Увидеть свет

Увидеть свет

Евгений Серафимович Буланов

© Евгений Серафимович Буланов, 2025

ISBN 978-5-0065-8248-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Увидеть свет

Глава 1. Идеальная маска

Зал сиял, как ледяная пещера. Хрустальные люстры дрожали под потолком, рассыпая блики по стенам, обтянутым шёлком цвета воронова крыла. Юлия стояла у мраморной колонны, держа бокал шампанского так, будто это был хирургический инструмент. Каждый её ноготь – безупречный перламутровый овал, каждый локон – рассчитанная небрежность. Платье, сшитое на заказ в Милане, облегало фигуру, словно второе тело: плотно, холодно, без права на складку.

«Как вам удаётся всегда выглядеть… нетронутой?» – бросил когда-то коллега. Она тогда не поняла – комплимент это или диагноз.

Гул голосов плыл мимо, как подводное течение. Мужчины в смокингах ловили её взгляд, женщины щупали вздохами – не слишком ли открыты плечи, не ярче ли блёстки на её платье. Юлия улыбалась уголкоми губ, ровно на три секунды. Так учила мать: «Улыбка дольше – уже вульгарность».

– Юлия Сергеевна, ваш тост в прошлом году цитировали в Forbes! – к ней прилип блондин с запахом коньяка.

– Ошибаетесь. Это была речь на вручении премии «Золотой Меркурий». – Она поправила жемчужную сережку, чувствуя, как холод металла касается шеи. Точно такие же жемчужины носила бабушка, когда провожала деда в ГУЛАГ. «Украшения – последняя крепость», – говорила она, стирая сгорбленными пальцами следы слёз с ожерелья.

В туалетной комнате, отделанной золотой мозаикой, Юлия нажала на кран. Вода хлынула, смывая с пальцев призрачные прикосновения чужих рук. Зеркало показывало лицо, знакомое до тошноты: высокие скулы, как у флорентийской мадонны, губы, подведённые кистью художника-минималиста. Ни морщинки. Ни дрожи. Ни жизни.

«Ты – статуя, которую все хотят видеть, но никто не смеет коснуться», – прошептало отражение. Голос матери? Собственный? Она провела ладонью по стеклу, оставляя мутный след. В детстве, когда падала с велосипеда, мать заставляла её повторять: «Боль – это пыль. Стряхни». Теперь пылью стали желания. Страхи. Мечты о чьих-то руках, не знающих, где заканчивается спина и начинается рёбра.

За дверью взорвался смех. Юлия резко выпрямилась. В кармане вибрировал телефон – напоминание: через 17 минут доклад о слиянии компаний. Она достала помаду, но рука дрогнула. Алый штрих пополз вбок, как трещина по фарфору. Сердце ударило в виски. «Ошибка. Несовершенство. Провал».

– Вам помочь? – в дверях стояла девушка в платье с оборванным шлейфом. Глаза – два осколка весны.

– Нет. – Юлия вытерла губы салфеткой, превратив рот в бледную щель. – У вас… – она кивнула на шлейф, – оторвана бирка.

Девушка покраснела, как пион в рассвете. Юлия отвернулась. Когда-то и она носила платья из секонд-хенда, пряча ценники. Теперь её ценник висел в годовом отчёте: $2.5 млн – доход за квартал.

Возвращаясь в зал, она наткнулась на витрину. За стеклом лежала книга в кожаном переплёте – «Миф о Сизифе». Страницы были разрезаны ножом для бумаги, как в старых библиотеках. «Бунт рождается из осознания абсурда…» – мелькнула строчка. Юлия потянулась к корешку, но вдруг услышала за спиной:

– Думаете, Камю объяснит, почему шампанское здесь отдаёт одиночеством?

Она обернулась. Никого. Только тень мужчины в дверном проёме – широкие плечи, руки в карманах, силуэт, напоминающий вопросительный знак.

Телефон снова завибрировал. 21:43. Пора. Юлия пошла к сцене, на ходу проверяя презентацию. В кармане звякнуло стекло – осколок зеркала, случайно отколовшийся, когда она стирала помаду. Спрятала, как улику.

«Статуя не дрожит», – повторила про себя трижды. Но где-то глубоко, под слоями шёлка и цифр, что-то звенело. Как тот осколок. Остро. Неуместно. Живо.

Глава 2. Спираль контроля

Офис Юлии напоминал операционную. Стеклянные стены, стерильный белый свет, тиканье напольных часов, отмеряющих время с точностью метронома. На столе – три монитора, выстроенные в линию, как солдаты. Карандаши в стакане, остриями вверх. Даже воздух здесь казался застывшим, будто боялся нарушить геометрию пространства.

– Юлия Сергеевна, договор из Дубая. – Секретарша Лиза просунула голову в дверь, держа папку двумя пальцами, словно пробирку с кислотой. – Они настаивают на встрече в пятницу…

– Перенесите мой рейс в Токио на среду. – Юлия не оторвала взгляд от экрана, где цифры сливались в гипнотический узор. – И уберите этот парфюм. Вы пахнете как витрина Duty Free.

Девушка покраснела до корней волос, но Юлия уже не слышала её шагов. В её ушах пульсировал голос тренера по переговорам: «Люди покупают не идеи. Они покупают уверенность». Она сжала ручку до хруста в суставах. В детстве, когда она разбила мамину вазу эпохи модерна, та сказала: «Ошибка – это как запах. Его не скрыть духами».

Переговоры начались на час раньше. Экран телевизора разорвался голосами из Цюриха.

– Ваши прогнозы напоминают гадание на кофейной гуще, – бросил брюнет в очках с синими линзами.

Юлия провела языком по нёбу, чувствуя привкус железа. «Страх – это просто адреналин. Химия. Наука».

– Если кофейная гуща, – её голос скользнул по тишине, – то по ней читают будущее. Ваше – в моём отчёте на странице 42.

Она щёлкнула мышью. Графики поползли по экрану, как змеи под гипнозом. Когда последний слайд погас, в тишине зазвенел звонок – кто-то уронил вилку в тарелку с круассаном. Брюнет медленно снял очки: «Вы играете в шахматы, фрау Юлия?»

– Только с искусственным интеллектом. Люди делают ходы из жалости.

Её пальцы нашли в кармане осколок зеркала из вчерашнего вечера. Острая грань впилась в подушечку, рождая ясность боли.

В семь вечера, когда уборщица начала глухо стучать шваброй о мраморный пол, Юлия обнаружила ошибку. В контракте с сингапурской компанией – опечатка: «ежегодная» вместо «ежемесячная» прибыль. Сердце упало в желудок, как камень в колодец.

– Кто вёл верстку? – её крик эхом ударился о стеклянные перегородки.

Стажёр Артём, мальчик с веснушками и дипломом Оксфорда, замер у лифта.

– Это… технический…

– Технический провал стоит дороже, чем ваша жизнь. – Она швырнула папку на стол, и скрепки рассыпались, как серебряные слёзы. – Переделать. К утру.

Его глаза метнулись к выходу, но тело осталось приковано к месту. Так когда-то замирала она сама, когда мать находила пятно на школьной форме.

В лифте Юлия трижды нажала кнопку «Закрыть», будто отгоняя призраков. На парковке её «Тесла» ждала, сверкая фарами, как преданный пёс. Руль пах кожей. Новенькой, без истории.

«Вы играете в шахматы?» – эхом отозвался голос брюнета. Она резко тронула с места. Машина взвыла, сливаясь с рёвом города, где неоновые вывески мерцали, как звёзды для бедных.

Дома её ждала тишина. Холодильник гудел на кухне, заполненный коробками с ресторанной едой. «Для одной персоны», – как писали на крышках. Юлия сняла туфли, оставив их у порога строго параллельно. Потом замерла: на мраморном полу – чужой отпечаток. Круглый, влажный, размером с монету. Капля дождя? Слеза? Она упала на колени, тряпкой вытирая пятно, пока локоть не заныл от напряжения.

«Сумасшедшая», – прошептали бы стены, будто у них есть голос.

Телефон зазвонил в 23:47. Мать никогда не смотрела на часы.

– Ты всё ещё одна? – начали они без приветствий, как всегда.

Юлия сжала подушку, вдыхая запах стирального порошка «Альпийская свежесть».

– У меня был…

– Не оправдывайся. В твоём возрасте я уже носила тебя под сердцем.

За окном пролетела скорая, сирена выла, как раненый зверь. Юлия представила, как звук пронзает городские стены, добирается до чьей-то разбитой жизни.

– Мама, я…

– Не «мама». «Мать». Ты не ребёнок, чтобы сюсюкать.

На полке над кроватью пылилась фарфоровая балерина – подарок отца на десятилетие. Он ушёл через месяц после того, как мать нашла в его куртке чужую перчатку. «Любовь – это не талант, а дисциплина», – сказала тогда мать, выкидывая его фото в мусоропровод.

Юлия встала, босая, подошла к окну. Где-то там, за стеклом, жил человек, который сейчас целовал чью-то шею, спорил о политике, гладил кота. Она прижала ладонь к холодному стеклу.

– Я купила абонемент в клинику ЭКО, – сказала мать. – Ты можешь родить без мужа. Гены достойные.

В горле встал ком. Юлия представила ребёнка с её глазами-ледянками и улыбкой-маской.

– Я перезвоню.

– Не вздумай бросать труб…

Она нажала «отбой», потом выключила телефон, положила его в морозилку рядом с замороженными ягодами. Смешно. Но вдруг это остановит время?

В ванной Юлия включила воду на максимум. Пар затянул зеркало, превратив её отражение в призрака. Она провела по стеклу пальцем, рисуя спираль – бесконечную, как ДНК.

«Контроль – это когда ты решаешь, в какой момент разбиться», – подумала она, вдруг вспомнив, как в четырнадцать лет разобрала будильник, чтобы понять, почему он тикает. Пружина выстрелила тогда, оставив шрам на ладони.

В спальне замигал экран ноутбука – Артём прислал исправленный контракт. Юлия открыла файл, поправляя запятую в третьем абзаце. Её тень на стене дрожала, огромная и беззащитная, как пленник в клетке из света.

Глава 3. Одиночество в золотой клетке

Яхта «Афродита» покачивалась на волнах, словно гигантская люстра, подвешенная между чёрным небом и ещё более чёрной водой. Палуба сверкала от брызг шампанского и бликов софитов, а гости смеялись слишком громко, как будто пытались перекричать шепот океана. Юлия стояла у борта, чувствуя, как солёный ветер ворует прядь волос из её безупречной укладки. Платье – серебристое, узкое, словно чешуя русалки – сковывало движения, но она давно научилась дышать мелкими глотками, как учат в йоге для деловых людей.

«Именины дочери сенатора. Стоимость присутствия – три часа фальшивых улыбок», – напомнила себе Юлия, отхлебнув шампанское. Пузырьки щекотали горло, как детский смех, которого у неё никогда не было. В восемнадцать мать подарила ей чековую книжку вместо плюшевого мишки: «Любовь покупают, но не дарят».

– Юля! Ты же не против компании? – К ней подвалил мужчина в расстёгнутой рубашке. Его загар отдавал апельсиновым оттенком солярия, а взгляд скользил по её декольте, как по ценнику.

– Против. – Она повернулась к воде, где отражение луны дробилось на тысячи осколков. «Как тот кусочек зеркала в моём кармане», – подумала она, сжимая в ладони острый уголок.

– Холодная штучка… – пробормотал он, но голос утонул в саундтреке из смеха и джаза.

Юлия двинулась к корме, где волны вылизывали позолоту борта. Здесь пахло рыбой и свободами, которых не купишь в бутиках. Она вспомнила, как в детстве, украдкой от матери, ела мороженое на пирсе. Липкие пальцы, смешанный вкус ванили и страха быть пойманной. Теперь страх стал другим – боязнью уронить маску хоть на секунду.

– Вам не кажется, что все здесь похожи на аквариумных рыб? – Женский голос прозвучал сзади.

Обернувшись, Юлия увидела ту самую девушку с оборванным шлейфом из прошлой вечеринки. На ней было платье цвета морской волны, а в руках – два бокала.

– Зоя, – представилась она, протягивая один бокал. – Я та самая «недоразумение в секонд-хенде».

Юлия взяла бокал, заметив синие прожилки на запястье девушки – тонкие, как трещинки на старом фарфоре.

– Зачем вы здесь? – спросила Юлия резче, чем планировала.

– Чтобы напомнить вам, что шампанское на вкус горше, когда пьёшь его в одиночку.

Где-то внизу, в трюме, заиграл саксофон. Зоя начала рассказывать о своей мастерской, где делает витражи из битого стекла. «Каждый осколок – это история, которую кто-то не захотел услышать», – говорила она, а Юлия неожиданно представила, как та собирает осколки её зеркала, склеивая их в новый узор.

– Юлия Сергеевна! – К ним подскочил пьяный банкир с пятном вина на бабочке. – Танго! Девушка с вашими данными…

– Она не танцует с клоунами, – внезапно вступила Зоя, взяв банкира под руку. – Но я обожаю цирк.

Когда они закружились в танце, Юлия заметила, как Зоя незаметно вытащила из его кармана телефон. Ловко, как карманник в метро. «Почему?» – хотела спросить она, но девушка уже исчезла в толпе, оставив на её ладони стеклянный брелок в форме волны.

Шум вечеринки внезапно стал невыносим. Юлия спустилась в пустой кубрик, где пахло лаком и одиночеством. На столе валялась потрёпанная книга Верлена – кто-то вырвал страницы, оставив лишь строчку: «Играй же, ветер, в мои разочарования».

Она достала осколок зеркала, приложила к треснувшей строке. Отражение распалось на части: глаз, уголок губ, родинку на шее. «Кто я без целого?» – пронеслось в голове. Мать ответила бы: «Победительницей».

Сверху донесся визг тормозов – кто-то прыгнул за борт. Толпа загоготала. «Пьяный розыгрыш», – решила Юлия, но сердце бешено застучало. Выбежав на палубу, она увидела Зою, мокрую и смеющуюся, вылезающую по трапу. В руке она сжимала чей-то кошелёк.

– Зачем? – прошептала Юлия, когда та проходила мимо.

– Чтобы напомнить им, что даже золотые клетки открываются.

На обратном пути на катере Юлия разжала ладонь. Брелок-волна оставил красный след. Она вдруг поняла, что сегодня впервые за десять лет не проверила рабочую почту. Страх ударил под рёбра, но тут же сменился странным облегчением.

Дома, снимая платье, она услышала звон. Из кармана выпал чужой телефон – тот самый, с пятном вина. На экране горело сообщение: «Сделка провалена. Она знает».

«Любовь – это слабость. Я не могу себе её позволить», – повторила она про себя, глядя, как луна отражается в витрине холодильника. Но впервые за долгие годы ей захотелось разбить это отражение – просто чтобы посмотреть, что скрывается за осколками.

Глава 4. Случай в книжном магазине

Книжный магазин «Лист» прятался в переулке, куда не долетало эхо города. Вывеска, потёртая временем, скрипела на ветру, словно страница старого дневника. Юлия толкнула дверь, и колокольчик звякнул, будто будильник в музее. Внутри пахло бумагой, застоявшимся временем и кофе, который здесь, кажется, варили с момента открытия в 1962 году. Полки гнулись под тяжестью фолиантов, а между ними, как в лабиринте Минотавра, блуждали тени читателей.

Она шла к разделу философии, избегая взглядов. Её каблуки стучали по полу, нарушая тишину, но через пару шагов звук смягчился – кто-то рассыпал на паркете лепестки засушенных роз. «Романтики», – усмехнулась Юлия про себя, но наклонилась подобрать алый лепесток. Он рассыпался в пальцах, оставив след, словно кровь.

– «Миф о Сизифе». Прямолинейный выбор, – раздался голос слева.

Мужчина стоял в полуметре, листая потрёпанный экземпляр «Братьев Карамазовых». На нём – поношенный твидовый пиджак с заплаткой на локте, волосы цвета тёмного янтаря, спадающие на лоб. Но больше всего Юлию поразили его руки: пальцы в чернильных пятнах, с мозолями от карандашей, будто он разрисовывал жизнь, а не читал о ней.

– Камю объясняет абсурд, а не оправдывает его, – ответила она, стараясь поймать взгляд продавца за кассой.

– И всё же… – он перевернул страницу, не глядя на неё, – зачем подтверждать то, что и так очевидно? Вы же не в лаборатории.

Его голос звучал, как виолончель в пустой комнате – низко, с лёгкой хрипотцой. Юлия сжала книгу, ощущая, как корешок впивается в ладонь. «Уходи», – приказала себе, но ноги не слушались.

– Одиночество – это не норма. Это данность, – сказала она громче, чем нужно.

– Данность? – Мужчина наконец поднял глаза. Зелёные, с золотистыми крапинками, как мох на замшелом камне. – Тогда зачем искать в нём утешение?

Он шагнул ближе, и Юлия уловила запах – древесины, масляной краски и чего-то острого, вроде полыни. Не парфюм. Жизнь.

– Вы философ? – спросила она, пытаясь сохранить ледяной тон.

– Реставратор. Воскрешаю то, что другие считают мусором. – Он показал чернильное пятно на рукаве. – Вот, сегодня утром спасал акварель XIX века от любителей «абсурда». Владелец хотел закрасить её ради интерьера в стиле минимализм.

– И что вы сделали?

– Украл картину. – Его губы дрогнули в улыбке. – Иногда спасение требует вандализма.

Юлия невольно рассмеялась. Звук вышел странным, ржавым, будто дверь, которую не открывали годами. Мужчина улыбнулся шире:

– Вот и трещина в статуе.

Она резко отвернулась, но он уже протягивал ей свою книгу – «Братья Карамазовы» с пометками на полях.

– Возьмите. Здесь больше вопросов, чем у Камю.

– Я не читаю чужие…

– Владимир. – Он вложил фолиант ей в руки. – И это не чужие мысли. Это диалог с теми, кто давно умер. Иногда они умнее живых.

Внезапно с верхней полки рухнула стопка книг. Жёлтый томик Чехова задел плечо Юлии, оставив след пыли на бежевом пальто. Владимир поймал его на лету.

– Даже классики протестуют против холодности, – пошутил он, стирая пыль с обложки. Его пальцы на мгновение коснулись её рукава.

Юлия отступила к кассе, чувствуя, как сердце колотится в такт старым часам на стене. «Он опасен. Он видит слишком много», – пронеслось в голове, но она всё же открыла «Карамазовых». На титульном листе – детский рисунок: дерево с корнями, уходящими в подпись «Владимир, 7 лет».

– Вам знакомо чувство, когда слово из книги меняет всё? – спросил он, появляясь сзади с чашкой дымящегося кофе. – Как в детстве, когда учишься плавать и вдруг понимаешь, что вода держит.

– Я не плаваю. Контролирую берег, – выдохнула она, платя за книги картой.

– Тогда вам пора тонуть.

Колокольчик звякнул на прощание. На улице Владимир уже растворялся в толпе, но обернулся, крикнув:

– Страница 402! Там ответ на ваш вопрос про одиночество!

Дома Юлия развернула книгу. На странице 402 – засохший клевер. Четыре листка. Рядом карандашная пометка: «Счастье не ищут. Его собирают по крупицам, как мозаику из разбитых зеркал».

Она потянулась к осколку в кармане, который носила с той злополучной вечеринки. Край впился в кожу, но боль была приятной, напоминающей, что она всё ещё жива. В тишине квартиры, где даже холодильник гудел в ритме метронома, Юлия впервые задумалась: а что, если её берег – всего лишь край бассейна, а океан ждёт за его пределами?

Глава 5. Первая трещина

Дождь стучал в окно, словно пытался передать азбукой Морзе то, что Юлия не решалась проговорить вслух. Она сидела за стеклянным столом, на котором лежали две книги: «Миф о Сизифе» и потрёпанные «Братья Карамазовы» с засохшим клевером на странице 402. Рядом – чашка кофе, остывшего до температуры комнаты. Её пальцы нервно перебирали уголки страниц, как будто пытались найти секретный шов в ткани реальности.

«Счастье – побочный эффект честности», – перечитывала она пометку Владимира. Чернила вонзились в бумагу с такой силой, что буквы напоминали шрамы. Юлия закрыла глаза, вспоминая его руки: мозоли, чернильные пятна, следы краски под ногтями. Руки, которые не боялись испачкаться. Руки, которые, казалось, могли собрать рассыпавшиеся осколки зеркал в новый узор.

Рациональный анализ (21:00):

1. Мотивация субъекта (Владимир): попытка произвести впечатление через провокацию.

2. Цель передачи книги: манипуляция с последующим вовлечением в коммуникацию.

3. Риски: эмоциональная нестабильность, потеря фокуса.

Она вывела эти пункты на листе бумаги, подчёркивая каждое слово, пока стержень ручки не проткнул лист. Но строчки казались плоскими, как презентация в PowerPoint. Никаких графиков, которые могли бы объяснить, почему его фраза «Страница 402» звучала в её голове громче, чем голос матери на совете директоров.

Сон №1:

Она стоит в пустой библиотеке. Полки изгибаются в спираль, уходя в небо. Владимир сидит на лестнице с кистью в руке, закрашивая буквы в книгах. «Что ты делаешь?» – кричит она. «Освобождаю слова от смыслов», – отвечает он. Проснулась в 02:17 с ощущением, что забыла как дышать.

Сон №2:

Они вдвоем на берегу реки. Он бросает в воду осколки зеркала. «Смотри, как они превращаются в рыб», – говорит он. Она видит, как серебряные чешуйки всплывают на поверхность, но, дотронувшись, режет палец. Кровь смешивается с водой, окрашивая её в розовый. Проснулась в 03:49, прижимая ладонь к груди.

Юлия встала, прошлась по квартире, поправляя уже идеально ровные подушки. Холодильник гудел, нарушая тишину. На полке с джемом и трюфельным маслом лежал чужой телефон, украденный Зоей на яхте. Экран мигал: 5 пропущенных звонков от «Неизвестного». Она взяла аппарат, ощущая его вес. «Сделка провалена. Она знает» – это сообщение могло уничтожить чью-то карьеру. Или жизнь.

Но вместо того, чтобы выбросить телефон, она спрятала его в ящик с вилками. Потом, будто оправдываясь перед собой, достала дневник – чёрную кожаную тетрадь, подаренную на тридцатилетие с гравировкой «Сила в порядке».

Запись от 3:53:

«Почему его слова жгут?

Контроль = безопасность. Безопасность = существование.

Но существование ≠ жизнь.

Вопрос: если снять перчатку, останется ли под ней кожа или пустота?»

Она писала быстро, будто боялась, что мысли сбегут. За окном дождь усилился, превратившись в стену из воды. Юлия подошла к стеклу, положила лоб на холодную поверхность. Город мерцал внизу, как гигантская микросхема. Где-то там Владимир реставрировал старую картину или, может, пил кофе в «Листе», оставляя пометки на полях для других потерянных душ.

Внезапно её взгляд упал на книжную полку. Среди деловых бестселлеров и биографий CEO притаился детский альбом с наклейками. Юлия достала его, смахнув пыль. На первой странице – фото девочки в жёлтом платье, сидящей на качелях. Улыбка кривая, бант съехал набок. Она не помнила, когда последний раз улыбалась так, будто счастье вырывалось наружу, а не выдавливалось по графику.

Телефон в ящике завибрировал, заставив её вздрогнуть. На экране всплыло новое сообщение: «Они идут за тобой». Юлия уронила альбом. Наклейки с единорогами и радугами рассыпались по полу, яркие пятна на мраморе.

Рациональный анализ провален.

Вывод: Недостаточно данных.

Она собрала наклейки, но одну – с изображением волны – прикрепила на зеркало в прихожей. Рядом с трещиной, оставшейся от того вечера.

Перед рассветом Юлия включила ноутбук. В поисковой строке замерцал курсор. Она набрала: «Владимир реставратор». Через 0,23 секунды выдало статью трёхлетней давности: «Художник восстановил фрески в заброшенной церкви, отказавшись от гонорара». На фото он стоял на лесах, с кистью в руке, в рабочей робе, испачканной краской. Подпись: «Искусство должно принадлежать не владельцам, а дождям и времени».

Она закрыла вкладку, но скачала фото, спрятав его в папку «Отчёты Q3». Потом открыла окно с билетами. Париж, Токио, Дубай… Курсор завис над кнопкой «Купить» для рейса в город, где та самая церковь с фресками находилась в 20 км от аэропорта.

Запись от 5:11:

«Страх – это не отсутствие смелости. Это понимание, сколько стен придётся разрушить, чтобы сделать шаг.

Но что, если эти стены давно стали клеткой, а не крепостью?»

Рассвет заглянул в окно, окрасив полосы света в персиковый. Юлия взяла осколок зеркала, провела им по запястью – не нажимая, просто ощущая холод. След остался бледный, как шрам от давно забытой прививки. Впервые за годы она не составила план на день. Вместо этого надела свитер с растянутыми рукавами, оставшийся с университета, и села на пол, разглядывая наклейку с волной.

Телефон в кухне зазвонил. Мать. Юлия выключила звук. Наступившая тишина звенела громче любого будильника.

Глава 6. Игра в шахматы

Осенний парк дышал сыростью и дымкой. Листья, словно позолоченные монеты, падали на шахматные столики, расставленные у пруда. Юлия шла по аллее, сжимая в кармане осколок зеркала. Его острый край впивался в кожу, напоминая: «Ты здесь не для прогулок. Ты проверяешь гипотезу». Гипотезу о том, что случайная встреча с Владимиром в этом парке – не случайность. Она заметила его накануне в инстаграме (instagram принадлежит компании Meta запрещена в Российской Федерации) Зои – он комментировал фото витражей: «Стекло красиво только тогда, когда пропускает свет, а не блокирует его».

Владимир сидел за столиком, перед ним – шахматная доска с фигурами из слоновой кости. На нём был свитер с вытянутыми петлями, будто связанный кем-то, кто не боится несовершенства. Рядом, на скамейке, валялась раскрытая книга с закладкой-пером.