Невысказанный голос. Руководство по трансформации тревоги, страха, боли и стыда

Добрый самаритянин быстро задает вопросы: «Как вас зовут? Где вы находитесь? Куда вы направлялись? Какое сегодня число?» Но я не могу пошевелить губами, не могу произнести ни слова. У меня нет сил отвечать. Его манера спрашивать заставляет меня чувствовать себя еще более дезориентированным и совершенно сбитым с толку. Наконец, удается подобрать слова и заговорить. Голос звучит глухо и натужно. Я прошу его, жестом и словами: «Пожалуйста, отойдите». Он подчиняется. Словно нейтральный наблюдатель, говорящий о человеке, распростертом на асфальте, я заверяю его, что понимаю, что мне нельзя двигать головой, и что я отвечу на вопросы позже.

Сила доброты

Через несколько минут ко мне тихо подходит женщина и садится рядом. «Я врач, педиатр, – говорит она. – Могу чем-нибудь вам помочь?»

«Пожалуйста, просто побудьте со мной», – отвечаю я. Ее простое, доброе лицо, кажется, лучится поддержкой и спокойной озабоченностью. Она берет мою руку в свою, и я сжимаю ее. Она нежно отвечает на пожатие. Когда мой взгляд встречается с ее, я ощущаю, как на глаза наворачиваются слезы. Нежный и странно знакомый аромат духов говорит, что я не одинок. Я ощущаю эмоциональную поддержку от ее присутствия. По телу вдруг прокатывается волна трепета, высвобождающая меня из оцепенения, и я делаю первый глубокий вдох. Затем по телу резко пробегает дрожь ужаса. Теперь из глаз текут слезы. В голове слышу слова: «Я не могу поверить, что это случилось со мной; это невозможно; это вовсе не то, что я планировал сегодня на день рождения Бутча». Накатывает прилив глубокого, невыразимого сожаления. Тело продолжает содрогаться. На меня наваливается реальность.

Через некоторое время резкие конвульсии начинают сменяться более мягкой дрожью. Я чувствую, как чередуются волны страха и печали. Мне приходит в голову, что я мог получить серьезную травму. Возможно, окажусь в инвалидном кресле, калекой, полностью зависимым от других. И вновь меня захлестывают глубокие волны горя. Я боюсь, что они меня поглотят, и я опять ищу взгляд этой женщины. Медленный вдох доносит до меня аромат ее духов. Она здесь, ее присутствие поддерживает меня. По мере того как потрясение проходит, страх смягчается и начинает отступать. Я чувствую проблеск надежды, а затем накатывающую волну горячечной ярости. Тело продолжает трясти. Меня попеременно бросает то в леденящий холод, то в жар. Жгучая красная ярость вырывается из самого нутра: как мог этот глупый ребенок сбить меня на пешеходном переходе? Неужели она не обратила внимания? Черт бы ее побрал!

Пронзительный вой сирен и мигающие красные огни заполняют все вокруг. Живот сжимается, взгляд вновь устремляются к доброму взгляду женщины. Я сжимаю ее руку, она отвечает, и узел в животе ослабевает.

Я слышу, как рвется рубашка. Вздрагиваю и снова оказываюсь в позиции наблюдателя, парящего над собственным распростертым телом. Я наблюдаю, как незнакомцы в спецодежде методично прикрепляют электроды к моей груди. Парамедик – добрый самаритянин – сообщает кому-то, что мой пульс 170. Я слышу, как рубашка рвется еще сильнее. Вижу, как спасатели надевают мне на шею шину-воротник, а затем осторожно опускают меня на доску. Пока они пристегивают ремни, слышу помехи радиосвязи. Парамедики запрашивают полную травматологическую бригаду. Меня охватывает тревога. Я прошу ехать в ближайшую больницу всего в километре отсюда, однако мне говорят, что характер травм требует направления в главный травматологический центр в Ла-Хойе, примерно в 48 км от места происшествия. Сердце замирает. Удивительно, но страх быстро проходит. Когда меня поднимают в машину «Скорой помощи», я впервые закрываю глаза. Доносится слабый аромат женских духов, в памяти остается взгляд спокойных, добрых глаз женщины-педиатра. И снова возникает это умиротворяющее чувство, что ее присутствие удерживает меня здесь.

Открыв глаза в машине «Скорой помощи», я ощущаю в себе повышенную бдительность и готовность к действию, словно меня накачали адреналином. Несмотря на интенсивность, это чувство не переполняет меня. Взгляду хочется метаться по сторонам, осматривая незнакомую и вызывающую дурные предчувствия обстановку, но я сознательно концентрируюсь внутри себя. Начинаю анализировать телесные ощущения, и мое внимание приковывается к интенсивному и неприятному жужжанию во всем теле.

На фоне этого неприятного ощущения я замечаю своеобразное напряжение в левой руке, позволяю ему выйти на передний план сознания и отслеживаю, как напряжение нарастает. Постепенно осознаю, что рука хочет согнуться и двигаться вверх. По мере того как развивается этот внутренний импульс к движению, я замечаю, что тыльная сторона ладони тоже хочет вращаться. Я улавливаю ее едва заметное движение к левой стороне лица – словно для защиты от удара. Внезапно перед глазами мелькает изображение окна бежевой машины, и снова – как на снимке со вспышкой – пустые глаза смотрят из-за паутины разбитого лобового стекла. Я слышу секундный «звенящий» удар моего левого плеча, разбивающего лобовое стекло. Затем, неожиданно, меня обволакивает чувство облегчения. Я возвращаюсь в свое тело. Электрическое жужжание отступило. Образ пустых глаз и разбитого лобового стекла отступает и словно растворяется. На его месте появляется картинка, как я выхожу из дома, ощущая мягкое теплое солнце на лице, и меня переполняет радость от ожидания встречи с Бутчем. Я даю глазам расслабиться, сосредотачиваясь на внешнем окружении. Когда я осматриваю машину «Скорой помощи», она почему-то уже не кажется такой чужой и зловещей. Я вижу яснее и «мягче». Возникает глубоко умиротворяющее чувство, что я больше не заморожен, что время начало двигаться вперед, что я пробуждаюсь от кошмара. Смотрю на фельдшера, сидящего рядом со мной. Ее спокойствие действует умиротворяюще.

После нескольких ухабистых километров я чувствую еще один очаг сильного напряжения – область позвоночника в верхней части спины. Моя правая рука хочет вытянуться вперед; мгновенная вспышка: вижу, как черная асфальтовая дорога мчится мне навстречу. Слышу, как моя рука ударяется об асфальт, и чувствую острое жжение в ладони правой руки. Я ассоциирую это с тем, что рука вытягивается вперед, чтобы защитить голову от удара о дорогу. Испытываю огромное облегчение, наряду с глубоким чувством благодарности телу за то, что не подвело меня, точно зная, что сделать, чтобы уберечь хрупкий мозг от потенциально смертельной травмы. Продолжая слегка дрожать, ощущаю теплую, покалывающую волну одновременно с внутренней силой, поднимающейся откуда-то из глубины тела.

Под пронзительный вой сирены парамедик в «Скорой помощи» измеряет мне кровяное давление и снимает ЭКГ. Когда я прошу сообщить мне мои жизненные показатели, она мягко и профессионально сообщает, что не может предоставить эту информацию. Я чувствую едва уловимое желание расширить контакт, взаимодействовать с ней как с личностью. Спокойно говорю, что сам врач (полуправда). Она возится с приборами, а затем замечает, что это могут быть не совсем корректные показания. Минуту или две спустя она сообщает, что мой пульс 74, а кровяное давление – 125/70.

«Какие были показатели, когда вы впервые подключили меня?» – спрашиваю я.

«Ну, ЧСС у вас была 150. Парень, который измерял ее до того, как мы приехали, сказал, что пульс был около 170».

Я глубоко и с облегчением вздыхаю.

«Спасибо, – отвечаю я и затем добавляю: – Слава богу, не будет ПТСР».

«Что вы имеете в виду?» – спрашивает она с неподдельным любопытством.

«Ну, у меня, скорее всего, не будет посттравматического стрессового расстройства».

Она все еще выглядит озадаченной, и я объясняю, как моя дрожь и следование защитным реакциям помогли «перезагрузить» нервную систему и вернули меня в мое тело.

«Таким образом, – продолжаю я, – я вышел из защитного режима «бей или беги» и уже не нахожусь в нем».

«Хм, – комментирует она, – так вот почему жертвы несчастных случаев иногда борются с нами – они все еще находятся в состоянии «бей или беги»?»

«Да, верно».

«Вы знаете, – добавляет она, – я заметила, что у людей часто намеренно стараются остановить дрожь, когда мы везем их в больницу. Иногда их крепко привязывают ремнями или делают укол валиума. Может, это не так уж хорошо?»

«Да, это нехорошо, – подтверждает учитель во мне. – Это может дать временное облегчение, но удерживает человека в замороженном состоянии, он застревает в произошедшем».

Она рассказывает, что недавно прошла курс «оказания первой помощи при травмах» под названием «Разбор критических инцидентов». «Они опробовали, как это работает, на нас в больнице. Пришлось говорить, что мы чувствовали после несчастного случая. Но от разговоров мне и другим парамедикам стало только хуже. Я не могла заснуть после этого. Но вы же совсем не говорили, что произошло. Вас, как мне кажется, просто трясло. И это то, что снизило пульс и кровяное давление?»

«Да», – ответил я и добавил, что это были спонтанные защитные микродвижения, которые совершали мои руки.

«Держу пари, – размышляла она, – если бы дрожь, нередко возникающую после операции, не подавляли, а дали ей пройти естественным путем, выздоровление пациента случилось бы быстрее и, возможно, даже послеоперационная боль уменьшилась бы».

«Верно», – говорю я, улыбаясь в знак согласия.

Каким бы ужасным и шокирующим ни был этот опыт, он позволил мне применить метод работы с внезапной травмой, который я разрабатывал, о котором писал и который преподавал в течение последних сорока лет. Прислушиваясь к «бессловесному голосу» тела и давая ему возможность делать то, что ему нужно; не прекращая дрожи, отслеживая внутренние ощущения, одновременно позволяя завершить реакции защиты и ориентирования; разрешая себя испытать «эмоции выживания», то есть ярость и ужас, при этом не позволяя им захватить себя, я, к счастью, остался невредимым как физически, так и эмоционально. Я испытывал не только благодарность; я испытывал чувство смирения и признательности, обнаружив, что могу использовать свой метод для собственного спасения.

В то время как некоторые способны оправиться от подобной травмы самостоятельно, многим это не дано. Десятки тысяч солдат переживают сильнейший стресс и ужасы войны. Кроме того, в мире происходят чудовищные случаи сексуального насилия и рукоприкладства. Однако многие испытали шок от гораздо более «обыденных» событий, таких как операции или инвазивные медицинские процедуры. Так, например, недавнее исследование показало: у пациентов в сфере ортопедии в 52 % случаев после операции диагностируется ПТСР.

Другие травмы включают падения, серьезные заболевания, оставленность, шокирующие или трагические новости, наблюдение насильственного действия и автомобильную аварию. Все это может привести к ПТСР. Все эти и многие другие весьма распространенные переживания потенциально травмируют. Неспособность оправиться от таких событий или получить адекватную помощь профессионалов для восстановления может привести к ПТСР – одновременно со множеством физических и эмоциональных симптомов. Мне страшно подумать, чем мог бы обернуться мой несчастный случай, если бы мне не хватило знаний или не посчастливилось получить помощь от женщины-педиатра с ее сдержанной добротой.

Обретение метода

За последние сорок лет я разработал подход, который помогает людям справляться со многими видами травм, в том числе подобными той, что я пережил в тот февральский день, когда меня сбила машина. Этот метод в равной степени применим как непосредственно после травмы, так и много лет спустя: первый случайный клиент, о котором я пишу в главе 2, смог оправиться от травмы, произошедшей примерно за двадцать лет до наших сеансов. Соматическое переживание®, как я назвал этот метод, помогает вызывать физиологические, чувственные и аффективные состояния, позволяющие трансформировать страх и беспомощность. Это становится возможным за счет доступа к различным инстинктивным реакциям через осознание человеком ощущений своего физического тела.

С незапамятных времен люди пытались справиться с сильными и пугающими чувствами, противопоставляя им то, что, по их мнению, могло избавить от страха и беспомощности: религиозные ритуалы, театральные постановки, танцы, музыку, медитацию, употребление психоактивных веществ, и это далеко не весь список. Из этих различных способов изменения самоощущения современная медицина признала лишь химические вещества (в лечебных психиатрических целях). Другие «копинг-стратегии»[2] отнесены к альтернативным и так называемым холистическим подходам: йога, тайцзицюань, физические упражнения, игра на барабанах, музыка, шаманизм и телесно-ориентированные техники. Хотя многие люди находят помощь и утешение в этих подходах, они относительно неспецифичны и, кроме того, недостаточно глубоко затрагивают основные физиологические механизмы и процессы, которые могли бы позволить человеку трансформировать сложные и ошеломляющие переживания.

В рамках конкретной методики, которую я описываю на страницах данной книги, клиенту помогают развить осознанность и мастерство владения своими физическими ощущениями. Наблюдения, сделанные во время знакомства с рядом культур коренных народов, показывают, что данный подход имеет определенное родство с различными традиционными шаманскими ритуалами исцеления. Я считаю, коллективный, кросс-культурный подход к исцелению травмы не только предлагает новые направления лечения, но и может в конечном счете способствовать более глубокому и фундаментальному пониманию динамичной двусторонней связи между разумом и телом.

На протяжении жизни, а также при написании книги я пытался преодолеть огромную пропасть между повседневной работой клинициста и открытиями в области различных научных дисциплин, в частности этологии, изучающей животных в их естественной среде обитания. Эта жизненно важная область науки достигла вершины признания в 1973 году, когда три этолога – Николаас Тинберген, Конрад Лоренц и Карл фон Фриш – разделили Нобелевскую премию по физиологии и медицине[3].

Все трое ученых терпеливо и скрупулезно наблюдали, как животные выражают мысли и общаются посредством своего тела. Прямая телесная коммуникация свойственна и нам, разумным животным-людям, наделенным даром вербального общения. Несмотря на то что мы очевидно полагаемся на развитую вербальную систему общения, многие из наших наиболее важных коммуникационных взаимообменов происходят благодаря «бессловесному голосу», которым выражает себя наше тело в танце жизни. Расшифровка невербальной реальности лежит в основе подхода к исцелению, который я представляю в книге.

Чтобы точнее передать природу и трансформацию травмы в теле, мозге и психике, я также опирался на отдельные открытия в области неврологии и нейронауки. Я убежден: клинические, естественно-научные исследования на животных и сравнительные исследования мозга вместе могут внести значительный вклад в эволюцию методологий, призванных восстановить жизнестойкость человека и способствовать самоисцелению. С этой целью я объясню, как наша нервная система развилась в иерархическую структуру, как эти иерархии взаимодействуют между собой и как более продвинутые системы отключаются перед лицом непреодолимой угрозы, оставляя мозг, тело и психику выполнять их более архаичные функции. Я надеюсь продемонстрировать, как успешная терапия восстанавливает сбалансированную работу этих систем. Неожиданным побочным эффектом такого подхода является то, что можно назвать «пробуждением живого, знающего тела». Я расскажу, что такое пробуждение является свидетельством происходящего, когда животные инстинкты и разум объединяются, давая нам возможность проявить себя в качестве целостного человеческого существа.

Своей работой я обращаюсь к терапевтам, стремящимся лучше понять источники травмы в мозге и теле: к психологам, психиатрам, эрготерапевтам, специалистам по физической реабилитации и телесно-ориентированным терапевтам. Я также надеюсь, что моя работа заинтересует многих врачей, которых ставят в тупик пациенты с необъяснимыми и изменчивыми симптомами, медсестер, которые долгое время работали на передовой медицины, ухаживая за перепуганными, ранеными пациентами, а также политиков, обеспокоенных проблемами здравоохранения. Наконец, я рассчитываю привлечь широкую аудиторию неравнодушных читателей, заинтересованных в самой различной тематике – от приключений, антропологии, биологии, Дарвина, неврологии, квантовой физики, теории струн, теории относительности и зоологии до новостей в разделе «Наука» газеты New York Times.

Вдохновленный «Шерлоком Холмсом», прочитанным в детстве, я попытался вовлечь людей в увлекательное путешествие длиною в жизнь, полное загадок и открытий. Оно привело меня в область, лежащую в основе того, что значит быть человеком, существующим на непредсказуемой и часто жестокой планете. Мне выпала честь изучать, как люди могут восстановиться после экстремальных испытаний, и я стал свидетелем стойкости человеческого духа, жизней бесчисленного количества людей, вернувшихся к счастью и добру даже после великих потрясений.

Часть истории будет носить личный характер. Написание книги поставило передо мной весьма захватывающую задачу. Я предлагаю отчет о собственном опыте как клинициста, ученого и исследователя внутренних глубин человека. Надеюсь, периодическое обращение к личной истории поможет создать доступное для восприятия произведение, где, несмотря на изучение немалого числа клинических и научных аспектов, будет не так много профессиональной лексики, и книга не получится чрезмерно утомительной и педантичной. Для иллюстрации тех или иных принципов я привлекаю некоторые клинические кейсы, а также приглашаю читателя принять участие в отдельных упражнениях на осознанность, в которых эти принципы воплощены.

Хотя книга адресована клиницистам, терапевтам и ученым, а также заинтересованным неспециалистам, в конечном счете она посвящена всем мучимым голодными призраками травмы. Этим людям, живущим в тисках тревоги, страха, боли и стыда, я надеюсь донести понимание, что в их жизни доминирует не «беспорядок и хаос», а травма, которую можно трансформировать и исцелить! Способность к трансформации является прямым следствием того, о чем я расскажу в следующем разделе.

Тело: саморегулирующееся и самопознающее

Несмотря на замешательство и дезориентацию после аварии на пешеходном переходе, именно мои глубоко укоренившиеся знания о травме заставили меня сначала попросить дежурного парамедика отойти и дать мне немного пространства, а затем довериться непроизвольной дрожи тела и другим спонтанным физическим и эмоциональным реакциям. Однако даже с обширными знаниями и опытом, я сомневаюсь, что смог бы справиться в одиночку. Важность молчаливой поддержки вежливого педиатра была огромной. Исходящая от нее ненавязчивая теплота, выраженная в спокойном тоне голоса, добром взгляде, прикосновениях и запахе, дала ощущение достаточной безопасности и защищенности, чтобы позволить телу делать то, что ему нужно, а мне – чувствовать то, что мне нужно. Знание о травме одновременно со спокойной поддержкой присутствующего рядом человека дали возможность проявиться и завершиться мощным и глубоко репаративным непроизвольным реакциям.

Говоря в общем, способность к саморегуляции – это то, что позволяет нам справляться с состояниями возбуждения и сложными эмоциями, обеспечивая тем самым основу для баланса между подлинной автономией и здоровой социальной вовлеченностью. Кроме того, данная способность позволяет ощутить, что мы «дома» и в безопасности внутри себя, там, где обитает доброта и благость.

Подобная способность особенно важна, когда мы напуганы или травмированы. Почти каждая мать в мире, инстинктивно понимая это, берет на руки испуганного ребенка и успокаивает его, укачивая и прижимая к себе. Точно так же добрые глаза и приятный аромат женщины, сидевшей рядом, миновали рациональную лобную кору и проникли непосредственно в тайники эмоционального мозга. И таким образом успокоили и помогли стабилизировать организм ровно настолько, чтобы я мог пережить сложные ощущения и предпринять шаги к восстановлению равновесия и самообладания.

То, что поднялось… может опуститься

В 1998 году Арье Шалев провел простое, но важное исследование в Израиле, стране, где травмы в избытке. Он отмечал частоту сердечных сокращений пациентов, наблюдаемых в отделении неотложной помощи иерусалимской больницы. Данные было легко собрать, поскольку заполнение таблицы с жизненно важными показателями любого человека, поступившего в отделение неотложной помощи, – стандартная процедура. Разумеется, большинство пациентов, попадая туда, расстроены, у них учащенное сердцебиение, поскольку, скорее всего, они оказываются там как жертвы ужасающего инцидента: например, взрыва автобуса или автомобильной аварии. Шалев обнаружил: у пациента, частота сердечных сокращений которого к моменту выписки из отделения неотложной помощи вернулась почти к норме, развитие посттравматического стрессового расстройства маловероятно. С другой стороны, тот, чья частота сердечных сокращений при выписке все еще повышена, имел высокую вероятность развития ПТСР в последующие недели или месяцы[4]. Таким образом, во время моего несчастного случая я почувствовал глубокое облегчение, когда парамедик в машине «Скорой помощи» сообщил о жизненно важных показателях, которые указывали, что частота сердечных сокращений нормализовалась.

Вкратце, частота сердечных сокращений – это прямая дверь в вегетативную (рефлективную) ветвь нашей нервной системы. Учащенное сердцебиение является частью подготовки тела и ума к действиям по выживанию в режиме «бей или беги», опосредованным симпатоадреналовой системой (см. Диаграмму А для подробной иллюстрации физиологических путей, лежащих в основе классической реакции «бей или беги»). Иначе говоря, когда ощущаете угрозу, ваша нервная система и тело готовят вас к тому, чтобы убить или принять уклончивые контрмеры для спасения, что обычно означает бегство. Подобная подготовка была абсолютно необходима в древних саваннах, при этом аккумулированная для этого энергия «разряжается» или полностью «расходуется» последующим целенаправленным действием. Однако в моем случае лежание с травмой на дороге, а затем в карете «Скорой помощи» и реанимационном отделении – где любое действие просто невозможно – могло стать ловушкой. Тотальная активация была «призвана под ружье без боевых действий». Если подготовке к действию что-то помешало или готовность организма не была проявлена в эффективном действии и осталась невостребованной, создается большой потенциал для последующего проявления активированной энергии в виде изнурительных симптомов посттравматического стрессового расстройства.

От развития симптомов меня спасло то, что я снизил активацию «бей или беги» за счет высвобождения огромной энергии выживания через спонтанную дрожь. Эта постепенная разрядка, наряду с моим осознанием самозащитного двигательного импульса рук, чтобы прикрыть ими голову, помогла вернуть организм в равновесие. Я смог отдаться этим мощным ощущениям, при этом полностью осознавая спонтанные телесные реакции, благодаря чему, вместе с успокаивающим присутствием педиатра и «удержанием пространства», удалось привести в норму нервную систему. Оставаясь осознанным, «отслеживая» спонтанные телесные реакции и чувства[5], получилось начать процесс прохождения сквозь биологическую шоковую реакцию и выйти из нее. Именно эта врожденная способность к саморегуляции позволила мне восстановить жизненный баланс и вернула душевное здоровье. Способность к саморегуляции – ключ к нашему современному выживанию вне жестких тисков тревоги, паники, ночных кошмаров, депрессии, физических симптомов и беспомощности, которые являются характерными признаками длительного стресса и травмы. Однако, чтобы ощутить ее, нужно развить способность принимать определенные неприятные и порой пугающие физические ощущения и чувства, при этом не поддаваясь им. Эта книга о том, как развить данную способность.

Трясись, вибрируй, катайся…

Дрожи, дергайся и сотрясайся

Дрожь, которую я испытывал, лежа на земле и в машине «Скорой помощи», – основное проявление врожденного процесса, который перезагрузил мою нервную систему и помог восстановить целостность психики. Без этого я, несомненно, очень страдал бы от последствий. Если бы я не понимал, в чем состоит жизненно важная цель моих странных и сильных ощущений, а также движений тела, я мог бы испугаться этих мощных реакций и воспротивиться им. К счастью, я знал лучше.

Однажды я описал Эндрю Бванали, биологу парка Экологического центра Мзузу в Малави, Центральная Африка, спонтанную дрожь и учащенное дыхание, которые сам и тысячи моих клиентов демонстрировали на сеансах, оправляясь от травмы. Он взволнованно кивнул, а затем выпалил: «Да… да… да! Это правда. Прежде чем выпустить пойманных животных обратно в дикую природу, мы стараемся увериться, что они сделали все то, что вы описали». Затем посмотрел вниз, на землю, и тихо добавил: «Если они не дрожат и не дышат таким образом [глубокие спонтанные вдохи], прежде чем их выпустят, они, скорее всего, не выживут в дикой природе… умрут». Его комментарий подчеркивает важность того, о чем говорила фельдшер в машине «Скорой помощи», поставив под сомнение повсеместное подавление данных реакций в медицинских учреждениях.