История свидетеля. Книга 1. Бог не желает

– А я вам говорила, что я ранняя пташка!

– Так иди поставь свою палатку с другой стороны форта!

– Как-нибудь без ваших советов обойдусь! – Голова убралась обратно.

Какое-то время все молчали, затем Заводь спросила у Пледа:

– Ну что, найдешь теперь надежное место для своего амулета?

– Хочешь увидеть огненный пердеж?

Капитан Грубьян расхаживал по шатру.

– И все же мне хотелось бы посмотреть, как это у вас получится.

Он остановился, глядя на сержанта Штыря. Странно было видеть перед собой настоящего бывшего сжигателя мостов, но тот выглядел совершенно обычно, не считая разве что вонючей власяницы. Грубьян всегда тайно восхищался извращенными проявлениями моды, но это было уже чересчур.

И тем не менее перед ним сидел сейчас, сгорбившись на табурете, человек-легенда, один из прославленных сжигателей мостов. Пусть и не кто-то из по-настоящему знаменитых героев, но, поскольку никого больше не осталось, то, что он был последним из выживших, уже само по себе повышало престиж Штыря в глазах окружающих. Хотя вполне вероятно, что и по значимости, предположил Грубьян, он тоже был последним. Возможно, именно этим и объяснялась крайняя неразговорчивость сержанта.

– Ну так что, вы попытаетесь?

– Полагаю, верность его под большим вопросом, капитан.

Грубьян ловко развернулся кругом и снова начал ходить туда-сюда.

– Возможно, ты удивишься, друг мой, но как раз это мало меня беспокоит. – Он снова остановился, бросив взгляд на сержанта. – И знаешь почему? – Грубьян слегка приподнял бровь. – Да, любопытство воистину не порок, и я незамедлительно его удовлетворю. Однако не могу не признать, что кое-что меня все же волнует, а именно: как бойцы моей роты примут новость.

– Примут, никуда не денутся, – ответил Штырь.

– Ага! Единогласная поддержка, стало быть? Какое облегчение!

– Они примут новость, капитан. Другое дело, смогут ли они ее пережить.

– Гм… да, вижу разницу. – Грубьян вдруг просиял. – Но что, если ты вразумишь их и успокоишь? Наверняка этого будет более чем достаточно… Ох, похоже, я тебя не убедил.

– Лично я это переживу, – помедлив, произнес Штырь.

Его полностью бесстрастная реплика не слишком успокоила собеседника.

– Ты воистину испытываешь мою веру, сержант.

– Понимаю, капитан.

Грубьян воздел к небу руки:

– Послушай! Мы снова забегаем вперед. Один мост зараз, как говорится. Итак, первый и на данный момент единственный значимый вопрос, который требует ответа прямо здесь и сейчас, мой дорогой сержант Штырь, гласит: сможете ли вы это сделать?

Штырь встал, потирая зад:

– Это будет нелегко.

– Почему?

Сержант пожал плечами:

– При первом знакомстве я приставил ему нож к горлу, капитан.

– Но это было давно, все уже в прошлом!

– А теперь вы хотите, чтобы рота под его командованием присоединилась к нам, чтобы мы слились в единое целое.

– Именно так, и разве это не поэтичное решение?

– Угу, будто глоток душевного яда.

Грубьян побелел:

– Дорогой мой, что за поэзию ты читаешь? Не важно. В нашем плачевном состоянии это остается вполне изящным решением.

– В нашем плачевном состоянии повинны именно они, если вы забыли, капитан.

– Стоит ли вспоминать старое?

Штырь уставился на Грубьяна, будто вновь усомнившись в своем командире:

– Кажется, вы что-то говорили насчет уверенности?

– Воистину. Это у Балка в крови. Мы с ним во многом похожи.

– Неужели?

– Да, мой дорогой. Положение обязывает. Некоторые добродетели остаются неизменными.

Штырь немного помолчал, а затем поинтересовался:

– А в каком он будет звании, капитан?

– Гм… хороший вопрос… Ах да, знаю. Лейтенант Балк. Звучит очаровательно, не правда ли?

– Так точно, капитан.

– Штырь, ты же понимаешь, что переговоры вести должен ты. Уж точно не я.

– Честно говоря, никак не возьму в толк, почему именно я.

– Да потому, что это был твой нож! Это ты вынудил всех разбойников сдаться.

– И что, после этого они должны были проникнуться ко мне теплыми чувствами?

– Ну… если бы ты перерезал Балку глотку…

Штырь продолжал непонимающе таращиться на капитана, пока Грубьян, вздохнув, не понял, что нужно выражаться более доходчиво. Он взглянул в глаза сержанту, и в голосе его послышался легкий холодок:

– Если бы тогда к глотке Балка оказался приставлен мой нож, сержант, то я бы отпилил ему голову.

Глаза Штыря слегка расширились. Последовала долгая пауза.

– Ладно, спрошу его, – буркнул наконец сержант.

Грубьян облегченно улыбнулся:

– Отлично, мой дорогой сержант.

Уже на пороге штабного шатра Штырь остановился и оглянулся:

– Капитан?

– Да?

– Вы когда-нибудь… марали руки подобным образом?

– Сладость небесная! Даже сосчитать не могу, сколько раз.

Штырь молча кивнул и вышел.

«Интересно, – рассеянно подумал Грубьян, – почему подобного рода признания, похоже, застигают людей врасплох? Казалось бы, шкура у солдат должна быть толстая. Любопытно, в чем тут дело».

Пожав плечами, он сел за свой стол, взял зеркало и, негромко напевая себе под нос, начал заново красить губы.

Глава 2

Всегда непременно что-нибудь да случается. Вот почему невзгоды не знают отдыха.

Карса Орлонг

Балк, предводитель разбойников, сгорбился на деревянной скамье в камере, прислонившись спиной к каменной стене. Его камера, как и три остальные, находившиеся по другую сторону от казарм, которые превратили в тюрьму для его отряда, в обычное время предназначались для правонарушителей из числа солдат: пьяниц, дебоширов, случайных убийц. Их, как правило, воспитывали с помощью кулаков, но иногда в ход шли и более суровые меры.

Отослав из коридора гарнизонного охранника, Штырь придвинул табурет, на котором тот до этого сидел, ближе к решетке. Коротко взглянув на сержанта, Балк вновь уставился в пол, где аккуратной кучкой лежали три дохлые крысы, явно со свернутой шеей.

Что-то в увиденной им сцене заставило Штыря нахмуриться.

– Вы ведь не некромант?

Едва заметно блеснули оскаленные зубы.

– Нет, конечно.

Расслабившись, Штырь сел. И объявил:

– Он мертв.

– Кто?

– Самозваный барон Ринагг из Дурнева леса. Похоже, он серьезно болел. Как мне говорили – смертельно. Но мы получили от него все, чего хотели.

– И что же вам от него было нужно, сержант?

– У него имелось кое-что на вас, вполне достаточно, чтобы склонить вас к соучастию.

– К соучастию в чем?

Штырь пожал плечами:

– Как я понимаю, изначально вы были отрядом наемников, но то, что начиналось как обычная служба по контракту, в конце концов превратилось в нечто совершенно иное. В разбой.

Балк снова поднял взгляд. Глаза его по большей части скрывала заполнявшая камеру тень.

– Барон утверждал свои права на власть в этих краях. Мы собирали подати и пошлины, а вовсе не занимались разбоем.

– Угу, я понял, – ответил Штырь. – Но для этого есть государственный аппарат. Имперские чиновники, которые занимаются налогами, передают собранные средства в казну. А Ринагг никакими полномочиями не обладал и все вырученные деньги оставлял у себя.

– Барон был солдатом, – сказал Балк. – Он выступал против малазанского вторжения.

– Серьезно? Ну что ж, он проиграл.

Какое-то время оба молчали. Затем Штырь встал, потер лицо, разогнул спину и слегка поморщился.

– Вы знатного происхождения, – по крайней мере, так полагает мой капитан. Человек чести. Ваши последователи наверняка считают вас таковым.

– Им стоило бы забыть обо мне, – промолвил Балк.

– Если бы я вас убил, скорее всего, так бы и случилось.

– А потом вы бы проиграли.

– Вполне вероятно. Так или иначе, мне интересно, что делали вы с отрядом из четырехсот ветеранов-наемников, блуждая по Дурневу лесу? Малазанская империя не берет на службу наемников. И речь явно шла не о том, чтобы собирать деньги для Ринагга. По крайней мере, вначале.

– Почему бы и нет?

– Потому что он был никем. Даже собирая дань с караванов и лесорубов на востоке, Ринагг не смог бы долго вас содержать. У него должно было иметься на вас что-то достаточно серьезное, чтобы заставить вас бесплатно пополнять его закрома.

Балк отвел взгляд, уставившись в стену. И осведомился, внезапно перейдя на «ты»:

– И многое ли ты знаешь об отрядах наемников, сержант?

– Ну, вообще-то, мне приходилось сталкиваться с наемниками. Много лет назад. Большинство из них мало что связывало друг с другом, и они с трудом держались вместе, даже когда дела шли неплохо. А уж стоило показать им кольчужный кулак, и наемники чаще всего разбегались. Я невысокого мнения о тех, кто воюет за деньги. За редким исключением Малазанская империя легко покупала такие подразделения, а потом их разваливала.

– Однако исключения все-таки были?

Штырь прислонился спиной к стене напротив решетки и скрестил на груди руки.

– Ну да, два или, может, три, – ответил он.

– Дай угадаю. «Элиновы щиты»? «Тюльпаново войско»? «Янтарный камень»?

– Ха, да они все сосунки, – ухмыльнулся Штырь.

– Дурак ты. Небось никогда не имел с ними дела? У «Тюльпанов» восемь полных рот…

– Время тех, кто чего-то стоил, давно прошло, Балк. Не спорю, ваши парни способны расквасить кому-нибудь нос, и им это удалось, но лишь потому, что мы были малочисленны и толком не осведомлены. Мы рассчитывали встретить всего лишь около сотни неудачников.

– Вы собрали все силы, что у вас были.

– Угу, утешайте себя, как же. Да владей мы более полной информацией, ваши солдаты утром обнаружили бы мертвыми всех своих офицеров, включая вас самого и барона.

– То есть вы не стали бы сражаться лицом к лицу? Просто перерезали бы всех под покровом ночи?

– Угу, быстро и милосердно.

– Ты и впрямь ничего не знаешь о наемниках, сержант… Сомневаюсь, что вообще когда-либо с ними сталкивался…

– Ох, Балк, – проговорил Штырь, прислоняясь затылком к стене. – Мне приходилось иметь дело, во-первых, с Багровой гвардией. Во-вторых, с «Серыми мечами». – Он склонил голову набок. – Так, кто там еще? «Моттские разгильдяи»? Если честно, не уверен, стоит ли их считать. Они были скорее племенем, чем отрядом, а мы вторглись…

– Врешь ты все.

– Вряд ли я могу принимать в расчет и тисте анди из Семени Луны, – продолжил Штырь. – Они не наемники, поскольку ни у кого денег не брали. Что касается «Серых мечей»… что ж, к счастью, мы встретились с ними не для того, чтобы сражаться, а чтобы объединить силы. Освобождение Капастана… этот день я никогда не забуду.

Балк поднялся на ноги, придвинувшись ближе к решетке:

– Ты в самом деле рассчитываешь, будто я тебе поверю, сержант? К чему эта игра?

– Лично я не стал бы вам доверять, Балк, – ответил Штырь, глядя на него из-под полуопущенных век. – Но у капитана Грубьяна есть предложение. Ваш прошлый работодатель мертв. Нам нужно усилить гарнизон в поселке Серебряное Озеро, а Вторая рота не полностью укомплектована. Мы предлагаем вам сотрудничество, у нас вы будете числиться лейтенантом.

– То есть вы хотите заключить контракт? А нас не рассеют по всему легиону?

Штырь оттолкнулся от стены и направился к двери. У него не было привычки повторять свои предложения дважды.

– Подумайте, Балк, а потом сообщите о своем решении охраннику.

– Это противоречит его натуре, – заявила Заводь.

– Какой еще натуре? – спросил Трындец, наклоняясь и собирая фишки. – Белая краска уже сходит.

– Это не краска, – пояснил Чашка, – а свинец. Если постоянно его накладывать, руки у тебя посинеют, а потом сгниют и отвалятся. Но тебе будет все равно, поскольку к тому времени ты уже сойдешь с ума. – Он ткнул пальцем в Аникс Фро. – Я уже говорил, Аникс, тебе нужна правильная краска. Толченый известняк, птичий помет и несколько капель льняного масла. А еще лучше – просто позолоти эти клятые штуки.

– Не будешь ли так любезен заткнуть свою дырку и прекратить словесный понос? – спокойно проговорила Аникс. – Дай человеку подумать.

– Бенгер не умеет думать, – заметил Чашка.

Заводь издала стон и потерла глаза.

– В том-то и проблема. Аникс, маленькие резные фишки – это не Колода Драконов, что бы ты ни говорила. А вся суть Гамбита Скрипача – в том, что его разыгрывают в карточной игре с Колодой Драконов.

– И что? – возразила Аникс. – Может, Заводь, у тебя есть такая колода? Ты вообще ее хоть когда-нибудь видела?

– Один раз, – ответила Заводь. – В Г’данисбане. У Трехпалого Херава, перед тем как он дезертировал. Последнее, что он говорил, – будто нашел старый магический Путь пятерней. Бедняга Херав.

– Ха-ха! – фыркнул Чашка.

Заводь хмуро уставилась на него:

– Что такое?

– Парень, у которого только три пальца, отправляется на поиски пятерней! Ха-ха-ха!

Выпрямившись, Бенгер бросил на стол деревянный диск:

– Ставлю против тебя Госпожу.

– Да это же Рота Смерти, – сказал Чашка. – Ты не можешь выиграть, прячась за вратами.

– Насчет выигрыша я подумаю позже, – отозвался Бенгер, беря кружку и делая большой глоток.

Заводь собралась было фыркнуть, но внезапно испытала странное ощущение, как будто у нее что-то застряло в горле. Она быстро глотнула из своей кружки, удивляясь, почему с ней постоянно происходит нечто подобное.

– Сейчас речь идет о том, чтобы просто выжить, да? Недаром я говорила о натуре Бенгера. Припри его к стенке, и он станет искать окно.

– Припри меня к стенке, и я поведу себя точно так же, – произнес Чашка, выкладывая пару фишек. – Икарий скрывает прошлое, что дает мне свободу действий. А Нелюбимая бьет Госпожу.

Нахмурившись, Трындец передвинул вперед одну из фишек:

– Черные Перья сбоку.

– Да вы что, все сговорились? – прошипел Бенгер. – Ну же, Заводь, сделай что-нибудь!

– С какой стати? Разве мы с тобой друзья, Бенгер? Но если ты выложишь Корабас, которую прячешь в этой кучке…

– Эй, торговаться нельзя! – крикнул Чашка.

– Кто это сказал? – спросила Заводь.

– В том-то и проблема игры без правил, – заметила Аникс Фро. – Вариантов множество. В каждой роте, где я бывала, играют по-своему.

– Но наша версия официальная, – возразил Чашка.

– Да нет никакой официальной версии!

Тем временем Бенгер пустил по столу Корабас, которую Заводь тут же накрыла правой ладонью.

– Ну вот, – заключила она, – не так уж и плохо, верно?

– Ты разрушила мою победу, – проворчал Бенгер. – Но и слабейшим я тоже не окажусь.

– Что верно, то верно, – кивнула Заводь. – Я играю Церковью Угря. Дальше – Немигающий Глаз, Повелитель Предзнаменований. Нелюбимая отворачивается, и опускается Саван. Слезы льются в Реку, текущую через врата. Катастрофический потоп накрывает поредевшие ряды Роты Смерти. Вы все в замешательстве пропускаете ход, и является Корабас, она же Убийца Магии. Наступает конец света. Я выигрываю.

– Ты отдал ей победу! – рявкнул Чашка Бенгеру.

– Угу, специально, чтобы ты оказался в наихудшем положении! А теперь гони ту фишку – Дважды Живого. Следующий круг начну я, поскольку, завершив игру, Корабас слетела с пьедестала.

– Не хочу больше играть, – заявил Чашка. – Политика, предательство, удар в спину… И почему я не удивлен?

– Можешь тогда отдать все фишки мне, – сказала Аникс Фро. – Их нужно заново покрасить.

– Смотри не забудь, кому принадлежит Дважды Живой.

– Не забуду, Бенгер. Может быть.

– Попробуй только обмануть меня, Аникс, и я тебя прокляну.

– Вот и отлично. Мне как раз нужно испытать Железную Глотку, а ты подойдешь в качестве мишени не хуже любого другого.

– Подумаешь, угроза, – ухмыльнулся Бенгер. – Изобретение, которое не только не работает, но еще и выглядит по-дурацки.

Аникс смахнула фишки в кожаный мешочек и туго его завязала.

– Запомните все слова Бенгера. Сможем повторить их над его могилой. Вернее, над холмиком с горсткой оставшихся от него ошметков.

– Бедняга Бенгер, – промолвила Заводь.

Чашка отхлебнул эля.

– Кого и впрямь стоило бы проклясть, так это Пледа. Бенгер, если ты проклянешь этот вонючий кусок ожившего дерьма, я в следующей игре буду твоим союзником.

– Мне не нужны союзники, поскольку у меня есть Дважды Живой.

– Может, Чашка и прав, – кивнула Аникс Фро. – Хотя, если проклинать всех подряд, останешься вообще без друзей. К тому же ты вроде как целитель, а не какая-то дырка в жопе, которая только и умеет, что изрыгать проклятия.

– Дырка в жопе, изрыгающая проклятия?

– Тогда это уж, скорее, Плед, – заявил Чашка.

Все, кроме Заводи, рассмеялись. Она так и не поняла, что же остальным показалось столь забавным.

«Торговая таверна» была полна народа, но все же не набита битком, как обычно. Присутствовали все три взвода почти в полном составе. Тяжелые пехотинцы о чем-то спорили, собравшись за одним столом. Сержанта Заводь заметила здесь только одного – ее собственного командира Дрючка, который сидел за маленьким столиком в обществе кружки эля.

Не то чтобы солдаты не любили Дрючка, мрачно подумала Заводь. Просто никто толком его не знал. Вернее, знали, но вместе с тем и не знали. В том смысле, что прошедших лет вполне хватило, дабы заключить: этого человека толком понять невозможно.

Капралы расположились за своим столом. Омс взял себе четвертый стул, но сел поодаль от Моррута, Подтелеги и Перекуса. Вероятно, просто не нашел другого места. Заводи доводилось иметь дело с Омсом. Он был опытным солдатом, одним из последних саперов, но также и «ночным клинком», поскольку для саперов теперь работы было мало, не то что прежде. У них имелось немного взрывчатки, но пользоваться ею было рискованно. Взрывчатка, естественно, была не морантской, а всего лишь ее имперской копией. Омс постоянно жаловался, что каждый четвертый заряд дает осечку. Не в буквальном смысле, конечно, но в среднем. А запалы порой взрывались в руках, что, по его словам, было совсем уж скверно. Заводь не понимала саперов.

Она хорошо помнила последнее сражение, на внешнем фланге у края леса. Питамбра из Седьмого взвода вышел тогда против шестерых врагов с единственной «шрапнелью». Но, как потом объяснял Омс, слой глины оказался слишком толстым, и снаряд отскочил от земли, вместо того чтобы взорваться, а уже в следующее мгновение Питамбра был мертв. А потом кто-то наступил на ту «шрапнель», и ему оторвало обе ноги. Слишком мало, слишком поздно.

Заводь вспомнила, как сама это сказала, показывая на безногого бандита, который умер, так и не встав на колени. Те, кто ее услышал, отчего-то рассмеялись. Мысль об этом заставила женщину еще сильнее нахмуриться. Как вообще кто-то мог веселиться после того, как их роту разбили в пух и прах? Но каждый раз, когда кто-нибудь рассказывал про случившееся тогда, он непременно упоминал того бандита, которого прозвали Слишком-Мало-Слишком-Поздно, и все снова гоготали.

Похоже, малазанские морпехи любили смеяться над тем, над чем смеяться не стоило. Заводь этого понять не могла. Вот ограбить мертвую ведьму – это и в самом деле забавно.

Так или иначе, бедняга Питамбра.

Бенгер и Чашка ушли. Мгновение спустя за ними последовал и Трындец, так что осталась только Аникс Фро.

Заводь взглянула на девушку и заметила:

– Выглядишь больной.

– Угу, – ответила Аникс. – Сколько можно твердить одно и то же? Меня уже тошнит, когда я в очередной раз это от вас слышу. Просто так уж вышло, что у меня фарфоровый цвет лица.

– Какой-какой?

Аникс потерла щеку и похлопала ресницами.

– Кремовый…

– Бесцветный.

– Нежный.

– Мертвенный.

Аникс замолчала.

– Продолжай, – поторопила ее Заводь. – Хочу послушать, как ты опишешь эти мешки у себя под глазами.

– Они мне достались от матери.

– И зачем они тебе?

Девушка нахмурилась:

– Говорю же – достались от матери!

– И с какой стати она их тебе отдала, а главное – зачем ты согласилась их взять? Что она при этом сказала? «Держи, милая доченька, я устала их таскать»? А ты ответила: «Да, мамочка», и теперь у тебя такой вид, будто ты живешь под камнем?

– Это ты так шутишь, да? Что ж, у тебя неплохо получается. Во всяком случае, сумела убедить всех тяжелых пехотинцев.

– В чем убедить?

– Что шкура у тебя потолще, чем у бхедерина, Заводь.

– Мне следовало стать когтем. Тогда мне не пришлось бы терпеть все эти оскорбления. Среди когтей говорят исключительно об убийствах, да и о чем, собственно, еще говорить? Особенно когтям.

– Омс был раньше когтем, – сказала Аникс Фро. – Может, и до сих пор им остался.

– Омс? Не верю. Этот парень никогда не говорит про убийства. – Она взглянула на солдата, который сидел рядом с капралами, но не вместе с ними. Это явно привлекло его внимание, поскольку Омс повернул голову и, встретившись с Заводью глазами, скорчил гримасу. Она ответила ему тем же и вновь посмотрела на Аникс, которая как раз запихивала в рот комок ржаволиста. – Вчера вечером он толковал про нервы.

– Про что?

– Про нервы. Такие штуки, которые у него в теле, типа веревочек. Будто они постоянно дергаются туда-сюда.

Взгляд Аникс подернулся туманом.

– Наверняка прикидывался.

– Омс? Да нет, вряд ли. Этот парень просто не умеет прикидываться. К тому же он теперь весь на нервах.

– Что-то не похоже. Вид у него какой-то полусонный.

– Кстати, Омс спрашивал меня про призраков, духов и богов. Интересовался, любят ли они трахать смертных, и что, если кто-то из них так и сделал?

Аникс сплюнула бурую жижу в пустую кружку на столе, заглянула в нее и отодвинула подальше.

– И что ты ему ответила, Заводь?

– То же, что ответил бы любой другой на моем месте.

– А именно?

– Ну, я сказала: «Нет, Омс. Я с тобой точно не трахаюсь, так что отвали».

– Да уж, с этим не поспоришь, – кивнула Аникс. – Так… кто ты из них?

– Из кого?

– Ну, ты дух, призрак или бог? В смысле, богиня?

– Лично я вообще ни при чем, поскольку с Омсом никаких дел не имела.

– Думаешь, кто-то из них все-таки его трахнул?

– Омса? Да кому он нужен? Нет, Омс просто закидывает удочку. Треплет языком почем зря. – Заводь откинулась на стуле и скрестила на груди руки. – Вот почему никакой он не коготь и никогда им не был.

– Может, ты и права, – не стала спорить Аникс. – В конце концов, в нем нет ничего магического. А ведь большинству когтей, как тебе известно, присуща магия.

– Что, правда?

– Конечно. Они маги-убийцы, Заводь. Если ты не обладаешь такими способностями, то можно даже не мечтать о том, чтобы вступить в их ряды.

Заводь уставилась на Аникс Фро, издав странный звук, о значении которого оставалось только догадываться, а потом выругалась.

– Вот всегда так, Худ побери! Прямо как в гробницах – каждый раз кто-то обходит тебя на повороте и добирается туда первым!

Подошел Чашка, забрал свою кружку, осушил ее, поставил обратно и убрел прочь.

Заводь взглянула на кружку, потом на Аникс, которая встретилась с ней взглядом и тоже посмотрела на кружку, после чего уже обе женщины уставились на нее в упор. Наконец Аникс поднялась со стула, сгребая со стола свой мешочек с деревянными фишками:

– Нужно кое-что подрисовать.

– Опять свинцовой краской?

– Почему бы и нет? У меня целый горшок этого дерьма. Главное, не перестараться.

– Может, именно поэтому у тебя такой болезненный цвет лица, Аникс?

– Не болезненный, а фарфоровый.

Сержант Шрейка окунула кончик косы в вино, ухватила его полными губами и пососала.

– Ты и правда так считаешь? – спросил Трындец.

– Мы бросили костяшки, Трындец, – проговорила она, продолжая жевать косу. – И я проиграла.

– Ну да, скажи еще, что в твоем взводе людей недостает. Можно подумать, раньше никогда такого не бывало.

– Бывало, конечно… Но репутация бежит впереди тебя. И она не из лучших.

– Ну вот, каждый раз одно и то же! – недовольно бросил Трындец, который был слегка навеселе, что лишь усугубляло ситуацию. – Разве я виноват, что на моей стороне Госпожа Удача? С чего вдруг окружающие решили, будто мне везет за их счет, а потому всех, кто рядом со мной, преследует Господин Несчастье? Это нечестно. Несправедливо.

– Ты абсолютно прав, – ответила Шрейка. – Нарушен Закон Справедливости. Предлагаю тебе подать жалобу на вселенную. Лучше всего, конечно, нацарапать ее на глиняном черепке и швырнуть его в колодец. Мне говорили, что так каждый раз срабатывает.

– Почему бы тебе не считать меня чем-то вроде своего амулета?

– Я бы так и сделала, будь в тебе хоть что-то похожее на амулет. Ты слишком заурядный, Трындец. К тому же ты пришел к нам с прозвищем, которое уже где-то успел заслужить.

– Я заслужил его потому, что потерял слишком многих друзей. Потому что в твоей жалкой вселенной нет никаких законов.