Сны с чёрного хода 2

Лия почувствовала, как в висках пульсирует кровь.

Антон знал – не просто поверхностно, не как человек, прочитавший её книгу и составивший о ней мнение, а как тот, кто каким—то образом заглянул дальше, глубже, чем ей бы хотелось. Этот вечер перестал быть рядовой встречей с журналистом, превратившись во что—то куда более личное, значимое и, возможно, опасное.

Лия не могла отвести взгляда от журналиста. В нём было что—то почти пугающее в своей естественности – он двигался, говорил, смотрел на неё так, будто внутри него не было ни тени сомнения. Молодость всегда привлекала её своей дерзкой уверенностью, но здесь было нечто иное – не просто порыв, а какое—то спокойное знание собственной привлекательности, завуалированное вежливостью и вниманием, с которым он следил за её реакцией.

Он больше не делал вид, что просто задаёт вопросы. Между ними уже давно не было границы формального интервью, и Лия понимала, что оба осознают это. Но никто не торопился говорить об этом вслух. Её собственное волнение росло, подкрепляемое чем—то таким, чего она не испытывала уже много лет.

Официант принёс их кофе, и на мгновение между ними воцарилось молчание – не неловкое, а скорее насыщенное, наполненное внутренним напряжением, которое в другом случае можно было бы разрядить лёгкой шуткой или сменой темы. Но Антон не стремился уходить от него. Он смотрел прямо на неё, спокойно, выжидающе.

– Интересно, – наконец заговорил он, аккуратно касаясь ложечкой поверхности напитка, но не делая ни единого движения. – Вы привыкли к тому, что всегда контролируете ситуацию.

Лия чуть приподняла брови.

– А вам не кажется, что это вполне естественно?

Антон усмехнулся, и в этом было нечто одновременно лёгкое и провокационное.

– Это естественно, – кивнул он. – Но я думаю, что иногда приятно этот контроль отпустить.

Лия ощутила, как внутри что—то дрогнуло. Этот юноша был слишком уверен в себе, слишком спокоен, слишком точно выбирал слова, словно знал, какие струны нужно задеть.

– И что же, по—вашему, я должна сделать? – спросила она, чуть наклонив голову, позволяя уголкам губ изогнуться в тени улыбки.

Антон откинулся назад, расслабленно, но взгляд не отрывал от неё.

– Ничего, – мягко произнёс он. – Просто позволить чему—то случиться.

Она почувствовала, как внутри поднимается тепло, разливаясь медленным током по всему телу. Это была игра, но не простая – в ней не было наигранности, не было того дешёвого кокетства, которое она всегда безошибочно чувствовала. Нет, это был настоящий интерес, истинное желание, подкреплённое той самой уверенностью, которая заставляла её задуматься, кто из них сейчас старше – он или она.

Она сделала глоток кофе, осознавая, что её пальцы чуть крепче, чем нужно, сжимают чашку.

Антон продолжал смотреть на неё, не торопясь с ответами, позволяя молчанию работать за себя. Ему не нужно было ничего доказывать – он знал, что уже перешагнул ту границу, за которой начинается нечто большее, чем просто разговор.

– Вы говорите так, – заметила она, – как будто точно знаете, что я хочу услышать.

Антон чуть наклонился к ней, словно собирался говорить тише, хотя их никто не мог подслушать.

– Я просто смотрю, – произнёс он. – Вы очень выразительная, Лия.

Её дыхание сбилось на секунду. Этот момент был опасным. Она знала, что если сделает неверное движение, скажет не то слово, напряжение рассеется, превратится в нечто более банальное. Но она не хотела его рассеивать.

– Вам нравится играть со словами? – спросила она, решив проверить, насколько далеко он готов зайти.

Антон улыбнулся уголком губ.

– А вам нравится, когда с вами играют?

Лия посмотрела на него дольше, чем стоило. Антон не двигался, но всё в его позе говорило о том, что он готов ждать. Он не торопил её, не навязывал своего желания, но от этого только сильнее ощущалась его близость.

Она сделала ещё один глоток кофе, чувствуя, как внутри растёт пульсирующее напряжение.

– И что же, – спросила она, отставляя чашку, – если я позволю чему—то случиться?

Антон улыбнулся – так, словно она только что озвучила именно ту мысль, к которой он стремился всё это время.

– Тогда, – произнёс он, – возможно, этот вечер запомнится нам обоим.

Она посмотрела на него, оценивая каждую черту его лица, оттенок его взгляда, лёгкую тень улыбки, и поняла, что уже приняла решение.

Антон понял это раньше неё.

– У вас есть машина? – спросил он.

– Да.

Он кивнул:

– Поехали.

Она не возразила.

Из кафе они вышли вместе.

Лия не помнила, как они добрались до квартиры. Всё происходило слишком быстро, слишком стремительно, будто волна накрыла её, смывая сомнения и оставляя только чистое, необузданное желание. Они едва переступили порог, как Антон притянул её к себе. Его руки впились в её спину, а губы нашли с такой жадностью, будто они были нужны ему, как воздух. Она почувствовала, как дрожит её собственное тело, не в силах справиться с тем жаром, который уже охватил её изнутри.

Его пальцы пробежались по её плечам, скользнули по спине, по изгибу талии, ловко освобождая её от одежды. Лия не сопротивлялась – наоборот, её руки действовали с тем же безумным нетерпением, с той же голодной жаждой ощутить его кожу, прикоснуться, впитать его тепло, убедиться, что он здесь, рядом, что это не наваждение, а самая реальная из возможных реальностей.

Его дыхание сбилось, когда её ногти скользнули по его спине, оставляя на ней едва ощутимые следы, такие же, какие он уже оставлял на её теле – прикосновениями, жадными поцелуями, которые разжигали внутри неё пламя, не давая возможности думать. Все мысли исчезли, осталась только она – Лия, такая, какой давно себя не чувствовала: живая, желанная, готовая раствориться в этом моменте без остатка.

Они добрались до спальни, не отрываясь друг от друга. Их тела сплелись, движимые первобытной силой, желанием ощутить друг друга без преград. Ткань срывалась, падала на пол, оставляя их беззащитными перед бушующей между ними страстью. Его ладони скользили по её коже, изучая, запоминая, подчиняя.

Он наклонился к ней, его губы едва коснулись её уха, и от горячего шёпота по спине Лии пробежала дрожь.

– Ты сводишь меня с ума, – прошептал он, прежде чем снова накрыть её поцелуями.

Она не смогла ответить, потому что в этот момент мир перестал существовать. Всё, что осталось – это его руки, его тепло, его запах, его голос, который заставлял её забывать, кто она и где находится.

Когда он вошёл в неё, Лия зажмурилась, вслушиваясь в биение собственного сердца. Оно гулко отзывалось в её груди, смешивалось с ритмом его движений, с ощущением, что они наконец—то стали одним целым, что этот момент принадлежит только им.

Она чувствовала его дыхание на своей коже, чувствовала, как их тела движутся в такт друг другу, сливаясь в этом безумном танце, где не существовало границ. Его пальцы сплелись с её, их дыхание смешивалось, а стоны наполняли пространство, создавая единую мелодию, от которой кровь пульсировала в висках, а тело отзывалось каждым нервом, каждой клеткой.

Женщина потеряла счёт времени. Не знала, сколько длился этот вихрь – минуты, часы, вечность. Всё, что имело значение, – это тот миг, когда реальность и мечта слились воедино, когда напряжение достигло предела, а затем разлилось внутри неё горячей волной, заставляя её выгнуться, запрокинуть голову, схватить воздух рваным вдохом.

Симфонией их близости звучали стоны, срывающиеся с губ, расплавляясь в воздухе, смешиваясь с ритмом их движений. Они растворялись в этом моменте, сжигая всё лишнее, оставляя только себя, только этот миг, который невозможно было забыть.

Лия лежала, ощущая, как её дыхание постепенно замедляется, приходя в унисон с тишиной, окутавшей комнату. Тепло его тела всё ещё оставалось на её коже, а неровный ритм сердца медленно возвращался в привычную пульсацию. В голове шумело – не от усталости, а от той вспышки эмоций, что затмила все сомнения, все страхи. Она чувствовала, как к ней возвращается реальность, но не хотела её принимать, ещё не готова была оторваться от этого момента, от этого ощущаемого каждой клеткой присутствия жизни.

Антон не двигался, его рука всё ещё покоилась на её талии, а дыхание, более ровное, чем минуту назад, касалось её плеча. Они не говорили – в этом не было нужды. Всё, что можно было сказать, уже случилось в их движениях, в прикосновениях, в едином ритме, сливавшем их в одно целое.

Лия закрыла глаза.

Сон накатывал медленно, обволакивая теплом, убаюкивая, заставляя мышцы расслабляться, а сознание – уходить в зыбкую грань между явью и сном. Она чувствовала, как застывает в этом мгновении, где не нужно было думать, анализировать, искать ответы. Впервые за долгое время она просто позволила себе существовать в настоящем, без воспоминаний о прошлом, без тревоги о будущем.

Лия услышала, как Антон что—то прошептал, но слова не дошли до неё – слишком мягкие, словно их унёс ночной воздух, рассеяв среди теней комнаты. Её веки стали тяжёлыми, дыхание замедлилось, и сон окончательно увлёк её в тёмную, глубокую тишину.

Глава 3

Лия открыла глаза, но не сразу позволила себе двигаться. Первое ощущение было не резким и ошеломляющим, а мягким, будто волна тёплой воды коснулась её сознания, увлекая за собой в прошлое. Она не вздрогнула, не испытала ни страха, ни растерянности – напротив, её разум наполнило спокойствие, даже странная уверенность. Будто она не проснулась в другом времени, а вернулась домой после долгого отсутствия.

Тихий свет проникал сквозь занавески, отбрасывая на стены мягкие, чуть размытые тени. Лия не торопилась открывать их, не хотела сразу пускать в комнату реальность. Она прислушалась к себе: дыхание ровное, сердцебиение спокойное, тело отдохнувшее, будто ночь прошла без тревог. В воздухе витала тёплая, едва уловимая тягучесть утреннего сна – та самая, что бывает, когда просыпаешься не от будильника, а сам, медленно, постепенно выходя из мягкой полудрёмы.

Это был одна тысяча девятьсот восемьдесят пятый год, и Лия осознала это прежде, чем смогла дать себе объяснение.

Она поняла это прежде, чем смогла осознать, как. Не нужно было вглядываться в обстановку или искать подтверждения. Это знание жило в ней так же естественно, как ощущение собственного тела. Она вернулась в этот мир, в этот момент времени, и больше не сомневалась в его реальности.

Однако теперь всё ощущалось иначе, словно она не просто вернулась в прошлое, а обрела в нём новую устойчивость и осознанность.

В первый раз её сознание отчаянно цеплялось за возможность объяснить происходящее логикой, пыталось найти лазейку, вернуть её обратно. Тогда она не знала, как относиться к этому, сомневалась, боялась, чувствовала себя потерянной. Сейчас же страх растворился. Он стал ненужным. Всё это не было сном, и не было ошибкой. Она не спрашивала себя, как и почему это произошло. Теперь она просто приняла это как данность.

Она медленно вдохнула, впуская в лёгкие густой, чуть терпкий воздух прошлого.

Ароматы прошлого наполнили воздух, окутывая её воспоминаниями и ощущениями, которые казались забытыми, но вдруг обрели прежнюю яркость.

Они накрыли её, словно старое воспоминание, вытащенное из глубины памяти. Запах школьных парт – древесная пыль, смешанная с теплом рук, – чуть меловая, сухая нотка. Сладковатый, с оттенком ванили и лёгкой пряности аромат духов Вики, который тогда казался ей таким взрослым и насыщенным. Воздух, пронизанный осенью: он был мягким, тёплым, но уже со слабым дыханием приближающейся прохлады, с привкусом влажных листьев, с дымным шлейфом сожжённой в парке листвы. Даже запах бумаги здесь был другим – не стерильным, как в современном мире, а с тонкими нотами типографской краски, чуть пожелтевших страниц книг, которые впитывали в себя время.

Каждая деталь этого утра говорила о том, что она не ошибается. Это не призрачный мираж её памяти, не галлюцинация, не случайное воспоминание, подсунутое мозгом.

Она вновь оказалась в этом времени, в этой реальности, и теперь не было никаких сомнений в том, что всё происходит по—настоящему.

Лия медленно подняла руку, коснулась покрывала. Подушечки пальцев уловили знакомую, чуть шершавую текстуру ткани – плотной, хлопковой, немного грубоватой на ощупь. Это было последним подтверждением реальности.

Она не пыталась разубеждать себя, не искала доказательств обратного. На этот раз в ней не было ни паники, ни желания проснуться.

Мир, который она оставила, тот, где она ложилась спать рядом с Антоном, где улицы Москвы уже пахли осенью, но без той сырости, что была здесь, больше не казался ей единственной настоящей реальностью.

Здесь всё ощущалось иначе, глубже, насыщеннее, как будто она оказалась не просто в прошлом, а в мире, где каждый оттенок эмоций был острее, а каждое мгновение имело большую значимость.

Эта мысль не вызвала у неё ни тревоги, ни сомнений, напротив – она приняла её спокойно, даже с каким—то внутренним согласием, словно уже давно ждала этого осознания.

Раз судьба снова предоставила ей возможность вернуться сюда, значит, в этом был скрытый смысл, нечто большее, чем просто случайность.

Значит, пришло время не просто наблюдать за происходящим, а осознанно влиять на свою историю, переписывая её так, как она всегда мечтала.

Лия знала, что будет дальше. Она не стала тратить время на колебания, не пыталась вырваться из этого сна – если это был сон. Она знала, что он реален ровно настолько, насколько ей нужно.

"Если мне дана возможность изменить судьбу, я должна ею воспользоваться."

Мысль родилась легко, без сомнений, без внутренних споров. Теперь у неё было не просто желание. Теперь у неё была цель.

Лия сидела на краю кровати, медленно касаясь пальцами шероховатой поверхности покрывала, словно проверяя его реальность, испытывая её на прочность. Её дыхание было ровным, но внутри постепенно разрасталось понимание, которое было слишком масштабным, чтобы прийти в голову мгновенно. Мысли перетекали одна в другую, словно волны, заполняя её разум новой осознанностью.

Всё, что она делает здесь, в этом прошлом, каким—то образом отражается в будущем. Эта мысль пришла к ней не резким прозрением, а постепенно, шаг за шагом, пока наконец не оформилась в чёткое знание. Ещё недавно ей казалось, что это просто странный, затянувшийся сон, возможно, плод её воображения, но теперь перед ней раскрывалась куда более сложная картина.

Вспоминая свою последнюю реальность, в две тысячи двадцать четвертом году, она начинала замечать детали, которые поначалу казались случайными. Например, её книга, написанная десять лет назад, вдруг изменилась. Или переписка в телефоне, в которой исчезли некоторые важные сообщения. Тогда она списала это на странности памяти, на рассеянность или переутомление. Но теперь она видела: нет, это не совпадения, не случайности. Всё связано.

Когда она в прошлый раз вернулась в прошлое, она почти ничего не изменила – лишь наблюдала, боялась сделать что—то не так, словно её присутствие здесь могло разрушить хрупкий порядок вещей. Тогда она не думала, что способна влиять на будущее, что её решения здесь создают новую цепочку событий. Но теперь… Теперь она знала.

Эта уверенность окутывала её, давала силу. Она больше не была той робкой девушкой, которая боялась даже посмотреть в глаза Александру, не позволяя себе даже на секунду подумать, что между ними возможно что—то большее. Теперь она была женщиной, которая знала, чего хочет.

Лия глубже вдохнула, ощущая, как воздух прошлого заполняет её лёгкие. В этом мире всё было по—настоящему: запахи, ощущения, звуки. Её тело, её эмоции – всё здесь существовало не менее реально, чем в её будущем. Если она могла чувствовать этот воздух, могла ощущать ткань одежды на коже, значит, она действительно здесь. Значит, это не просто сон.

В прошлый раз она оставалась лишь тенью самой себя, и этот мир едва замечал её присутствие. Но теперь что—то изменилось. Теперь она двигалась по этому миру иначе, её тело слушалось её по—другому. Её жесты стали точнее, каждое движение осмысленным, наполненным уверенностью. Она больше не чувствовала себя потерянной.

Она вспомнила, как смотрела на Александра тогда, в молодости, издалека, словно он был чем—то недостижимым, слишком возвышенным. Она пряталась за книгами, за чужими разговорами, наблюдая, но не позволяя себе даже прикоснуться к реальности. Теперь же… теперь она не собиралась прятаться.

Лия поднялась с кровати и подошла к окну. Её отражение в стекле было тем же, что и тогда, в восемьдесят пятом: молодое лицо, мягкие черты, волосы, рассыпавшиеся по плечам. Но в глазах больше не было той наивности. Теперь в них была осознанность и решимость.

Она посмотрела на улицу, на прохожих, спешащих по своим делам, на жёлтые листья, кружащиеся в воздухе. Всё вокруг жило своей жизнью, ничего не подозревая. Этот мир двигался по привычному пути, но Лия знала, что теперь этот путь изменится.

Она вспомнила момент, когда после прошлого сна очнулась в двадцать четвертом году. Внутри было странное, гнетущее чувство, будто реальность больше не совпадает с её воспоминаниями. Тогда она не понимала, откуда оно взялось. Теперь же всё встало на свои места.

Значит, если она изменит больше, если сделает что—то иначе, то будущее снова станет иным.

Она могла бы оставить всё как есть, просто наблюдать за этим прошлым, позволить событиям идти своим чередом. Но теперь у неё было знание, которого не было раньше. А знание – это ответственность.

В ней родилась новая, крепкая уверенность. Теперь она не просто вернулась в прошлое – она управляла им. Она могла изменить свою судьбу.

Как только она это осознала, сердце забилось чаще. Это было нечто большее, чем воспоминание, чем иллюзия. Теперь это было решением.

Теперь она знала, что будет делать дальше.

Раньше, столкнувшись взглядом с Александром, она бы тут же отвела глаза, спрятала их за книгой, сосредоточившись на записях, делая вид, что её интересует только лекция. Теперь же она не отворачивалась. Она позволяла себе смотреть. Её взгляд был прямым, глубоким, в нём не было прежней скованности, неуверенности. В нём появилась осознанность – не дерзость, не вызов, но уверенность женщины, знающей, чего она хочет.

Она заметила, как его глаза задержались на ней чуть дольше, чем обычно. Мгновение, но она уловила его удивление. Что—то в ней изменилось, и он это почувствовал.

Её голос тоже звучал иначе. Больше не было той робости, с которой она когда—то задавала вопросы на лекциях, стесняясь собственного голоса, боясь показаться глупой. Теперь её слова звучали чётко, с лёгкой интонацией уверенности, с оттенком мягкой иронии. Она не боялась участвовать в обсуждениях, не избегала споров.

– Лия, – неожиданно сказала Вика, когда они выходили после занятия. В её голосе звучало недоумение. – Ты какая—то… другая. Даже походка у тебя изменилась.

Лия улыбнулась.

– Просто я больше не хочу упускать важные моменты в жизни.

Вика недоверчиво покачала головой, но ничего не сказала. А её подруга лишь взглянула на осеннее небо, затянутое лёгкой дымкой облаков. Она чувствовала, как в ней крепнет решимость. Она не просто вернулась, но пришла, чтобы изменить свою историю.

Аудитория наполнялась привычным гулом голосов, шелестом переворачиваемых страниц, приглушёнными звуками скрипящих стульев. Кто—то поспешно записывал что—то в тетрадь, кто—то лениво откидывался назад, ожидая преподавателя. Лия сидела в своём ряду, но на этот раз не чувствовала той прежней скованности, что раньше мешала её движениям. Она не пыталась спрятаться за открытой книгой, и не отводила взгляда, когда в аудиторию вошёл Александр.

Он двигался привычно, уверенно. В его походке была та сдержанная сосредоточенность, которой Лия всегда восхищалась. Он прошёл мимо рядов, неспеша оглядывая аудиторию, словно привычным жестом проверяя, кто сегодня присутствует, а кто, возможно, вновь решил пропустить занятие. Когда его взгляд случайно зацепил её, Лия не отвела глаза.

Это было мгновение, в котором заключался вызов, едва уловимый, но ощутимый. Обычно она бы поспешно перевела взгляд в сторону, позволив себе лишь мгновение тайного восхищения, но теперь её осанка оставалась ровной, а глаза не дрогнули. Он смотрел на неё чуть дольше, чем на остальных, но, не выказывая никаких эмоций, спокойно отвернулся и открыл свою папку с записями.

Лия уловила едва заметное замедление его движений, тонкий проблеск чего—то, что выдавалось за рамки обычного. Ей этого было достаточно.

Лекция началась, и голос Александра, ровный, уверенный, заполнил пространство, очерчивая строгий ритм повествования. Раньше Лия просто слушала, впитывала каждое слово, но никогда не позволяла себе вмешиваться в течение лекции, будто опасалась, что её голос прозвучит здесь неуместно. Теперь она сидела иначе – чуть подалась вперёд, следя не только за тем, что он говорит, но и за тем, как.

Она чувствовала, как постепенно исчезает граница, которая когда—то делала его недосягаемым. Теперь он не казался фигурой из прошлого, частью её юношеского восхищения, которое нужно было спрятать, подавить. Теперь он был человеком, которого она изучала, шаг за шагом раскрывая для себя иначе.

Когда он задал вопрос аудитории, обычно вызывающий лишь краткие, осторожные реплики, Лия не колебалась.

– Можно ли считать, что влияние времени на текст меняет саму суть произведения? – произнесла она спокойно, без той робости, которая прежде сковывала её голос.

Некоторые студенты переглянулись, кто—то с удивлением поднял голову, услышав её голос, но Лия смотрела только на Александра.

Он задержал на ней взгляд, на секунду замолчал, будто размышляя над её словами, затем чуть наклонился вперёд.

– Интересный поворот, – произнёс он, и в его голосе мелькнуло нечто похожее на интерес, почти одобрение. – Развивайте мысль.

Лия улыбнулась. Она уже знала, что ответит, и чуть склонила голову, не торопясь с ответом, позволяя себе ощутить этот момент – не только внимание аудитории, но и заинтересованный взгляд Александра. Время словно сгустилось вокруг неё, спрессовалось в тонкую грань между прошлым, в котором её голос был не более чем слабым эхом среди других, и настоящим, где каждое слово обретало вес.

– Время меняет не только восприятие текста, но и саму его природу, – начала она, говоря ровно, без лишнего напряжения, но с той внутренней уверенностью, которая уже не нуждалась в оправданиях. – Каждое поколение накладывает на произведение новый слой интерпретации. Читатель сегодня и читатель сто лет назад – это два совершенно разных человека, каждый со своим культурным багажом, жизненным опытом, восприятием реальности. Соответственно, и текст для них звучит по—разному.

Она на мгновение замолчала, уловив, как несколько студентов, которые прежде просто слушали, теперь действительно задумались. Но важнее было то, как на неё смотрел Александр.

– Вы говорите об изменении смысла через восприятие? – уточнил он, чуть сузив глаза, и в его голосе появилось нечто похожее на подлинный интерес, не просто преподавательский, а личный.

– Не только, – Лия выдержала паузу, едва заметно сжав пальцы. – Иногда интерпретация меняет сам текст, как будто создаёт новый. Возьмём, к примеру, "Гамлета". Мы привыкли воспринимать его как трагедию о мести и долгих раздумьях над выбором. Но что, если это вовсе не история о сомнении, а о человеке, который изначально осознаёт свою судьбу и просто движется к неизбежному? Разве тогда не изменится вся ткань пьесы?

Она знала, что говорит уверенно, смело, но не вызывающе. В её голосе не было демонстративного вызова, только интерес к теме, желание обсуждать.

Александр чуть приподнял брови, словно не ожидал такого хода мысли, но тут же легко подхватил:

– Тогда выходит, что любой текст, прожив достаточно времени, перестаёт быть самим собой, становясь тем, чем его делает читатель. Где же тогда граница между авторским замыслом и тем, что в итоге получает аудитория?

– Возможно, её нет, – Лия улыбнулась, заметив, как в глазах Александра мелькнул лёгкий отблеск удовлетворённого любопытства, словно он сам не ожидал, что увлечётся этим разговором. – Может быть, автор пишет один текст, а время создаёт из него бесконечное множество.

Наступило короткое молчание, во время которого она почувствовала, как воздух между ними изменился. Он смотрел на неё не просто как на студентку, отвечающую на вопрос, а как на человека, чьи слова действительно вызывают у него отклик.

– Интересный взгляд, – медленно произнёс он. – Впрочем, спорный. Но, возможно, в этом и заключается прелесть классической литературы – в её бесконечной вариативности.

Молодая девушка едва заметно кивнула, стараясь не позволить себе слишком яркой реакции. Ей не хотелось разрушить это хрупкое ощущение, когда в разговоре появился новый оттенок – не просто академический интерес, а что—то большее, что—то, что касалось их двоих.