Жизнь прожить – не поле перейти

Жизнь прожить – не поле перейти

В. Баландина (Соколова)

© В. Баландина (Соколова), 2025

ISBN 978-5-0065-8253-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВОТ МОЯ ДЕРЕВНЯ

С чего начинается Родина?

Георгий сошел с автобуса на указанной ему остановке и направился к мостику через речку. Дорожная сумка через плечо, в руке тяжелый саквояж. Это все его имущество. Он, как черепаха, все свое носил с собой. Из автобуса вышла девушка с увесистой сумкой. Ясное дело – закупила продукты в райцентре. На мостике они поравнялись. Разговор начал парень:

– Это деревня Гончарово? Я правильно иду?

– Да. Вам к кому? Я тут всех знаю. Дорогу укажу.

– Спасибо. У меня есть маяк – флаг на крыше дома.

– Контора совхоза?

– Она самая.

– Что-то чемодан у Вас слишком тяжелый. Не взорвать ли контору хотите?

– Не беспокойтесь. Моя профессия мирная. Я электромонтер, буду вам свет проводить. Слыхали?

– Давно ждем. Столбы уже вкопаны.

– Зовут меня Георгий. Бобров. А Вас?

– Нина. Липина Нина Михайловна.

– Вы, Нина Михайловна, моя первая здесь знакомая. Вы в селе работаете?

– Работаю я телятницей, маме помогаю. Но надо же приобрести какую-то профессию. Не решила, на какие курсы подать документы: счетоводов или пчеловодов.

– Конечно, счетоводов.

– Почему Вы так думаете?

– Подумайте сами. Пчеловодство – дело скорей всего мужское. Или семейное. Вы, я думаю, не замужем?

Девушка кивнула согласная с его предположением.

– Представьте себе: одна, вдали ото всех, от деревни. Посватается к Вам молодой человек, увезет из деревни. Вы что, поедете со своей пасекой? Если придется сменить место жительства, как счетовод вы везде сможете работать бухгалтером, кассиром, продавцом. Только на курсы бухгалтеров.

– Я так же думаю. Но сидеть целыми днями в конторе – скука смертельная.

– Да вокруг Вас весь день будут люди. Скучать будет некогда.

Тут пути их разошлись. Девушка свернула на тропинку к своему дому. Парень в другую сторону. Он еще не знал, что здесь у тихой речки с мостиком бросит он, наконец, якорь. До сих пор не было у него ни семьи, ни жилья.

Остров Детства. Детства моего

Мама при родах отдала ему, Георгию, всю силу, самой выжить сил не хватило. Мачеха. Родила Юрку, через два года – Аркашку. Парни росли вольными, скандальными, склочными. Особенно Аркашка. Пакостить людям – его любимая забава. Однажды до полусмерти избил его мужик, у которого тот чуть не поджог стог сена. Но, что бы ни натворили братья-сорванцы, все грехи сваливались на старшего брата. Мать всегда была на стороне своих сыновей, хотя знала, что набедокурил не Георгий. Отец, лесничий, мало был дома, некому было заступиться за Георгия. Ему же вменялось в обязанность следить за младшими братьями. За ними уследишь! Они не слушались Георгия, дразнили и обзывали его. И все им сходило с рук. Сдерживались лишь в присутствии отца. После гибели отца от пули браконьера жизнь Георгия превратилась в ад. Надо было как-то выживать в тех условиях – до окончания семилетней школы. Тогда можно будет покинуть это змеиное гнездо. Остаться – быть вечным батраком в доме. Мачеха перехитрила. Понимала, что без Георгия с ее охламонами ей с хозяйством не справиться. Без согласия Георгия устроила его коновозчиком на лето, как только он закончит школу. Георгий забрал документы, личные вещи и молча отбыл в город. Поступил в железнодорожный техникум. Студенческое общежитие, служба в армии. Там он приобрел специальность электромонтера. Нанялся на работу к предпринимателю. Тот его надул – парень неопытный, беззащитный, любую работу выполнял за гроши. Хозяин обещал хорошие деньги по окончании проекта. Опять надул. Георгий ушел, не дождавшись златых гор. В районе началась электрификация отдаленных деревень. Георгий получил назначение в Гончарово.

На дальней станции сойду. С высокой ветки в детство загляну

По пути в Гончарово Георгий сошел с электрички, заглянул в свою деревню. Мачехи, к счастью, дома не было. В результате неудачной попытки еще раз выйти замуж мачеха родила еще одного сына – Сережу, мальчика болезненного, слабого и телом и умом, но доброго и доверчивого. В деревне любили его, жалели, называли ласково Сергунькой. Многое изменилось в доме за время отсутствия Георгия. Юрий после службы в армии остался на северном флоте. Аркашка, хулиган и выпивоха, до призыва в армию сел за решетку. По существу, оттуда не выходил.

Сережа был рад брату. Принес с кухни хлеб, налил кружку молока. Беседовали долго. Многое узнали друг о друге. Сережа работал в слесарной мастерской в учениках Егорыча. Егорыч в отпуске. Сережа временно работает на лесопилке. Пока тепло. На холоде ему работать нельзя. Сегодня он дома – лесопилка не работает. Заглох мотор, не могут починить.

Георгий осмотрел двор. Все запущено. Мачеха с хозяйством не справляется. Во дворе все устроено нелепо, непродуманно. Туалет за тридевять земель, через кучи мусора, разбросанных чурок и поленьев, не уложенных в поленницу. Ступеньки крыльца покосились, скрипят. Как по ним ходить зимой с ведрами воды? Ко всему нужно было приложить руки. Не было в доме таких рук. Сергунька не хозяин, он лишь исправно делал что велят.

Георгию захотелось взять что-нибудь на память из родительского дома. Попросил фотоальбом. Фотокарточек немного, в беспорядке, вроссыпь. Взял несколько – никому они здесь не нужны. Сережа уложил их в папку от школьных тетрадей. В сенях на гвоздике висела покрытая слоем пыли отцовская полевая сумка. Георгий мечтал пойти в школу с этой сумкой – шик в то время для мальчишек. Мачеха не дала – для сыновей берегла. В их школьный период с такими сумками в школу уже не ходили. Георгий стряхнул с сумки пыль, положил в нее папку с фото.

Сережа пошел провожать брата. По пути на вокзал он задал, наконец, Георгию вопрос, который давно хотел задать:

– Не пойму я никак: брат ты мне или нет?

– Не брат, Сережа.

– Почему?

– Потому, что у нас разные матери и отцы. Аркашке и Юрию ты брат – у вас троих одна мать. И мне они братья, потому что у нас один отец. Ни по мамам, ни по отцам мы с тобой, Сережа, не родственники.

– Несправедливо это. Я тебя братом чувствую пуще, чем их.

– Ну, так и считай. И я тебя братом буду звать.

Зашли на лесопилку. Георгию удалось устранить неисправность в моторе, и лесопилка заработала. Довольный, хозяин лесопилки заплатил ему за работу. Очень кстати. Финансы Георгия были на исходе. Поспешили на электричку. По пути Георгий купил хлеб, сахар, консервы. Захотелось купить что-нибудь в подарок Сереже.

– Сереж, хочешь, я тебе подарю вон ту авторучку? Писать будешь.

– Не. Лучше домино.

– Зачем тебе домино?

– Мужики по вечерам играют в домино. Меня не берут. А я умею. А как со своим домино выйду на улицу, так и ребята ко мне прибегут.

– Так купил бы сам это домино. В чем проблема?

– Мать денег не дает. Это, говорит, игра для маленьких. Для маленьких? А мужики-то играют.

– Так ты уже сам зарабатываешь.

– Велик мой заработок – на еду едва хватает. Она немногим больше меня зарабатывает. Еще и Аркашке надо посылки отсылать.

– А Юре?

– Нет, Юра ничего не просит.

Жаль Сергуньку. Запрягла его, покорного и беззащитного, мать, захомутала. Хотелось помочь ему. А как?

– Приезжай ко мне, Сережа, как только я на новом месте освоюсь.

– Ты сперва женись. Будет у тебя свой дом, тогда и приеду. А сейчас – куда?

– Ты прав, Сережа. Сейчас, действительно, некуда.

На том и расстались.

Что-то блистает пред нами,

а что-то погасло вдали

Нина рассказала маме о своей поездке, о том, что посоветовал ей электромонтер Георгий. С его доводами мать согласилась. Беседуют они, пьют чай с шоколадными пряниками.

– Кто это? – взглянув в окно, заинтересовалась мать. – Свернул к Даниловне. Опять у нее новый постоялец.

– Мама, это он и есть.

– Пойти что ли? Может надо чем помочь.

Надежда Васильевна, мама Нины, как матушка Тереза, первой приходила на помощь родственникам и знакомым. В избе Даниловны шел диалог хозяйки с квартирантом:

– Что же ты, голубь мой, такой бесхозный? Ни ложки, ни чашки, никакого другого имущества?

– Ложка есть, а имуществом пока не обзавелся.

– Жизнь-то, как погляжу, у тебя цыганская. Натянешь у нас провода, потом в другую деревню тянуть надо. Так и будешь путешествовать со своим инструментом и ложкой? Давно из дома-то?

Узнав, что нет у Георгия никакого дома, женщины взяли на себя заботу о парне. Надежда постелила чистую постель, пригласила отужинать.

Несмотря на то, что род Надежды по женской линии – ее бабушку, мать преследовал рок: все были вдовами с молодых лет, и что ее судьба оказалась такой же, Надя не озлобилась ни на жизнь, ни на людей. Она сама привезла в дом Мишу, инвалида, покалеченного на лесозаготовках. Сблизило их в условиях тяжелой жизни в лесу сходство характеров, готовность придти на помощь кому она нужна. Надя, как пчелка на мед, летела к тому, кому сейчас плохо, чувствовала чужую боль как свою. У Миши была невеста, работала на почте. Он знал график ее работы и, когда он совпадал с его свободным временем, шел за пять километров в деревню, где была почта. Каждый раз звал с собой Надю: «Пойдем, позвоним Машке». И она шла с ним, чтобы разогнать его тоску по невесте, развеять его одиночество. Но Маша не откликнулась, когда при валке деревьев с Михаилом произошло несчастье. В больницу с ним поехала Надя. А кто же, как ни она? А потом – куда ему, инвалиду? Надя привезла его в свой дом. Михаил, не стесняясь, плакал от обиды, о своей беспомощности. В молитвах он благодарил не бога, в которого он прежде верил, который не уберег его от беды, а человека. Надежду. Родилась дочка Ниночка. Он умер, когда дочке было три года.

Пока найдешь место под солнцем,

уже вечер

– Жениться тебе надо, – напутствовала Даниловна квартиранта, – в хороший дом войти. Даже плавучее бревно к берегу причаливает. К берегу не пристанет – на дно уйдет. Поживи, приглядись, может, какую и приметишь. Только со мной непременно посоветуйся. Васка, к примеру, давно жениха ищет. Одного в армию проводила – не дождалась, с другим загуляла. Его тоже проводила. А он возьми и не вернись после службы. В городе остался. Ее к себе не позвал. Вот и осталась она у разбитого корыта. Еську, Евсея, как только он демобилизовался, приглядела. Ждать больше некого. Тугодум Евсей, с ним со скуки помрешь. Не пара ей. Так других-то нету. Евсей еще до призыва в армию к Нинке, соседке моей, приглядывался. Хотя Нинка в то время соплюха еще была, школу не закончила. А пока она на курсы уехала, Васка, говорят, Евсея захомутала. И не упустит, цепкая девка. К тебе непременно присматриваться будет. Ты от нее беги – ненадежная будет жена.

Даниловна была права. Плела свои сети Васка. После кино определила Евсея в провожатые. Евсею невдомек, что это ловушка. «Вот беда, – забеспокоилась Васка, – ворота заперты. Придется идти огородом. Я в дом через сеновал проникну, только ты мне маленько подсоби». (Сеновал со стороны огорода специально оставила открытым). Он «подсобил». Васка с сеновала протянула ему руки, он подтянулся и вмиг оказался рядом. Пропал Евсей. Очень скоро ни для кого не было секретом, что Евсей пленен.

– Что за имя у Васки такое необычное?

– Васса она. А зовут кто Ваской, кто Васькой, кто Аськой.

– А с Ниной я уже знаком. В одном автобусе ехали.

– Так это соседка моя, дочь Надьки. Нинка девка славная, тихая. А Надька шустрая. Все вокруг видит, всем помогает, всех защищает. Уважают ее в деревне. Пригласила ведь она тебя отужинать. Вот и сходи

– Как это я пойду ни с того, ни с сего в незнакомый дом?

– Ты не куражься. У меня для тебя только картошка да молоко козье. А столовая у нас – одно название.

– Да уж. Отправилась повариха с флягами по полям, еле дождался. Да в тех флягах одни одёнки остались.

Нина возвращалась с курсов. Георгий на крыше дома Надежды налаживал антенну.

– Эй, Карлсон, что ты делаешь на нашей крыше?

– Нина!

Георгий вмиг оказался рядом, подхватил ее сумки, и они вместе, молодые, жизнерадостные, явились перед Надеждой. Наде так захотелось в эту минуту их благословить. Но до этого было еще далеко.

В доме Липиных, Надежды Васильевны и Нины, Георгию понравилось. За столом мирно, по-семейному, беседовали. Обстановка добрая, домашняя. Приветливая, несуетливая Надежда Васильевна лишних вопросов не задавала. Умела вести разговор с гостем. Контакт с ней сразу наладился. Именно такой, по его понятиям, должна быть мать, хозяйка дома. Нина все время была в ее тени – в разговоре, в приеме гостя.

И на глазах у всех к вам я сейчас иду через зал

Вихрем закружит белый танец

ох, и услужит белый танец

если подружит белый танец нас

В воскресенье Георгий пошел в клуб. Стоял в сторонке, старался быть незамеченным. Васка одиноко кружилась в вальсе. Прикружила к нему, взяла его за руки, потянула в круг:

– Что стоишь как сирота казанская? Потанцуй со мной.

Но не успела закружить его в вальсе. Очень кстати музыка закончилась. Георгий вышел на крыльцо. Там одиноко, как телеграфный столб (с кем еще мог сравнить его электрик?), стоял и курил парень в солдатской гимнастерке. Парень обрадовался человеку, готовому разделить его одиночество. Предложил папиросу.

– Спасибо. Не курю.

– Молодец. До армии я тоже не курил. Там пристрастился.

Познакомились:

– Евсей.

– Георгий.

Тут появилась она:

– Духотища какая! Ты еще тут со своим табачищем. Уйдем-ка от него, добрый человек. Пусть тут один дымит.

– А Евсея на кого оставим?

– Девок тут куча. Вон и Нинка с подругами подходит. Не заскучает. (Специально напомнила о Нине).

– Я не спешу. Пойду к девчатам. Присмотрюсь, может какая понравится.

– Чего на них смотреть? Эка невидаль! Тем более, как я поняла, ты, как и Евсей, танцор никакой. Пойдем лучше погуляем.

– Погуляй с Евсеем. Я люблю гулять в одиночестве.

Она поняла, что этот ее номер не пройдет. Георгий указал ей на ее место.

Васка досадовала на себя за то, что поспешила с Евсеем. Какого парня упустила!

Может быть, еще не поздно развернуть назад?

Георгий вернулся в клуб. Интересно было увидеть Нину в кругу подруг, в той среде, в которой она выросла. Решился проводить девчат. Когда подруги свернули к своим домам, они остались одни в безлюдном конце улицы, где был дом Нины. После него – только дом Даниловны. Поговорили у калитки. Из клуба каждый раз возвращались вдвоем, теряя по дороге подруг.

Нина уезжала в райцентр. Георгий попросил ее купить для него в селе настольную лампу, лезвия для бритвы, общую тетрадь. В назначенное время встретил ее на автобусной остановке. Помог донести до дома ее сумку. И опять у Надежды Васильевны возникло желание видеть их постоянно вместе. И опять была дружеская беседа за столом. Георгий чувствовал, как дом Надежды Васильевны притягивает его ее материнским теплым отношением. Отношения с Ниной складывались неспешно, не как у Васки с Евсеем. До самой зимы. До периода свадеб. А пока Георгий продолжал квартировать у Даниловны.

Где сосна взросла, там она и красна

Часто после работы Георгий отдыхал на лавочке у ворот дома Даниловны, где она постоянно сидела с папиросой.

Однажды поинтересовалась:

– Ты, Егорий, почто не куришь? Нынче все мужики сплошь курящие. А из баб – я одна.

– Начинал курить. В армии. Все курили, а я что – рыжий? Но доктор мне сказал: «Хочешь долго жить – прекращай курить. У тебя легкие слабые». Действительно, я еще не жил, а уже пора о старческих болезнях думать. У ребят с собой фотокарточки подруг, были среди нас и женатые к тому времени. Они пожили, что-то познали в этой жизни, а у меня о прошлом – ничего. Пусто. И я решил: надо жить, нечего здоровьем разбрасываться. Бросил без сожаления.

– Молодец, Егорий. Я так не смогла.

– А кто научил тебя этому?

– Это в молодости, на лесозаготовках. Комарья в лесу – тьма. Житья от них не было. Мужики спасались куревом. Ну и девки пристрастились. А потом в привычку вошло. Дома не курила, мамка бы из дома прогнала: слыханное ли дело – девка курит. А я уж без курева жить не могла. В своей лавке папиросы не покупала – узнают про это люди. Покупала в селе, курила по закоулкам. Мать все равно догадалась. Разве от матери чего утаишь. Нашла она мою заначку, выбросила, наказала забыть про то, иначе кто меня, куряку, замуж возьмет? А как она умерла, взялась я за старое. Но не в избе, чтобы там табачного духу не было. Одна кумушка как-то сказала: «Что это у тебя в избе табаком воняет? Видно, мужиков водишь?». И стала я дымить тут, на лавочке. А мужик нашелся. В клубе окна стеклил. На постой ко мне определили. Он и мне окна застеклил, и соседям. Печь новую сложил. А не чердаке такое устройство в трубе смастерил, где сало можно коптить. Он родом с Украины. Там это умеют делать. А пришел к нам с севера. Такой вот бродяга. Пожил, пожил, да решил на родину вернуться. Меня с собой звал. Я отказалась. Никуда, говорю, из своей избы не поеду. Здесь родилась, здесь и помру. Это он научил меня сало коптить. Угостила бы я тебя салом, да оно уже застарело, прогоркло. Я с ним суп варю. Очищу от соли и перца, картошечки, укропчика покрошу – на все лето похлебки хватает. Свиней у нас не держат. Их хлебным надо кормить. Я приношу ведерко пищевых отходов из детского сада. Ребята кашу не больно любят. Остатки каши, супа, куски хлеба мне в ведерко сбрасывают. Я за это плачу. Недорого. На днях принесла полное ведерко груш. Попробовала – твердые, зуб не берет. А свинья слопала. А осенью мне соседки приносят овощную мелочь, кочерыжки. Держу я ее потому, что имею от нее доход. На рынке я свининой не торгую. У меня из дома копченое сало разбирают. Особенно мужики, на закуску.

– Женщины на тебя за это не обижаются?

– Я ведь не самогоном торгую. Они и сами за салом приходят. Порой еще и шутят: «Ты, Даниловна, сало то табачным дымом коптишь?». Сейчас не продаю, не тот товар. Да вот у меня какая беда стряслась. Свинья так вымахала, сильная такая, того и гляди с ног сшибет. Давеча до корыта не допустила. Так мордой ведро толкнула, с полведра мимо пролилось. Вот и сидит теперь на голодном пайке. Не знаю, что мне с этим делать.

– Пойдем, посмотрим. Что-нибудь придумаем.

Дверь в хлев к свинье была половинная, только нижняя часть. Верх был открыт. Для проветривания.

Даниловна загнала свинью в дальний угол и держала ее там, время от времени похлестывая хворостиной. Георгий у самой двери отгородил уголок – невысокую оградку, поставил туда большое старое ведро, прибил его к стене. Поставил в него через полудверь, не заходя в хлев, ведро с водой. Свинья направилась к ведру, сунула в него рыло, почмокала и отошла в сторону.

– Вот и лопай теперь водичку. Опрокинь, попробуй. Не нравится? Так тебе и надо – ликовала победоносно Даниловна.

Я хочу, чтоб жили лебеди…

Работа в слесарной мастерской Сереже нравилась. Приятно было работать с деревом, чувствовать его тепло, дышать запахом леса. Сережу ценили за трудолюбие, за добросовестное отношение к делу, за умение ладить с людьми. Подружился с девушкой. Зое, как и ему, тяжело жилось у тетки. Та упрекала Зою за посредственные школьные оценки, позже – за маленькую зарплату посудомойки в столовой. Две души, обделенные домашним теплом и вниманием, нашли друг друга. Их дружбу приветствовала соседка баба Фрося. У ворот ее избы, на лавочке, подолгу сидели они вечерами. Палисадник бабы Фроси скрывал их от избы Сережи, от глаз мамаши. Просто сидели и молчали. Вдвоем им было хорошо. Домой ни тому, ни другому идти не хотелось. Баба Фрося им не мешала.

Вышел из заключения Аркашка. Сразу же пустился в разгульную жизнь с прежними приятелями. Потребовал у матери продать дом. Мать сопротивлялась:

– Где мы с Сережкой жить будем?

– Дом отца. Сережке ничего от дома не положено. Наследники только мы с Юркой. Юрка с севера не вернется, тебе в совхозном доме комнату дадут.

Мать продолжала стоять на своем. Наконец, непутевый сын признался:

– Мать, я задолжал большие деньги. Не отдам, меня достанут. Торопят, угрожают.

– Да когда ты успел накопить такие долги? – недоумевала мать, но не уступала. Аркашка стал угрожать: «Повешусь!», «Дом спалю!». С горящей головешкой ворвался в комнату матери, когда та уже была в постели. Не заметил, что дверь задернута портьерой. Ткнул в нее горящей головешкой. Портьера вспыхнула. Огонь охватил оконные занавески, побежал по обоям. В комнату вбежал Сережа, сдернул с окна горящую штору, схватил в охапку мать, подтащил ее к окну. Там ее подхватили подбежавшие соседи. Сережа успел лечь грудью на подоконник, дальше двигаться не мог. С трудом извлекли его из пылающего дома. Когда приехали врачи, на поляне лежали двое. Женщину отвезли в больницу, мальчика – в морг.

На сороковой день приехали Юрий и Георгий. Соседи накрыли стол во дворе дома. Все судили мать, но за поминальным столом решили ее не попрекать. Она еще не отошла от шока. Да и не к месту тут разборки. Но разговоры сами собой сводились к ее осуждению:

– Не сберегла ты Сергуньку.

– Аркашке потакала, вот и получила.

– Живи теперь на головешках.

Юрий и Георгий ушли от стола к соседке. Бабушка Фрося сидела на лавочке, на которой сиживали Сережа с Зоей, и плакала. Никак не могла заглушить боль, сердце сжималось от боли за Сергуньку:

– Сидели тут постоянно. Молчали. Порой ворковали, словно два голубка.

А, главное, она доверила братьям тайну, которую знала только она: Зойка осталась беременной. И за Зойку болела душа старушки:

– Теперь- то уж тетка непременно прогонит Зойку из дома. И решила я приютить ее у себя. Отпишу на ее дом, пусть живут тут с Сергунькой (даже не заметила, что назвала еще не родившегося ребенка Сергунькой). Будем вместе его растить. И за мной доглядит, ежели занемогу.

Баба Фрося снова всплакнула.

Юрий устроил брату разгон:

– Ты что, дурак, натворил? Сережку за что погубил? Мать чуть не погибла. На выпивку не хватает? Может быть, на наркотики?

– Проиграл я, братуха, большую сумму. Убьют же.

– Мать и брата ты проиграл. Отыгрывайся, игрок. Дом отремонтируем. Только места в нем тебе не будет.

– Мать все равно пустит. Не откажет.

– Чем мать тиранить, поедем со мной. Полгода в море – там не забалуешь. Может, это исправит тебя. Достаточно нам от тебя неприятностей.

– Прежде отсидеть срок надо.

Георгий с Юрием осмотрели дом, прикинули, что нужно подремонтировать, что обновить. Юрий нанял плотников. Георгий наказал не пользоваться электричеством – проводка пришла в негодность. Пользоваться фонариком, если не хотят еще одного пожара. Жили же прежде без электричества. А как отремонтируют дом, он займется этим сам. На том и разъехались: Юрий на север, Георгий в Гончарово, Аркашка – за решетку.

Юрий наказал матери подготовить комнату для Зои, для будущего внука (Зоин секрет перестал быть тайной). А, если она не сумеет стать им свекровью и бабушкой, помогут другие. Только не стыдно ли за это будет перед людьми? Обещал вернуться в свой дом совсем, как только сын поступит в военное училище. С женой в разводе. Хватит плавать по чужим морям, свой берег зовет. Юрий дал бабе Фросе конверт с деньгами: «Это Вам с Зойкой на молоко».

Эх, рано он завел семью!

Печальная история…

Васка считала себя обиженной тем, что не достался ей такой мужик, какого бы она хотела иметь. Завидовала Нине. Старалась не ходить под окнами их дома, бросала беглый взгляд на их окна и убыстряла шаг. Любопытство, однако, заставляло взглянуть на освещенные ярким светом окна (свой электрик!). Шторки-задергушки закрывали от взгляда прохожих комнату. Просматривался лишь потолок. А на потолке – оранжевый абажур, как солнышко под потолком. Конечно же, Георгий из командировки привез. Евсей никогда бы не догадался такой купить. Прежде посмеивалась над Евсеем, над его неудачным ухаживанием за Ниной. Ехидничала, когда у Георгия и Нины родился сын: «Уж не твой ли сынок у Нинки?». Евсей отмалчивался. Чем больше будешь оправдываться, тем сильнее ее раскочегаришь. У самих их детей так и не родилось.

Сдержанную и неласковую Нину словно подменили, когда она родила сына. Словно для него берегла она, не растрачивала на других свою любовь. Даже второй ребенок, дочка Лизанька, не вытеснила с пьедестала любимого Костика. Георгия беспокоило, не вырастет ли Костик маменькиным сыночком. Но сын не принимал материнские ласки, не отзывался ни на какие нежности. Сторонился и избегал ласкового к нему отношения. Ему это было не нужно. Поступив в летное училище после окончания школы, покинул родительский дом навсегда. Любимицей отца была дочка Лизанька. Не получив той ласки от матери, какая пришлась на брата Костика, она стала радостью, светлым солнышком для Георгия. Особенно после того, как не стало ласковой бабушки и доброй матушки – тещи Надежды Васильевны.