Хочу тебя

Золотая молодежь ничем не отличается от любой другой. С годами большинство из найдут свою дорогу: кто-то, как и я, займёт готовое кресло; кто-то, вопреки ожиданиям, выбросит жизнь на помойку; и, возможно, будут те, кто переплюнет всех остальных и добьется большего. Предугадать заранее сложно.

В коридоре, совершенно неожиданно, сталкиваюсь с бегущей навстречу девчонкой. Задумавшись, в самый последний момент успеваю перехватить поперёк, чтобы спасти от фееричного падения на кафельный пол. Рыжие кудряшки взлетают вверх, она смешно вскидывает руки и ахает, встречаясь со мной взглядом. Убираю руки убедившись, что не упадёт. Незнакомка испуганно отпрыгивает, намертво цепляется пальцами в несколько листов формата А4, прижимает к груди как щит. Такая маленькая, что я в общем удивляюсь реакции, такая кроха… странно, что заметил.

– Эй, аккуратнее, расшибёшься же.

Хмурится, между бровями залегает морщинка, а губы сжимаются в тонкую линию – это вызывает у меня улыбку. Хрупка, совсем худенькая, с копной рыженьких волос и ручками-тростиночками, вся в веснушках… Забавная она, чем-то напоминает одну из двоюродных сестёр, та такая же кнопка. Улыбаюсь шире, а девчонка отступает на шаг назад и озирается по сторонам. Щурится недоверчиво, бумага в её руках трещать начинает, насколько сильно вцепилась. Смешная…

– Извините…

– Всё ок, – заверяю, – ты сама как?

Прикусывает губы, смотрит исподлобья, дружелюбия в кнопке на минимум. Жаль, я пытался быть милым, между прочим. Вот тебе и эффект, одни готовы трусы снять на входе, другие чураются, даже после благого дела.

– Хорошо. Спасибо. Всего доброго.

Вжимает голову в плечи, обходит по кругу, причудливо семеня ножками, которые плохо различимы под плотной тканью юбки до самого пола. Не пристаю больше, она странная, испугалась на ровном месте, словно я её тут сталкерю. Отпускаю с богом и дальше по коридору направляюсь. Дела никто не отменял, к сожалению. А потом вспоминаю… у них же приёмка началась, скорее всего она одна из поступающих. Какая-нибудь звезда из глубинки. Теперь понятно почему шарахнулась. Для таких – Москва кишит оборотнями и фриками, пока не попривыкнут.

***

(спустя час)

Есть ощущение, что меня прокляли. Я где-то очень сильно насолил в прошлой жизни и теперь отдуваюсь в этой. Прослеживается некая, цикличная закономерность. Не может же не везти сплошь и рядом? Где-то будет белая полоса и если она есть, то какого чёрта так долго гребу по чёрной?

Заполняю памятки для будущих специалистов. Занятие скучное, нудное и совершенно бесполезное, но наш ректор не упускает возможности прищучивать ретивых студентов изощрёнными способами. Фантазии этого дедка можно позавидовать.

А я в красном списке за грёбаные пропуски. И если кто-то думает, что у меня есть особенные поблажки, то хрена с два! По ощущениям, личную дорожку в ад, я протаптываю с лёгкой руки родителей. Иначе, как объяснить всё это дерьмо? Не удивлюсь, если это прямая просьба отца. Он может. Такие угрозы как: «Денег не получишь» – давно не использует, прекрасно понимая, что я знаю где их взять, в случае острой необходимости, но что-то такое, якобы не своими руками – вполне в его стиле.

– Ещё вот эти, – Юля Евгеньевна подкладывает очередную стопочку.

Торможу взглядом на кроваво-красных ногтях, поднимаюсь выше по хрупкой ладони и достигаю глаз. Юлия Евгеньевна – для студентов первокурсников, для остальных исключительно Юля или Юляша… кому как повезёт.

Юлька не большого роста, с ярко выраженной женственностью: округлые бёдра, узкая талия, высокая грудь. Ещё не милфа, но сочная как папайя. Она даст фору любой другой, лет на десять младше. Знает расклад и пользуется, не стесняясь. Это не первая моя «провинность», которую ректор отслеживает лично, так что, доводилось наблюдать за секретаршей из первых рядов. Не без удовольствия наблюдать, тут тоже надо признать.

Откладываю ручку, откидываюсь на спинку. Перед носом стол, захламлённый дипломными работами, канцелярией и прочей фигнёй. Чистейший анархизм, без системы и классификации, но на это откровенно плевать. Не плевать становится на затянувшийся поволокой взгляд шоколадных глаз в обрамление пушистых ресниц, на подведённые губы, через которыми она мерно тянет воздух. И, единственное, чего искренне хочется – это увалить её на макулатуру, пользуясь хаусом по полной.

Ректор попрощался пятнадцать минут назад и сразу после, градус в атмосфере стремительно менялся. Она меня хочет. Не озвучивает, не посмеет сказать, боится мужа или огласки – не суть. Важно то, что этого не скажет и первый шаг не сделает. Искусно раскидала ловушки в ожидании, когда же попадусь. Что ж, признаю – поймала. Нет сил и желания сопротивляться. Да и кто откажется, когда тебе предлагают на блюдечке такое блюдо?!

Трахаться хочется до самых не могу и обратно. С Никой, в сортире пресловутого клуба – не случилось… так что, голодные будни продолжаются. И они напрягают, особенно когда перед носом маячат.

– Радужный денёк, не находите? – киваю в сторону окна, за которым полный пиздец происходит.

Губы разъезжаются в улыбке. Смотрю на них.

– Прекрасный, Артём, – соглашается спустя паузу.

Горячая, сексуальная, пропитана похотью… не знаю, куда смотрит её мужик, если она одним только взглядом, выдаёт весь голод что есть. Смотрит не наивно, нет совсем, по другой части девочка. С такой легко, понимаешь, что нужно, без лишних разговоров. Идеальный вариант.

Постукиваю пальцами по столешнице. Не самое удобное место, я не любитель экспериментов и случайных трахов на публике.

Светка, мать твою… как ты не вовремя свинтила.

Поднимаюсь на ноги, решая перетащить инициативу в свои руки, но как только приближаюсь к секретарю и слегка склоняюсь ниже, потому что Юля совсем невысокого роста, происходит непредвиденное…

– Здравствуй, сын.

Да что ж такое, блять!

Раздраженно выдыхаю, стискивая челюсть до хруста. Резко выпрямляюсь, обрубая даже намёки на поползновения и разворачиваюсь к вошедшему лицом. У отца тяжелый, осуждающий взгляд, который тараном влетает сначала в меня, а после съезжает в бок, на Юлю. Губы искажаются в пренебрежительной усмешке. «Чопорный» секретарь обмирает как девчонка. Бледнеет, глаза опускает. Мысленно вздыхаю.

Ну, что же ты, так сразу, карты на стол выкинула…

– Добрый, не ожидал тебя тут увидеть.

– Это я уже понял, – бросает родитель и проходит вглубь приёмной, больше не смотря в мою сторону.

Да… видеть не рад… и тем более не рад видеть, как свидетеля второго по счёту облома, мать вашу! Когда говорил, про ответки вселенной, я не шутил ни разу. Облом за обломом последнюю неделю. Гребучая карма.

– Михаил Сергеевич! – вскрикивает опомнившаяся Юляша, выныривая из-за плеча и с расширившимися от стресса зрачками, выдаёт нервное: – Добрый день, Виктор Анатольевич в данный момент нет на рабочем месте. Я могу вам чем-нибудь помочь? Может быть чай, кофе? Давайте я провожу вас в кабинет? Сейчас наберу, узнаю, когда ждать. Проходите, пожалуйста. Я думаю, Виктор Анатольевич тут ещё, я сейчас позвоню и узнаю.

Отец разворачивается всем корпусом и это, на первый взгляд простое движение, заставляет проглотить всю наигранную «радость» от встречи с одним из меценатов на раз-два. Юлька повторно стопорится на месте, теряя уверенность не только в голосе, но и в мимике. Посыпалась девчонка…

– Оставьте нас с сыном, будьте так любезны, – спокойно ставит перед фактом.

Юля первую секунду хлопает ресницами и не знает, как реагировать. Смотрит несколько секунд и ретируется, оставляя за собой шлейф сладковатых духов. Кривлюсь, смотря на то, как сбегает. Не осуждаю – нет, мой отец может быть тем ещё типом, если хочет, просто в её присутствие было как-то приятнее.

– Я так понимаю, ты не особо рад меня видеть? – усмехается.

– Рад.

– Я и вижу, – выплёвывает. – Одного не пойму, когда ты перестанешь пихать член во всё, что движется и начнёшь включать голову? Это когда произойдёт, Артём?

– По твоему мнению: никогда.

– Не дерзи, – припечатывает.

Отворачиваюсь, смотрю в окно. Там примерно так же колошматит, как и меня внутри. Не раздуваю дальше, но отец заряжен как маленький коллайдер, так что выплёскивает следом:

– Когда станешь главой холдинга, будет не до юбок. Возьмись за голову.

Стойко выдерживаю выпад. Я не принял, не согласился, но в конфликт не пойдут. Как бы не дёргал – не стану. Это принципиальная позиция, если хотите. Мне ли не знать, как его выбесить ещё больше. Делаю это – испытывая кощунственное удовлетворение.

– Твой секретарь уже не в том возрасте, чтобы быть моим объектом.

– Серьезно? А есть ощущение, что тебе плевать, где себя полоскать.

– Это попахивает некрофилией. Не накидывай там, где нет.

Скрипит зубами, но на этом всё. Присаживаюсь на свободное место, забивая болт на чёртовы бумажки – теперь без меня разберутся.

Понятия не имею какая лошадь укусила за задницу, но то, что он изначально не в духе – ежу понятно. Моя сексуальная жизнь, ранее никого особо не интересовала, единственное, что от меня требовалась: не заделать по стране бастардов и не встрять в историю, которую осветит СМИ – в остальном можно было делать всё, что душе угодно. Но сегодня… что-то явно случилось. И если бы не явное пренебрежение, я бы спросил, но… одна попытка заговорить и меня самого вынесет, хрен остановишь тогда.

Я говорил, что мой отец сложный человек? Так вот, он пиздец какой сложный, на своей волне и в своём же «государстве» правит. Авторитарный строй, без права голоса.

За окном разражается настоящая буря. В стекло тарабанят крупные капли дождя, порывы ветра гнут деревья. Какое-то время сидим в тишине, а потом мне надоедает это дебильное молчание.

– Зачем тебе ректор? Хочешь справиться о непутёвом сыне? Можешь спросить у меня.

Хмыкает издевательски и не отвечает прямо. Не рвусь лезть ещё раз, если не хочет, то не скажет, я когда-то пытался рогами упираться по дурости, сейчас – на хер это.

Юлька приносит кофе, о котором не просили, мнётся рядом, стараясь занять «гостя» разговорами, но тот отмахивается как от назойливой мухи. Скисает. Отправляю её кивком обратно, потому что она продолжит дальше, а отца это просто-напросто выметет. Придётся лезть в защиту, портить и так шаткий мир. Мне это не упало.

– Так, – хлопает по коленям и поднимается на ноги, – у меня нет столько времени ждать.

– Может быть что-то передать? – спохватывается заглянувшая обратно в приёмную секретарша. – К сожалению не удаётся дозвониться… но я думаю, что…

Отец перебивает жестом, не удостаивая взглядом.

– В следующий раз. Всего доброго.

Хмурится и покидает приёмную первым, а я, чуть задержавшись, подмигиваю растерявшейся женщине и следую за ним. Нагоняю в конце небольшого коридора.

– Мне нужно забрать подарок из квартиры, заедем?

– Нет, – отрубает. – В отличие от тебя, у меня еще несколько дел, встретимся на месте. Только ради бога, не опаздывай. Ровно в семнадцать двадцать у нас взлёт. Ни минутой позже, понял меня?

Стреляет острым взглядом, который я выдерживаю так же легко, как и раньше.

– Буду.

Куда на хер денусь…

Кивает, вглядываясь в лицо с прищуром. Ждёт, что начну рваться расспрашивать куда он и зачем, но это раньше так было, сейчас – нет. Прошло то время, когда мне очень хотелось быть к нему как можно ближе. Кануло детство в дерьмо – не ототрёшь.

Отец сворачивает на выход через главный корпус, а я к основной парковке двигаю. В висках давит. Снимаю блокировку с телефона, чтобы отвлечься. Мгновенно всплывает масса фоток нашей младшей. Васька смотрит своими огромными голубыми глазами и смешно растягивает губы в оскале. Улыбаюсь. Не знаю кто её мать, нам никто не сказал, но оскал отцовский. Один в один получилась.

Пролистываю фотки до самого конца, как бы не отмахивался, а с этой маленькой занозой, у нас свой, личный вайб. Я для неё не только старший брат, но и та самая ёлочка с подарками, вокруг которой она прыгает и песенки поёт.

Наш отец не просто «непростой» он со своими личными тараканами. Третий год живу не дома и только сейчас понимаю, насколько тяжело было под одной крышей. Не знаю, то ли пока дед был жив он не проявлялся, то ли время пришло, но гайки закрутили по самые помидоры. Душит, как закрутили! По словам Ули, дома ещё хуже стало. Сестра извертелась вся. Хочет в случае чего, поставить меня на заслон в противоборстве с отцом. Совсем не спрашивая: нужно мне это или нет. Эгоистка мелкая.

На экране появляются уведомления, неоднозначно прося внимания. Переключаюсь. У меня несколько активных переписок, нужно либо закончить, либо продолжить. Открываю Twinby, автоматически пролистываю несколько анкеток и совершенно неосознанно торможу на хрупких плечиках. Палец зависает над экраном, а мои глаза в районе ключицы. Скольжу вверх до губ и сразу в глаза смотрю.

Разглядываю внимательно. Век ИИ, фотографиям верить сложно, но почему-то хочется думать, что она настоящая. И глаза зелёные, тоже не отрисовка. Необычно выглядит, как инопланетянка. Нет блядких губ, через-чур распахнутых глаза и сисек, вываливающих из белья. Обычная… девочка. Девочка, потому что восемнадцать всего, младше Ульки…

Возможно поэтому просто фотка, без ужимок, каких-то наигранных улыбок, искрящихся «добром» глаз. Она смотрит и на этом всё. Малоинформативно на первый взгляд, но цепляет… Зеленоглазая шатенка с хрупкими плечиками и полоской загара на нежной коже. Разглядываю её как диковинку. Интересно, откуда она такая «не продающая» взялась? Свайпаю вправо – приглянулась. Будет ответ или нет, время покажет, но то, что она где-то тут, рядом – факт. Вся система подбора основана на анкете и геопозиции. Это удобно. Сколько пользуюсь, не перестаю радоваться этому факту. При желании можно устроить быстрый марафон свиданий. Было бы время – так и сделал, но, его просто нет…

К машине подбираюсь, промокая до самых трусов. Внутри закидываюсь новыми таблетками, жду пять минут и завожу мотор. Заберу подарок, переоденусь и в аэропорт. Трудовая повинность машет пальчиками. В секретарской ректора было прикольно, в одном кабинете с отцом из прикольного – вид из окон. Два месяца мучительного взаимодействия начинается с этой минуты.

Всё, Тём, каникулы – радуйся.

Глава 3

Кира

«Сара застывает, дрожащими пальцами зажимая рану в груди. Не настоящую, конечно, но от этого не менее болезненную. По всему телу нарастающая боль. Она не оставляет и шанса на исцеление.

– Я тебя больше не люблю, – его голос холоден, отчуждён, словно он сам превращался в незнакомца, которого она никогда не знала и с которым не делила самые сокровенные моменты своей жизни…»

– Кир, иди сюда!

От неожиданности вздрагиваю, теряя строчку. Телефон выскальзывает из рук прямо на подушку. Хапаю воздух и возвращаюсь в реальность.

– Мам… сейчас, минуту, – шепчу куда-то в пространство, а глаза снова подчиняются зову текста.

Не теряя времени, вгрызаюсь в буквы. Там, на экране, разворачиваются такие события, такие эмоции, что моё собственное сердечко – буквально вдребезги.

– Сейчас… сейчас, – шепчу на автомате, погружаясь в свой мир обратно.

«…она сжимала нарушенное обещание в своём сознании, как ржавую оправу кольца, которое уже не блестело и не символизировало ничего. Он её предал! Вогнал нож по рукоять, не стесняясь совсем! Она верила ему, она…»

– Кира, я тебя зову!!! Ты глухая?!

Вскакиваю на ноги в одно движение. Сердечко выпрыгивает вместе со мной. Телефон снова падает на кровать, теперь уже экраном вниз.

Блин… на самом интересном месте! Спохватываюсь, блокирую на автомате, (маме такое видеть не надо) и не переводя дух, выпрямляюсь, запихав телефон под подушку – от греха подальше! Отдёргиваю шторку, встречаюсь взглядом с голубыми глазами, чётко подведёнными графитовым карандашом. Застываю под гнётом, пристыженно комкая край футболки.

Плохо вышло… я даже не услышала, как она обратно вернулась. Не хорошо это… Сказала же себе, что больше не буду проваливаться, пока не одна… А в итоге, снова провалилась. Никакой силы воли, получается.

– Пакеты, Кир. Пальцы режет, ты меня слышишь? Мне уходить на смену надо. Помоги!

– Да, конечно, – откликаюсь тут же, стыдливо отводя глаза. Ох, мама…

Подхватываю пухлую ношу, мгновенно прогибаясь под весом. Дотаскиваю до стула и не поднимая выше, приваливаю к ножке стола. Тяжеленные!

– Так, разбери всё, я сегодня пораньше пойду, обещали доплату за сверхурочные. Денег то потратили… видишь? Кручусь ради тебя.

Смотрю чётко на белые пакеты и тоненькие, вытянувшиеся ручки. Испытываю осязаемые угрызения совести. Прогрызает меня. Хочется сквозь землю провалиться.

– Спасибо, мам.

Нерешительно поднимаю взгляд, улыбаюсь, но на самом деле: внутри по больному.

Мама губы поджимает на несколько секунд, скользит по моему лицу строгим взглядом. Она раздражена – я всё понимаю и принимаю. Маме очень тяжело. Опускаю глаза на руки. Не хочу быть обузой, но так само получается, всё то, что удалось заработать самой – крохи, для Москвы так совсем пыль.

– Кир, ты меня слышишь?

Выдёргиваю себя из мыслей, реагируя на голос.

– Да, конечно, нужно пакеты разложить. Я всё поняла.

Мама недовольно прищуривается. Ей уходить нужно, чувствую это… я задерживаю.

– Ты опять в облаках витаешь? Я попросила к Анне Павловне зайти. Вечером не могу, сама видишь почему.

Скисаю, но до последнего стараюсь не показать этого. Не хочу быть неблагодарной дочерью. Маме нужно помогать, а не наоборот. Наоборот – без лишних просьб получается. Воздух тяжелым становится, до слёз душит.

– Да… если надо, зайду. Она что-то конкретное хотела? В магазин или отнести что-то?

– Убрать и всё. Я договорилась: ты вместо меня. Зайди, не забудь. Поняла?

Киваю, зайду конечно, без проблем совершенно. Анна Павловна – весёлая старушка умеющая играть романсы на фортепиано. Приходить к ней – удовольствие. У неё дома всё вроде старенькое, но очень добротное, такое… как из музея. Она и сама бывшая актриса, личность воздушная, умная и благородная. Но больше всего, я люблю рассказы, например такие: «Вот эта ваза – подарок одного из поклонников после спектакля, представляешь? Такой импозантный, галантный мужчина был! Настоящий герой сцены, хоть и не моего сердца…". Но и что-то такое может прилететь…: «Вот это я носила, когда играла в «Бесах». Твою маму точно бы заинтересовало». Я, конечно, не рассказываю, но мою маму – НЕ заинтересовать таким, она не любит ничего, что отнимает деньги… По её мнению, искусство, если оно не бесплатно – не обязательный атрибут. Из-за этого, вечная проблема с оплатой подписки на платном сервисе, где читаю взахлёб… Приходится шифроваться. Шторочку повесить… зонироваться от общей комнаты и прятать телефон….

– Мам, а можно я сейчас?

– Почему сейчас? – прищуривается.

Нервно дёргаю уголки губ вверх, пальцы сами собой запутываются в ткани домашней майки, ладошки потеют. Вытираю их незаметно, но мама прослеживает действия, снова поджимает губы и не торопит – ждёт, когда сама озвучу.

– Лена зайти хотела, – и без пауз, очень быстро добавляю, чтобы избежать лишней реакции: – посидим немного, чай попьём. Совсем чуть-чуть, – показываю это «чуть-чуть» пальцами, расстояние между которыми – самый мизер.

– Только что виделись. Что за срочность?

Переступаю с ноги на ногу, волнуюсь.

– Просто, поболтаем…

Фыркает, поправляя карман лёгких, льняных штанов, зеленовато-бежевого цвета.

– Ладно, иди, но только сама с ней договорись, – строго напутствует, а я улыбаюсь широко, потому что это точно одобрение. – Постучи несколько раз, извинись. И, Кира, – это твоя инициатива, если что… Человек пожилой, ей твои всплески не нужны. «Хочу», «не хочу»… – придумала ромашку.

– Да! Спасибо.

Подбегаю, целую, крепко-крепко обнимаю за шею.

Мама улыбается по-доброму, нежно гладит по макушке. От неё привычно пахнет сладкими духами и кофе, который обожает в любое время суток. Вся она такая родная-родная. Вдыхаю глубоко и жмурюсь.

Мамочка моя любимая, я всё-всё сделаю как надо и всё у нас хорошо будет.

Опускаюсь обратно на пятки, заглядываю в глаза.

– Эх, уедешь от меня, – грустно произносит, – я скучать буду. По волосикам твоим…

Прячу глаза. Мои волосы – это прошлый скандал. Я не хотела обижать, честно, я… я очень хотела их обрезать. Перед поездкой сделала, а мама, как оказалось позже, была к этому не готова. И вот: у меня модное каре до плеч, а у неё плохое настроение, когда на этом акцентируется. Я сто раз пожалела, что так сделала. Поддалась импульсу…

– Мамочка… я всё-всё отдам.

– Отдашь ты, конечно, – фыркает. – Поступи сначала.

Киваю, заглядывая в глаза. Мама не злая, она просто очень устаёт и много для меня делает. В свою очередь стараюсь максимально отплатить благодарностью: убираю в нашей комнате, готовлю, стираю, бегаю по старушкам, чтобы она могла хотя бы немного отдохнуть. Смены в цехе, последний год даются с трудом, к тому же, приходящая туда молодёжь – делает быстрее, не всегда лучше, но быстрее и для мамы, проработавшей больше двадцати пяти лет в одном месте – это тяжело. Бонусные выплаты зависят от выполненной нормы, а точнее: перевыполнения этой нормы. Моё сердце в кровь каждый раз, потому что, выполнить норму – выше сил. Была бы возможность, я и там заменила, но, увы.

Провожаю у порога, заверяю, что всё сделаю, позвоню, напишу и буду на связи в любое время. На душе нет камня, там просто сжимается. Обидела её… по глазам видела, что обидела. Но улыбаюсь широко и радостно, даже когда она отворачивается.

Я виновата…прости, мам.

С тяжелым сердцем раскидываю по полкам крупу, в морозилку – сосиски, сахар в сахарницу и бегу на своё место, зашториваюсь. Всё! Целых тридцать минут меня не для кого нет! Можно немного уединения, закрыться от шума за дверью и в общем, от всего. Открываю читалку, погружаясь в книгу и на следующем вдохе проваливаюсь с головой.

Мне не нужно вспоминать сюжет, я с ними так тесно, что герои буквально живут в голове. Постоянно прокручиваю и представляю, переживаю яркие эмоции от страницы к странице. Сердечко взлетает. Такая любовь, такие искры… у-у-ух. И не могу поверить, что такие сильные чувства разобьются. Джереми её любит, больше, чем себя… Он же с ней как с принцессой. Увидел, полюбил…

Не верю. Не верю и всё! Не может он так, не может! Глаза бегут по строчкам, а моё сердечко то разрывается, то снова склеивается, радостно тарабаня.

«Больше нет причин оставаться тут, нужно двигаться дальше. Позади груз предательств и обида…»

Закусываю губу.

Пожалуйста, только не это… только не так. Иди к нему! Иди к нему!!! Он же ради тебя пришёл, он же…

И снова резко хапаю воздуха, когда читаю продолжение:

«…бежит к нему в объятия, и в ту же секунду, всё остальное перестаёт существовать. Мгновение растягивается, словно вечность. Руки обвивают шею и он, сжимает её так, будто она рассыплется у него на глазах. Джереми опускается на колени, прижимая к себе, шепчет что-то отчаянное, что-то очень чувственное. Всё, что есть в мире, – это они двое, одни на разрушенной арене их любви, где каждый шаг мог оказаться последним. Но Сара больше не боится. Её губы нежно касаются его щеки…»

У-у-ух! Зажмуриваюсь, представляя этот момент, практически осязаю его и распахнув глаза, читаю дальше:

«Он обнимает её крепко-крепко, словно боится, что снова ускользнёт. Его рука уходит за её спину, пальцы впиваются в лёгкую ткань платья. Он шепчет одними губами:

– Прости… Прости меня, Сара.

Она рыдает в его объятиях, на мгновение забывая обо всём, кроме его тёплого дыхания».

С трудом держу себя в руках и не восклицаю вслух. Вот это чувства! Вот это любовь! Да кто вообще сказал, что все мужчины одинаковые и непроходимо сухие? Вот же, прямо напротив меня, в цифровых строчках читалки, Джереми – живой, страдающий, но такой искренний!

Замираю, пальцы зависают над кнопкой перелистывания страницы. Перелистну и разрушу момент… Перечитываю строчки заново, вкушаю их как сахарную вату. Мне хочется остановить время и насладиться этой сценой, как можно дольше. Такие книги -жизнь в чистом виде! Как же писатель умеет пробраться к душе, взрастить эмоции в сердце и заставить жить одной жизнью с героями.

Глубокий вдох… один-единственный, чтобы прийти в себя. Постукиваю ногтем по углу телефона, нервно закусываю губу. Что дальше? Пусть всё будет хорошо… Зажмуриваюсь и резко распахиваю глаза, чтобы вчитаться:

«Но их счастье в тот момент длилось всего несколько секунд – дверь распахнулась, и на пороге появился…»

И вот тут я не выдерживаю. Вскрикиваю по-настоящему. Подрываюсь с места, начинаю метаться по комнате. Наливаю стакан воды, снова хожу…