Девятигранник

Читать я, кстати, научилась поздно по современным меркам. Я почему-то очень плохо свое детство помню. Первые воспоминания только со второго класса школы приходят, да и те очень смутные. Но вот то, что я читать совсем не умела, я хорошо запомнила. Букв не знала. Это теперь требуют, чтобы ребенок еще до школы был продвинутый, и тесты заставляют проходить. Раньше все проще было. Ребенка приводили в школу за знаниями. И предполагалось, что у него их нет от слова совсем. Вот у меня их и не было. А еще я помню, что меня долго отучали говорить о себе в третьем лице. Настя хочет домой. Настя устала. Настя не хочет есть. Дети меня за это клевали какое-то время. Дети вообще очень сложные и удивительные существа. Способны они всем классом кормить и выхаживать раненого птенца, и с такой же радостью всем миром загоняют своего одноклассника, если он толстый, рыжий или просто не такой, как они. Непохожий. Мне вот за это «Настя хочет» доставалось.

Мама со мной возилась, но она много времени мне уделять не могла. Работала она много, а растила меня одна. Папа мой погиб в какой-то потасовке. Была какая-то драка дурная на железнодорожной станции и его кто-то случайно под проходящую электричку с платформы столкнул. Я тогда только родилась. Мама через два года снова замуж вышла. Но вот отчима я почему-то совсем не помню. Он ушел от нас, когда мне семь лет было как раз перед школой. Совсем вот не помню его, даже лица. Встречу на улице – не узнаю. Единственное, что мне хорошо запомнилось, это то, как мама рыдала после его ухода. Прощения у меня просила. За что? Я ее потом так и не спросила, а мама к этой теме не возвращалась. Даже имени его не упоминала. Вычеркнула из жизни за ненадобностью. А вот классная руководительница мной занималась очень много. Именно она мне любовь к чтению и привила. Читала я сначала сказки. Потом книги о путешествиях. Ну, а когда стала старше, то все любовные истории мира на себя примеряла. В мыслях своих была и Джульеттой, и Констанцией, и даже Дездемоной. И всегда у меня для каждой из героинь книжных наготове был счастливый финал. Отелло вдруг верил своей жене. Д, Артаньян успевал в монастырь до миледи, Монтекки и Капулетти мирились до того, как их дети умирали. Мне было очень жаль, что я так поздно родилась, и не успела сказать авторам книг несколько ласковых слов об их творчестве. Они бы точно свои книги переписали.

Единственное, что меня очень глубоко ранило, это осознание того, что жизнь вокруг нас так сильно отличается от того, что написано в книгах. Иногда у меня бывало такое ощущение, что всех хороших и благородных людей каким-то образом вырвали из нашей реальности для того, чтобы отправить их на книжные полки. И мир без них лишился малой части их тепла, доброты и благородства. Одно время я очень полюбила театральные постановки. Вернее, театральные постановки в одном отдельно взятом театре. Я в то время на втором курсе педагогического университета училась. Хотела стать психологом. Да таким, что будет «чувства добрые» в душах пробуждать. Был у меня такой идеалистический сценарий развития мира. Ну, в общем, не об этом сейчас. Однажды подруга попросила меня помочь ей реквизит в театр наш студенческий донести. А так как раз полным ходом шла подготовка к «Алым Парусам». И так уж получилось, что капитан Грей ну вот всеми родинками был таким, каким я его себе представляла. И говорил так, как я хотела, и двигался. Ну, в общем, простояла я до конца репетиции с открытым ртом за кулисами, да так и повадилась в театр ходить в любую свободную минуту. А уж о премьерах и говорить нечего. На каждую, как восторженная голубка, с букетом цветов и в первый ряд. Три года подряд пропадала в этом театре. Но ни в чем участия не принимала. Тихо, как мышка норушка, сидела в углу зала и любовалась своим Артуром. Его, как и Грея, звали Артур. Веселый. Сильный. Душа компании. Я в его присутствии дар речи теряла. Максимум, что могла вымолвить это «спасибо за игру», когда букет ему вручала. Старалась, как могла, на глаза ему не лезть. Просто им любовалась. Странно, но никаких плотских чувств он во мне не вызывал. Во мне вообще почему-то мужчины никаких эмоций не вызывают, которые в принципе должны вызывать в любой полнозрелой девушке. Я на это внимание обратила случайно, когда начала для себя анализировать, не влюбилась ли я в этого артиста? Нет. Ну, вот никаких фантазий кроме прогулок под луной он у меня не вызывал. Я забеспокоилась, вдруг я, как теперь принято говорить, нетрадиционной ориентации? Нет. Прислушалась к ощущениям, никаких желаний девушки во мне не будят. Пожала плечами, решила не задумываться раньше времени о таких вещах. Время, думаю, само все по местам расставит. Оно и расставило. Как – то вечером после репетиции (а это было как раз перед майскими праздниками) я как обычно домой пошла. Через парк. Вдруг сзади шаги такие быстрые, догоняет меня кто-то. Я обернулась без испуга, кого мне бояться на территории университета. Скорее любопытно стало. Впервые за столько лет я по этой тропинке не одна иду. Обернулась, да так и замерла. Бежит за мной Артур и в руке у него алая роза. Символ любви большой и страстной. Я стою. В ногах сил ровно столько чтоб не упасть. Идти не могу совсем. Так меня он взволновал бегущий с розой, что у меня остатки самообладания куда-то в землю ушли.

Он как увидел, что я остановилась, тоже шаг замедлил. Подошел уже совсем не спеша. Уверенной такой походкой.

– Ну, – говорит, – привет тебе, тайная поклонница номер один, – и розу эту мне протягивает.

А у меня настолько шум в голове, что я даже руку поднять не могу. Стою как столб, и глазами хлопаю.

Он засмеялся, розу эту бросил к моим ногам.

– Принцесса, – смеется, – цветы к вашим стопам.

– Прогуляемся вместе под луной?

Вот не так, совсем не так я себе это представляла. И тон у него стал какой-то небрежный. Хозяйский. Мне даже показалось, что я уже когда-то этот тон слышала. И вздрогнула. Он это движение по-своему истолковал.

– Холодно? – спрашивает, да с таким показным участием, что меня чуть не стошнило. Попробовал он меня за плечи обнять, а меня вдруг еще сильнее затрясло. Как в мороз. Он удивился: – Чего трясешься? – спрашивает. И так быстро по сторонам глазами скользнул.

– А ну, пойдем, – говорит, – согреемся сейчас оба.

Мне бы закричать или еще что-то предпринять. Я на него какими-то другими глазами посмотрела и до того он мне мерзким показался, что я даже застонала. Он услышал, приосанился, и совсем осмелел. Руками начал по телу шарить, шептать что-то на ухо, а у меня одна мысль: «Меня сейчас вырвет». Как в тумане я была. Плохо, что соображала. Он меня прямо на траву уложил рядом с тропинкой. Ничего не придумывал. Юбку задрал на живот, трусы так ловко стянул, хоть и помощи от меня не было ему. Я как кукла была. Делала все как в тумане. Не сопротивлялась. А что он говорил уже и не помню. Помню только боль и постоянное чувство тошноты.

Очнулась от холода. Артура рядом нет. Я кое-как оделась, траву и землю отряхнула и побрела куда шла. Домой не рискнула прийти, пошла к подруге в общежитие. Та меня увидела, ахнула и с расспросами. Может, в милицию, говорит? Я головой потрясла и говорю, что все нормально. Никакой милиции не надо. И спать. Артура с тех пор я больше не видела. Он из университета перевелся в другой город. Через три недели я поняла, что беременная. Еле успела до родов университет закончить. С мамой разговор был еще тот. Я ей такую историю слезную выдала, не зря же я столько лет книги до дыр зачитывала. С моих слов отец моего ребенка сразу после первой нашей ночи ушел в армию да там и сгинул при выполнении интернационального долга. А поскольку рос и воспитывался он в детском доме, то никаких родственников у него нет. Фотографию я выпросила у одной своей подруги из университета и предъявила ее маме вместе с кучей написанных собственноручно самой же себе писем.

А потом родилась Полина. А потом умерла мама. На работу мне устроиться нормальную не получилось. Маму с ребенком никто у себя в штате видеть не хотел. Удалось временно устроиться в школу неподалеку библиотекарем да там, и задержалась на долгие годы. По совместительству устроилась, и полы в школе мыть кое-как на жизнь нам хватает. Мужчины на меня заглядываются, на свидания зовут. А я не могу. Как представлю, что кто-то рядом идет и за руку меня держит, сразу тошнота. Одно меня беспокоит. То, что дочка моя так же как я в свое время в книги, сейчас в телефон с головой ушла. А это уже критично. И так дальше продолжаться не может.

Егор

– Ну, как мы сегодня себя чувствуем?

Доктор равнодушно просматривает пухлую пачку с моими многочисленными выписками и анализами. Снова у меня лечащий врач поменялся. Надо будет жалобу написать. Это, какое – то недоразумение жизненное. У меня такое ощущение, что ему вообще до лампады мое состояние. Дежурные вопросы задает и ждет, что я ему так же дежурно отвечать буду. Не дождется. Он просто меня впервые видит и не знает, что мне хорошо известны мои права. Вообще как-то странно. В этой поликлинике точно такая же текучка, как и предыдущей. И в той, что была прежде. И в той, что была до нее. Один врач меня берет, потом почему-то назначают мне другого лечащего врача, потом следующего. Что вообще происходит с нашей медициной? Почему никто не может помочь человеку встать на ноги? И они еще называются носителями благородной профессии. Клятву Гиппократа дают. А на деле полное бездушие и выкачивание денег.

– Сегодня, как и всегда, – неторопливо, как школьнику, начинаю объяснять свое состояние, – доктор, ты вы же читаете, у вас все перед глазами. Как вы думаете, как я вообще могу себя чувствовать с такими проблемами? И, кстати, куда снова подевался мой лечащий врач? Где Антон Борисович? Что за порядки у вас в клинике? Почему я должен каждый раз как школьник пересказывать все заново?

– Да вы успокойтесь, Егор Тимофеевич, – врач перестает копаться в моих бумагах и наконец-то впервые смотрит на меня с каким-то новым интересом, – Антон Борисович ушел в отпуск за свой счет. Мне он передал вас как пациента соответствующего моему профилю. Зовут меня Аркадий Иванович. Я тут просмотрел ваше, – он указывает рукой на папку с документами, – досье. Удивительный случай, доложу я вам.

– А Иван Алексеевич заболел, – язвительно подхватываю я, – а у Ирины Станиславовны переквалификация и она мной заниматься не успевает. Вы что меня за кого принимаете? Думаете, я не понимаю ничего? Да я с детства по врачам хожу, я всех вас насквозь вижу и штучки ваши наизусть знаю. Не можете мне помочь так и скажите. Сейчас, слава Богу, не то время. Можно найти и другую клинику.

– И другую, и следующую клинику, – подхватывает мой энтузиазм Аркадий Иванович, – и в Германию уехать, и в Израиль улететь. Все возможно. Весь мир для вас. Путешествуйте, наслаждайтесь жизнью. А вы вот все лечитесь и лечитесь.

Я даже умолк. У меня просто слов нет. Это какая же наглость с его стороны так глумиться над больным человеком. Но я беру себя в руки. Надо поставить его на место, но без эмоций. Холодными точными фактами. А то хорошо, что я попался этому бездушному роботу. А кто-то другой с более слабыми нервами мог бы и расстроиться.

– Скажите, а вы, правда, врач? – стараюсь сдержать сарказм.

– Вам диплом показать или на слово поверите?

Он полностью копирует мою интонацию. Ну, что ж. Мы принимаем бой? Ну, держись, Айболит. Нашел ты своего Бармалея.

– И вполне себе так допускаете, что болезнь требует лечения?

– Прежде всего, болезнь нужно правильно диагностировать, и лишь потом приступать к ее лечению. Если во время приступа гастрита вы вдруг решите, что у вас астма и начнете ее лечить, никакой пользы от подобного лечения вы не увидите.

– А разрешите уточнить, каким это таким образом этот свой тезис вы относите ко мне?

– А самым прямым, – он открывает папку с моей историей болезни, переворачивает несколько страниц и удовлетворенно кивает головой, – вот. Как наиболее яркий пример. Вам три года назад аппендикс удалили. Так?

– Так, – мне этот врач начинает импонировать, – никто на моей памяти так глубоко в мою проблему не вникал.

– Я, Егор Тимофеевич, взял на себя труд и связался с клиникой, где вы оперировались. Мне показалось интересным то, что записал хирург в ваш анамнез, и я с ним разговаривал. Он очень хорошо вас запомнил. Да и не только он, оказывается. Вы там всю бригаду до колик довели.

– Это чем же я их там зацепил?

– Да никто их них не мог припомнить, чтобы раньше кто-то настаивал на операции при отсутствии явных показаний. Что это у вас за радость такая оперироваться по подозрению?

– Да у меня живот болел! Да если бы у вас так болел…

– Если бы у меня так болел живот, я бы точно сам себе диагнозы не ставил. Гланды вы тоже себе на всякий случай удалили?

– Ну, да. А что? В конце концов, это прогрессивно.… Послушайте, что вы мне все время указываете, что мне делать и что мне не делать? Сюда я обратился совершенно по другому поводу. Я, безусловно, ценю, что вы так глубоко изучили мое личное дело, но к данному случаю это никакого отношения не имеет.

– Еще как имеет, Егор Тимофеевич, все, что я узнал о вас, дает мне возможность с уверенностью говорить, что вы мой и только мой пациент.

– В смысле?

– Ну, ваше лечение это сугубо моя специализация.

– Подождите, – у меня мгновенно пересыхает во рту, – неужели… вы онколог?

У меня даже круги перед глазами поплыли. Вот ведь. Так и знал. Я предчувствовал. Но, надеюсь, все еще на ранней стадии и я успею…

– Нет, – врач поднимает обе руки вверх и улыбается самым добрым образом, – я не онколог. Я…

Он достает из кармана белого халата визитную карточку. Черная визитка с золотом. Очень приятная на ощупь бумага. На ней написано. Душиц Аркадий Иванович. Врач – психотерапевт. Ух. Ну, слава Богу. Я радостно улыбаюсь, потом вдруг до меня доходит процесс осознания.

– Подождите, – я трясу перед собой этим клочком бумаги, – вы меня в сумасшедшие записали?

– Ну, отчего ж так сразу, – врач улыбается, – разница между психотерапевтом и психиатром все же существует. Но ход ваших мыслей мне начинает нравиться, – добавляет он.

– Да я вас, – сказать, что я в ярости, значит не сказать ничего, – да я в суд… да я вас в порошок…вот это, – я трясу у него перед носом визитной карточкой, – я возьму с собой.

И уже от самой двери, оборачиваясь, добавляю: – Для суда.

Ухожу, громко хлопая дверью. Выхожу на улицу, с жадностью глотаю свежий воздух. Потом достаю из кармана куртки телефон и набираю номер.

– Алло, – это мама. Кто же, как не она меня всегда выслушает.

– Мама, это я.

– Да я знаю, что это ты. У меня ж определитель. Как и у всех. Что стряслось на этот раз, горе ты мое луковое?

Она меня так называет, сколько себя помню. Вот всю мою жизнь. Ну, да, так получалось, что от меня больше неприятностей было, чем радостей. Но я – то чем виноват? То ногу сломаю на уроке физкультуры. Там слишком сильно канат раскачали, и я с него упал. То вместе с отрядом в лагере рыбой отравлюсь. То чесотку из строй отряда привезу. И всегда вот такие интонации. «Что случилось, горе луковое».

– Мама, я из клиники. Там тоже отказались обследовать полностью.

– Сынок, – мама вздыхает, – это уж, какая по счету то? Может, хватит ерундой заниматься. Уж жил бы себе. Женился бы и наверняка глупость то из головы и вышла. На работу нормальную устройся. Ты же учился все – таки. А застрял в этих своих электриках.

– Ерундой, – мне вот обидно становится до слез, – и ты меня тоже психом считаешь?

– Это что значит тоже? – мама насторожилась, – ну говори что там у тебя?

Выслушав меня, она вместо того, чтоб возмутиться вместе со мной, неожиданно заявляет: – А это кстати дело. Ты б Егорушка сходил к этому доктору. Он то и поможет.

– И ты, мама, – со слезами в голосе почти кричу я, – и ты с ними всеми заодно. Вы ж меня все ненавидите. Вам же я как бельмо на глазу. Что болею всегда, в истории всякие попадаю. Вам бы только от меня избавиться, чтоб не звонил и не тревожил. Денег вот чтоб не занимал. Вы же все…

В трубке короткие гудки. Мама как всегда меня не выслушала. Конечно, она теперь будет брату моему звонить. Он же уважаемый человек, не то, что я. Я это мусор. С тех самых пор как они второго сына родили, я для них мусор. Нет. Я с силой швыряю телефон на асфальт, он разлетается на кучу осколков. Так дальше продолжаться не может.

Борис

– Здравствуйте, дорогие подписчики моего канала. На связи снова супер папа Боря! К сожалению, некоторое время я был занят и не мог радовать вас своими сюжетами, но сегодня я наконец-то снова с вами и мы совершим увлекательное путешествие по весеннему лесу. Отыщем в нем старое озеро, возможно вода в нем уже настолько теплая, что можно будет искупаться. Проверим, что нового появилось на редких опушках лесной чащи с прошлой осени. И возможно именно в этот раз нам удастся найти следы снежного человека, который непременно обитает именно в нашем лесу. А помогут мне совершить это увлекательное весеннее путешествие как обычно два пирата. Костя и Женя.

Камера берет крупным планом лицо мальчика лет десяти, который спит, уткнувшись лицом в подушку.

– Костя! Костя!

Мальчик хватается обеими руками за подушку и накрывается ей с головой. Рука оператора поднимает подушку и выбрасывает ее далеко в угол комнаты.

– Прекрати спасть! Просто невозможно спать, если впереди нас ждет увлекательный день с прогулками по лесу.

Пауза.

– И разумеется самый настоящий пиратский завтрак с гамбургерами в нашей традиционной пиратской забегаловке.

Мальчик немедленно садится на кровати, таращит заспанные глаза и уточняет: – Про гамбургеры это мне не приснилось?

– Приснится, если немедленно не встанешь.

Ребенок, просияв лицом, вскакивает с кровати (она кстати оформлена как пиратский корабль) влезает ногами в тапочки и бежит со всех ног в ванную с криками «Ура».

– Итак, мои дорогие подписчики и подписчицы, перед нами стоит еще одна задача – разбудить второго пирата, и тут нам нужна будет маленькая хитрость, потому что этот пират не так уж и любит кушать.

Камера перед дверью в комнату. На двери большой плакат с единорогом. Рука толкает дверь, камера вплывает в детскую комнату, сплошь завешанную заставленную самыми различными игрушками единорогов разного цвета и размера. На стенах плакаты с таким же животным. Вновь крупный план берет девочку, которая мирно спит в кровати, обнимая еще одну игрушку. Конечно, это тоже единорог.

– Женя! (голос оператора загадочный) Женя!! Вставай, Женя! Нас ждут пиратские клады!

– Я не хочу клады, – отвечает девочка и становится ясно, что она не спит, а притворяется спящей.

– Но, Женя! – голос становится еще более таинственный, – разве ты не хочешь стать настоящим пиратом и вдохнуть этот воздух приключений?

– Я не хочу быть пиратом, я хочу быть принцессой, – девочка открывает глаза и высовывает язык.

– А может ты хотела бы стать принцессой пиратов? – оператор не теряет надежды.

– Не хотела бы, – отрезает девочка, – принцесс пиратов не бывает.

– Еще как бывает, – оператор не сдается.

– А вот не бывает, – девочка садится на кровати, не выпуская из рук единорога, – потому что принцессы живут в замках в лесу и ждут принцев, а пираты плавают на кораблях, пьют ром, дерутся и плохо пахнут.

– О, – оживляется оператор, – как раз сегодня нам предстоит экспедиция в лес и я, пожалуй, проверю, нет ли там пустующего замка, в котором когда то жила принцесса.

– Серьезно? – девочка делает большие глаза и отпускает единорога.

– Очень серьезно, – доверительно сообщает оператор, – это самая большая тайна, которую сегодня мы попробуем раскрыть. Есть ли в нашем лесу замок принцессы.

– Хочу замок, хочу замок, – девочка начинает прыгать на кровати и хлопать в ладоши, – если мы его найдем, я останусь там жить!

– Безусловно, – обещает оператор, – но надо собираться быстрее, потому что наш замок могут захватить другие девочки, которые тоже хотят стать принцессами.

Девочка убегает в ванную не переставая верещать от радости. Где то на втором плане слышно, как они делят с братом ванную комнату.

– Дорогие зрители, если вам нравится наш канал, ставьте скорее лайки и подписывайтесь на канал супер папа Боря. А мы сейчас пока отправимся к доброй волшебнице, которая спит в своей тайной спальне овеянная ароматами всяких магических зелий и, безусловно, обрадуется нашему сюрпризу – походу в весенний лес.

Оператор заходит в очередную комнату. Здесь все предельно аккуратно, чисто. На язык просится слово «стерильно». Белая спальня, белые легкие шторы. На белой кровати спит женщина, при появлении оператора, она слегка приоткрывает глаза и улыбается краешком губ.

– А… супер папа пришел. Поцеловать перед трудами праведными?

– Нет! – в голосе оператора появляется та же прежняя таинственность, – сегодня мы идем лес искать пиратские сокровища и замок принцессы! В общем, что найдем, то наше. День, какой сегодня солнечный! Красота!

– Подожди! – женщина открывает глаза и резко садится на кровати, – какой сегодня день? Ты почему не на работе?

– Так воскресенье же, – голос оператора все еще таинственный, но в нем появляется беспокойство.

– А ну гаси шарманку, – приказным тоном говорит женщина, рывком садится на кровати и хватает телефон, – ты вообще в курсе супер ты папа, что у тебя с утра сегодня запись до 16.00

Камера выключается. Я непонимающе гляжу на жену.

– Какая запись? Сегодня, какое число?

– Двадцать второе, дубина, – с чувством говорит мне жена, – Ох, Сергеев, ты меня своими приколами в гроб вгонишь.

Она бросает взгляд на часы и чуть смягчается: – Ну, ничего. Оксану я перенесу на понедельник, а Иван Сергеевич тогда в 16.00 приедет, он как раз хотел приехать, чем позже, тем лучше. Так что не все еще потеряно в датском королевстве. Давай, Сергеев, бегом. И в следующий раз давай внимательней.

– Да какой следующий раз? – меня это как то зацепило, – воскресенье же. У меня вообще выходные должны быть?

– Ну, Боря, – жена встает и обнимает меня, – ну, во-первых, они очень просили тебя принять их, а по будним дням к тебе не попасть. А во-вторых, это же твоя работа, твой хлеб. Ты ж у нас один кормилец, вот и давай. Трудись.

– Таня, я же так совсем озверею, – у меня начинает нарастать какое-то глухое раздражение. На свою жену. На свою работу. На себя за то, что я так и не научился отстаивать свою точку мнения. На все вокруг, – что ж мне ни на что нельзя больше смотреть, как на чужие зубы?

– Вечером приедешь, и смотри себе сколько угодно, – успокаивающе отвечает мне Татьяна, – ты сегодня освободишься часов в семь, это не так поздно. И смотри себе на здоровье. А хочешь в лес свой иди. Работа, – она поднимает вверх указательный палец, – это святое.

– Работа может быть разной, – защищаюсь я, но уже как то вяло, без огонька, – вот у меня одноклассник. Он блоггер. У него канал. Так он за рекламу не меньше меня поднимает.

– Каждому свое, – пожимает плечами жена и легонько толкает меня к выходу из комнаты, – давай, блоггер, чеши одеваться, а то не успеешь вовремя.

Выхожу из комнаты жены с какой-то немой обреченностью. Значит, еще один пустой и никакой день. Я, конечно, все понимаю, я умею считать деньги и знаю – раз так у меня все здорово сложилось в стоматологии, то зачем искать что-то другое для заработка? И на самом деле я спокойно на это все смотрел. Ну, работа, значит, работа. И надо работать пока есть заказы. Потому, что тех, у кого этих заказов нет, хоть пруд пруди. А у меня дни расписаны на две недели вперед. Значит, я востребованный и успешный специалист. Только вот при всем этом, почему же мне так грустно? На пороге сталкиваюсь нос к носу с пиратом Костей и принцессой Женей. Они уже собраны, одеты. Только ботинки пока не обували, но уже годны для использования. У Кости с собой наготове кривой пиратский меч, а у Жени подмышкой любимый единорог по имени Жора. Я сажусь на корточки перед ними и развожу руками.

– Не получается лес, друзья, у папы работа срочная.

– Ну, как всегда, – тянет сын, а дочка недовольно подживает губы.

– Но я нашел выход! – я поднимаю вверх палец, дети чуть встрепенулись, – в пиратской забегаловке вас покормит мама, а я по дороге с работы заеду в магазин игрушек и посмотрю, нет ли так чего-нибудь для настоящих принцесс. Чтоб в следующее воскресенье мы были готовы совершить это наше большое путешествие в лес.

Дети с благодарными криками вешаются мне на шею. А я с горечью думаю о том, что живу сейчас совсем не своей жизнью. И что так дальше продолжаться не может.

Юлия

– Вот еще смотри, – Наташа протянула мне телефон. С экрана на меня смотрел жгучий брюнет с пронзительно оливковыми глазами, орлиным носом и острым подбородком.

– Челентано, – победно добавила Наташа, – глянь, что о себе пишет.