Паустовский. Растворивший время

Крах семьи стал ударом для четырнадцатилетнего Кости, к тому времени перешедшего в третий класс гимназии, и, может быть, самой тяжёлой драмой во всей жизни писателя Паустовского. Мир его детства раскололся. Наступали новые реалии, в которых в какой-то момент от его детского романтизма не осталось и следа. Костя простил отцу этот поступок, приняв его, наверное, как неотвратимость, как неизбежность.

В его сознании любовь к отцу и уход последнего не уравновешивались на одних весах. Первое явно перевешивало. Потеря отца в семье не вытеснила любви младшего сына к нему, и может быть, даже наоборот душа Кости ещё больше потянулась к Георгию Максимовичу.

«Главное – не скисай!» Брянск

После ухода Георгия Максимовича Мария Григорьевна с дочерью Галей и сыном Вадимом в доме на Ярославском Валу оставались недолго. Уже летом будущего года они переехали из Алушты в Москву и осели там. К моменту их отъезда пожелавший отделиться от семьи и остаться в Киеве старший сын Борис снял квартиру в одном из доходных домов по соседству с Политехническим институтом, в котором обучался.

Младшего же сына Константина ждал Брянск. Для этого пришлось оставить гимназию и перебраться на попечение Николая Григорьевича Высочанского, родного брата Марии Григорьевны, на тот момент служившего в чине майора начальником литейных и кузнецких мастерских Брянского арсенала.

«Мне трудно было бросить гимназию, товарищей, начинать новую и, как я знал, невесёлую жизнь»28, – откровение Паустовского тех лет, которое он пронесёт через всю жизнь.

Уезжая в Брянск, с ощущением, что покидает Киев навсегда, Костя расставался не только с тем, ставшим ему близким мирком, центром которого прежде всего была Первая киевская гимназия, но и терял ту атмосферу бытия, которая сопровождала его все годы. «Взрослое детство», неожиданно ворвавшееся в его судьбу, было жестоко – при живых родителях он должен был оказаться в опекунстве. И каким бы ни было отношение к нему «дяди Коли», всё же это был чужой для него дом. И даже Брянская гимназия, в которую его устроит Николай Григорьевич, ни коим образом не принесёт душевного равновесия и не заменит Первой киевской.

Письмо Кости Паустовского отцу в Городище, написанное за несколько дней до отъезда в Брянск, станет тем самым моментом истины: в любви к Георгию Максимовичу, в котором он искал утешения от неожиданно свалившегося на него горя. И эту любовь к отцу Паустовский со всей мощью выплеснет на страницы повести «Далёкие годы», что, естественно, не останется незамеченным читателями. Так, жительница Ленинграда Т. Некрасова 9 августа 1963 года под впечатлением от прочтения повести в своём письме Паустовскому укажет:

«Мне кажется, что Вы недостаточно её любили (мать. – О. Т.), во всяком случае, заметно меньше отца»29.

Уезжающему в Брянск Косте отец ответит:

«Может быть, жизнь обернётся к нам светлой стороной, и тогда я смогу помочь тебе. Я верю до сих пор, что ты добьёшься в жизни того, чего не мог добиться я, и будешь настоящим. Помни один мой совет (я тебе своими советами никогда не надоедал): не осуждай сгоряча никого, в том числе и меня, пока ты не узнаешь всех обстоятельств и пока не приобретёшь достаточный опыт, чтобы понять многое, чего ты сейчас, естественно, не понимаешь. Будь здоров, пиши мне и не волнуйся».

И это письмо, нашедшее своё место в повести «Далёкие годы», вряд ли является вымыслом писателя, написанное лишь для украшения текста. Возможно, оно было несколько другим по содержанию (время не сохранило подлинника, да и Константин Георгиевич вряд ли воспроизвёл текст дословно), но по смыслу оно наверняка было именно таким – обращённым в будущее.

В Брянск Костя Паустовский ехал с ощущением холода в сердце.

Иначе ведь и не могло быть. Преломление жизни. Новая обстановка. Потеря душевного комфорта. Наделённый от природы тонкой внутренней созерцательностью, острым чутьём, умением всё зорко подметить и впечатлительностью, Костя глубоко переживал случившееся. И если первый, двумя годами раньше, самостоятельный приезд к дяде Коле в село Рёвны (Николай Григорьевич ежегодно снимал там дачу на лето) был предопределён нескрываемой любознательностью, то теперь его мучили обречённое прощание со своим прошлым и неизвестность.

В декабре 1906 года его встречал заснеженный, продуваемый всеми встречными и поперечными ветрами город Брянск, стоящий на берегах реки Десны.

В начале XX века Брянск – «маленький, деревянный, очень пыльный, плохо мощённый, без перспектив….» городишко, где «каменные здания – в основном казармы и арсенал, несколько двухэтажных домов брянских миллионеров, купеческие лабазы…», и то, что радовало, так это «вид с Покровской горы в сторону Десны, её широчайшей левобережной поймы, окаймлённой вдали сосновым лесом»30.

И всё же из всего этого городского пейзажа и окружающего его антуража Паустовский выберет Десну, реку, которая на все последующие годы его жизни станет доброй памяткой, олицетворением его пребывания в Брянске в тот непростой в его юной жизни год. И спустя ровно 30 лет, в августе 1937 года, будучи уже известным писателем, в ответ на предложение Московского городского дома пионеров и популярного журнала «Пионер» совершить лодочное путешествие с группой московских школьников по одной из рек, соединяющих земли Великороссии, он выберет именно Десну, чтобы проплыть по ней от Бежецка до Новгород-Северского. И пусть путешествие станет намного короче и закончится в Трубчевске, для Паустовского это будет глоток воздуха юности, возможность ещё раз, но уже с новой силой ощутить крепкую связь прошлого и настоящего, понимая, что самым главным и ценным звеном в этом восприятии, конечно же, является природа, красота которой словно маяк освещает не только душу, но и творчество.

«Всё было звонко и весело в доме у дяди Коли. Гудел самовар, лаял Мордан, смеялась тётя Маруся, из печей с треском вылетали искры.

Вскоре пришёл из арсенала дядя Коля. Он расцеловал меня и встряхнул за плечи:

– Главное – не скисай! Тогда мы наделаем таких дел, что небу будет жарко»31.

Это весьма феерично-восторженное и несколько наигранное литературным мастерством писателя описание атмосферы, царившей в доме дяди Коли, Паустовский вытянет из потаённых глубин своей памяти, чтобы ещё раз на фоне семейного благополучия принявших его родственников показать трагедию собственной семьи.

Дом дяди Коли, который принял Костю Паустовского, находился «на улице, которая поднимается от арсенала в гору» напротив Горно-Никольского монастыря, и стоял в окружении яблоневого сада. В «Далёких годах» Паустовский называет его как «дом купца Салютина» (правильно – дом купца Самохина).

Исследователями творчества Паустовского чаще всего упоминается двухэтажный дом с верандой и мезонином, стоящий на «Генеральской горке», предназначавшийся для начальника Брянского арсенала, в котором якобы и жил в период зимы – весны 1906/07 года Костя Паустовский, и даже указывают на соответствующую квартиру, которая своим расположением смотрит окошками во двор.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Ныне улице Анненковской возвращено прежнее название – Лютеранская.

2

Стоить отметить, что, помимо Первой киевской гимназии, в 1911 году – к столетнему юбилею окончания Отечественной войны 1812 года – многие учебные заведения, созданные большей частью в эпоху образовательных реформ Александра I, удостоились чести именоваться «Александровскими». К примеру, Псковская губернская гимназия стала гимназией Александра I Благословенного.

3

Известный российский литературовед, доктор филологических наук Мариэтта Омаровна Чудакова в своём фундаментальном труде «Жизнеописание Михаила Булгакова» (М.: Книга, 1988) с отсылкой на воспоминания Евгения Борисовича Букреева, выпускника Первой киевской гимназии 1908 года (Булгаков состоял учащимся этой же гимназии с 1900 года,), представляет несколько иной облик Селихановича: «Говорил Селиханович очень плохо, шепелявил. Всегда являлся на занятия в помятом, плохо вычищенном сюртуке. Брюки были бутылками, всегда взъерошен – небрежно причёсан…» (С. 18). В Первую киевскую гимназию Селиханович пришёл в ранге доцента Киевского университета.