В мире Богов и Чудовищ

Кусты приближались, и с ними росла надежда. Но тяжёлое тело врезалось мне в бок, сбив с ног. Взрыв боли пронзил висок – должно быть, я ударилась о камень.

Я застонала, пытаясь перевернуться. Мясистые руки схватили меня за плечи и рванули назад. Всхлип застрял в горле. Зрение помутнело, но я различила силуэты. Мускулистый мужчина с бородой, сбивший меня, возвышался надо мной, его лицо искажала злоба. Тени скользили вокруг, но Каспар выделялся на фоне ночного неба. За его спиной насмешливо подмигивали звёзды.

Сознание слабело. Я изо всех сил боролась со сном, но он побеждал. В глазах Каспара всё ещё горели трепет и восхищение. Он изучал моё лицо сверху вниз. Он не был моряком, как и другие тени.

Судно у острова не везло моряков, каперов или пиратов. Всё было хуже. Они были сосудами богов – отроками и идолопоклонниками, исполнителями их воли. Они разорвут меня за то, кто я есть.

Мой разум отключался быстрее, чем они могли причинить вред. Вдалеке раздался крик – моё имя.

– Мила… – выдохнула я.

Это было последнее, что я успела, прежде чем ночь поглотила меня.

***

Я очнулась в клетке из ржавых прутьев. Внизу, на двухмачтовом судне, с деревянных панелей капала вода. Воздух был холоднее самых диких ветров на острове. Всё, что у меня было, – ночной горшок с крышкой и грубое одеяло, царапающее кожу и вызывающее сыпь на руках. Пол покачивался в ритме плывущего судна.

Сначала я глупо подумала, что мне повезло остаться в живых. Но потом поняла: это не повод для радости. Судно отроков и их покровителей везло меня в последнее место, куда я хотела попасть.

Асия. Земля богов.

Искра ужаса пробежала по телу, до самых скрюченных пальцев ног. Не от холода. Отроки сами по себе были зловещими созданиями, которых следовало избегать. Дети богов. Рукотворные, грозные и могущественные.

С того дня, как отрок убил мою маму, я их боялась. Возможно, я не так хорошо их избегала, но страх навсегда поселился во мне. Я запомнила тот день, когда он въелся в моё сердце.

Я была маленькой, грязной девчонкой, одежда промокла от игр в пенистом море. Два судна стояли у длинного деревянного пирса. Мама слишком долго разговаривала с моряком. Она велела мне ждать на берегу, но темнело, я замёрзла и хотела познакомиться с торговцами. Иногда у них были шёлковые ткани и ленты.

Собрав несколько красивых ракушек, я побежала к маме. Она торговала с мужчиной с добрыми глазами и чёрной лентой на запястье – знаком женатого человека. Возможно, у него были дети. Возможно, он поторгуется со мной.

Папы у меня не было. Мама однажды сказала, что отцы – как пыль: повсюду, но бесполезны. Я не грустила об этом. Споткнувшись у маминых ног, я посмотрела на торговца.

– Что я могу получить за это? – спросила я, протянув ладони, полные ракушек.

Мама бросила на меня мрачный взгляд, обещавший порку. Я надулась.

– Что у тебя? – мужчина присел, разглядывая ракушки. – О, какие красивые. Моей дочке понравятся.

Я всё ещё дулась, потому что он выбрал самую большую ракушку – ту, что я хотела спрятать в карман.

– Хочешь сладкое? – он достал из кармана леденец.

Их привозили только из Асии, центра мира, где жили боги с отроками и идолопоклонниками.

– Хватит, Дарина, – мама забрала леденец и жестом велела идти домой.

Мне нельзя было касаться незнакомцев. Мама говорила, что мои руки делают странные вещи и пугают людей. Я фыркнула, засунув ракушки в карман юбки. Они звенели, когда я сделала реверанс перед торговцем.

Он рассмеялся и низко поклонился.

– Доброго дня, лебёдушка, – сказал он.

Я повернулась, чтобы бежать к пирсу, но споткнулась о мешки с морепродуктами – товар нашего семейного купечества, как называл это Владимир. Я растянулась на досках.

– Осторожно! – передо мной возникли чёрные потёртые сапоги.

Я прищурилась на нового путешественника. Он сиял на солнце, как фонарь в ночи. Улыбаясь, он наклонился, чтобы поднять меня.

– Нет! – закричала мама.

Её костлявые пальцы вцепились в моё плечо, когда моряк поднял меня. Всё затихло. Слишком тихо. Я нахмурилась, глядя на маму. Она крепко держала моё плечо, а другой рукой – запястье моряка. Я заметила, что он не носил ленты.

Он смотрел на меня, его глаза сверкали, как звёзды. Его сияние потускнело, потекло через моё плечо к маме. Он перевёл взгляд на её руку, сжимавшую его запястье, и растерялся.

– Простите, – сказала мама, не глядя на меня. – Я ничего не могу с этим поделать. Пожалуйста, у меня дети…

– Мырзек, – прошипел он.

Мама оттолкнула меня. Я шагнула назад, желая спрятаться в её юбках. Мне не нравилось, как он на неё смотрел.

Я оглянулась на торговца с добрыми глазами. Но он уже не был добрым. Он выхватил длинный меч и поднял его…

– Мама!

Мой крик разнёсся с ветром. Я пыталась оттолкнуть её, но не успела. Мама отшвырнула меня, и я упала. Кровь брызнула надо мной.

Лезвие рассекло её грудь, алое пятно расплылось по воздуху, яркое, как кровь убитой вороны.

Лишь годы спустя я поняла, что произошло. Те моряки были отроками, детьми богов. Они убили мою маму на моих глазах, а затем оставили меня рыдать над её телом, пока Владимир не утащил меня домой после заката.

Всю жизнь мой страх был направлен на отроков. Я и представить не могла, что испытаю леденящий ужас перед богом. Потому что не ожидала, что мой путь пересечётся с их путём.

Глава 4

Судно отроков должно было меня напугать. Воспоминание о крови матери, разлетевшейся по воздуху, должно было свести с ума или, по крайней мере, толкнуть на отчаянный шаг – покончить с собой, лишь бы не попасть в Асию. Владимир хотел, чтобы я боялась. Он подталкивал меня к страху, надеясь, что однажды я спрячусь ото всех, избежав угрозы быть раскрытой. Знает ли он, что со мной случилось? На Малой Муксалме ночи в порту были единственной радостью. Прибывали суда, и начинались гулянья. Я любила мелодии деревянных флейт, страстные танцы под бой барабанов, украденные поцелуи в темноте с мужчинами, которых я больше никогда не увижу. Это были сливки на пироге портовой ночи. Но эта ночь обернулась тем, чего я не ожидала, – кошмаром, которого всегда боялся Владимир.

Я была глупа. Но осознание этого ничего не меняло. Я оставалась пленницей отроков. Холод пробирал до костей, и в сырой камере я плотнее закуталась в грубое одеяло. Моя рабочая одежда не годилась для морских путешествий: ремешок сандалий ослаб, юбка истрепалась, а кофточка, вероятно, выглядела не лучше. В таком виде я не могла предстать перед богом.

Мне хотелось нормальной одежды. Пышных юбок, корсета на косточках, ботинок на шнуровке, чулок. Мои платья на острове были скромными – тусклые оттенки старого пергамента или выцветшего голубого, с пятнами, оставшимися от прежних лет. Но даже они согрели бы меня и избавили от страха выглядеть жалко перед богом.

Я провела в камере несколько часов, прежде чем кто-то спустился ко мне. Шаги тихо зазвучали по деревянным ступеням. Я вгляделась в узкий проход, изгибающийся к моей клетке.

Каспар появился в свете тусклых фонарей. Он выглядел так, будто не участвовал в погоне: чёрное пальто до талии облегало его худощавую фигуру, застёгнутое на жемчужные пуговицы. Его бог не скупился на роскошь – синий сюртук, отглаженные брюки, заправленные в ботинки с серебряными шнурками.

– Где Мила? – мой голос дрожал.

Пока я то теряла сознание, то приходила в себя, когда меня вели к судну, я помнила, как Милу тащили следом. Её крики эхом звучали в голове.

Каспар остановился у решётки. Тёплый свет фонарей осветил его лицо, и в янтарных глазах всё ещё мерцала та теплота, что была на вечернице, до того как всё пошло наперекосяк. Он не смотрел на меня с враждебностью, несмотря на то, что я украла его силу, но благоговение исчезло из его взгляда.

Теперь, зная, кто он, я видела его скрытую угрозу, хоть она и была едва уловимой.

– С Милой всё в порядке, – наконец сказал он, сжимая ржавую перекладину руками в перчатках. – Я не об этом спрашивала, – огрызнулась я, стараясь придать голосу дерзости, но он звучал надломленно. Я не пила воды с вечерницы, и во рту остался лишь резкий привкус сикеры.

Каспар уклонился от ответа.

– Признаюсь, меня удивило, что ты первым делом спросила о ней. Вы с Милой не казались близкими на празднике, – кожа его перчаток скрипнула, когда он переместил вес тела. Злобная ухмылка мелькнула на его лице. – Скажи, она часто крадёт твоих мужчин?

Иногда.

– Ты не был моим, – выплюнула я, плотнее закутываясь в одеяло. – И она тебя не крала. Насколько помню, это ты нас украл.

– После того как ты украла мою силу, – его улыбка сверкнула, как жемчуг в лунном свете. – Но мы ещё до этого дойдём.

Холод пробежал по спине. Он имел в виду, что до этого доберётся его бог. Тот, кого я не переживу.

– Твоя подруга хранит мою силу. Я хочу её вернуть, – продолжил он. – А пока не желаю держать тебя взаперти. Нам не нужно, чтобы ты заболела или умерла раньше времени. Мы на охраняемом судне посреди Тёмного моря. Тебе некуда бежать, маленькая воришка.

Его улыбка не дрогнула, но тьма завладела его глазами. Я вновь оказалась на пирсе, глядя на отрока, зарубившего мою мать. Мои пальцы сжались, ногти впились в онемевшие ладони. Я почувствовала тёплую кровь, стекающую по рукам.

Тёмное море не манило прикоснуться к его чёрной поверхности, не говоря о том, чтобы нырнуть. Под ней скрывались звери, созданные богами задолго до нас. Любой, кто пересекал море малой группой или падал за борт, исчезал навсегда. Эти твари жаждали плоти – человеческой или отрочьей, без разницы. Только боги были неуязвимы для их ужаса.

Мой план переплыть море и найти убежище на чужом острове рухнул. Это была скорее надежда, чем план, но надежда бывает глупой.

Каспар понял, что я осознала своё положение – даже вне камеры я в клетке. В его глазах вспыхнул дружелюбный огонёк. Он отошёл от решётки к двери, вытаскивая с пояса кольцо с ключами, на котором висели кинжалы и пистолет.

Звон ключей разнёсся по судну, пока он медленно перебирал их.

– Ты найдёшь Милу на палубе, – тихо сказал он, выбрав железный ключ. – Оставшуюся часть пути вы будете жить в одной каюте.

Он вставил ключ в замок. Я так пристально смотрела на него, что удивилась, почему из глаз не хлынула кровь. Замок щёлкнул, сотрясая мои кости.

Я надеялась, что в каюте найдутся тёплые одеяла. Если меня ведут на смерть, чтобы вернуть украденную силу, я хотела встретить её согретой.

Каспар закреплял кольцо с ключами, когда по лестнице загрохотали тяжёлые шаги. Мы обернулись к проходу. Мгновением позже перед нами остановился огромный мужчина, задевая ржавые прутья плечами, а всклокоченными волосами – влажный потолок.

Я узнала его. Это он сбил меня на берегу. Моя челюсть сжалась, глаза сузились.

– Приближается судно, – сказал он Каспару, его слабое сияние выдавало в нём отрока. – Летят красные паруса, господин.

Каспар выглядел поражённым.

– Красные? – переспросил он.

Паника мелькнула в его глазах лишь на миг, и я задумалась, не почудилось ли мне это в неверном свете фонарей. Я не ела и не пила с вечерницы, а Тёмное море находилось в двух днях пути от Малой Муксалмы. Возможно, мне стоило больше заботиться о себе, чем о лицах отроков.

Каспар бросил на меня взгляд, разрываясь.

– Отведи её в каюту, – приказал он коренастому и вышел, двигаясь быстрее, чем на берегу.

Красные паруса не сулили ничего хорошего. Даже я, никогда не покидавшая родной остров, знала это. Только суда богов несли цветные паруса. Остальные плавали без них или с белыми и чёрными, украшенными символами. Цвета принадлежали богам. Мама рассказывала, что мой отец приплыл на судне с золотыми парусами, но я так и не узнала, какому богу они принадлежали. Отцы – как пыль…

Розовый был цветом Страсти Любовника. Владимир клялся, что видел розовые паруса на горизонте холодным утром морозного сезона. Я не верила ему ни тогда, ни сейчас.

Серый принадлежал Хранительнице потерянных душ. Для многих она была богиней добродетели, не зла. Но доброта не делала её менее ужасной. Её серый цвет символизировал души, затерянные в морях или принятые ею в свои ряды.

Красные паруса были хуже всех. Они принадлежали Мору – богу смерти, холода и болезней. Абсолютному злу. Осознание, что его судно приближается, вызвало волну тошноты. Возможно, это был его флот, сопровождающий нас в Асию. Боги использовали орлов и ворон для вестей. Может, Мор уже знал обо мне и моём даре и послал корабль.

Тошнота захватила меня. Я согнулась пополам на заплесневелом полу, тяжело дыша. Рвота хлынула на доски, смешавшись с жёлчью. Её капли запачкали руки, горло горело.

Я подняла мутный взгляд и увидела коренастого отрока у открытой двери. В своём недуге я не заметила, как он её отпер. Он прислонился к решётке, скрестив руки и лодыжки, и наблюдал за мной.

– Не виню тебя, – сказал он. – На твоём месте я бы тоже очистился до смерти, лишь бы не встретить бога, который тебя ждёт.

Я съёжилась от его слов и едкой жёлчи.

– Тебе можно так говорить о своём создателе? – пробормотала я, отворачиваясь.

Его борода дёрнулась в усмешке.

– Кто сказал, что мы все рождены одним богом?

Я нахмурилась, не понимая, но мне было всё равно. Меня везли на смерть. Политика отроков волновала меня меньше всего.

Он вошёл в камеру и, схватив за руку, рывком поднял на ноги. Я покачнулась вместе с судном. Головокружение усилилось, и я подумала, что меня вырвет на него. Может, это было бы неплохо – он ударил бы меня, и я ушла бы из жизни без мучений.

– Двигайся, – проворчал он, таща меня из клетки в каюту на следующем этаже.

Впервые за долгое время я хотела, чтобы Чудовище взяло верх. Оно родилось в тот день на пирсе, когда кровь матери оросила воздух. С тех пор во мне жило желание проливать кровь. Когда Чудовище владело мной, эмоции исчезали, оставляя холодное небытие. Мне нужно было, чтобы оно заглушило страх, превратив его в эхо самосохранения. Но страх был слишком велик, и Чудовище не пришло.

Глава 5

В течение следующих двух дней я провела в тесной каюте, пропахшей сыростью и солью. Мила приходила и уходила, но почти не разговаривала. Кажется, она винила меня за то, что оказалась здесь. Это я направила силу Каспара в её тело, и из-за меня она тоже попала в ловушку на этом судне. Хотя на второй день я начала подозревать, что её ловушка не так уж велика. Ей, похоже, нравилось покидать каюту и бродить по палубе.

«Как будто плывём по чёрному песку», – сказала она однажды, упомянув Тёмное море. Это были редкие слова, которыми она со мной поделилась.

Храбрость Милы удивляла. Возможно, я даже немного завидовала. Сама я боялась выйти из каюты и оказаться среди молящихся и отроков. Но с первыми лучами солнца Мила рвалась наружу, словно тесная комната душила её.

Когда Каспар пришёл ко мне, я была одна, сидя на гнилом подоконнике. Окно заколотили досками, но сквозь узкие щели я видела чернильно-чёрных ворон, стаями тянувшихся по голубому небу.

– С палубы вид лучше, – шёлковый голос Каспара скользнул по каюте, напомнив мне о змеях, ползущих по влажной траве.

Я вздрогнула, обернувшись.

– Ты уже не в темнице, Дарина, – продолжил он. – Как я сказал, я не боюсь, что ты бросишься за борт. Не с тем, что скрывается под этой чернотой.

– Мм, – промычала я, пожав плечами. Звук был чем-то средним между хрюканьем и жужжанием.

Меня не волновало Тёмное море и его чудовища. Кого я обманываю? Конечно, волновало. За бортом ждала смерть – ужасная, мучительная, которая всё равно привела бы меня к богине, Хранительнице потерянных душ. Эта судьба мало отличалась от той, что ждала меня впереди. Но так я хотя бы цеплялась за угасающий бутон надежды, всё ещё теплившийся внутри.

– Мила на палубе, – легкомысленно добавил Каспар.

Я просто хотела смотреть на ворон. Ему, похоже, было наплевать. Я взглянула на него: он устроился в мягком кресле, похожем на сплюснутое яйцо на ходулях. Выглядело жутко, но, к удивлению, было удобным – я знала это, потому что засыпала в нём.

Онемение сковало меня.

– К какому богу ты меня везёшь?

Его бровь удивлённо приподнялась. После паузы лицо стало суровым, но он расслабился в кресле.

– К тому, которому я принадлежу, – его глаза были настороженными, как и тон.

Принадлежу…

– К тому же богу, что и тот коренастый отрок? – спросила я. – Которому не помешало бы побриться и научиться манерам.

И, может, получить нож в горло.

Бледные губы Каспара изогнулись, а в глазах сверкнула озорная искра. Это напомнило мне весёлые секунды на полуночной вечеринке, прежде чем мир перевернулся, и мы с Милой оказались в этой вонючей, сырой каюте, кишащей отроками, посреди самого смертоносного моря.

– Ведагор, – сказал он. – Его зовут Ведагор. И если хочешь пережить путешествие без сломанных костей и содранной кожи, советую запомнить это имя.

Улыбка не сходила с его лица, но предупреждение звучало слишком реально.

Каспар вздохнул.

– Кому я принадлежу, станет ясно со временем. А завтра утром ты предстанешь перед ним.

Я застыла на подоконнике, сердце ухнуло в пятки.

Завтра утром…

Судя по щелям в окне и скудной порции еды, что скоро принесут, сумерки были близко. Через час небо окрасится в красные и пурпурные оттенки. Одна ночь – всё, что у меня осталось.

Завтра я встречу свою смерть.

Каспар поставил у двери что-то тяжёлое. Я вытянула шею и увидела сундук, замок которого Мила полночи пыталась взломать. Даже этот час, проведённый вместе, не заставил её говорить.

– Умойся и оденься подобающе, – Каспар присел к сундуку и отпер его ключом с большого кольца. – Какой бы ни была твоя судьба, ты должна выглядеть так, чтобы угодить богам и выказать им уважение.

Он поднял крышку и выпрямился, высокий и стройный.

Я не сдвинулась с подоконника.

– Переоденусь после того, как умоюсь.

Взгляд скользнул к крошечному металлическому тазу, в который я едва могла втиснуться. Таз есть таз. Мила поможет мне дотянуться до спины и, возможно, вымоет волосы.

Каспар пожал плечами.

– У тебя вся ночь. – Его жестокая улыбка обратилась ко мне. – Сомневаюсь, что ты сомкнёшь глаза.

Я побледнела. Каспар ушёл, но я не осталась одна. Чудовище зашевелилось, скребя когтями, чтобы вырваться. Во мне жила тьма. Она обвивала кости, как матросский канат, но не касалась души – она была моей душой.

На Малой Муксалме, увидев, что моя сила сделала с мамой, я боялась выпускать тьму. Она принесёт лишь боль и ужас, ранит глубже, чем время способно исцелить. Стоя у перил на палубе, я прокручивала это в голове, чувствуя, как гнев танцует с ужасом под кожей.

Увидит ли Мор больше, чем мой секретный дар? Проникнет ли он в душу глубже, чем кто-либо, и вырвет мою жестокость? Это недопустимо. Чудовище должно остаться скрытым. Судно приближалось к Асии, и чем ближе был берег, тем сильнее я сомневалась.

Мор – зло. Бог, которого нужно бояться больше всех. Он может использовать Чудовище против меня, заставить совершить жестокость, о которой я втайне мечтала. Ногти впились в солёную древесину перил. Заноза уколола палец, но боль не отразилась на каменном лице.

Внутри я кричала от ужаса. Снаружи была статуей – как те, о которых рассказывали моряки. Они говорили, что статуи в столице вылеплены из упавших звёзд. Звезда или дубинка – неважно. Я оцепенела, потому что малейшая трещина могла всё разрушить. Я бы бросилась за борт.

Может, стоило.

– Тоже не можешь заснуть?

Не оборачиваясь, я узнала голос Милы, крадущейся по скрипучей палубе. Её утренний тон был слаще ягод.

Она подошла и положила руку на мою, липкую от соли и слишком крепко вцепившуюся в перила. Хотелось оттолкнуть её.

– Можешь поверить, что, когда судно причалит, нас отвезут к богу? – пробормотала она.

Дрожь пробила меня. Не холодный морской ветер – страх. Мила боялась так же, как я. Никакой романтики. Бог – чудовище. Воплощение зла. А меня везли к самому жестокому.

– Прости, что втянула тебя, – мой шёпот был холоднее её руки. Дыхание клубилось у рта.

Я ждала ответа, чувствуя, как ледяная улыбка жжёт щёки, яркие, как свежая кровь. Но Мила молчала. Мы стояли, считая удары сердца.

Небо, усыпанное морской пылью, светлело. Рассвет наступал слишком быстро.

– Как думаешь, хуже умереть в этом море или от рук Мора? – спросила я вслух. – Можно рискнуть и надеяться утонуть, пока водные твари не схватят.

Мила молчала, убрала руку. Она имела право винить меня. Но я хотела швырнуть её за борт. Желание пронзило, как замёрзшая кровь.

Я закрыла глаза. Неужели я обречена вечно бороться с этой частью себя? Но мои дни были сочтены, и Чудовище – меньшая из бед.

Открыв глаза, я заметила, как звёзды гаснут одна за другой.

– Я не злюсь на тебя, – наконец сказала Мила, глядя на горизонт, где проступали розовые и фиолетовые пятна.

– Я просто… боюсь, – тихо закончила она.

Я подавила насмешку. Её смерть будет быстрой, возможно, безболезненной. А моя? Если Мор раскроет мою тьму, он использует её, прежде чем оросит Асию моей кровью. Он – зло.

– Я тоже, – прошептала я.

Тишина окутала нас. Ветер доносил карканье ворон, и я закрыла глаза, вслушиваясь в их мелодию. Хотелось вернуться в каюту.

– Владимир был прав, – отстранённо сказала я.

Мила опустила голову, тихо вздохнув.

– Он велел мне не ходить. Я посмеялась, но он был прав.

– Это должно прекратиться, Дарина, – слёзы заглушили её голос. Она не смотрела на меня. – Я не могу притворяться. Не сейчас.

Я нахмурилась, вопросительно глядя на неё.

Когда она подняла лицо, её взгляд был полон жалости, как будто я – глупый ребёнок, жующий песок.

– Владимир мёртв, – её голос хрипел. – Уже три года.

Челюсть сжалась, в глазах вспыхнул огонь. Внутри всё корчилось. Я покачала головой, уставившись на воду.

Но Мила не унималась.

– Владимир, Купава, Властимир, – отчаянно продолжала она. – Лихорадка забрала их. Ты не помнишь?

Я трясла головой, лицо окаменело.

– Я говорила с ними утром в каюте. Ты была там.

– Дарина, хватит, – она схватила мой подбородок, заставив посмотреть на неё. – Ты знаешь, что их нет. Они не живут на острове. В каюте только мы. Ты и я.

Вспышка кладбища мелькнула в мыслях. Холод разлился по венам, я отпрянула.

– Не хочу говорить, – голос надломился от страха. Я вцепилась в перила, руки онемели от холода и давления. – Можем просто постоять вместе?

Прежде чем Чудовище вырвется и швырнёт тебя за борт в слепой ярости.

Краем глаза я увидела, как Мила кивнула. Её рука легла на мою, сжимая так крепко, будто она боялась, что я прыгну.

Я слышала истории об Асии, Стране Богов. Моряки рассказывали о красоте острова, самого большого в мире, где небо сияет ярче благодаря энергии богов. Но никакие истории не подготовили нас с Милой к тому, что мы увидели.

Остров не походил ни на один другой. Он простирался за горизонт, где зазубренные горы врезались в облака. Туман окутывал скалы, сложенные, казалось, из пепла и костей. Самая высокая вершина спускалась к острову, сверкая небесно-голубым водопадом. Я видела их в книгах, но наяву он был великолепен. Даже с расстояния вода казалась яснее солнечного дня. Когда мы подплыли ближе, я различила зелёное морское дно.

Я ожидала причал – старый, сырой пирс, истоптанный моряками. Вместо этого берег изгибался полукругом, где стояли на якоре суда. В чаше моря качались гребные лодки, привязанные к столбам или дрейфующие у кораблей.

Желудок сжался. Не из-за гребной лодки, а из-за столицы. Яркой, цветной. Дома, наклонные и пузатые, сверкали красками богов, некоторые блестели, как краска на лице в сумерках. Мощёные улочки вились по холмистому городу, рынка не было видно. Куда вёл водопад, оставалось загадкой – из земли торчали мшистые холмы. Это была лишь дальняя часть острова.

Судно приближалось к берегу с золотым песком, напомнившим рассказы мамы о пустынях, где молнии во время гроз создают стекло, прозрачное, как вода у берега.

За городом, среди лиловых деревьев, возвышался холм, сухой, как мой рот, и цвета отшлифованной кости, из которой делают рукояти кинжалов. На холме, высеченный, стоял Дворец Богов.

– Звёздная пыль, – голос Милы дрожал от изумления. – Она правда существует.

Она была права. Слухи о дворце ходили разные, но все сходились в одном: он построен из звёздной пыли. Я не верила, пока не увидела своими глазами. Полуночная синева сияла над морем, городом и лесом, создавая магию. Дворец, прозрачный, как вода, возвышался на костяном холме.

Ничто не казалось таким зловещим предзнаменованием.

Когда гребную лодку спускали в тёплую воду и бросали якорь, я на миг подумала о побеге. Мы с Милой могли прыгнуть за борт и доплыть до берега. Остров огромен – мы бы растворились среди людей. Но матросы, как саранча, закружились вокруг, а проклятый отрок подошёл так близко, что я уловила запах чернил на его пальцах.