Свинцовый крест

Как хорошо, что кончилась война!

Для счастья рождены мальчишки эти.

Под вечер звали мамы из окна,

И ужинать домой бежали дети.

Дышали лесом, полем и рекой,

Делили и конфеты, и баранки,

До листопада оба день-деньской

Ныряли и чупахались в Светлянке.

И никого не тяготит вина,

И оба солнцем ласковым согреты.

Их жизнь, как полноводная весна,

На улице – вовсю бушует лето.

Впитали силы северной земли.

Выносливы, крепки, высоколобы.

На радость матерям они росли

Друг другу поклялись дружить до гроба.

За целый день не было ни одного больного. Октябрина уже давно подметила, что весна излечивает самые застарелые хвори. Её пациенты, отложив походы в медпункт до поздней осени, дружно копали землю, сажали картошку, лук, сеяли морковку и только поздно вечером с трудом распрямляли уставшие спины – не до медпункта.

Она уже собиралась домой, когда в коридоре послышался торопливый топот ног. Дверь её кабинета распахнулась, и двое окровавленных парней ввели под руки третьего. Окинув их взглядом, она сразу же поняла, что в медицинской помощи нуждается только один из них.

Через минуту Октябрина уже знала, что они из тех рабочих, которые достраивают новый телятник, что пострадавшего зовут Пётр Огнёв, и он только что свалился с самого верха крыши.

– Это мы его перевязали, конечно, рубашка не совсем чистая, но больше ничего под рукой не оказалось, – оправдывались сопровождающие, – но мы боялись, что он крови много потеряет, пока до медпункта доберёмся.

Октябрина усадила пострадавшего на кушетку, ощупала руки, ноги рёбра, заглянула в глаза и облегчённо вздохнула – похоже, ничего страшного нет.

– Надо же, глаза совсем как у Григория: синие и глубокие, – непроизвольно отметила молодая женщина.

Рваная рана на плече перевязана пропитанной кровью рубашкой.

– Не переживайте, всё вы сделали правильно, успокоила парней Октябрина.

Она уже поняла, что простой перевязкой здесь не обойтись, придётся зашивать рану. Это ей делать до сих пор не приходилось, точнее, приходилось, но под присмотром хирурга ещё во время студенческой практики в районной больнице. Октябрина вспомнила всё и сразу, будто заглянула в открытый учебник, и ничем не выдала своего волнения.

Попросила сопровождающих подождать в коридоре.

– Разрешите мы здесь побудем, – начали уговаривать её товарищи пострадавшего, – мы не помешаем.

– Пусть побудут, – поддержал товарищей Пётр,– заодно и поучатся, а в следующий раз меня не в больницу потащат, а на месте заштопают.

– Следующего раза, надеюсь, не будет, а посторонним здесь находиться не положено.

Когда за ребятами закрылась дверь, Октябрина приступила к обработке раны. Свою работу она выполнила настолько аккуратно и быстро, что и сама удивилась. Она даже немножко сожалела о том, что не позволила парням остаться и посмотреть. Пациент стойко перенёс все её манипуляции, всем своим видом стараясь показать, что ему совсем не больно. Октябрина понимала, что это не так, и была ему благодарна за такую необходимую молчаливую поддержку.

– У вас была операция? – Октябрина почему-то не сразу заметила этот слишком длинный послеоперационный рубец на животе пациента.

– Кошка оцарапала!

– Не забывайте, что вы на приёме, я не из любопытства спрашиваю.

– Операция, операция – это ещё в детстве, я что-то проглотил, и меня разрезали.

Пациент опять шутил и улыбался, забавляясь её сомнением в правдивости его слов.

Октябрина заполнила карту амбулаторного больного и ещё раз встретилась взглядом с чужими синими глазами своего терпеливого пациента.

– Ну, вот и всё, послезавтра приходите на перевязку.

– Выходи за меня замуж, пациент повернул к ней голову и ждал ответа.

– Ты в своём уме, или ещё и головой стукнулся? – она сама не заметила, как тоже перешёл на «ты».

– Знал бы, что здесь такая медсестра, давно бы с этой крыши свалился. Куда я три недели смотрел?!

– Вот туда же и смотри, куда смотрел, одевайся, жених, до свадьбы заживёт. И я не медсестра, а фельдшер.

– Какая приятная неожиданность! Фельдшером ты мне нравишься ещё больше.

Пациент не стал одеваться. Он взял с кушетки рубашку, уже серьёзно поблагодарил за оказанную помощь и вышел за дверь. Октябрина не сразу пошла домой. Рабочий день уже давно закончился, но она ещё долго сидела за столом. Плакала, вспоминала своего Григория и видела перед собой чужие, но такие знакомые, как будто родные, насмешливые глаза этого молодого терпеливого пациента, смутившего её своим несерьёзным предложением.

Перед тем, как убрать карточку больного в шкаф, она ещё раз взглянула на обложку и грустно улыбнулась: мальчишка, когда он родился, ей уже девять лет было, а туда же – в женихи набивается…

На следующий день о вчерашнем пациенте ей неожиданно напомнил сынишка. Ближе к концу рабочего дня он прибежал в медпункт с радостным известием: в магазин только что завезли мороженое «Ленинградское»! Для детишек это был настоящий праздник, мороженое завозили очень редко, обычно на выборы да на седьмое ноября, продавщица в такие дни не отдыхала ни минуты, в очередь за лакомством вставало всё село. Мишка получил пятьдесят копеек на целых два больших брикета и убежал в магазин.

Через несколько минут он вернулся вместе со своим неизменным другом Васькой. Оба были довольные и счастливые. Мишка положил на стол пятьдесят копеек, а Васька достал из кармана и протянул ей такое же, как у них, мороженое. Октябрина ничего не понимала. Перебивая друг друга, друзья рассказали, что они стояли в самом конце очереди и очень боялись, что вдруг им мороженого не достанется, а их дядя Петя отдал им не только своё мороженое, но и конфеты потому, что у него внезапно разболелся зуб, и ему теперь нельзя есть ни холодное, ни сладкое.

– Какой дядя Петя? – Октябрина почувствовала, что краснеет, будто мальчишки уличили её в чём-то нехорошем.

– У которого плечо забинтовано, – пояснил Васька, – вам мороженое тоже он передал.

– Он сказал, что ты настоящая волшебница и его вчера от смерти спасла, – добавил Мишка, – теперь он только у тебя всегда будет лечиться потому, что у тебя золотые руки.

– Как бы вам самим у меня не пришлось лечиться, – Октябрина улыбнулась, заметив с какой быстротой убывает у них мороженое.

– Мам, почему ты не ешь, оно же сейчас растает,– забеспокоился Мишка.

– Только не кусайте, а то оно быстро закончится,– посчитал необходимым поделиться своим горьким опытом Васька.

Перехватив взгляды, прикованные к брикету мороженого в её руках, Октябрина разрезала его скальпелем на три равные части и предложила:

– Угощайтесь, да смотрите не простудитесь.

Получив по кусочку нежданного счастья, ребята тут же убежали на улицу.

– Когда же я в последний раз ела мороженое? – Октябрина задумалась,– конечно же, на выборах, тогда привезли жигулёвское пиво, белый сдобный хлеб и точно такое же мороженое в шоколадной глазури. Тогда они с Григорием купили несколько брикетов. Стараясь растянуть удовольствие, она откусывала по крошечному кусочку, мороженое быстро размягчилось и потекло по рукам, пришлось его слизывать. Григорий смеялся, говорил, что не предполагал, что у него такая экономная жена. Как давно это было, совсем в другой, далёкой и счастливой жизни.

Задумавшись, Октябрина не сразу заметила, что мороженое у неё в руках начало таять. Спохватившись, она стала слизывать с пальцев сладкие капли, готовые упасть на пол и не услышала, как открылась дверь.

– Приятного аппетита! – в дверном проёме стоял вчерашний пациент с раненым плечом,– к вам можно зайти?

– Застигнутая за таким детским занятием, не способствующим её авторитету, Октябрина вспыхнула, поспешно отвернулась к умывальнику и, стараясь справиться с охватившим её волнением, произнесла стандартную фразу: «Проходите, садитесь, на что жалуетесь?»

Она тщательно вымыла руки, вытерла их полотенцем, подошла к столу и заняла своё рабочее место. Теперь перед ней был просто больной, а вовсе не синеглазый парень, который так непростительно похож на её Григория.

Вам же завтра на перевязку, что-то беспокоит? – Октябрина посмотрела на пациента, приготовившись выслушивать жалобы.

– За плечо спасибо, оно уже не болит, а вот сердце разбилось вдребезги, сшивай теперь и его своими золотыми ручками.

– Если других жалоб нет, то всего хорошего, мой рабочий день уже закончился. Октябрина ждала, что парень встанет и уйдёт, но он всем своим видом показывал, что уходить и не собирается. Октябрина убрала со стола карточки пациентов, взяла свою сумочку и, выразительно глядя на дверь, произнесла:

– Я жду.

– Это я жду, когда ты согласишься выйти за меня замуж.

Вчерашняя шутка уже не выглядела такой забавной, как первый раз.

– Мне уже не смешно, – Октябрина начинала сердиться и в то же время ясно понимала, что сердится больше на себя, чем на него. Да как смеет этот мальчишка так с ней разговаривать?! Но он смеет, и значит она, вдова, похоронившая полгода назад своего любимого мужа, дала ему повод. Она не должна выслушивать глупые предложения этого синеглазого нахала.

– Молодой человек, – Октябрина сделала ударение на слове молодой, пытаясь поставить его на месть,– оставьте меня в покое, поберегите свои шутки для своих ровесниц. И не надо использовать ребёнка. Что вы себе позволяете?

– Я позволяю себе любить молодую, красивую женщину и добиваться расположения её ребёнка, только и всего. Ты же не всю жизнь будешь носить чёрный платок, а я могу и подождать до середины января из уважения к твоему погибшему мужу. Думаю, что для траура года будет достаточно, и не я это придумал.

– Ты и про мужа знаешь?

– Не в Москве живёшь. Поинтересовался, не скрываю. Хороший, говорят, был человек, и любил тебя крепко, царство ему небесное, и пусть земля ему будет пухом, а моё предложение остаётся в силе.

– Да ты хотя бы знаешь, что я старше тебя на десять лет.

– Если точнее, то на девять с половиной, но для меня это не имеет никакого значения, а с сынишкой твоим я уже познакомился, и он в отличие от тебя, правильно понимает, что из меня получится самый хороший отец. А что я молодой, так он этому только радуется.

Завтра с нами колхоз рассчитывается, а послезавтра мы уезжаем, но через полгода я вернусь, а пока не буду тебя смущать.

Октябрина не успела ничего ответить, молодой человек поднялся и вышел за дверь.

На Рождество овдовевшие подруги Октябрина, Фаина и Кира собрались в доме Филаретовых вместе с сыновьями, в гости пришла и соседка Кинчина Екатерина.

–С Рождеством Христовым! Принимайте и меня в компанию, я со своими пельменями, а это вам, ребятки, – Екатерина достала кулёк с шоколадными конфетами.

– С Рождеством и тебя, Катюша, правильно сделала, что пришла, раздевайся.

– Вот и я подумала: зачем одной сидеть в пустом доме в такой великий праздник, а у вас даже ёлка наряжена!

– Это для ребят, для них без ёлки и праздник – не праздник.

– Раньше мы с Архипом тоже наряжали ёлку, за игрушками даже в райцентр ездили, игрушек у меня полный ящик, я их все вам отдам, а сама буду приходить да любоваться, – она сняла овчинную шубу, пуховый платок и предстала перед подругами в атласной блузке белого цвета.

– Какая же ты красавица! – Кира не сводила с соседки удивлённых глаз,– почему ты раньше её никогда не надевала, или она совсем новая?

– Что ты! Какая новая, уже и не помню, когда её покупала. Да и перед кем мне наряжаться? Как Архипа похоронила, ни разу из сундука не доставала, не на танцы же мне теперь ходить: сорок лет – бабий век.

– В такой блузке я бы не прочь и в клубе покрасоваться, – нахваливала приглянувшийся наряд Кира, – в такой и под венец не стыдно пойти.

– Можно и под венец, если кто из вас надумает, – согласилась Екатерина и многозначительно посмотрела на Октябрину, – с радостью подарю, я её и надевала всего раз пять, не больше.

Октябрина не заметила хитрого взгляда соседки, она смотрела на ёлку и думала о чём-то своём.

Кира поставила варить пельмени, подруги суетились вокруг праздничного стола. Игры, занимавшие Мишку и Ваську, Ивану казались неинтересными, и он, прихватив в карманы конфет, убежал на улицу.

Мальчики играли в домино, рассыпав на полу четыре коробки костяшек – любили строить из них дома, машины, создавать свои армии и устраивать войны.

На этот раз игра заключалась в том, что Васька выстраивал извилистую цепочку, располагая костяшки столбиками на равном расстоянии, мысленно вычерчивая какой-то одному ему известный рисунок, а Мишка смотрел и давал советы.

На советы друга Васька не обращал внимания и всё делал по-своему. Работа требовала внимания и аккуратности, парнишке хотелось установить все до единой костяшки и обрадовать красивым узором маму. Одно неосторожное движение могло всё испортить.

Васька пыхтел от усердия, прицеливался и, затаив дыхание, опускал очередную костяшку на отведённое ей место.

Цепочка нарастала медленно, парнишка раскраснелся, ладони его вспотели, он уже устал от напряжения, но не сдавался. Время от времени он вытирал нос рукавом своей новой фланелевой рубашки, точно такой же, как у Мишки, и упрямо продолжал свою кропотливую работу.

– Вась, дай и мне, я тоже поставлю, – просил Мишка.

– Нет. Это моя змейка.

– Но мы же с тобой вместе играем.

– Тогда подай мне вон ту, один-один, разрешил Васька.

Мишка не отставал:

– Я тоже хочу строить, а не подавать, я тоже умею.

– Ты не знаешь, как надо делать правильно, а я знаю, не хочешь помогать – и не надо, я сам всё сделаю.

Васька взял костяшку один-один и поставил в свою цепочку. Мишка не очень обиделся на друга, он не совсем понимал Васькины замыслы, и ему казалось, что весь порядок Васька давно уже нарушил сам.

Васька же знал, что если толкнуть одну костяшку, то разрушатся сразу две выстроенные им цепочки, эту костяшку он поставит последней, а потом, может быть, даже всё и разрушит, если захочет. Немного подумав, Васька отложил в сторону пусто-пусто и дёрнул за рубашку обиженного Мишку:

– Ладно, давай вместе, только вон ту не трогай, он указал на отложенную костяшку, её я буду ставить сам.

Мишка сразу забыл свою обиду. Он быстро спрятал в карман рубашки недоеденные конфеты-горошек, вытер о штаны руки и занял Васькино место.

Под придирчивым, внимательным взглядом друга он осторожно поставил одну костяшку, вторую, третью и посмотрел на Ваську:

– Видишь, всё правильно сделал!

– Ладно, поставь ещё две, а дальше я сам.

Наконец работа была завершена, пусто- пусто встала на своё место.

– Смотри, Мишка, как надо строить, я тебя потом научу.

Мишка наклонился, он хотел рассмотреть сооружение сбоку, и из его кармана посыпались круглые конфеты, одна из них и свалила последнюю костяшку пусто-пусто, непредвиденно запустив необратимый процесс разрушения. За несколько секунд на глазах поражённого Васьки разрушились обе так тщательно выстроенные им цепочки. Блеснули предательские слёзы, и в тот же самый миг Васька молниеносно набросился с кулаками на своего друга.

Когда подоспевшая мать оттащила его от поверженного противника, Мишкин нос уже был разбит, а карман его новой рубашки валялся на полу среди разбросанных костяшек домино.

Стоя в углу, Васька ревел от обиды куда громче, чем Мишка от боли, он не понимал, за что его наказала мама. Это же он с таким трудом построил свою змейку, и значит он, и только он, имел право её разрушить.

Мишка быстро успокоился, он уже жалел своего друга и стал уговаривать тётю Рину выпустить его из угла. Неожиданно для всех Васька подскочил к Мишке, схватил его за рубашку, мгновенно свалил на пол и уселся сверху. Новая рубашка затрещала по швам. Мишка успел получить ещё одну трёпку, теперь уже за сочувствие, пока ему на помощь не подоспела мама.

– Это что же такое? Вулкан, а не ребёнок! Ни за что не угадаешь, что он выбросит через минуту, – виновато оправдывалась перед подругой Кира, не забыв заправить Ваське рубашку и пригладить его встрёпанные волосы, всё ещё придерживая разгорячённого парнишку за плечи.

– Вулкан и есть, – Октябрина нисколько не обиделась ни на Ваську, ни тем более на Киру – дети есть дети, как подрались, так и помирятся.

– Вспомни Виктора, – дай ему Бог царствие небесное, – тоже слова поперёк нельзя было сказать, а уж если что не по нём, – Кира смутилась, посчитав своё поведение нетактичным, и мгновенно переключила внимание на Ваську.

– А ты, Вася, разве считаешь, что ему не больно?

Об этом Васька никогда не задумывался, но, поразмыслив, понял, что должен попросить у друга прощения.

Мишка легко простил обиду, и друзья сразу же забыли о потасовке.

– Вась, как тебя тётя Кира назвала, когда ты меня отлупил? Я сначала помнил, а теперь забыл.

– Сказала, что я вулкан.

– Вулкан? Это же пёс у дяди Архипа Вулкан, а при чём тут ты?

– А при том! Вулкан хороший, его все любят. Мама меня тоже любит, вот и назвала Вулканом. Ещё минуту назад Васька об этом и не думал, но такое объяснение теперь ему казалось самым правильным.

– Ничего себе хороший! – у Мишки о Вулкане было своё мнение,– кусает всех подряд, его и на цепи из-за этого держат. Помнишь, как я от него еле убежал?

– А ты не дразни.

– А я и не дразнил.

– И мимо его дома не ходи, и не зли его.

– Ещё чего! Где хочу, там и хожу.

– Тогда и на Вулкана не обижайся, сам дурак.

Мишка, наученный горьким опытом, не стал дожидаться, когда Васька бросится защищать Вулкана, и махнул рукой:

– Айда за стол, пельмени уже сварились, – ссориться ему совсем не хотелось, – а можно я тоже буду иногда называть тебя Вулканом? – Мишка ожидающе смотрел на друга.

– Зови, согласился Васька, мне такое имя нравится. Мир был восстановлен. Больше они никогда не дрались.

Октябрина до сих пор всё ещё не решила, рассказать ли подругам о настойчивом пациенте, посягающим на её одиночество, или промолчать. Если бы она была полностью уверена в том, что это несерьёзно, она бы уже давно посмеялась вместе с ними над этим заезжим мальчишкой, который задумал стать отцом её сыну, но её до сих пор одолевали сомнения, и она не знала, как поступить. А если он и правда скоро заявится, как обещал? Не лучше ли открыть подругам свою тайну, – думала она, склоняясь в пользу откровенности, – вдруг до того времени и не представиться другого случая, решат, что скрытничаю, не доверяю…

– А ты, Октябрина, что молчишь? – соседка давно заметила, что она перестала принимать участие в их общем разговоре, и внимательно смотрела на неё, ожидая ответа.

– Так, задумалась о своём, – на глазах Октябрины заблестели слёзы.

– Вспоминай не вспоминай, а жизнь продолжается, одна ты теперь и за бабу, и за мужика, да и ни к чему Мишке видеть твои слёзы. Я тебе больше скажу: не надо ставить на себе крест, ты ещё молодая, глядишь, и встретится хороший человек.

Октябрине показалось, что соседка прятала усмешку, как будто умышленно что-то не договаривала, но тут же успокоилась: соседка переключила своё внимание на Киру:

– А ты меня глазами не жги, знаю, что говорю, побольше вас на свете прожила. Может быть, ты только о том и мечтаешь, чтобы Васька вырос без отца? Виктора уже не вернёшь, а сама-то ты чему парнишку научишь?

– Или думаешь, ей сладко? – Екатерина кивнула в сторону Фаины, – спроси, как она со своим Ванюшкой справляется, вон уже какой вымахал, гляди, и курить начнёт, а то и совсем от рук отобьётся – упустишь, потом всю жизнь будешь каяться.

– Разве мы сами не понимаем, – прервала её Кира, – да только где они, женихи?

– А Пётр чем не жених, каких же вам ещё надо?!

Кира и Фаина переглянулись, они не понимали, о ком идёт речь. Октябрина залилась краской и готова была провалиться сквозь землю: её секрет известен Екатерине, и не исключено, что не только ей одной, а лучшие подруги пребывали в неведении. Соседка сразу всё поняла и немедленно пришла ей на помощь.

– Да вы только посмотрите на неё, где ещё найдёшь такую дуру: парень за ней ухаживает, а она, видите ли, нос воротит – молодой слишком. Сама-то старуха, что ли? А он, бабы говорили, и мороженое Мишутке покупал, и конфеты, и угощал при всех, никого не постеснялся, а потом прямо в медпункт направился. И что вы думаете? – обратилась она к оглушённым новостью подругам,– и пяти минут там не пробыл, она и разговаривать не пожелала! А теперь, может, и спохватилась, да поздно.

– Мальчишка, он и есть мальчишка, и пусть он зовёт замуж своих ровесниц, их, слава богу, полным полно, а у меня есть сын, и больше мне никого не надо.

Подруги и не думали обижаться, беседа за столом оживилась, над Октябриной подшучивали, называли невестой, советовали, что надеть на свадьбу, выясняли, кого из них она пригласит в свидетельницы, не обращая никакого внимания на её смущение. Октябрина пыталась объяснить, что о своём «женихе» она знает не больше, чем записано в больничной карточке, но её никто не слушал. Оставив тщетные попытки перевести разговор на другую тему, она рассмеялась, и сама уже почти верила, что свадьба действительно состоится.

Сразу после крещенских морозов пришла оттепель. Целый день валил густой, мокрый снег. На центральной площади перед колхозной конторой ребята играли в снежки, лепили снеговиков, а Мишка с Васькой строили снежную крепость. Валенки уже давно промокли насквозь, рукавицы обледенели, но уходить домой не хотелось, крепость была ещё не достроена. Они скатали несколько снежных шаров, чтобы нарастить стены крепости, но немножко не рассчитали свои силы, шары оказались неожиданно тяжёлыми.

Подошёл рейсовый автобус, на него ребята не обращали никакого внимания, обычно они специально приходили на площадь посмотреть, кто приехал, но теперь было не до этого. Разбивать снежные комы на части было жалко, но другого выхода не оставалось. Едва они начали разбивать ногами первый ком, как раздался знакомый весёлый голос:

– Это зачем же мои сынки всё разрушают вместо того, чтобы строить?

Ребята не верили своим глазам. Когда их дядя Петя уехал, они очень скучали, но потом смирились с тем, что больше его не увидят. Теперь их радости не было предела. Дядя Петя быстро водрузил на место огромные снежные шары, и крепость сразу же приобрела законченный вид.

– Ну, вот и всё, – дядя Петя довольно осмотрел сооружение, – в ней теперь никакие враги вам не страшны, завтра проверите её на прочность, а теперь пора по домам. – Он легко поднял свой тяжёлый чемодан и деревянный ящик с инструментом и поторопил ребят:– Пошли, пошли, никуда она до завтра не денется.

Друзья направились его провожать.

– Как поживаете, что нового,– дядя Петя, улыбаясь, ждал ответа.

Васька пожал плечами, ничего нового в их доме давно не было.

– А Ваську я теперь зову Вулканом, поделился новостью Мишка, – и ты так зови, ладно?

– Вулканом? Почему Вулканом?

– Потому что хороший, как Вулкан у дяди Архипа.

– Хороший, пока спит,– согласился дядя Петя, – а уж если проснётся, уноси ноги.

– Когда не спит, тоже хороший, только его нельзя злить, пояснил Мишка.

Васька потянул дядю Петю за рукав, привлекая к себе внимание, ему тоже хотелось хоть о чём-нибудь поговорить:

– Дядя Петя, а что ты теперь будешь у нас строить?

– Теперь я здесь буду строить своё счастье.

Непонятный ответ озадачил парнишку, он совсем не представлял, как строят счастье, и потому спросил о том, что ему было более понятно:

– Один будешь?

Дядя Петя рассмеялся:

– Нет, Василёк, не один, в одиночку счастье не построишь, и это должен знать каждый уважающий себя Вулкан! – И, повернувшись к Мишке, поинтересовался: – Ну что, Миша, приглашаешь меня к себе в гости?

Не дождавшись ответа изумлённого и обрадованного мальчика, он похлопал Мишку по плечу:

– Спасибо, я так и знал, что ты согласен, мама дома?

– Мамы нет, она ещё на работе, но там не закрыто, торопливо выпалил Мишка, опасаясь, как бы дядя Петя не передумал и не ушёл к Ваське.

– Ну, вот и славно, мы её с тобой вдвоём подождём. Теперь я буду твоим папой. Согласен?

Конечно же, Мишка был согласен, но от неожиданности он не мог произнести ни слова и только быстро кивал головой.

Из глаз Васьки катились крупные слёзы. Он отворачивал лицо, вытирал глаза давно промокшей шерстяной рукавицей, но в эти минуты на него никто не обратил внимания. Дядя Петя и Мишка свернули с Центральной улицы на тропинку, а Васька так и остался стоять на месте, ему некуда было спешить, его мама, как и тётя Рина, тоже ещё на работе.

Октябрина закрыла медпункт и сразу направилась домой: в магазин не пошла, знала, что завезли товар, у входа толпились люди, а простаивать в очереди не было времени. Обычно Миша ожидал её на улице, но сейчас его нигде не было видно. На площади около конторы она заметила снежную крепость и улыбнулась: конечно же, без Миши и его дружка это строительство не обошлось, наверно, до нитки промок, разве заставишь его сидеть дома в такую погоду.