Династия Одуванчика. Книга 3. Пустующий трон

– Великий вождь должен уметь отличать правду от лжи, – коварно заявила Гозтан. – Нобо Арагоз, пэкьу агонов, не умел, поэтому твой отец перехитрил и победил его. Неужели ты хочешь подражать не Волчонку Тенрьо, а Нобо-Скотоводу?

Эти слова возымели желаемый эффект.

– Я никому не подражаю, я сама волчонок, – парировала Вадьу. – Хорошо. Зови Огу, послушаем, что он скажет.

«Значит, она мечтает стать пэкьу, даром что не старшая его дочь, – подумала Гозтан. – Из этой ночной встречи можно извлечь существенную выгоду».

– Только пусть все будет честно, – прошептала Вадьу. – Я проверю Огу на правдивость по-своему. Если будешь его подталкивать, ни единому слову не поверю. – Глаза девочки оживленно заблестели. – Открой рот, – приказала она, пряча правую руку за спину.

Гозтан помотала головой.

– Обещаю, что буду молчать, – выпалила она скороговоркой и стиснула зубы. Кто знает, что пэкьу-тааса намеревается использовать вместо кляпа?

Однако девочка уже левой рукой зажала пленнице нос. Гозтан пыталась вырываться, но веревки не позволили ей этого сделать. Через несколько секунд женщина сдалась, и Вадьу сунула ей в рот нечто размером с кулак, после чего замотала Гозтан голову мотком веревки и завязала крепкий узел.

Привязь заставила Огу остановиться в пяти шагах от Вадьу и Гозтан. Он никак не прокомментировал короткий бурный диалог между ними. Когда пэкьу-тааса закончила связывать пленницу, Ога почтительно ей поклонился.

– Ты знаешь эту женщину? – спросила Вадьу. – Хорошенько подумай, прежде чем отвечать.

Ога посмотрел на Гозтан, но та не поняла, какие мысли бродили в его голове: темные невыразительные глаза старика, блестевшие в отсветах гаснущего костра, были непроницаемы.

Не желая сердить Вадьу, Гозтан даже не попыталась подать Оге какой-либо сигнал. Это была ее последняя возможность выпутаться из передряги и вовремя успеть на утреннюю встречу с пэкьу. Кончиком языка женщина ощупала кляп. Тот был гладким и твердым, с небольшой выемкой посередине, и отдавал на вкус пеплом. Вероятно, таранная кость коровы, которую использовали для розжига костра вместо кремня. Ей сразу стало спокойнее. Ничего опасного или унизительного. Скорее всего, пэкьу-тааса схватила первое, что подвернулось под руку.

– Предположим, – мягко произнес Ога, – что я отвечу «нет». Что с ней будет?

– То есть твой ответ изменится в зависимости от того, что ждет ее в том или ином случае? – Вадьу прищурилась.

– Пэкьу-тааса, но вы же сами просили меня сперва хорошенько подумать. Я не могу отвечать опрометчиво, не зная, к чему это приведет.

Пока Ога говорил с Вадьу, Гозтан внимательнее пригляделась к нему. Она заметила, что под ошейником кожа Оги кровоточила, а на кистях и щеках виднелись длинные борозды и шрамы, свидетельствовавшие о том, что он не мог расслабиться, даже когда воины льуку – его хозяева – спали.

Ей вдруг живо вспомнились носильщики, кряхтящие под весом перегруженных прогулочных носилок капитана Датамы.

– Хорошо, – проговорила Вадьу, и уголки ее рта изогнулись в хищной улыбке. – Я объясню, что будет с этой женщиной в зависимости от твоего ответа. Если ты скажешь, что не знаешь ее, это будет означать, что она шпионка, – и я размозжу ей голову вот этой палицей. Если ты скажешь, что знаешь ее, то должен будешь также назвать ее имя, родословную и перечислить подвиги, совершенные ею в войне против твоего народа. Но если твой рассказ хотя бы чуть-чуть разойдется с тем, что я услышала от нее самой, тогда за обман я размозжу голову тебе.

– М-м-м-х-х-х… – Глаза Гозтан едва не вылезли из орбит, когда она попыталась порвать веревки. Кляп сидел надежно и не позволил ей сказать ничего внятного. На спине выступил холодный пот. Пэкьу-тааса была честолюбива, избалована, хитра и, пожалуй, немного безрассудна, но Гозтан не ожидала, что девочка окажется настолько горячей и своенравной, чтобы по ошибке убить одну из отцовских танов, лишь потому, что не узнала ее.

План Гозтан полностью провалился. Теперь вместо того, чтобы подтвердить ее слова, Ога обречет ее на гибель. Даже если он и узнал Гозтан, расстались они не по-доброму. Вдобавок хозяева-льуку плохо к нему относились. С чего бы ему вдруг спасать одну из них? Проще простого отомстить, заявив, что он впервые ее видит. Наутро он все равно уплывет с экспедицией, и, даже если пэкьу узнает, что случилось, Ога благополучно избежит последствий.

Вадьу поставила вопрос так, что у него, считай, просто не оставалось иного выхода.

Гозтан посмотрела в покрытое шрамами спокойное лицо старика, а затем зажмурилась от отчаяния.

– Я знаю эту женщину, – ответил Ога.

Веки Гозтан резко распахнулись.

– Как ее зовут, кто ее предки, какие подвиги она совершила?

– Понятия не имею, как ее зовут, да и про предков ее мне тоже ничего не известно. Когда мы познакомились, эту женщину не называли настоящим именем. Жестокий вельможа дара, против которого мы вместе сражались, дал ей прозвище «Покорность».

– Лжешь! – Вадьу фыркнула. – Твой болтливый язык, должно быть, самая сильная мышца в твоем худосочном теле. Ты не воин.

– Не обязательно сражаться оружием, которое рубит и проламывает кости, – возразил Ога и пересказал девочке историю о том, как они с Гозтан спасли носильщиков от плетки капитана Датамы. – С тех пор мы не встречались, но я знаю, что женщина эта хитроумна, как серебристая снежная лисица, и решительна, как огнедышащий гаринафин, – заключил сказитель. – Она отважна, сурова и верна духу льуку, как и все воины, что одолели властителей Дара. Мне хотелось подружиться с ней и назвать са-тааса, но она ни на миг не забыла, что я ее враг.

Гозтан уставилась на Огу, безуспешно борясь с обуревавшими ее чувствами.

– Почему ты не сказал мне то, что я хотела услышать? – Лицо пэкьу-тааса спряталось в тени, а голос ее дрожал от рвущегося наружу гнева. Она с вызовом посмотрела на Огу. – Эта женщина не считает тебя другом. Да ты даже имени ее не знаешь. Зачем ее спасать?

– Потому что несправедливо, когда невинные страдают от прихотей власть имущих. Потакать этому – удел трусов, – ответил Ога. – Пэкьу-тааса, разве вы забыли истории, что я рассказывал вам, вашим братьям и сестрам? О высоком дереве, укрывшем птенцов от бури, несмотря на то что буря разнесла его в труху? Может, я и не читал книг, написанных мудрецами моего народа, но стараюсь жить по их заповедям.

– И это единственная причина? – разочарованно протянула пэкьу-тааса.

Ога перевел дух:

– Пэкьу-тааса, я не просто хочу ее спасти. Я также не желаю, чтобы вы потеряли расположение отца.

– Что это значит?

– Если вы навредите женщине, которая сослужила великую службу вашему народу, или того хуже, убьете ее, ваш отец этого никогда не простит.

– Какое тебе дело до того, что со мной будет? Это ведь я доложила отцу, что ты рассказываешь истории, от которых наш дух слабеет.

– Пэкьу-тааса, вы поступили так, как считали правильным. Эта верность долгу – искра надежды для вашего народа. Если бы вы только пожелали увидеть верный путь…

– Хватит уже запутывать меня лживыми речами! Тебя не волнует судьба льуку. Так почему тебя волнует моя судьба?

Ога внимательно посмотрел на нее. Когда он вновь заговорил, его голос звучал ласково, но твердо, как у терпеливого учителя:

– В Дара считается, что между учителем и учеником существует священная связь. Я ваш раб, пэкьу-тааса, но в то же время и учитель. Мой долг – предостерегать вас от поступков, которые могут привести к тяжким последствиям, и я не отказываюсь от этого долга лишь потому, что вам не понравились мои уроки.

– То есть ты готов пойти на смерть во имя идеалов своей страны, хотя имеешь возможность отомстить мне, унизить меня и обречь на изгнание? Но почему?

– Такова моя природа.

Вадьу уставилась на Огу, стиснув зубы и сощурив глаза. Секундой спустя она тяжело вздохнула:

– Хорошо. Вижу, что тебе по-прежнему можно доверять.

– То есть… – Ога наклонил голову и оценивающе посмотрел на Вадьу. – Вы проверяли меня, а не ее?

Вадьу кивнула:

– Я поняла, что пленница говорит правду, как только она потребовала позвать тебя.

– И каким же образом?

– Пэкьу должен уметь отличать правду от лжи, – ответила Вадьу. – По сравнению с другими рабами у тебя больше привилегий, но при этом за тобой и строже всего следят. У шпиона просто не было бы возможности сговориться с тобой.

– Вот оно что.

– Я решила проверить, какого цвета твое сердце, и узнать, действительно ли ты веришь в свои истории.

– А если бы я не прошел проверку? – осведомился сказитель.

Вадьу описала палицей дугу, и потревоженный ветер подул в лица Оги и Гозтан. Таков был ответ пэкьу-тааса.

Вадьу повернулась к Гозтан и ослабила веревки, удерживавшие во рту кляп, а затем и те, которыми были связаны руки и ноги женщины. Тан пошевелила затекшей челюстью, потом принялась растирать запястья и лодыжки. Все-таки она успеет на встречу с пэкьу.

– Сними с него ошейник. – Вадьу бросила Гозтан потертый костяной ключ. – Когда будешь готова, возьми Огу с собой в Татен.

– А разве он не отправится вместе с экспедицией?

– Я передумала, – важно ответила Вадьу. – Это я потребовала отослать его, но теперь хочу, чтобы Ога остался. Решение за мной.

Гозтан ожидала, что старик начнет спорить – она прекрасно помнила, как сильно он мечтал вернуться к семье в Дара, – но Ога просто поклонился Вадьу. А когда выпрямился, на лице его было заметно облегчение. В ответ на вопросительный взгляд Гозтан он лишь едва заметно мотнул головой.

Гозтан проглотила уже готовые сорваться с языка слова. На нее вдруг ледяным потоком нахлынуло разочарование.

«Еще одна ложь».

– Попрошу отца назначить тебя моим личным перевспоминателем, – сказала Вадьу. – Ты больше не будешь нас учить. Вместо сказочного прошлого Дара станешь перевспоминать насущное настоящее льуку. Веди историю моего отца, Ога-Перевспоминатель, и смотри, рассказывай ее хорошо. Надо сложить подробности отцовской жизни в могучую легенду, которая поразит жителей Дара, когда мы подчиним их себе. Не допускай новых ошибок, не зарывай в землю свой талант.

С этими словами Вадьу развернулась и пошла прочь.

– Пэкьу-тааса, постой! – окликнула Гозтан удаляющуюся фигурку.

Но девочка даже не замедлила шаг.

– Я же сказала: возвращайтесь, когда будете готовы. Я иду домой к отцу.

– А как же твой план? Ты ведь хотела привести меня к пэкьу и рассказать, будто я спасла тебя от Корвы! – крикнула Гозтан.

– Ога напомнил мне, что отец наверняка раскусит мою ложь и перестанет мне доверять. Если я хочу однажды занять его место, то не могу рисковать. Быть может, признав свою ошибку и слабость, я таким образом лишь укреплю его расположение. Ога, я не настолько безнадежная ученица, как ты считаешь.

Она скрылась во тьме. Гозтан разомкнула костяной ошейник Оги. Старик-дара потер шею.

– Столько лет прошло, а язык у тебя по-прежнему без костей, – заметила Гозтан.

Ога замер. Секунду спустя он повернулся к Гозтан и набрал воздуха, как будто собирался приступить к пространным объяснениям.

Однако женщина не дала ему такой возможности, заявив:

– Пусть мы не можем быть вотан-са-тааса, я устала от постоянной лжи. Думаю, мы оба заслуживаем чего-нибудь более или менее правдивого.

Ога тяжело вздохнул:

– Я сказал пэкьу-тааса чистую правду.

– Но не всю, – возразила Гозтан. – Я знаю, как ты скучаешь по семье. Эта экспедиция была для тебя единственной возможностью вернуться домой. Однако ты нисколько не возражал, когда Вадьу разрушила твои надежды. Ты как будто даже обрадовался, что остаешься. Неужели у экспедиции нет ни единого шанса на успех?

– Невозможно описать всю мощь Стены Бурь тем, кто не видел ее. Я хочу узреть свою семью, будучи живым, а не бесплотным призраком, пересекшим Реку-по-которой-ничего-не-плавает. Не заручившись помощью богов Дара, экспедиция не переживет плавание.

Оглядев мужчин и женщин, мирно спящих вокруг костра и убежденных в собственной неуязвимости, Гозтан едва не сорвалась к Большому шатру, чтобы уговорить Тенрьо пересмотреть свой безумный план. Но ей было легко представить, как отнесется пэкьу к тану, распространяющему пораженческие настроения среди воинов, специально отобранных, чтобы воплотить в жизнь величайшую мечту вождя.

Без нее Пять племен Рога вновь начнут междоусобицы. Наро и кулеки, которые лежали сейчас у костра, все равно отправятся в безнадежное путешествие, а тех, кто откажется, пэкьу казнит и заменит новыми добровольцами. Так или иначе, у Гозтан не получится никого спасти.

– Когда нечем остановить большую волну, остается только взять самых близких и подняться как можно выше, – сказал Ога.

Гозтан горько усмехнулась:

– И как это изречение соотносится с басней про дерево, которую ты только что напомнил своей юной хозяйке? Что ближе твоей природе?

– Баснями сыт не будешь, да и вообще: сколько людей, столько и мнений, – ответил Ога. – Ты вправе оценивать мои поступки через призму своих ожиданий. Я же буду просто благодарить судьбу за то, что позволила мне встретить еще один рассвет.

Гозтан вновь обратила внимание на шрамы на теле Оги и кровь, сочившуюся из ссадин на его шее.

«На войне мы уподобляемся нашим врагам. Какое я имею право требовать от этого человека честности и постоянства в суждениях?» – подумала она.

Однажды Ога Кидосу спас незнакомцев – варваров, по его понятиям, – солгав в лицо своему повелителю. Сегодня он спас саму Гозтан, сказав правду, несмотря на угрозу собственной жизни. Однажды он раскусил ее притворство перед Датамой, но не доложил об увиденном, позволив свершиться плану пэкьу, хотя тот был направлен против его соотечественников. Сегодня он кое о чем умолчал, чтобы спасти свою шкуру, тем самым обрекая экспедицию воинов льуку на гибель в неистовой буре.

Гозтан никак не удавалось распутать замысловатый клубок из восхищения, любопытства и ненависти; ее влекло к этому человеку, и одновременно она чувствовала себя виноватой перед ним. Понять чью-либо природу непросто, тем более когда речь идет о дара вроде Оги Кидосу.

– Только не подумай, что я решил напоследок обмануть пэкьу-тааса, – промолвил он. – Я действительно забочусь о ней как о своей ученице. Эта девочка умна и честолюбива, а главное – способна взглянуть на положение вещей чужими глазами.

– Думаешь, она тебя жалеет? – удивленно спросила Гозтан.

– Ну, жалеет вряд ли. – Ога покачал головой. – Скорее… сочувствует. У нее хорошо получается угождать отцу и другим танам, а для этого необходимо уметь оценивать мир с их точки зрения. Может, когда-нибудь, когда пэкьу Тенрьо отправится на облачном гаринафине за горные вершины на Краю Света, Вадьу займет его место, увидит мудрость в моих историях и освободит меня и других пленников. Может, тогда боги Дара откроют проход в Стене Бурь, чтобы мы смогли спокойно вернуться домой.

– Ты возлагаешь слишком большие надежды на одного человека, – заметила Гозтан.

– Что плохого в надежде, когда все, что тебе остается, это жизнь, подобная смерти и полная безысходности?

«Действительно, что в этом плохого? – мысленно согласилась с ним Гозтан. – Ога не пророк. Откуда ему знать, что экспедиция не переживет путешествия? Пэкьу не верит в судьбу. Даже боги Дара могут уступить силе воинов льуку. Пэкьу прав: если льуку хотят начать все заново, нужно смотреть на вещи шире и не довольствоваться прежними достижениями».

Ее собственная бездеятельность лишь подтверждала это.

Гозтан посмотрела на долговязого Огу, на его бледную кожу, блестящую в свете почти потухшего костра, и ей вдруг отчаянно захотелось овладеть им, изучить изнутри, узнать, кто же этот человек на самом деле.

Женщина вздрогнула. Неужто это знак свыше? Безмолвная подсказка богов? Неужели то же самое чувствовали Кикисаво и Афир, влезая на спину гаринафина и осознавая, что впредь уже ничего не будет так, как прежде?

Оге были неведомы политические хитросплетения, в которых запуталась Гозтан. Он был сам по себе, не обладал никакой властью и не участвовал в битве клановых интересов, грозивших разделить Пять племен Рога. Его кожа была почти такой же бледной, как у льуку, что среди дара встречалось редко. Никто не станет задавать вопросов, если она решит воплотить в жизнь свой замысел.

Но прежде всего Ога Кидосу показался ей красивым. В нем не было той молодецкой силы, как в ее мужьях, но, что уж греха таить, влечение Гозтан к каждому из супругов было напрямую связано с их амбициями и тайными намерениями. А вот Ога привлекал ее просто сам по себе. Ей не хотелось ни с кем им делиться.

Возможно, он станет решением проблемы, мучившей Гозтан долгие годы.

– Идем в мой шатер.

Ога послушно последовал за ней.

Часть вторая

Первые всходы

Глава 7

Погоня за бурей

Сразу за Стеной Бурь, пятый месяц первого года правления Сезона Бурь (через полгода после гибели императора Рагина и пэкьу Тенрьо в битве в заливе Затин)

Десять кораблей Дара мирно покачивались на спокойных волнах в окружении громадных крубенов, словно китята посреди взрослых особей. Мужчины и женщины плясали на палубах, улюлюкали и смеялись, не веря, что без потерь прошли под легендарной Стеной Бурь.

Погодное чудо нависало на юге подобно горной гряде из вихрей, тайфунов и проливных дождей. Дождевая пелена была настолько плотной, что казалась монолитной, а в клубящихся облаках постоянно сверкали молнии размером с копье Фитовэо. Небольшие вихри – каждый из которых сам по себе мог уничтожить отдельный остров, но здесь, среди достающих до небес бурных столпов, казался крошечным, словно кучка камней на фоне горы Киджи, – то и дело отрывались от стены, отправляясь кружить над открытым морем, развеиваясь по мере отдаления от легендарного природного феномена.

От флотилии городов-кораблей льуку не осталось и следа; Стена Бурь поглотила все: так купологоловый кит проглатывает колонию криля. Она словно бы напоминала: все людские творения ничтожны перед силой природы.

Матросы отвязали от хвостов крубенов толстые буксирные канаты. Величественные чешуйчатые киты синхронно выпустили фонтанчики брызг, и флотилию Дара опутали радуги. Доброе предзнаменование. Что-то прогудев людям на прощание (от низкого гула, усиленного водой, задрожал и заскрипел ладно сбитый палубный настил), крубены дружно повернулись к северу. Они шлепали по воде громадными хвостами; их длинные рога покачивались, словно стрелки божественных компасов, пока не скрылись под водой. На юте «Прогоняющей скорбь», флагманского корабля скромной флотилии, стояли два человека.

– Благодарю тебя, Хозяин Морей, – прошептала женщина, которая прежде была известна как императрица Юна, а ныне снова звалась принцессой Тэрой. Она отвесила волнам поклон-джири.

– Жаль, что мы не можем животных этих на службу принимать, – заметил Таквал Арагоз, несостоявшийся пэкьу агонов, жених Тэры. – Они бы оказали нам непревзойденную неоценимую помощь. Да и спокойнее с ними было бы существовать.

Принцесса с трудом сдержала улыбку. За несколько месяцев в Дара Таквал научился бегло говорить на их языке, но напыщенные речи ему пока не давались.

– Если верить поточникам, есть четыре могучие силы, к которым можно воззвать, но которыми нельзя управлять: мощь крубена, благосклонность богов, доверие народа… – Она остановилась.

– А четвертая? – спросил Таквал.

– Сердце возлюбленного, – ответила девушка.

Они улыбнулись друг другу: робко, неуверенно и сдержанно.

Сердце Тэры защемило от воспоминаний о Дзоми Кидосу – умнейшей и прекраснейшей женщине, которая была ее первой любовью. До сих пор, просыпаясь по утрам, Тэра по привычке искала рядом Дзоми. Она копила истории, надеясь однажды пересказать их ей, и испытывала раздражение, когда писчий нож оказывался тупым – Дзоми всегда вовремя затачивала его. Но сейчас принцесса собрала волю в кулак и прогнала из памяти улыбку Дзоми. Нужно было сосредоточиться на настоящем и будущем.

– Корабль! – нарушил неловкую тишину впередсмотрящий на мачте. Он указал на восток, и его голос тут же дрогнул. – Город-корабль.

Впередсмотрящие на других судах подтвердили новость, и ликование на палубах вмиг сменилось испугом. Откуда вдруг взяться кораблю, когда весь флот льуку был перемолот Стеной Бурь?

Тэра и Таквал подбежали к бизань-мачте и вскарабкались по снастям. Уже на полпути они увидели на горизонте громадное судно – с такого расстояния лишь темное пятнышко на границе моря и неба. Его многочисленные мачты топорщились на горизонтальной палубе, словно длинные волоски на спине гусеницы.

– Гаринафин! Гаринафин! – сообщил впередсмотрящий.

И действительно, над далеким кораблем, вычерчивая детские каракули на гладком листе небес, кружила знакомая крылатая фигура. Издалека было сложно понять, направлялся ли гаринафин в их сторону. Хотя куда же еще, как не к ним?

– Видели, как он взлетел? – спросил Таквал двух моряков на грот-мачте. – Под резким… колким… нет, острым углом?

Матросы не удосужились ответить, продолжая переговариваться между собой. Прикрывая глаза ладонями, они оживленно указывали на крылатого зверя.

– Немедленно доложите, под каким углом взлетал гаринафин, – негромко приказала Тэра.

– Ренга… То есть ваше высочество! – Оба впередсмотрящих разом повернулись к ней. – Мы этого не знаем. Когда увидели корабль, гаринафин уже был в воздухе.

Тэра чувствовала, что Таквал весь кипит от обиды и негодования. Кроме невесты, никто из тысячи с лишним участников экспедиции не хотел с ним знаться. Несмотря на то что он был равноправным командующим флотилией наряду с принцессой Тэрой, матросы-дара либо делали вид, что не замечают Таквала, либо презрительно высказывались о нем за его спиной. Разумеется, это ставило под угрозу союз дара и агонов.

– Угол взлета может многое рассказать о состоянии гаринафина, – хмуро шепнул Таквал Тэре. – Это как с коровами: если лепешки жидкие, быстро не побежит.

Девушка ободрительно тронула его за плечо. Она твердо разъяснила капитанам и офицерам, что приказы Таквала следует выполнять, как ее собственные, и по всем вопросам советовалась с женихом. Но после вторжения льуку предрассудки в отношении степняков еще не выветрились, и команда судна не доверяла чужаку, несмотря на то, что агоны и льуку были врагами. Тэра не могла заставить матросов в один миг зауважать Таквала. Ему предстояло самому заслужить их расположение.

– Почему этот корабль не пошел сквозь Стену Бурь вместе с остальной флотилией? – удивилась принцесса, стараясь думать о насущных проблемах.

– Скорее всего, таков был приказ командующего. Тан-гаринафин Пэтан Тава славится осторожностью и предусмотрительностью, – ответил Таквал. – Я услышал о нем по пути сюда. Говорят, что в любой битве он никогда разом не бросает все силы в атаку, а непременно оставляет резерв.

Сердце Тэры забилось так, что аж в груди заныло. Она еще помнила сражение с одиноким гаринафином, пережившим гибель флота льуку в Стене Бурь. Эта схватка едва не стала для нее смертельной. Теперь, без помощи крубенов, новую атаку крылатого зверя вряд ли получится отразить.

– Может, опять погрузиться под воду? – предложил Таквал. – У нас, агонов, принято прятаться, если оказываешься против гаринафина без гаринафина.

– Это не выход, – возразила Тэра. – Погрузившись на глубину, мы сможем лишь дрейфовать по течению. Город-корабль движется на всех парусах и быстро нас настигнет. Да и нельзя же постоянно оставаться под водой. Рано или поздно придется подняться, и мы станем легкой мишенью.

– Тогда оставим два корабля прикрывать отступление, – настаивал Таквал. – Они погибнут, но остальные успеют уйти.

– Это всего лишь первая стычка с льуку, а ты уже предлагаешь пожертвовать половиной флота? – Девушка возмущенно посмотрела на него.

– Так поступают воины агонов, чтобы спасти племя. Я с радостью возглавлю тех, кто отважится остаться. Мы ляжем костьми и образуем стену, о которой в будущем сложат такие легенды, что истории о Стене Бурь померкнут на их фоне. Мы станем жить в песнях. – Таквал сорвал с шеи кожаный шнурок. – Этот амулет из камней, найденных в печеночно-мочевом пузыре гаринафина, позволит моим соотечественникам…

– Стоп-стоп! Что еще за печеночно-мочевой пузырь?.. Ты имеешь в виду небольшой орган рядом с печенью, похожий на кошель? Желчный пузырь?

– Точно, желчный. Камни из желчного пузыря позволят моим соотечественникам понять, что я передал тебе все свои полномочия перед тем, как испустить дух. Не самый безоблачный выход, но, когда ты окажешься в Гондэ…

– А ну прекрати! – возмутилась Тэра. От некоторых идей Таквала ей одновременно хотелось плакать, смеяться и ругаться. Вдобавок его дара, которому он обучался как у вельмож, так у и простолюдинов из флота Мапидэрэ, пестрил совершенно неуместными идиомами. – Что за навязчивые мысли о продолжении жизни в песнях и легендах? Чем тебя этот мир не устраивает? Мы пребываем здесь и сейчас, между Вуалью Воплощения и Рекой-по-которой-ничего-не-плавает. И в наших силах кое-что в этом мире изменить. Каждый участник нашей экспедиции обладает уникальными знаниями и навыками. И вообще, любой человек незаменим. Самопожертвование – не решение всех проблем. Это самый простой выход. Я собираюсь привести в Гондэ все корабли с полным экипажем, включая и тебя.