии. Вероятно, он и сам ранен, искалечен. А может, и нет. Может, он просто увидел мое изувеченное тело, и мысль бросить меня показалась ему более привлекательной, нежели идея держать меня в плену.

Непонятно, почему это предположение так больно ранит мое сердце.

Тянется следующий день. Я уже чувствую в воздухе смрад разложения – его приносит ветер. Слышу лай одичавших собак и крики птиц, что кружатся в небе. Никто из стервятников меня не обнаружил – пока.

Время от времени я делаю попытки подтянуться, сползти со своего кола, но, помимо бешеной жгучей боли, раздирающей тело, штырь пронзил меня под таким неудачным углом, что справиться абсолютно невозможно. Я в безвыходной ситуации, которую не победить никаким инстинктам выживания.

Не хочу, не хочу больше оставаться в своем теле.

______

Меня нашли падальщики.

Это…

Неописуемо.

______

Проходит вечность, а я все еще торчу здесь, пришпиленная.

Я столько раз теряла сознание, отключалась, а потом возвращалась вновь, что не знаю, сколько часов или дней прошло с тех пор, как меня нашли пожиратели падали, – думаю, что не меньше дня, хотя из-за боли в памяти все перепутано. Возможно, я просто провалилась в сон среди сумрачного дня.

Наконец стервятники все же уходят. Когда это происходит, я снова плачу; то, что осталось от моей грудной клетки, судорожно вздымается, и мои бесчисленные раны при этом как будто ошпаривает кипятком.

Мерзкие твари вернутся. Это только вопрос времени.

Я пытаюсь нащупать вокруг себя хоть что-то похожее на подходящее оружие, но все обломки мусора, мало-мальски подходящие по размеру, чтобы можно было ухватить рукой, я уже израсходовала, отгоняя животных.

Единственное, на что я могу хотя бы слабо надеяться, – может быть, в следующий раз, когда придут твари, им как-то удастся меня освободить. При этой мысли я едва сдерживаю рвотные позывы, хотя желудок все равно пустой.

Еще несколько раз принимаюсь плакать, но тело не может собрать достаточно влаги для слез, только, пульсируя, дико болит голова.

Проклятый всадник.

Я проклинаю его снова и снова. Поэтому, услышав, как он зовет меня по имени, решаю, что своим гневом создала его голос в воображении.

Лазария… Лазария… Лазария…

Это не он, говорю я себе. Обезвоживание, голод и боль – из-за них у меня просто начались галлюцинации.

– Лазария! – взывает он.

У меня перехватывает дыхание. Танатос? Возможно ли?

Надежда, наполнившая мою грудь, чрезвычайно болезненна, и я не решаюсь поверить. Но потом, уставившись мутным взглядом в дыру в крыше, замечаю край черных крыльев и отблеск доспехов.

Это точно он. Никакая птица не может так выглядеть.

Он меня ищет.

Помоги. Я пытаюсь выговорить это слово, но голос слишком слабый. Я прочищаю горло.

– Смерть, – зову я. Раздается хриплый шепот.

Собираю все силы, втягиваю в себя побольше воздуха.

– Смерть!

Я кричу. Получается все равно слишком тихо, и он проходит мимо и скрывается за стенами этого полуразрушенного здания.

Отчаяние и надежда заставляют меня собраться, удваивают мою энергию.

Я снова делаю вдох.

– Смерть! Смерть! Помоги! Танатос! – хриплю я из последних сил, перемежая призывы стонами, потому что усилия бередят мою рану.

Не вижу его, но слышу, как хлопают его грозные крылья, и мне кажется… кажется, он приближается.

– Лазария! – слышится его голос откуда-то сверху.

– Смерть! – кричу я снова.

И тут вижу его прямо над собой. Раскинув крылья, он держится за балку и всматривается в нутро разрушенного дома. Темные волосы развеваются на ветру, как флаг.

– Лазария? – снова зовет он, вглядываясь в темноту.

– Танатос, – вырывается у меня нечто среднее между всхлипом и вздохом.

Я безошибочно чувствую мгновение, когда он замечает меня. Тело его каменеет.

Крылья за его спиной складываются с хлопком. Он сходит с балки и прыгает с крыши вниз. Падает камнем, но перед приземлением крылья распахиваются, замедляя движение, так что на последних футах он плавно парит.

Мелкие камушки разлетаются при его приземлении на груду обломков, и он снова складывает крылья за спиной.

Всадник продвигается ко мне по обломкам, в тусклом свете поблескивают латы. Остановившись на полпути, он смотрит на меня. Вглядывается в мое лицо, потом в лохмотья, оставшиеся от одежды, и в те места на теле, где моя плоть еще не до конца зажила. Наконец, его глаза останавливаются на торчащем из моего живота штыре.

– Лазария. – Смерть в два прыжка оказывается рядом со мной. Опускается на колени, снова изучает мои раны. – О, проклятье!..

– Не знала, что ангелы чертыхаются, – говорю я, с трудом ворочая языком.

Он все еще не отрывает от меня глаз, как будто не может взять в толк, что произошло.

– Давно ты здесь? – спрашивает он.

Но он же знает. Должен знать. Стержень, торчащий из меня, говорит сам за себя.

– С тех пор, как ты меня выронил. – Теперь можно не кричать, и я еле слышно шепчу.

– С тех пор, как я… – Он заглядывает мне в глаза, и я вижу на его лице ужас. Он снова чертыхается. – Ты была здесь все это время?!

Прикрыв глаза, я киваю.

И слышу его страдальческий стон.

Открываю глаза.

Он гладит меня по лицу, скользит по скуле большим пальцем.

– Я решила, что такой выход тебя вполне устроил, – лепечу я.

Мука, исказившая его лицо, не менее сильна, пожалуй, чем моя.

– Я не горжусь своей жестокостью. – Танатос не отрывает взгляда от ржавого штыря. – Я искал тебя. Я… – Он замолкает и отводит глаза. – Я был переполнен тревогой. Это зрелище – как ты падаешь вниз, выскользнув из моих рук, – не оставляло меня все эти дни.

– Перестань, – прошу я.

Не хочу это слышать. Думала, что нет ничего больнее, чем перспектива остаться здесь навсегда, если Смерть меня бросит, но я ошибалась. Между нами существует негласное соглашение, по которому мы враждуем друг с другом, и я не готова к переменам.

Он задумчиво исследует толстый железный стержень. Добрых три фута его торчат из моего тела.

Смерть легко поднимается и обходит меня, изучая картину со всех сторон. Наконец он снова припадает на одно колено и обеими руками хватается за эту штуку.

– Крепись, Лазария, – бросает он.

А потом сгибает железку. Уступая мощи всадника, металл в его руках скрежещет, бередя мою рану.

Кусаю губы, с трудом удерживая рвущийся из горла крик.

Последний взвизг металла, и стержень разламывается. Длинную часть Смерть отшвыривает в сторону. Штырь падает довольно далеко, и эхо от его падения долго кружит над нами.

Невольно я ловлю себя на том, что восхищаюсь сверхъестественной силой всадника. Сколько раз я пыталась сделать с этой железкой хоть что-нибудь…

А Смерть смотрит на меня и снова хмурится.