Граф Ростопчин. История незаурядного генерал-губернатора Москвы

Остервенение народа, Барклай, зима иль русский Бог?

Метафору «неизвестная война» с недавних пор мы относим к Первой мировой войне, роль и значение которой в советской историографии замалчивались и искажались десятилетиями. Но не меньшее число белых пятен до сих пор в истории Великой Отечественной войны. Рискую предположить, что по большому счету у нас любая война может быть отнесена к неизвестным. 1812 год – не исключение. Во всяком случае, вопрос, поставленный А.С. Пушкиным, не снят с исторической повестки:

Гроза двенадцатого годаНастала – кто тут нам помог?Остервенение народа,Барклай, зима иль русский бог?

В пользу каждой из названных причин победы существуют серьезные аргументы. Тем важнее вникнуть в суть событий и детально ознакомиться с деятельностью тех исторических фигур, которые находились в их центре. Ростопчин в прямом и переносном смысле одна из ключевых фигур пожара двенадцатого года.

Выше уже отмечалось, что на героя книги в тот судьбоносный для России момент мы смотрим глазами Л.Н. Толстого. Но роман Толстого не является историческим источником, о чем неоднократно предупреждал сам автор. В отношении же Ростопчина он сознательно избегает прагматических оценок: «Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе». Толстой был убежден, что всякая попытка сознательно воздействовать на ход истории обречена.

Нас же интересует именно то, что заключено Толстым в скобки. Возбуждать патриотическую ненависть к противнику, подступающему к столице, укреплять у народа уверенность в себе – важнейшая задача руководителя обороны. Харизматичность лидера, его внутренняя убежденность в победе самым прямым образом воздействуют на моральный дух населения. «Афишки Ростопчина», позже вызывавшие критику из-за своего лубочного псевдонародного стиля, по свидетельствам современников воздействовали на души простолюдинов, являясь эффективными инструментами военной пропаганды. Он бдительно следил за тем, чтобы новости народу подавались в нужном виде. Напомню, что Ростопчин считал себя в первую очередь пропагандистом. Задачей губернатора было заставить молчать пораженцев и до поры сдерживать страсти патриотов.

Особую тревогу вызывали настроения низших слоев, ибо французские агенты распространяли слухи о свободе и привилегиях, которые получает простой народ в государствах, перешедших под контроль Наполеона. Значительная часть москвичей имела конформистские или пораженческие настроения. Был момент, когда даже Платов готов был перейти к французам. Чем ближе отступавшая армия приближалась к древней столице, тем больше всякого сброда стекалось в Москву. Одновременно с радикальными проявлениями патриотизма процветали мародерство и разбой. Сколачивались целые банды, одни из которых объявляли себя подданными Наполеона, другие же занимались грабежами без всякой политической окраски, а попросту пользуясь временной дезорганизацией государственного управления в местах, соседствующих с территорией, занятой неприятелем. Так на практике выглядела поднявшаяся дубина народной войны.

Остервенение народа необходимо было поддерживать, но при этом по необходимости держать его в узде. Сложнейшая задача, выполнение которой чревато непредсказуемыми эксцессами. До поры ее удавалось решать: арестовывать и высылать выявленных коллаборационистов и пресекать шпиономанию, выливавшуюся в расправы над жителями с иностранными фамилиями. Усилиями генерал-губернатора в Москве до последнего момента царило спокойствие, о чем свидетельствуют очевидцы.

Кроме обеспечения порядка в прифронтовом городе, он организовал снабжение армии боеприпасами и продовольствием, подготовил помещения для размещения раненых. (Невероятно сложные логистические задачи, учитывая возможности того времени и прифронтовую обстановку). Словом, он сделал все, что в его силах и подготовил Москву к предстоящему сражению. Таким образом, заключенный Толстым в скобки вопрос имеет ответ. Старательная и энергическая деятельность графа Ростопчина была полезна! Но битва за Москву не состоялась.

Пятый пункт

Размышляя над причинами, что помогли отвести грозу двенадцатого года, А.С. Пушкин перечисляет четыре пункта (остервенение народа, зима, Барклай и русский бог), но не принимает во внимание пятый – сожжение Москвы, в котором наш герой сыграл ключевую роль. (Именно сожжение, а не сдача древней столицы во имя сохранения и укрепления армии.) Что понятно, поскольку во времена Пушкина преобладала версия о стихийном возникновении пожаров, к ней же склонялся и Толстой, Ростопчин же в своих послевоенных записках всячески отрицал свою роль главного организатора спецоперации. На то были свои причины.

Между тем Пушкин проявляет поразительное историческое чутьё, прозревая суть недавних событий при отсутствии документальных свидетельств, которыми мы обладаем сегодня, обнажая скрытые механизмы, обеспечившие победу в отечественной войне. На первый взгляд, ряд причин, построенных им, выглядит странно. Оставим в стороне нашего неизменного союзника в отечественных войнах – генерала мороза. Но почему Барклай, а не Кутузов, военный гений которого превозносится до сего времени? Как можно ставить в один ряд такие несопоставимые величины, как остервенение народа, деятельность полководца и божественное предопределение? Но внутренняя связь этих факторов существовала и наиболее ярко проявилась в деятельности Ростопчина, волей судьбы оказавшегося на их пересечении.

С самого начала военно-политическое руководство понимало, что разгромить армию вторжения в генеральном сражении не удастся. Избранная тактика отступления была единственно верной, ибо вынуждала Наполеона растягивать коммуникации, отвлекая силы на их обеспечение. Но, втягивая Бонапарта вглубь страны, параллельно этой стратегии была применена тактика выжженной земли. Своей! Реальностью она стала уже в Смоленске. Императору такая стратегия и тактика популярности не прибавляла, поэтому для её реализации был избран человек с пятым пунктом. Если кто забыл, в советских анкетах под этим пунктом фиксировалась национальность. Лукавый властитель осознавал что делал, когда возложил ответственность за сдачу огромных территорий врагу на Барклая, полководца с нерусской фамилией. Бог не имеет национальности. Племенной припиской обладают лишь языческие боги, отличающиеся подозрительностью к чужакам, ревниво охраняющие свою территорию. Такие боги требуют ритуальных жертв и подтверждают своё вмешательство в земные дела чудесными знамениями. Политической жертвой, принесённой на алтарь отечества, стал Барклай, которого Пушкин справедливо считал тем, кто отвёл грозу двенадцатого года. Кутузов, в сущности, лишь продолжил его линию, доведя её до логической точки, сдав Москву.

Свои отношения с русским богом прагматически точно выстраивал Ростопчин, который работал непосредственно на земле. Не берусь рассуждать о такой тонкой трудноуловимой материи, как народный дух, но психологию толпы генерал-губернатор чутко улавливал и искусно манипулировал её страстями и фобиями в целях поддержания порядка в прифронтовом городе и патриотического настроя у его жителей. Во всяком случае, паники, что случилась в Москве 16 октября 1941 года, он не допустил. Вести с фронта все тревожнее, победа при Бородине выглядит сомнительно. Для успокоения масс используется доброе предзнаменование: запутавшийся в веревках сокол (символ супостата Бонапарта), повисший кверху когтями на кресте православной церкви. Этот сюжет получает немедленное отражение в афишках и будет передаваться из уст в уста.

Ритуальная жертва? Пожалуйста. Ей в последний момент станет купеческий сын Верещагин, а в глобальном историческом контексте – сожженная, но не покорённая Москва. «Напрасно ждал Наполеон… Москвы коленопреклоненной». И далее по тексту М.Ю. Лермонтова. Впрочем, между обеими, на первый взгляд, несопоставимыми жертвами прослеживается нерасторжимая связь.

Знал ли Ростопчин о готовящейся сдаче Москвы? Толстой считал, что да. Между тем факты говорят об обратном. Кутузов до последнего момента уверял его в решении оборонять древнюю столицу. Отсюда призыв генерал-губернатора вступать в ополчение, собравшись на Трёх Горках, куда наш герой в последний момент не явился. Почему? В последний момент выяснилось, что, несмотря на клятвенные заверения распределить ополченцев между различными подразделениями, Кутузов намеревался направить отряды, целиком состоявшие из ополченцев, против наполеоновских корпусов, совершавших обходной маневр. Бросать на растерзание профессиональной армии необученных ополченцев. На такой шаг руководство страны будет способно лишь спустя столетие с небольшим. На память приходят строки Б. Окуджавы: «Джазисты уходили в ополченье, цивильного не скинув облаченья».

По распоряжению генерал-губернатора ополченцы были выведены из города и присоединились к отступающим войскам. Вызывает недоумение тот факт, что главное административное лицо Москвы не было приглашено на знаменитый военный совет в Филях, где принималось судьбоносное для города решение. О нем Ростопчин узнает из письма Кутузова, которое повергает его в шок. В романе Толстого на военном совете за принятое решение Кутузов берет всю ответственность на себя. Зная особенности функционирования той вертикали власти, трудно предположить, что опытный царедворец Кутузов предварительно не согласовал такое решение с императором. Разумеется, прямых распоряжений, компрометирующих высшее руководство, не поступало. Достаточно было косвенных сигналов, доказательства которых сегодня у историков имеются. Ростопчин не был готов к такому развороту событий, но, мгновенно оценив ситуацию, резко перестроился, сделав все в тот момент возможное для вывоза из города раненых и церковных ценностей. Все это приходилось делать в считанные часы. Параллельно из Москвы были вывезены пожарные трубы. Следовательно, существовал секретный план сожжения города в случае занятия его неприятелем. О существовании плана спецоперации помимо спланированного вывоза средств пожаротушения говорит заблаговременная подготовка зажигательных снарядов в Воронцове и подбор надлежащих исполнителей этой деликатной миссии. Непосредственное руководство поджогами было поручено полицейскому чину Яковлеву, который одновременно являлся крупным авторитетом в криминальном мире Москвы. Переплетение этих ролей отнюдь не новое явление в нашей истории. А кому же ещё доверить подобную работу? Чистоплюй, воспитанный на кодексе дворянской чести, за неё не возьмётся.

Помимо поднятия градуса патриотизма на уровень остервенения народа, сожжение Москвы преследовало чисто прагматические цели, оставляя запертую в горящем городе армию Бонапарта без материальной и продовольственной базы, заведомо обрекая его на бегство из России в условиях лютой зимы. Русский патриот, граф Ростопчин, действовал в тех условиях быстро, решительно и беспощадно в соответствии с обстоятельствами.

Кто такой купеческий сын Верещагин, которого генерал-губернатор отдал на растерзание возбужденной толпе, окруживший дом градоначальника? По законам военного времени он вражеский агент, распространявший прокламации врага, склонявшие население осаждённого города к сдаче. В ходе расследования было доказано, что выкраденные при содействии сына почтмейстера соответствующие обращения из французских газет были Верещагиным размножены и передавались из рук в руки. Да за такое пособничество врагу в 1941 г. расстреливали немедленно без суда и следствия. В 1812 г. за подобные преступления полагалась высылка из города с последующим тюремным заключением. Ростопчин превысил свои полномочия, сыграв на шпиономании, утолив тем самым потребность остервеневшей толпы в ритуальной жертве, после чего беспрепятственно покинул город. Как следует из писем императора, в целом деятельностью генерал-губернатора в эти критические для страны дни царь остался доволен.

А дальше между ними наступает полное охлаждение отношений, что видно из показного невнимания к письмам и депешам градоначальника, целенаправленное принижение и замалчивание его роли в войне двенадцатого года, вплоть до того, что его портрета нет в галерее героев отечественной войны. Между тем многие историки не без основания считают, что сожжение Москвы едва ли ни главная причина, которая помогла отвести грозу двенадцатого года. Тот самый пятый пункт, которого не достаёт у Пушкина, но органично вписывается в названные им четыре фактора победы. Откуда же такая демонстративная несправедливость начальства, которую остро переживал наш герой?

Служить России лучше вдали от неё

Смолоду Фёдор Васильевич стремился к дипломатической карьере, мечтая приносить пользу Отечеству за рубежом, но судьба распорядилась иначе, вовлекая его в гущу событий на родине.

Администраторам и военачальникам, принимающим решения, связанные с серьёзными издержками, наивно рассчитывать на благодарность начальства и благосклонность общественного мнения современников. Во все времена начальство стремится приписать себе главную роль в организации победы, списав заплаченную за неё цену на непосредственных исполнителей. Чуткое к сигналам сверху общественное мнение мгновенно меняет свой вектор, низвергая с пьедестала вчерашнего героя. Не лишенный проницательности наш герой не сразу понял, от чего впал в немилость императора. Ведь он служил царю и Отечеству не за страх, а за совесть. При назначении на должность отказался от денежных выплат и пожалования деревнями, полагавшихся по статусу градоначальнику в то время. Но теперь он ждал наград, не материальных, но моральных, доказывающих продолжение поддержки со стороны императора. Но не дождался, ордена сыпались на всех, кроме него. Почему?

Война вступала в завершающую фазу. Лукавый властитель сменил политический имидж. Ещё вчера он молчаливо поддерживал остервенение народа в борьбе с врагом рода человеческого. Известно, что когда нужна одна победа, мы за ценой не постоим. Но теперь ситуация изменилась. В экспортном варианте царь выполнял благородную роль освободителя Европы от узурпатора. Поэтому демонстрировал европейский лоск и рыцарское отношение к поверженному врагу. В таком контексте варварские способы ведения войны на собственной территории надо было замалчивать. По сути дела, сталкивались два мировоззрения: европейское, где постулируется примат личности над государством, и восточное, при котором государственные интересы важнее частных. Личными жертвами при необходимости можно легко пренебречь. Этот тренд до сих пор вызывает особое чувство гордости у патриотов.

Но у сокрытия царем спецоперации по сожжению Москвы была ещё одна причина прагматического свойства. Если признать поджог города организованным свыше, то тогда может встать вопрос о компенсациях гражданам за утраченное имущество. А казна была пуста. Владельцы сгоревших домов возвращались на пепелища, вид которых охлаждал их недавний патриотический пыл и побуждал задуматься о том, не слишком ли велика цена победы.

Персональным виновником понесённых утрат публике виделся граф Ростопчин. Наш герой не сразу понял смену вектора государственных и общественных настроений. А когда разобрался, то немедленно стал отрицать свою роль в поджоге Москвы. Лишившись благосклонности императора, он тем не менее стоически выполнял свои должностные обязанности генерал-губернатора опустошённой столицы. Сжигать проще, чем восстанавливать. Для восстановительных работ требуются большие финансовые ресурсы, которыми государство тогда не обладало. Но наш герой не зря в своё время, когда оказался не у дел, приобрёл серьезный коммерческий опыт. Привлекая кредиты и эффективно используя скудный городской бюджет, он медленно, но верно восстанавливал разрушенный город. Однако и на этом поприще умудрился нажить себе могущественных врагов. Причина заключалась в том, что граф был крайне щепетилен в финансовых вопросах, пресекая попытки казнокрадства, от кого бы они ни исходили. О безупречной честности Ростопчина в этом вопросе говорит хотя бы тот факт, что Москву он покинул с тридцатью рублями в кармане. В период той отечественной войны не было принято конфисковывать у населения транспортные средства для нужд армии. Организуя вывоз раненых и ценного имущества, он был вынужден расплачиваться с перевозчиками по большей части личными средствами. Но настали иные времена, война катилась на Запад.

Преследуя отступающего противника, наши войска отбирали у него награбленные в Москве ценности и тут же реализовывали лозунг, впоследствии провозглашённый большевиками: «Грабь награбленное». Конфискованное у французов имущество делилось на две равные кучки, одна из которых подлежала сдаче в казну, а другая рассматривалась в качестве законной добычи победителей. Так поступал и атаман Платов, и некоторые другие прославленные генералы. Кутузов закрывал на эти «шалости» свой здоровый глаз, полагая, что война все спишет. Наш герой неуклонно боролся с коррупцией в рядах армии, наживая себе могущественных врагов.

Итог деятельности русского патриота, получившего заслуженную оценку за пределами отечества

В таких обстоятельствах, оболганный молвой, обойдённый вниманием государя, наш герой ещё некоторое время исполняет обязанности генерал-губернатора, а затем, сочтя свою миссию выполненной, добровольно подаёт в отставку и переселяется в Европу. Поразительно, но именно там его заслуги в победе над Наполеоном были по достоинству оценены. Тому способствовало сразу несколько обстоятельств. Вывозя раненых и ценное имущество из Москвы, генерал-губернатор не позаботился о вывозе своих архивов, которые попали к врагу, были разобраны Французской разведкой и частично опубликованы в западной прессе, что было выгодно Бонапарту для изобличения варварства и дикости русских. Кроме того, многие непосредственные участники русского похода Наполеона, среди них были как опытные военные, так и будущий писатель мирового уровня – Стендаль, сходились во мнении, что решающим фактором, обусловившим гибель французской армии, следует признать сожжение Москвы. Их оценки не были отягощены патриотическими и художественными пристрастиями соотечественников Ростопчина.

Изменило ли это отношение графа к Западу в целом и к Франции в частности, которая продолжала олицетворять собой тренд общественного прогресса.

Отнюдь. Ростопчин умирает на родине, успев едко высказаться по поводу восстания декабристов, одухотворенных идеями свободы, равенства и братства, почерпнутых все из той же Франции. «Обыкновенно сапожники делают революции, чтобы сделаться господами, а у нас господа захотели стать сапожниками».

Педагогические выводы

Поскольку я рассматривал книгу Л. Портного с позиции учителя, постараюсь кратко сформулировать педагогические выводы, возникающие по мере знакомства с ней. Выводы эти призваны ответить на главный вопрос: нужны ли подобные книги юношам, обдумывающим житьё?

Книга развивает критическое чутьё, формируя исторические воззрения, не искаженные идеологическими и иными мифологемами;

В свою очередь, критическое чутьё помогает выстраивать молодому человеку защиту от манипуляций, арсенал которых сегодня невероятно велик;

Книга позволяет увидеть дистанцию между идеалом и действительностью и не впадать в ступор от этого несоответствия;

Её чтение расширяет культурный горизонт, создавая целостную картину исторических и художественных оценок эпохи в их противоречиях и взаимном переплетении;

Автор не навязывает читателю готовых мнений, но исподволь формирует историзм мышления, предполагающий сочетание искренней любви к своим традициям с осознанием ценности общечеловеческой солидарности. Он постепенно подводит читателя к выводу о том, что за железным занавесом, какими бы идеологическими или политическими причинами ни оправдывалось его существование, развитие останавливается, ибо в нормальном культурном организме необходимо кровообращение, которое обеспечивает обмен идей и столкновение мнений. На этих путях преодолеваются племенные страхи и фобии, предотвращается опасное замыкание культуры.

Книга предоставляет богатую пищу для выработки объективного взгляда на исторический процесс в единстве всех его сторон: экономической, политической социальной и нравственной;

Последняя сторона, явно недооценённая сегодня, особенно важна, поскольку, как показывает весь ход истории, обрушению имперских, государственных и прочих построений, представлявшихся современникам незыблемыми, всегда предшествует моральная деградация власти и общества.

И наконец, книга формирует у молодого человека ответственное отношение к жизни, несовместимое с детерминизмом, какие бы идеологические или религиозные формы он ни принимал.

Детерминизм в любой оболочке маскирует рабское отношение к жизни, выраженное в устойчивом убеждении, что от личных усилий человека ничего не зависит. Но человек – творец своей судьбы, а в определенном смысле и истории. Жизнь и судьба графа Ростопчина, сотканного из противоречий русского патриота с мышлением западного скептика, царедворца и крупного администратора, работавшего в предлагаемых эпохой обстоятельствах, тому доказательство.

Подводя итог педагогическому анализу книги, отмечу, что она решает серьезную задачу воспитания историей. Отдаю себе отчет в том, что лишь незначительная часть молодых людей остановит свой выбор на профессии историка, превратившись в архивных юношей. Поэтому нет нужды накачивать всех мертвой цеховой ученостью. Но историческое мышление необходимо каждому человеку, ибо оно не уводит от жизни, а вводит в ее глубину. Да, вступающие в жизнь поколения имеют все основания гордиться своей историей. Но репрессивное и солидарное замалчивание негативного исторического опыта оказывает юношеству дурную услугу.

Е.А. Ямбург

Глава 1

«Он более не был узником, он возвращался на Родину, в Россию».

Софья де Сегюр[1]

Федор Васильевич Ростопчин родился 12 марта 1765 года в селе Козьмо-Демьянске Ливенского уезда. Правда, единого мнения о точной дате рождения нет. Так, например, А. Терещенко датой рождения указывал 12 марта 1763, а не 1765 года[2]. На надгробии графа Ростопчина на Пятницком кладбище в Москве годом рождения также значится 1763-й. Но сам Федор Васильевич писал: «В 1765 г., 12 марта я вышел из тьмы и появился на Божий свет»[3].

В «Родословном сборнике русских дворянских фамилий» В.В. Руммеля и В.В. Голубцова годом рождения значится 1765 год. Оттуда же мы узнаем, что наш герой происходил из дворянского рода, малоизвестного к концу XVIII века. По сведениям, приведенным в вышеназванном сборнике, родословная Федора Васильевича Ростопчина выглядит следующим образом:

«Давыд Рабчак, крымский татарин, жил в начале XV столетия.

Михаил Давыдович Ростопча, выехал из Крыма в Россию около 1432 г.

Степан Михайлович Степуря-Ростопчин.

Игнатий Степанович.

Дмитрий Игнатьевич Молчан.

Иван Дмитриевич.

Юрий Иванович, новгородский помещик.

Андрей Юрьевич, стряпчий и воевода (1636–1658).

Михаил Андреевич, жилец[4], помещик Ливенского уезда (1683). (Его «братом» был Иван Ильич Давыдов.)

Федор Михайлович.

Василий Федорович, отставной майор, помещик Ливенского уезда, за заслуги сына пожалованный в действительные статские советники и кавалером Ордена Святой Анны I степени. Жена Крюкова.

Федор Васильевич Ростопчин…»

Итак, предками Федора Ростопчина были крымские татары, перешедшие на российскую службу. Известен и многими цитируется рассказ нашего героя, изложенный в шутливой форме, о том, почему он не князь. Предки прибыли в Россию зимой. Государь предложил на выбор – княжеский титул или шубу. Мороз стоял крепкий, и они отдали предпочтение шубе. Шутка с намеком на то, что Ростопчин был без пяти минут князем.

Сам Федор Васильевич утверждал: «…Родоначальник нашей фамилии, поселившийся в России назад тому более трех столетий, происходил по прямой линии от одного из сыновей Чингисхана»[5]. Примечателен и тот факт, что в молодости Федор Ростопчин сочинял стихи от имени лирического героя Линдора, персонажа комедии Бомарше «Севильский цирюльник». Под этим именем, как мы помним, скрывался граф Альмавива, желавший до определенного момента не выставлять напоказ свое высокое происхождение.

Совершенно иную версию происхождения Федора Васильевича Ростопчина изложил Филипп Филиппович Вигель в своих «Воспоминаниях». Знаменитый мемуарист утверждает, что отец Федора Васильевича Ростопчина был крепостным, но сумел выкупиться, получить нижние чины и накопить денег, чтобы дать образование сыну. Филипп Филиппович Вигель пишет, что слышал об этом не раз из собственных уст Василия Федоровича Ростопчина, отца будущего графа[6]. Правда, в записках Вигеля имеются очевидные неточности. Так, он сообщает, что Федор Васильевич был единственным сыном в семье. Но известен и никем не оспаривается тот факт, что у будущего графа было два брата – Петр Васильевич Ростопчин, о котором мы еще скажем ниже, и незаконнорожденный Степан Явленский. О последнем Федор Васильевич Ростопчин сам никогда не упоминал, но можно предположить, что тайно ему покровительствовал. Иначе не объяснить тот факт, что в 1801 году Степан Явленский получил потомственное дворянство.