Лето в стране неприкаянных фей

Рвущихся связей неутихающую боль.

В убежище Нимфы из скрытого сада

Лето в одно мгновение унесло прочь.

Слова молитвы ушей Чародея достигли,

И обратили его в бегство, чары забрав.

Но забытая рана на нем была вскрыта,

И он проклял Лето с человечеством всем.

Что ей дорого, могло жить ее в сердце,

Лишь до того, как обратится в пепел оно.

Растерянно она на ногах еле держалась,

Освобождение радости не принесло.

Палка о двух концах – сила молитвы,

Несла исцеление и начинала раздор.

Мощь человеческой веры оказалась

Всепоглощающей агонией для фей.

Но если надежда обернулась оружием,

Злоупотребление разрушило святость ее.

И в воздухе Лето чувствовала больше,

Чем очищенье и светлое изгнание зла.

Все лежащие на поверхности ответы,

От истинных законов отводили глаза.

С уходом Чародея, цветы почерневшие

Начали соком наливаться и оживать.

Лето нашла свет среди теней отчаяния,

Нимфа ей несказанно благодарна была.

«Ты была не первой женщиной здесь,

Но первой, что решилась мне помочь.

Большинство пришли искать неверных,

С местью или страданиями за спиной.

Каждую Чародей пленил в своем саду,

Чтобы еще глубже наполнить ядом мой».

«Мне жаль, что они мучили друг друга, —

Лето сказала. – Объединиться не могли».

«Смогут ли они выбраться, я не знаю.

Им заново придется научиться жить.

Или они останутся и сделают сад домом.

А тебе предстоит еще многим помочь.

Возьми с собой цветок волшебный,

Способный исцелить любой недуг.

Пусть осветит он далекий путь твой,

И единожды его окрасит в алый цвет».

Лесной Рыцарь, страж непримиримый,

Когда встретил на выходе Лето, осерчал.

Ибо в ее руках горел цветок волшебный,

Напоенный кровью, выращенный тьмой.

«Тебе был дан великий меч Королевы,

Чтобы пронзить сердце злых тварей всех.

Ты его на связь с чудовищем променяла,

Теперь мое копье должно сразить тебя».

Как рыцарь последний, что убивать зло,

Уехав, дал обещание королеве своей.

Вернувшись, он поразил ее саму, узнав,

Как много невинных пало от ее рук.

Однако среди ее жертв не было невинных.

Ведь Рыцарь не мог женский опыт понять,

Что тайные поверья дочерей человеческих

И мечты в фейском обличье воплотил.

Лето лучше понимала Цветочную Нимфу,

Чем из дивного народа лесной сородич ее.

Обескуражено, она произнесла лишь:

«Почему вы так похожи на людей..?»

Лесной Рыцарь копьем высоко замахнулся.

Сила или слабость, дерево против цветка.

Смертоносный удар не достиг сердца Лето,

Чудодейственная сила раскрылась сама.

В стремлении любой ценой долг выполнить,

Рыцарь не чуял гнилой древесины внутри.

Исцеление возвратило его в чрево природы,

К первозданной растительной форме его.

Метаморфозы в сказаниях считались

Путем обмануть смерть и сначала начать.

Потерять душу растением безвольным —

Лето видела в этом жестокую судьбу.

Однако если тело ждала агония смерти,

А душа была на вечные муки обречена,

Освобождение от бремени разумности,

Полную безмятежность обещать могло.

Лесной Рыцарь остался стоять гордо,

Как дерево, вросшее в землю, был тверд,

Безмолвный страж, преданный долгу,

Остался цветочную пещеру охранять.

Лето ехала по дороге без направления,

С пустотой в груди, вновь оставшись одна.

Она не осталась без миссии грандиозной,

Но пещера цветов в Страну Фей не вела.

Ей предстояло снова вперед двигаться,

Без ожиданий и надежд, о доме забыв.

Чародей грозил, что пеплом все станет,

Что ей будет некуда возвращаться в конце.

Когда привычный мир вокруг опостылел,

Когда безрадостным стало знакомое все,

В другом измерении, что не реально,

Потеря дома казалась приятной мечтой.

Лето задумалась, куда бы она подалась,

Будь у нее, кроме монастыря, выбор иной.

Не переживая об усталости или голоде,

В землях фей она странствовать могла.

Она бы не пошла в этот край по своей воле,

Но могла выбраться из серости лишь так.

Лето опустила голову и тогда увидела,

Что яркими кристаллами усеяна тропа.

Цвета домов проглядывали в зелени.

Расступился перед Лето бескрайний лес.

Как уныло было все, позади оставшееся.

Как блестяще было все, ждущее впереди.

След из самоцветов вел к чудному городу,

Где драгоценными бликами сверкало все,

Где прекрасная музыка журчала отовсюду,

И волшебной мастерской был каждый дом.

То было сказочное место, полное искусства,

Где никакой дикости, никакого страха нет.

Среди величия природы негостеприимной

Сердце Лето тосковало по жизни городской.

С уютным одиночеством в ее обществе,

Со стенами, укрывающими от невзгод,

С невидимой поддержкой незнакомцев,

И всеми благами разделения труда.

Здесь Лето не искала ничего однозначного,

Где творчество разливало краски рекой.

Ни одно место не могло быть идеальным,

Но в видении от точки зрения зависело все.

Лето заглянула в сверкающую мастерскую.

Стены прозрачные, витрины из хрусталя

Выставляли напоказ диковинные формы.

Переливчатые вычурные вазы ловили свет.

Полупрозрачные перегородки размывали

Силуэты, тайны мастера скрывая за собой.

Колокола отзывались на мелодию горна

Симфонией артистизма гибкого стекла.

Все продавалось, но нагруженные полки

Выдавали, что частых покупателей нет.

Поэтому Лето могла видеть коллекцию,

И дивиться времени, отданному стеклу.

В ее городе простое стекло было роскошью,

Ей посчастливилось за витражами пожить.

Только коридоры чувствовали холод ночи,

Незастекленные, открытые внешней тьме.

Но, несмотря на жар стекла плавления,

В мастерской было прохладно и свежо.

В негаснущем пламени потустороннем

Изделия были закалены волшебством.

Затаив дыхание, Лето упоенно наблюдала

За Стеклодувом, что творил магию свою,

Из пузырей лавы дождевые пузыри делал,

Капли меда превращал в бесцветную смолу.

От огненного хаоса к утонченной форме,

Жар плавил низменное, к высоте возводя.

Руками мастера, из пыли формируясь,

Лето думала, вселенная создавалась так.

Неоконченные фигуры в воздухе парили.

Оживали аморфные и текучие вещества,

Искусно наполнялись легкостью и грацией.

Каждый перелив – мелодия мастерства.

Стеклодув новый мир творил играючи

Из материи всего сущего, цветущей в огне.

Мир насыщенных красок и тонов нежных,

Мир прозрачных истин и ответов всех.

Безупречно гладкий мир без шероховатости.

Жизни в совершенстве застывший мир.

Мир торжества различий в однородности.

Хрупкий мир, увековеченный в стекле.

Стеклодув встретил Лето с радушием,

Напевно обратился к ней, растягивая стих,

Предложил присмотреть любую вещицу,

И обещал всего за одну песню ее уступить.

Попытка спросить его о чудесном городе,

Одной придирчивой нотой перебита была.

Он не желал слышать ничего, кроме пения.

Лето хотела потеряться в красоте стекла.

Пение Стеклодува мелодией сна звучало,

Слова были неуловимы, оставляя смысл,

При попытке повторить рифмы ускользали,

Звучащие строки не удерживались в уме.

Лето осенило, что язык фей ей неведом,

Лишь по воле Королевы она понимала его.

Но Стеклодув видел в молчании гордыню,

Он требовал мысли лишь в песне выражать.

Робким душам достаточно подбадривания,

Чтобы их дар божественный раскрыть.

Чудотворцы отбрасывали то, что слепые

С распростертыми объятьями приняли бы.

Лето пробовала уложить слова в мелодию.

Стеклодув прервал ее, возмущенно пропев,

Что ее голос дребезжащему стеклу подобен,

Извергнутые ей слова – нескладны и дики.

Диктовать условия легко мастеру было,

Ведь признанной вершины он уже достиг.

Придирался к тем, что не так безупречны

В том, чем он сам занимался всю жизнь.

Образ Лето выдумать ему было нетрудно,

Который она не сумела бы оправдать.

Мелочность его ожиданий ее уязвила,

Она ответила ему строками песни хоровой:

«Блажен друг, хвалящийся песнею своею,

Ведь он будет покоем разума одарен.

В одном голос не похож на мудрость —

В том, что он способен разрушить жизнь».