Пленники

Светило солнце, в салоне машины играла музыка, что-то из «альтернативного рока», он скачал себе недавно, и настроение у него было, как эта динамичная музыка с её рваными ритмами: такое же свободное, беззаботное и рваное, полное страстной энергии. Такое, что даже самому хотелось напевать – если, конечно, вообще можно напевать под «альтернативу». «Я становлюсь как Аркадий», – весело усмехнулся Андрей: Нечепорук нередко пел в хорошем настроении. Основную часть пути он уже преодолел, до дома оставалось каких-нибудь часа полтора, не больше: объехать по кольцевой областной центр, потом ещё чуть-чуть – и всё. А дальше дом, Эля, его ей подарок… И её русые волосы, обещание в глазах, жаркие объятия, ласковые руки… Андрей сам не понял, что произошло дальше: то ли он слишком увлёкся мысленным рисованием картин, то ли на мгновение отключился, потеряв бдительность, но только вдруг увидел прямо перед собой тёмно-синий грузопассажирский фургон, летящий прямо на него. Ещё долю секунды назад его здесь не было, даже не было ничего его предвещающего. А теперь, сметая все правила – дорожного движения и здравого смысла, – оказался перед ним, вынесенный со встречной. И ещё через одну долю секунды должен был протаранить его серебристую «мазду». Андрей испытал ужас чего-то, надвигающегося неотвратимо и страшно. Ужас возможной гибели – совершенно ни на что не похожий, тёмный, сжимающий в оцепенении, идущий откуда-то из спинного мозга и парализующий сознание. Половина той отпущенной ему на спасение частицы секунды прошла, оставалась лишь вторая её половина. Ещё можно было спастись… «Только не закрывать глаза!!!» – подумал он, неимоверным усилием воли сконцентрировавшись на одной этой мысли, и со всей силой рванул податливый руль. В следующий миг был удар, скрежет металла, звон стекла и боль. Оглушающая боль. После этого вокруг стало темно и тихо.

12

– Какие возможности у вашей больницы? Мне нужно, чтобы мой муж получил самое лучшее лечение! Вообще всё, что ему потребуется! – Элла стояла перед женщиной-доктором и говорила тоном, не допускающим никаких отказов и отговорок. – Вы понимаете меня? Если вы не можете этого обеспечить, я переведу его в другую больницу!

Доктор была маленькая, почти на голову ниже Эллы с её высоченными каблуками, и щупленькая. Наверное, поэтому Элла испытывала сомнения относительно успешности лечения: что она может – маленькая щуплая докторша? Хотя её очень хвалили. Но муниципальная больница… Ну, какие у них возможности?! Элла просила отца устроить Андрея в какую-нибудь престижную клинику с возможностями частного обслуживания, но тот стоял на своем: частные клиники только дерут деньги, а гарантий у них – ноль! Городская больница, может, и не сверх модернизированная, но доктора в ней квалифицированные, практику имеют обширную, а главное, с них есть спрос: главный врач сделает всё, что в его силах и больше, только бы не пошатнуть доверие семьи Аркадия Нечепорука. Да и будет рассчитывать на выгоду: может, благодарность за старания обретёт форму чего-нибудь, весомого в кошельке и полезного для учреждения? Элла всё равно до конца не соглашалась, но сдалась перед доводами отца. А сейчас чувствовала себя ещё больше мучимой сомнениями, что поступила правильно и что это та больница, которая была нужна.

– Не волнуйтесь так, Эллочка, – с доброй улыбкой вступила в разговор старшая медсестра травматологии, – мы всем обеспечим вашего мужа! Всем необходимым! Мы же всё понимаем! И с папой вашим завотделением, – она кивнула на докторшу, – разговаривала, объяснила ему, что всё нужное у Андрея будет.

– Конечно, Элла! – подтвердила докторша. – Все условия, препараты и остальное мы гарантируем.

Элла, в синем с белыми и красными цветами свободном платье, синих лакированных туфлях на «шпильке», с волосами, аккуратно собранными в высокий хвост, и губами, накрашенными ярко-красной помадой, смотрелась для больничного коридора слишком неподходяще, даже чужеродно. Единственное, что соответствовало обычной обстановке, была её бледность и испуганное волнение в тёмно-серых по-детски круглых глазах. Этот испуг и волнение как раз и делали и врача, и старшую медсестру по-доброму снисходительными к её требованиям.

– Ну, хорошо… – сказала она, как бы смирившись, и спросила: – С ним точно ничего опасного? Правда?

Врач подтвердила:

– Правда. Для жизни опасности нет, мы провели обследование.

– Но что-то есть серьёзное?

– Всякая травма сама по себе серьёзна, ни к чему не позволительно относиться легкомысленно. У него множественные ушибы, в том числе грудной клетки, лёгкое сотрясение мозга – был удар головой о переборку окна, кажется… Травма плеча… Но это не так страшно! – быстро пояснила она, увидев, как расширяются глаза Эллы. – Это не те травмы, которые несут опасные последствия. Андрей скоро поправится! – улыбнувшись, заверила ее маленькая докторша.

– Он в сознании?

– Да. Он уже давно пришёл в себя.

– Но вы не пускали меня к нему! Почему?

– Мы должны были его обследовать, а ему был нужен покой, – мягко пояснила медсестра.

– Сейчас можно, – добавила доктор. – Можете зайти. Только не очень надолго. И, пожалуйста, не волнуйте вашего мужа: он ещё на обезболивающем.

– Да. Конечно… Вы только делайте всё, что нужно. И если что понадобится – говорите! Сразу!

– Безусловно – если что-то понадобится. Но всё должно быть хорошо, верьте в лучшее. Мы вас пока оставим, у нас и другие пациенты.

Элла ждала в коридоре: у Андрея была мать. Палату ему, как и обещал главврач, выделили отдельную – хотя бы в этом уже не подвели. И с нормальными условиями – санузел, телевизор… У них тут оборудовано таких несколько, их не называют «VIP», но на самом деле держат на особый случай. Хорошо, хоть так!.. Отец прав, наверное: врачи постараются всё сделать на уровне. Своя больница, заинтересована выложиться как надо… Она думала это, гоня от себя другие мысли: как на самом деле Андрей? Когда вчера вечером ей позвонили, сообщив об аварии, она сама едва не лишилась чувств, и только потом услышала: он жив, ему оказывают медицинскую помощь. И всё равно: было так страшно и тревожно, всю ночь она не сомкнула глаз… Как такое могло случиться?! Он же прекрасно водит машину! Очень легко, без всякого напряжения. Гоняет на городском автодроме!.. Как же так? – снова отвлекла она себя. Отец говорил с гаишниками, пообещал, что всё выяснит. И уладит, если понадобится, с милицией… Но Андрей вроде не виноват… Вроде нарушил тот, встречный, который врезался в него… А он был на своей полосе. Если так, то не виноват. И отец всё уладит, чтобы Андрея не терзали следствием…

Из палаты вышла его мать. Элла подхватилась и метнулась к свекрови:

– Как Андрей? Правда всё не очень страшно?

– С ним всё нормально, Эллочка, – ответила та и ещё раз повторила: – Правда, всё нормально. Ничего очень страшного нет.

– Ему точно ничего такого, особенного, не нужно? Лекарства? Аппаратура? Я только что говорила с врачом…

Инна Ярошенко улыбнулась.

– Отец Андрея сам медик. Он заезжал сюда, встречался с докторами: ни с лечением, ни с лекарствами проблем нет. А если вдруг в чём-то и возникнет потребность, он всем обеспечит.

– Боже!.. – Элла закрыла лицо руками и уронила голову. – Простите, Инна Анатольевна, я не подумала. Я никак не приду в себя!

– Ну, что ты? За что извиняться? Ты переживаешь, я тоже переживаю. Это понятно.

– Да. Я просто не соображу, что мне делать. Что делать, чтобы помочь ему!..

– Иди к нему. Больше ты ничего не сделаешь. И можешь помочь только своим присутствием. Иди же, – подбодрила её мать Андрея и легонько подтолкнула к двери.

Элла переступила с ноги на ногу. Она хотела его видеть, просто страсть как хотела и одновременно боялась: что, если пострадало его лицо? Сказали ведь: травма головы. И не в том дело, что её это оттолкнет. Просто она так любит его лицо! Увидеть, что с ним что-то не то, будет просто невыносимо больно! Больно за него: такого с ним не должно быть! Не должно! Она замешкалась, собираясь с духом, но его мать ждала и могла понять эту заминку неправильно, и Элла, глубоко вздохнув, потянула на себя белую больничную дверь, зажмурилась и шагнула внутрь через порог.

Дверь хлопнула за ней и закрылась. Элла открыла глаза. Андрей лежал на кровати, с перевязанным плечом, с бинтами на руке… Но с лицом всё было хорошо, только синяки и ссадина возле виска. Но что эта ссадина?! Он такой же красивый, её бедный мальчик!.. Только очень бледный и совсем измождённый.

– Андрей! – Она бросилась к нему и, подбежав, опустилась перед кроватью. – Как ты? Как же ты так?!

Он улыбнулся и обнял её одной рукой.

– Нормально. Как видишь, целый – почти.

Голос звучал слабо, но с долей шутливого оптимизма. Даже если оптимизм был наигранным, всё равно это хороший знак – если человек находит в себе силы шутить.

– У тебя синяки под глазами. И губы распухли.

– Дружеский поцелуй подушки безопасности.

– Точно, дружеский. О Господи! – Элла вдруг заплакала. – Меня не пускали к тебе. Я давно приехала. И вчера была здесь. Но они сказали, что к тебе нельзя! Я так переживала!.. Просто извелась! Ты веришь?

– Конечно, верю. Что ты, Эля? – ласково спросил Андрей. – Я же в порядке. Ну, плечо – да, и рука. Ещё какая-то ерунда… Но это пройдёт! Скоро пройдёт.

– Тебе больно? – всхлипнула она.

– Не очень. Можно терпеть.

– И ты точно в порядке?

– Точно.

Она поверила ему. Лучше поверить, чем думать, что он страдает.

– Но как это произошло?

– Я сам не знаю. – Он чуть дёрнул здоровым плечом. – Откуда взялась эта машина? Я только увидел, что она уже возле меня, и понял, что мне некуда деться.

– Сказали, он вроде бы выскочил сбоку. И влетел в тебя. Говорят, не пьяный – вроде как кого-то объезжал – я точно не знаю…

– Да, похоже. Он вылетел на встречную. Очень быстро – в один миг! Поэтому я ничего и не понял.

Он говорил и чуть трепал её волосы, она прижималась к нему щекой.

– Папа в милиции, разбирается с этим. Разберётся, конечно… Это же папа. Было страшно?

– Страшно. Я помнил только, что нельзя закрывать глаза, иначе не увидишь, где спасение. А они как будто закрывались сами. Но давай не об этом: не хочу больше вспоминать.

– Да… Не будем. Я просто так испугалась, когда сказали про аварию! Так жутко испугалась! Что вдруг случилось что-нибудь ужасное… Что вдруг с тобой что-то случилось, а я сердилась на тебя ещё недавно! И оттолкнула тебя тогда, и не сказала, что ты мне нужен! Вдруг бы я не успела это сказать?! Но всё обошлось. Ты прости меня за тот раз, ладно?.. Я не думала так, совсем не думала! Всё хорошо, милый! Сейчас!.. Сейчас… – прошептала она, подхватываясь, и тяжело дыша, принялась спешно расстёгивать платье. – Эту чёртову дверь можно замкнуть изнутри?!

– Эля!.. – Он целовал её и одновременно отталкивал. – Эля, подожди! Не надо, прошу тебя!..

– Что? – Она в тревоге отодвинулась. – Что-то не так, тебе нехорошо? Прости! Ты сказал, что ты в порядке…

– Да нет, – он успокаивающе провёл рукой по её волосам, – я правда в порядке! И ты тоже нужна мне. Но дышать очень больно – это из-за ушиба, рёбра просто ломает.

В глазах Эллы отразилось сострадание.

– Прости… Я не подумала. Точнее, я подумала, что так тебе будет легче, что это тебе поможет.

– Поможет – чуть попозже. Но, Элька, пожалуйста, давай не будем здесь! Просто я ненавижу больницы. Не здесь, хорошо?

– Да… Да, конечно, – безрадостно согласилась она, – здесь не лучшее место…

– Потерпи, – Андрей застегнул на ней платье, – меня скоро выпишут.

– Правда?

– Да: так сказали. Дней через несколько. И я вернусь домой.

– Ладно. Ладно… – Элла снова заплакала, припав к нему. – Нет, я не поэтому!.. На самом деле я счастлива: я так боялась за твоё лицо! – призналась она. – Боже!.. Только не лицо!.. Ну, как же?! Это было бы так несправедливо!

– Ну всё… – Он снова погладил её, прижимая здоровой рукой к груди. – Не надо больше плакать. Ты видишь: нет ничего страшного. Ни с лицом, ни вообще, только одна эта царапина! Всё нормально. И скоро я буду дома.

– Я буду считать часы. Хочешь?

– Часов будет много. Лучше дни: они пройдут быстро.

Она возразила:

– Нет, дни – это легко.

– Ну, как хочешь, – улыбнулся он. – Как тебе больше нравится.

– Часов каждый день будет становиться меньше.

– Договорились: пусть будут часы.

– Ты только поправляйся. Я ведь так тебя жду!

– Я помню. Я тоже тебя очень ждал. Всё время ждал… – Он задержал её на несколько мгновений, но потом отпустил. – Не расстраивайся: мы скоро будем вместе. И не здесь.

Элла ушла, и Андрей остался один, врачи на сегодня запретили посещения. Но он больше никого и не хотел видеть. Мама сказала, что приезжал отец… Но, конечно, не зашёл – «не хотел мешать осмотру». А с чего бы он заходил? Милая, добрая мама! Она просто жалеет его, как жалела в детстве, и так же утешает выдумками, пытаясь защитить от горькой действительности. На самом деле хорошо, что никто больше не приходил и не придёт! Андрей был усталый и измученный и сильно покривил душой, говоря Элле, что чувствует себя нормально: плечо ныло, кружилась голова, боль в груди по мере ослабления анальгетиков становилась просто адской. Но встреча с Эллой оживила его, заставила не жалеть себя, а встряхнуться, чтобы набраться сил и вернуться. К той точке отсчёта, на которой вчерашним вечером остановилось его движение. И домой. «Люди всё-таки неисправимы, – подумал он. – Совсем недавно я едва не погиб из-за того, что думал о доме и Эле. А вот выжил – и, как мне сейчас не плохо, снова думаю о том же. Ты жди меня, Элька. Можешь не считать ни дни, ни часы – они всё равно пройдут, – просто жди меня». С этой мыслью и с этой мечтой он заснул.

Андрея действительно не обрадовала бы встреча с отцом. И действительно всей душой он ненавидел больницы. Причина тому лежала не в страхе перед медицинскими процедурами и физическим страданием, а именно в собственном отце. «Стараниями» последнего больница стала для него источником и олицетворением совсем иного рода боли, обиды и унижения. Отец по специальности был врачом, работал в поликлинике, где и завёл связь с докторшей из того же отделения, которым заведовал. Поначалу втайне, но потом тайна перестала быть таковой – кажется, он сам рассказал маме, то есть своей жене, что у него есть женщина, что он живёт на два дома, и там у него всё серьёзно, а не какая-нибудь интрижка без обязательств. Иногда он днями не являлся домой, но потом приходил, и вёл себя так, как если бы никакой любовницы не было. А потом уходил снова. Всё отделение знало, что у него с этой бабой «любовь», что они, по сути, семейная пара, а законную семью он хранит вроде как из благородства. И всё отделение верило в это его благородство и великодушие, восхищалось им и даже сочувствовало ему: надо же как, мается, режет себя ножом по сердцу, а вот печётся, поди ж ты, и о нелюбимой больше женщине, и о сыне от неё.

Андрей же видел, что на самом деле страдает и мучается мать: от отношения мужа, от собственного положения, от сочувственных взглядов в лицо и оскорбительных обсуждений за спиной. Он не понимал, ради чего она это сносит, и не раз просил её отказаться от отца и его подачек в виде денег и внимания, отпускаемого словно по условию договора: неужели они не смогут прожить сами, без этих унизительных подачек, без ощущения собственной обузы на его спине? Он также не понимал и отца: зачем ему эта лицемерная трагикомедия, кого он хочет таким образом обмануть – себя, жену, сына, своё окружение? Злился на него то с презрением, то с ненавистью. Но мать всё равно терпела, не обозлилась, хранила спокойное достоинство, и сам он тоже был вынужден терпеть, глотать ради неё острую обиду и не отталкивать слишком грубо временами почитающего их своим вниманием отца.

Потом отец ушёл из больницы – институтский друг пригласил его к себе в частный лечебно-оздоровительный центр, – а вслед за собой перетянул туда и свою любовницу. К этому времени Андрей повзрослел, отцу не приходилось больше прикрываться необходимостью заботы о сыне, и с той женщиной он стал жить уже совсем открыто, проводя с ней отпуска, выходные и праздники, наведываясь лишь изредка, впрочем, так и не разведясь с матерью и по-прежнему неизменно внося свою лепту в «законный» семейный бюджет. Даже увеличив своё долевое в нем участие: теперь он куда больше зарабатывал и мог себе позволить жить на широкую ногу. Однако же вряд ли здесь, с ними, была его настоящая семья: нечто больше похожее то ли на кредитный союз, то ли на страховую компанию, то ли на привычную гостиницу с постоянно забронированным в ней удобным номером. Хотя опять же – так было только в понимании Андрея, тогда как мама сумела сохранить с отцом дружеские, а в чём-то и доверительные отношения, и именно к ней он обращался за поддержкой в некоторых затруднительных для себя ситуациях.

Тем не менее, душевная щедрость матери не заставила Андрея пересмотреть своё собственное отношение к отцу, его морали, правилам и принципам, а заодно и ко всему, с ним связанному. И больница для него по-прежнему оставалась своеобразным символом предательства, лицемерия и лжи, уж точно никак не подходившим для всяких искренних порывов, не говоря уже о любви. Или – тем более о любви, которую сам он ни за что не станет пачкать соприкосновением с вызывающими отвращение больничными стенами и самим удушающим больничным духом.

13

Андрей должен был вернуться из командировки – Лариса ждала его, горя нетерпением: из-за Марии Крот, и вообще… Просто увидеться. Но телефон в его кабинете пока не отвечал. С утра она пребывала в волнении. Почему-то переживала о встрече с ним, что вдруг он опять будет занят, что они не смогут толком поговорить, что она покажется ему слишком навязчивой, да и на самом деле, наверное, такая. Видно ведь, что она бегает за ним. Лариса вздохнула. «Никогда ни за кем не бегала, а за ним – на тебе! И ничего другого мне не остаётся, кроме как ловить эти минутки… Хорошо, что он нормально всё воспринимает, – подумала она с теплотой и благодарностью. – Даже мне самой иногда за себя неудобно, а он смотрит на мои выходки, как вроде в них и нет ничего такого. Да ведь и нет ничего! Я ведь всего лишь хочу его видеть».

Она посмотрелась в маленькое зеркальце, чуть поправила волосы и подкрасила губы. Помада придала ей уверенности. Сняла трубку и набрала его номер. Как и раньше, ответа не последовало. Может, он у Нечепорука? Она снова вздохнула и набрала номер его референта: Татьяна, женщина лет тридцати пяти, относилась к ней хорошо. Хотя Ларисе и казалось всякий раз, что она догадывается об особом расположении своего начальника к помощнице Аркадия Нечепорука. И о том, что та за ним ухлёстывает. Разговаривая с ней, Лариса старалась об этом не думать: мало ли, что может быть между ней и Андреем? И какое дело Татьяне до их отношений?

Референт сняла трубку:

– Слушаю вас.

– Таня! Это Лариса Землянская. Андрей Петрович есть?

– Нет его, Лара. – Татьяна слышала, что Андрей зовет её Ларой, и сама стала звать так же. Как посвящённая в заговорщики.

– А не знаешь, когда будет?

– Не знаю. Позвони через час.

Лариса положила трубку. Не зря у неё было предчувствие, что сегодня ничего не получится с этой встречей. Так мало выпадает встреч!.. И сегодняшняя под большим вопросом. Совсем всё невесело… Она решила сходить к Тамаре: если Андрей зайдёт к Нечепоруку, то она сразу сможет его увидеть. Пусть и не поговорить, но хотя бы увидеть.

В приёмной сидели Тамара и кадровичка Оксана и пили чай с пирогом. Ясно: Нечепорука, значит, тоже нет.

– Привет, девочка! Садись, посиди с нами. Я тебе что-то хотела сказать… – Филимонова наморщила лоб. – Слушай, ну, точно же хотела что-то сказать! И забыла.

– Ладно, вспомнишь – скажешь. – Лариса села напротив рабочего уголка секретарши.

Филимонова принялась болтать о косметике: видимо, об этом они и говорили ранее.

– Тихо! – Тамара вдруг встрепенулась. – Кажется, шеф приехал: его голос.

– Ну ты, мать, даёшь! Чуткий у тебя, однако, слух.

Полминуты спустя действительно вошёл Нечепорук, поздоровался и, обойдясь на этот раз без шуток и напевания песен, направился к себе.

– Аркадий Павлович! – окликнула его Филимонова. – Ну что, какие новости? Как Андрей?

Андрей? Лариса моментально напряглась, как натянутая стрела.

Нечепорук остановился в дверях собственного кабинета и обернулся на племянницу.

– Более-менее. В больнице пока.

– А что с ним?.. – растерянно спросила Лариса.

– Да ДТП. Глупое какое-то, – скривился Нечепорук, – я был вчера в ГАИ. На объездной трассе какой-то фургон выскочил на встречку, влетел в Андрея. Ну, «Мазда» – автомобиль хороший, полная система безопасности… Она его и спасла. Хотя он тоже успел вывернуться: придись удар на полметра левее – и неизвестно, что бы было. Но, слава Богу, обошлось. Ушибы, сотрясение, но в целом жив-здоров. Подправят его врачи немножко, и вернут обратно. Машина в ремонте, Андрюшка в больнице. Такие дела…

– Кошмар какой! – воскликнула Филимонова. – Нет, ну просто ужас! Что же это за водители, которые вылетают на встречку?! Это счастье, что так закончилось! А Эллочка как там?

– Уже пришла в себя. Была в больнице, всю ночь прометалась… Отвёз её домой, пусть поспит: устала, наволновалась. Позвони ей вечерком, поболтаете, – предложил он Филимоновой и обратился к секретарше. – Тамара, сделай мне кофе. И позови Сотникову: Андрей документы привёз, надо с ней обсудить.

Нечепорук зашёл в кабинет. Тамара и Оксана опять загалдели, но Лариса осталась сидеть совершенно потрясённая, не в состоянии говорить: действительно, какой ужас! Она едва не заплакала, мучимая бессильным отчаянием и состраданием. Андрей, её дорогой, любимый Андрей попал в аварию! Он в больнице, ему плохо, наверное, и больно, а она, его Лара, ничего не может поделать! Даже просто проведать его не может, потому что там Элла! Его жена! О ней на этот раз она подумала с долей неприязни: если бы её не было, если бы она не мешала… Но нет – всегда на пути эта Элла! Вот уж точно: в горе и в радости.

– А как у Андрея с Эллой? – наконец, придя в себя, не удержалась от вопроса Лариса. Вопрос был неосторожный, и чтобы как-то его объяснить, добавила: – Я недавно видела здесь Эллу, она приходила к нему. И выглядела как-то невесёло.

– Да поссорились, наверное! – Филимонова беззаботно махнула рукой. – У них часто такое случается, они привычные. После ссоры любовь жарче. Ну, не смущайся! Так оно и бывает. – Она засмеялась. – Слушай, мать! Я же вспомнила!

– Что вспомнила?.. – не поняла Лариса, действительно залившаяся краской.

– То, что хотела тебе рассказать! Заходила ко мне недавно наша Маша, ну, которая Крот. Зашла такая вся деловая и говорит: директор распорядился, чтобы меня приняли на работу, оформляйте. Я спрашиваю: документы вы принесли – диплом, трудовую? А она мне: нет, и не буду, типа, кто вы для этого такая? Я ей и ответила, что раз я никто, то пусть катится подальше и без документов не является. Она ушла и больше не приходила. Я на всякий случай спросила, как с ней быть. Дядя сказал, что не надо её оформлять, она так будет работать, без оформления.

– Я ж говорю, она ведьма, – сказала Тамара. – Нет у неё документов, отстань от неё.

– Да ну, Тома! Если ведьма, могла бы сделать себе бумажки: ей это раз плюнуть. А для порядка бы пригодилось.

– Значит, не нужны они ей. А паспорт хоть приносила?

– Нет.

– Нет?! Так может, она совсем и не Крот Мария Васильевна? – ехидно спросила Тамара.

– Может, и не Крот, – пожала плечами Филимонова.

– Ну, смотри. Твоё дело.

– Моё дело маленькое. А вот ты, Лариска, была бы с ней осторожнее! Вдруг она и правда не Крот?

***

Прошло три дня, и каждый из них Лариса отчаянно пыталась что-нибудь узнать об Андрее. Тогда, услышав о ДТП, она почувствовала себя совершенно разбитой: как будто это в неё влетела та чужая машина. А вечером, придя домой, без сил упала на кровать и разрыдалась. Дома никого не было, и она плакала, не скрывая своих слёз. И просила кого-то невидимого: «Только бы с ним всё было хорошо! Только бы он не страдал и поскорее поправился!». Потом плакать она перестала, но ей вдруг открылось другое, приведшее её в ещё больший ужас: а ведь она могла потерять его!

«Жизнь скоротечна. И непредсказуема… – думала Лариса. – Что мы в ней? Как листья на ветру: сегодня ветер гонит нас в одну сторону, завтра в другую, а послезавтра и вовсе швырнет под ноги на землю. Вот совсем недавно я видела Андрея, разговаривала с ним, а вдруг бы больше не смогла? Вдруг всё оборвётся, закончится? Это страшно, но нельзя ведь исключать! Или просто жизнь нас расшвыряет друг от друга. Мне нужно воспользоваться той возможностью, которая пока ещё у меня есть, – пришла она к решению. – Стать ему ближе. Ведь я же нравлюсь ему, это видно! Нет, я не претендую ни на что, и в их семью с Эллой влезать не буду. Но мне хотя бы просто не стыдиться своих чувств!.. Чтобы он знал, что дорог мне! Что не безразличен. Что в этом плохого? Это ведь ни к чему его не обязывает! И это не преступление – если проявить о своём друге дружескую заботу».