Жизнь прожить – не поле перейти

Доходов у хозяйки никаких. Прислугу держать не на что. Осталась только Варвара. Ребенком, сиротой, приютили ее когда-то в доме. Теперь она работала и за кухарку, и за горничную, и за дворника. Ольга Ивановна помогала ей на кухне, убирала комнаты. И все равно Варвара не справлялась с хозяйством. Знакомые нашли Варваре помощницу, девочку лет пятнадцати, Апполинарию. Здесь звали ее Полиной, Полей. Какое облегчение Варваре! Полина мыла полы, ходила с Варварой на базар, носила по лестнице на второй этаж воду, дрова, выносила помои. Но их теперь трое едоков, а доходов – никаких. В доме полно ненужных вещей. Зачем им шубы, шляпки, бинокли и барометры, книги. Каждый раз, выходя на базар, Варвара несла что-нибудь на продажу. Изучила спрос рынка. Со временем Ольга Ивановна нашла возможность иметь небольшой заработок – давала на дому уроки игры на пианино. Новые хозяева жизни поддерживали желание жен и дочерей приобщиться к искусству. Драгоценностей и дорогих вещей у Ольги Ивановны было немного, но было много фарфоровой посуды. Свекровь была неравнодушна к фарфору. Облегчил женщинам работу и новый дворник. Ильяс (попросту Илья) приехал из татарской деревни, нанялся грузчиком в магазин, а жить ему было негде. Предложили ему каморку на первом этаже. За это пилил, колол, приносил к печам дрова. Так вот и выживали. Полина осваивала кулинарное мастерство под руководством Варвары. В условиях недостатка даже самых необходимых продуктов это было действительно мастерством. Однажды Полина чуть не расплавила самовар. Разожгла его, а воды не налила. Варвара вовремя заметила это и спасла положение. В другой раз перед приходом гостей Полина чистила селедку. Голову селедки вместе с потрохами бросила в помойное ведро. Варвара замахала на нее руками:

– Ты что наделала?

– Неужто головы тоже едят? – удивилась Полина.

Перед войной Полина вышла замуж за Илью и перешла в его каморку. Когда умерла Ольга Ивановна, второй этаж заселили новыми жильцами. Варваре оставили уголок рядом с кухней. Полина не растерялась, перенесла к себе кое-что из вещей хозяйки: швейную машинку, зеркало, постельные принадлежности. Да еще тот чуланчик с вещами и фарфором. Этого ей на жизнь надолго хватило.

Такими вот были соседи Стрижельниковых из большого дома.

Колесики все кружатся,

сплетает нитка кружево

Дом, где родился и вырос Василий, раньше принадлежал семье Ольги Ивановны. В двух комнатах жила портниха с семьей. Комнату, где живет теперь соседка тетя Клава, занимал пимокат. В нежилой боковой комнате он катал валенки. Сейчас там чулан.

Все мужчины дома были призваны на войну. Первыми – муж тети Клавы, брат Василия, дворник Илья. Чуть позже – отец. Подошло-таки и время призыва Василия. С войны вернулся он один. В его отсутствие умерла мать. Тяжелая работа сверх человеческих сил, скудное питание, недостаток врачей и лекарств сократили жизнь многим далеким от войны людям. Еще при ее жизни подселили к ней двух сестер, эвакуированных. Старшая, Людмила, с начала войны не получила от мужа ни весточки. Младшая, Майя, с ребенком на руках, имела похоронку на мужа. Их деревню немцы не занимали. Война прошла рядом, но окрестности деревни довольно пострадали от бомбежек. Как только сестры получили от земляков известие об этом, Майя засобиралась домой. Сестра отговаривала ее:

– Зачем тебе возвращаться домой, да еще с ребенком? Там все пришло в упадок. Хватит ли твоих сил поднять и свое, и колхозное хозяйство? Здесь у тебя постоянная работа, ребенок в детском саду. А, если не вернется с войны хозяин квартиры, мы и жильем будем обеспечены.

– А если Андрей вернется? Где он нас будет искать?

– Найдет. Не за тридевять земель уехали. У тебя похоронка на руках. С того света что- ли он вернется?

– А вдруг?

– Никаких вдруг. Там война. Каждый день убивают. Я своего не жду. А если выживет – найдет.

– Скорее ты сама здесь кого-нибудь найдешь.

– Кого здесь найдешь? Где они, мужики наши?

– Поедем, Люд, вместе. Вдвоем выживать легче.

– Я не выживать, я жить хочу.

Василию домой после работы каждый раз идти не хотелось. Ему приходилось жить в проходной комнате, по которой за ночь не раз проходила надоедливая квартирантка. Тетя Клава видела это, предупреждала Василия:

– Не отстанет она от тебя.

Он и сам понимал нелепость сложившейся обстановки. Надо было положить этому конец. А как? Миндальничать – пустая затея, надо по – военному, в атаку. Только так!

– Вот что, Людмила, сегодня же собери свои вещи, а завтра тебя чтобы здесь не было!

– Мог бы и поделикатней. Я что, мешаю тебе? Места тебе мало? Все сейчас скученно живут, а тебе комнаты мало?

– Мне в своей квартире посторонних не надо. А если твой муж вернется? Он же мне окончательно ноги доломает. Попробуй докажи, что ты просто квартирантка.

– Ты, солдат, испугался соперника? Вояка!

– Солдат я с врагом, а с ревнивым мужем воевать не намерен. А как я своей девушке объясню, что у меня проживает молодая квартирантка?

– А мне куда? Нас, работников почты, жильем не обеспечивают.

– Иди на завод, в заводское общежитие, – вступила в разговор тетя Клава.

– Прогонишь, – не сдавалась Людмила, – я пожалуюсь, а к тебе все равно кого-нибудь подселят, и не одинокую, а семью, да еще с детишками.

– Не подселят. Я женюсь. Завтра жену приведу. Так что поторапливайся с отъездом.

Людмила уходить не торопилась. Была уверена, что он ее шантажирует. Попугает, попугает, да отступит. Нет у него никакой невесты. По всему видно. От ее, Людмилы, это не скроешь. Но место для жилья на всякий случай подыскивала и вещи укладывала. Настойчивость и решительность хозяина квартиры ее настораживала.

После смены Василий подошел к Серафиме:

– Сима, не желаешь ли ты заглянуть в мою холостяцкую хижину?

– Зачем?

– Убедиться, что на месте твои валенки. У меня, Сима, сложилась непростая ситуация. (Он рассказал ей, в чем она заключается). Ты можешь мне помочь. Поможешь?

– А как?

– Пойдешь со мной. О чем я буду вести разговор с квартиранткой, ты слушай, молчи и не удивляйся. В разговор не вступай. Просто будь рядом – и все. Мне нужно только твое присутствие.

Сима опять испытала чувство гордости, шагая рядом с ним. Теперь – по городской улице.

Сима, тетя Клава – группа поддержки Василия. И он пошел в наступление:

– Людмила, жену я в дом привел. Освобождай жилплощадь.

Сима поняла его затею, поняла свою роль в ней, готова была подыграть ему. Но Людмила не не думала уступать:

– Когда зарегистрируешь брак, тогда будешь иметь право на мое выселение.

– А до регистрации молодым положено жить в разных комнатах.

– В моей комнате нам с ней места хватит.

– Людмила, ты в своем уме? – вступила в разговор тетя Клава, – Где сошлись двое – третий, говорят, лишний. Не путайся у них под ногами.

Тетя Клава решительно, как хозяйка дома, как старшая по возрасту и по жизненному опыту, двинулась в комнату Людмилы, взяла упакованные в узлы вещи и вынесла их в сени. Вернулась, свернула в рулон ее постель, увязала в скатерть и вынесла туда же.

– Хороша же у тебя невестушка, немая, как рыба. Где ты ее нашел? На каком вокзале? Я еще разберусь в этой афере, – уходя, бросила им Людмила. При этом назвала Серафиму неприличным словом.

С его стороны это действительно была афера.

– Побежит ведь эта дура, докажет, что ты обманул ее, из дома выгнал, девчонку без регистрации у себя держишь – забеспокоилась тетя Клава.– А ты на самом деле женишься или попугать Людмилу решил?

Знать бы, что меня ждет за далекой чертой,

там, за горизонтом…

– Решил, решил, тетя Клава. Только Серафима пока об этом не знает.

– Хорошенькое дело. Обычно об этом невесты первыми узнавали. А теперь все по-новому, не по-людски.

– Жизнь, тетя Клава, другая. Сейчас все живут бегом. Не побежишь – время не догонишь. А вы познакомьтесь- ка. Тетя Клава, хозяйка дома. А это Серафима. У меня в цехе работает. Призвана на завод из Вологодской области, из деревни Кошки.

– Мать об этом знает? Матери-то сообщила?

– Да Серафима сама об этом только сейчас узнает. А сейчас, тетя Клава, оставь нас. Сватать Серафиму буду.

– Ну, дай вам бог. Если сосватаешь – бегом в ЗАГС. Нето эта стерва вам гадость устроит. Скажет, что бригадир девчонок к себе водит. Засудить могут.

Сватовство было недолгим. Когда Серафима собралась уходить, вошла тетя Клава с кипящим чайником и с блюдом горячих оладушек:

– Выпьем за знакомство.

– Спасибо, тетя Клава, выручила. Я не предусмотрел, стол не накрыл по такому случаю.

Ведь порою и молчание

нам понятней всяких слов

За столом тетя Клава ни о чем не спрашивала, лишних вопросов не задавала. Когда ушла Серафима, завела разговор с Василием:

– Огорошил девку. Она о замужестве поди еще и не думала. А ты на нее как коршун с неба. Подумать-то дал ей время? В любом случае, завтра же – в ЗАГС. Если не сладится у вас, документы до регистрации можно забрать. По крайней мере, она будет числиться пусть не женой, так невестой твоей.

Сладилось. Не скоро, но сладилось.

В тот же вечер Серафима написала письмо матери. В подробностях описала сватовство Василия, его самого, его дом. Все – в радужных тонах. Просила материнского согласия на брак, а закончила неожиданно: «Мама, я соглашусь. Так сердце велит». В ответном письме мать высказала некоторые сомнения (без этого у матерей не может быть), но согласие дала. Ей спокойней, если дочь будет жить своей семьей, а не по общежитиям, о которых она наслышана, которые пугали ее

И счастлив лишь тот,

с кем рядом любимый идет

По пути из ЗАГСа Василий и Серафима зашли на почту. Людмила упаковывала посылку. «Мы к тебе, Людмила», – обратился к ней Василий. Людмила насторожилась. Василий положил перед ней свидетельство о браке. Читать она не стала, догадалась, с чем они пришли

– Что на это скажешь? Или по-прежнему мы мошенники и обманщики? Кстати, не мешало бы извиниться перед Серафимой за то, каким словом ты ее назвала.

– Каким словом я ее назвала?

– Не помнишь? Напоминать не буду. Извиняться, как я понял, ты не привыкла. Сима, тебе нужно ее извинение?

– Зачем оно мне?

– Действительно, зачем оно нам?

Этот визит к Людмиле был необходим им, чтобы опровергнуть сплетни Людмилы о них. Ясно же, что она оговорила, очернила их, насочиняла черт знает что. А некоторые доверчивые могли и поверить, посочувствовать, тем более что ее действительно беспардонно выставили за дверь. Надо было смыть черное кляузное пятно. Когда молодые вышли, Людмила села на свое рабочее место, обхватила голову руками и заплакала. Женщины-сотрудницы не стали ни упрекать ее, ни сочувствовать ей. Если плачет – значит, что-то поняла. Вскоре Людмила уехала на родину.

В общежитии девчат

Серафима с Василием надумали навестить девчат в бараке. Жизнь там понемногу налаживалась. На кухне в кране горячая вода. В уголке умывальни – душевая кабина. В комнате девчат ничего не изменилось. Разве что отрывной календарь на стене, на столе две книги, подушки на всех кроватях. Подушка с петухом перекочевала на другую кровать. На кухне по-прежнему чайник, кружки, ложки в стакане, да еще появился нож. Полочки застелены газетами. Василий в прихожей прибил вешалку, над окном – гардину, которую они принесли из дома. Маргарита повесила шторы – во все окно (дверные, голубые, с синими васильками), потому что девочки не знали, как их повесить. По такому случаю Сима испекла капустный пирог. Тетя Клава положила в ее сумку жареную камбалу. Подумав, добавила баночку яблочного варенья: «Сладенького-то небось девкам хочется». Сима представила, как все это она выложит на голый стол, подумала и сняла клеенку с конторки, из-под швейной машинки – она тут не обязательна. Взяла и эмалированную тарелку, чтобы было, на что положить рыбу. Догадалась по дороге купить хлеба. «Празднуйте, девчата», – пожелал им хорошего вечера Василий. От предложения принять участие в ужине отказался. Сима задержалась у подруг. Ее удивило то, что девчата были рады не столько вкусной еде, вешалке в прихожей, сколько шторам. Их можно понять: зашторь окно, закрой на крючок двери, и ты в полной безопасности. Как у себя дома. В них все еще, с тех пор, как они покинули родной дом, жил страх перед будущим. Чувство незащищенности, неизвестности до сих пор не покинуло их. « Мой дом – моя крепость» – гласит пословица. Такой крепости пока у них не было. Даже барак – это еще не крепость.

На ночь дверь со стороны хозяйственного двора закрывала тетя Паша. Она и ее старушка мать, эвакуированные с Украины, занимали крайнюю комнату у входа. С другого конца барака комната Маргариты. Эту дверь на ночь закрывала она. Казалось бы, чего бояться. А им все еще было боязно. Пугал сам барак, если приходилось ночью идти в туалет по его длинному слабо освещенному коридору. Однажды одна из девочек вскрикнула среди ночи, разбудив подружек. Все всполошились:

– Что с тобой? Что случилось?

– Рожа. В окне я видела рожу.

Ее успокаивали, убеждали, что это ей показалось. Беспокойство, однако, поселилось в каждой из них. На всякий случай прикрыли нижнюю часть окна газетой. Теперь же можно было спать спокойно. Окно от чужих глаз надежно закрыто шторой. А как легко, одним движением руки шторы двигались туда-сюда. Хочешь света – раздвинь шторы, не хочешь – задвинь обратно. Красота! Даже о мечте переселиться поскорее в Юнгородок на время забыли.

Василия беспокоило, что мучается Серафима от того, что не налаживается у нее контакт со станком. Серафиму угнетало другое: она, жена бригадира, числится в отстающих. Можно было бы перевести ее в учетчицы, кладовщицы, но люди не поймут. Устроил, скажут, женушку на легкую работу. Начальник цеха согласился с доводами Василия: это, действительно, неудобно. Посоветовал немного подождать. Запустят новый цех, там найдется место для Серафимы. До запуска нового цеха пришлось перевести Серафиму на легкую работу – в заводскую столовую по причине ее беременности. Поваром столовой была соседка тетя Клава.

Сколько б я тебя, мать, ни жалела,

все равно пред тобой я в долгу

Отец Серафимы отвоевался скоро. Ранение тяжелое, но не опасное для жизни. Лечение было длительным. Пока мать поднимала его на ноги, слегла сама. Желание повидаться с дочерью оставалось лишь мечтой.

– Гордеюшка, – просила она мужа, – съезди к Серафиме, посмотри, все ли у нее так ладно, как она описывает. Ежели все так, умру спокойно.

Погостив у дочери, познакомившись с зятем, внучонком Валькой, довольный, вернулся домой Гордей. Расспросам не было конца. Особенно мать интересовал зять. Гордей отвечал на ее вопросы:

– Инвалид он, с тросточкой ходит. Но работает как все, без скидки на инвалидность.

– Господи, да где ты нынче увидишь фронтовика не инвалида? Немногие непораненными с войны вернулись.

Гордей привез фотокарточку. Попросил сфотографироваться всей семьей. Должна же мать хотя бы на фото увидеть дочь, зятя, внука. Василий в гимнастерке. Костюм еще не приобрел. Молодая мать с ребенком на руках в трикотажной кофточке, гладко причесанная, напоминала, однако, мадонну с младенцем. Не случайно мать поместила фото в иконный ряд, почувствовала в нем схожесть с божественным. Рядом с ней молодой военный. Но не плечом к плечу, а чуть сзади – за плечом плечо. Словно защитник детства и материнства охраняет их с тыла. Такую вот композицию выстроил фотограф. Зять напомнил матери ее сына, тоже Василия. Правда, сын был старше, но ушел из жизни в таком же возрасте, как зять Василий на фото. Вкралась мысль о том, что, может быть, зятя Василия послал ей бог взамен сына Василия, который погиб в битве за Москву. Как же изменилась Серафима! Это уже не та с испуганным взглядом 16-летняя девочка, какой запомнила ее мать. «Вошла в бабью пору», – заключила она. Жалела, что у внука Алефтина (никак не получалось – Валентина) видно только личико. Личико спящего младенца. Просила в письме сфотографировать его, когда он встанет на ножки. Такое фото она получила. Плакала она, рассматривая фото:

– Не оставили мы, Гордей, корней на своей земле. Вон куда они, корни наши утянулись – до самого Урала. Все вверх дном война перевернула.

И ждала, ждала приезда дочери. И Серафима ждала встречи с матерью, знала, что та ждет ее с «Алефтином». Но – не судьба. Родился второй сын, Славик, о котором бабушке уже не суждено было узнать. Очень неожиданно, казалось Серафиме, ушла она из жизни. Отец больше не приезжал. Вскоре женился. В памяти остался образ матери, какой запомнился Серафиме при прощании: мать стояла на дороге за деревней, помахивала уезжающим в неизвестность снятым с головы платком, утирала время от времени слезы тем же платком.

Мальчишки, мальчишки,

что будет у вас впереди?

Прошли годы. Молодые старились, малые взрослели. Не носятся по двору братья Стрижельниковы Валька и Славка. Пустой стоит во дворе беседка, где иногда в одиночестве сидит Василий Васильевич с газетой. Одиноко Полине в ее комнатке под лестницей. Но нашла для себя занятие Полина. Разбила рабатки по границам двора, засадила их цветами. Идея эта родилась у нее после того, как на их улице пошел на слом дом, утопающий в цветах. Полина перенесла в свой двор что смогла из того цветущего палисадника. Ухаживала за цветами, поливала их, и они цвели все лето, радовали глаз. Жители большого дома входили в дом через парадный вход со стороны улицы, Стрижельниковы и Полина – через калитку из переулка. Они были хозяевами двора.

Валентин чаще был со старшими. Главный помощник отца. Помогал и матери. Ей иногда приходилось подрабатывать в ночную смену. Чистили картошку, рыбу к завтрашнему дню. Валька помогал ей. Славке скучно было одному во дворе, и он убегал к ребятам в соседние дворы. Выйдя на пенсию, тетя Клава заскучала. Ни семьи, ни дачи, как у других. Зимой еще ничего, а летом с его долгими днями – чем занять время? Ей предложили работу повара на теплоходе. Она согласилась. И не пожалела об этом. Однажды тетя Клава взяла с собой в рейс Вальку. Мальчику понравилось путешествие на большом теплоходе «Виктория». Он готов был все свои школьные каникулы плавать по реке. Помогал на кухне, за что его прозвали поваренком. Когда подрос, перевели в официанты. Побывав в машинном отделении теплохода, решил, что здесь его место. Закончил заочное отделение политехнического института.

Лазанье по лестницам, чердакам заброшенных домов, соревновательные игры со сверстниками. Славка рос спортивным мальчишкой. Занимался в различных спортивных секциях школы и города. Поступив в пединститут на математическое отделение, определился, наконец, в спортивных пристрастиях – теннис.

Слава учился на третьем курсе, когда в их секции появилась студентка первого курса географического факультета Лиза Боброва. Из деревни Гончарово. В ее школе спортивных кружков и секций не было. Гимнастика, бег, лыжи – обычные уроки физкультуры сельской школы. Любимыми занятиями Лизы были бег и лыжи. Студентов обязали заниматься в спортивных секциях института. На выбор. Лиза задумалась. Бег? Бегать в трусах по улицам города? Лиза наблюдала эстафету. Такой спорт ей не подходил. Лыжи? Ездить на лыжную базу с лыжами, с пересадкой с автобуса в переполненный вагон электрички. После этого и лыжня не радует. По ее мнению, лыжи это значит: вышел из дома, встал на лыжи и кати. Посетила занятие теннисистов. Понравилось. Пока тренер не вернулся из отпуска, занятия вел третьекурсник Слава Стрижельников. Во взоре Лизы, сельской девушки, еще таилась робость, застенчивость, неуверенность, но глаз был зорок, руки работали уверенно, реакция четкая. Нельзя было не заметить ее умение слушать и слышать собеседника. Как только вернулся из отпуска тренер, Слава встал в пару с Лизой. Тренировки, совместные поездки – они, считай, встречались ежедневно. Выезжали на соревнования за пределы города. Беря в дорогу пирожки, Слава спрашивал: «Можно, я для Лизы пару пирожков возьму?». В разговоре все чаще упоминалось имя девушки. Ясно, что это его партнерша по теннису. Но – только ли? В осенний день набежавший внезапно холодный ветер испортил им поездку. К тому же в автобусе, в котором возвращались, они сидели у окна с разбитым стеклом. С автобуса – прямиком к Славе. До общежития надо было еще добираться трамваем. Сима отогревала ребят горячим чаем с медом. Предложили Лизе остаться на ночь у них. Лиза отказалась: девчонки забеспокоятся. Действительно, поднимут всех на ноги. Сима уговорила ее надеть теплый свитер, укутала ее шарфом, дала в дорогу баночку малинового варенья: «Погрейся перед сном горячим чайком». Валентин дал Лизе таблетки, которые всегда имел при себе на случай простуды. Это случалось в холодную погоду в условиях морской жизни и с ним, и с теми, кто был рядом. Отстранил брата: «В постель. Я провожу девушку».

Лиза всем понравилась. А уж Лизе-то как понравилось у Стрижельниковых! Их дом напомнил ей свой дом, мама Славы – бабушку Надю. Словно в свое детство вернулась. С тех пор после каждой поездки они непременно шли к Славе. Но сближения между ними не наблюдалось. Пока это была просто дружба. К тому же Славе предстоял отъезд по распределению в сельскую школу далеко от дома, на север области. И, хотя никаких разговоров об их дальнейшей жизни не велось, намеки все-таки были. Слава, к примеру, посоветовал Лизе посещать лекции на начфаке. Если в школе будет мало уроков географии, можно будет преподавать в начальных классах. Лиза получила от него всего два письма и фото с шутливой подписью: «Лизе Бобровой из деревни Бобры». Лизе хотелось знать, как он, городской мальчик, адаптировался в новой незнакомой для него обстановке, кто его новые знакомые. Разве не возникло у него желание обо всем этом, о своих впечатлениях поделиться с кем-нибудь? И с кем, как ни с ней, Лизой. А вдруг с ним что-то случилось? Как узнать? Не идти же к Стрижельниковым со своими вопросами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.