Нюрка по имени Анна

Людмила Ляшова

Нюрка по имени Анна

Глава 1

Метла противно скребла по бетонному полу, сгребая в кучу металлическую, всю в заусеницах, стружку. Стружка сопротивлялась как могла: цеплялась за неровности бетона, наматывалась на прутья метлы. Поддев лопатой целый ворох стальной соломы, Нюрка вывалила его в контейнер вторсырья.

На подметенный пол щедро посыпались свежие, пахнущие древесиной опилки. Настороженно оглянувшись, Нюрка подошла к ближайшему станку. Стащила с руки рабочую рукавицу и принялась на пульте программного управления токарного станка с числовым программным управлением набирать команду пуска насоса. Она сосредоточенно тыкала средним пальцем в кнопки, одновременно наблюдая за меняющимися на экранчике цифрами.

Может, кому-то было бы удобнее проводить эту операцию указательным пальцем, но только не Нюрке. Среди разнокалиберных пальцев руки Нюркиной гордостью были средний и безымянный – тонкие, по-аристократически длинные. Указательный подкачал, короткий и толстый, словно сарделька, мог бы стать главным недостатком руки, если бы его не опередили большой, изогнутый, будто узловатый корень, и мизинец. В сущности, из-за последнего Нюрка постоянно и прятала руки. На мизинце у нее почему-то было только две фаланги. Ноготь же меньше всего походил на человеческий, скорее на коготь медведя. А подрезать его было сплошной мукой, кому только вздумалось натолкать в роговицу кровеносных сосудов и нервных окончаний?

Насос наконец заурчал, и из шланга полилась мутная эмульсия. Залив опилки, Нюрка напялила рукавицы и принялась метлой размазывать по полу грязную древесную кашу.

Гулкое эхо пустого цеха подхватило раскатистый мужской хохот.

– Не зажимай, скидывай лавэ на троих!

– Отскидывался. До аванса неделя, сейчас на полных бобах.

Узнав голос Семена, Нюрка еще интенсивнее заелозила метлой по полу.

– Ба! Какие люди! – раздалось у нее прямо над головой, и Нюркина шикарная коса намоталась на Семенову руку. – Красавица! – Под общий хохот Семен повернул девушку лицом к себе. – Позолоти ручку. Будь человеком, на бутылку не хватает!

Сморщенное, словно мордочка обезьяны, лицо перекосилось, а слишком тяжелая нижняя челюсть задрожала от страха.

– Семен, ты ее поцелуй, тогда точно даст, – со смехом подначивали парни.

Нюрка обреченно сунула руку в карман и протянула своим мучителям несколько мятых купюр.

– С аванса отдам, гадом буду! – радостно пообещал Семен.

– Дурень ты, – заржал приятель, саданув его ладонью по плечу. – Женись на девке, отдавать не придется. Прикинь только, какой бизнес! Это ж на две зарплаты в два раза больше бутылок купить можно! – промурлыкал голосом кота Матроскина из Простоквашино.

– Да уж больно лик страшен… – Дурачась, Семен вертел Нюркиной головой в разные стороны.

– С лика водку не пить, тряпкой прикроешь. Но хоть под юбкой должно у нее все нормально быть. Нюрка, признавайся, под юбкой у тебя все нормально?

От ужаса Нюркины глаза, обычно сфокусированные в одну точку, даже стали меньше косить.

– Братва, она язык проглотила, – поставил диагноз Семен, вталкивая Нюрку в проход между станками и прижимая к огромному кожуху одного из них. – Придется самим поглядеть. Ты не рыпайся, мы ж не хулиганье какое, мы сватаемся!

Нюрка попыталась опустить внезапно задравшийся подол, но тут ее халат во все стороны брызнул пуговицами. Нюрка взвыла как-то протяжно, по-звериному. Она извивалась, стараясь вырваться из рук по-деловому ощупывающих ее тело.

– Не-е… ребята. Я столько не выпью. Пардон, красотка, придется тебе еще в девках походить. Да бросьте вы эту кунсткамеру, колосники уже плавятся! – Семен задал энергии другое направление.

Получив свободу, Нюрка запахнула халат и, продолжая выть, бегом покосолапила в раздевалку.

Еще в интернате для детей инвалидов Нюрка поняла, что жизнь – жестокая штука и, по крайней мере, с ней, Нюркой, миндальничать не собирается. Ужаснувшись вышедшему из ее лона маленькому чудовищу, Нюркина мать спешно отказалась от новорожденной ошибки природы. Теперь в свои двадцать шесть Нюрка с тоской вспоминала интернат, откуда в детстве рвалась всеми силами. Ей стало казаться, что там, среди искореженных тел, она-то и была по-настоящему дома.

В маленькой квартирке-малосемейке, где обитала Нюрка, не было ни единого зеркала. Она вообще ненавидела зеркала, об уродстве ей и так постоянно напоминали окружающие. Единственное, что у Нюрки оказалось по-настоящему красивым, – густые, черные как смоль, волосы длиной ниже колен… Но даже со спины Нюрка не могла заинтересовать мужчину – не менее косы в глаза прохожим бросался ее горб.

Всю дорогу Нюрка рыдала. Не прекратила этого занятия и теперь, сидя на крохотной кухоньке. Ну почему, размышляла Нюрка, природа, изукрасив ее, как Бог черепаху, не довела задуманного до конца? Зачем при таком раскладе ей здравый рассудок? Чтобы острее чувствовать боль?

Как и все женщины, Нюрка мечтала о счастье, одновременно сознавая тщетность этих мечтаний. В детстве она представляла себя заколдованной принцессой и ждала отважного рыцаря, который убьет злого колдуна и разрушит чары поцелуем. Ведь расколдовал же Иван

лягушку-царевну. Неужели, чтобы поцеловать Нюрку надо больше смелости?

Вера в сказки ушла. Теперь Нюрка мечтала лишь об одиночестве, в котором не будет насмешек, издевательств, ее злого гения – Семена… В котором ей позволят спокойно доживать свои дни.

Глава 2

Рабочие из первой смены уже готовились сворачивать свою трудовую деятельность, когда Нюрка переодетая в черный, пропахший машинным маслом и металлом халат, настороженно прошла в цех. Вжав голову в плечи, она была готова при первых признаках Семена рвануть прочь, словно перепуганная ворона. Напряженности способствовали и странные предчувствия, одолевающие Нюрку с самого утра.

Проснулась она в навязчивом ожидании неприятностей. И хотя неприятности являли собой всю Нюркину жизнь, сжавшие сердце тиски пророчили что-то особенно пакостное.

Противный цеховой звонок вызвал заметное оживление среди людей, одновременно послужив сигналом к отключению токарных станков. Их гул сменился топотом спешащего по домам рабочего класса.

Нюрка вжалась в малоприметную нишу, ожидая, когда цех опустеет и можно будет без помех приступить к своим обязанностям.

Семен с компанией промчались мимо. Опять спешат погасить вчерашний застоявшийся в горле пожар. Кажется, предчувствия погорячились… Но тоска не отступала.

– Нюрку просят пройти в кабинет начальника цеха. – Даже диспетчер по громкой связи никогда не называл ее по фамилии. Разве ущербное Нечто имеет право на что-либо, кроме клички? – Повторяю…

Тревога стала еще сильнее. Нюрка вдруг поняла, что ожидала неприятностей совсем не с той стороны. Ноги налились свинцом, и она с трудом поволокла их на второй этаж, где располагалась контора.

Едва слышно поцарапала дерматин на двери с надписью «Начальник цеха». К сожалению, даже этот звук был услышан, и до нее донеслось распоряжение:

– Войдите!

Нюрка просочилась в кабинет и застыла по центру огромного, протертого до основы ковра.

– А… явилась. – Начальник окинул ее таким взглядом, что Нюрке захотелось умереть раньше, чем она услышит продолжение. – До каких пор будет продолжаться этот детский сад? Пожелало ваше величество – работает, нет охоты – бросила кучу мусора посреди прохода и руки умыла! Я тебя сколько раз предупреждал? К тебе отнеслись по-человечески, взяли в коллектив, когда за воротами завода очередь безработных больше, чем в бакалею во время сухого закона. А ты? Объясни мне, непонятливому, какого черта я должен платить одинаковую зарплату тебе и другим уборщицам, когда они и за себя, и за тебя пашут?! Так, все… Хватит! Переодевайся и маршируй домой. Но сначала вот тебе бумага, вот ручка. Будь добра, по собственному желанию пиши, пока я тебя по статье не вышвырнул.

Нюрка, не сдержавшись, всхлипнула. В это время неплотно прикрытая дверь распахнулась, и в кабинет ворвалась секретарша.

– Илья Петрович! Но это же жестоко! – заявила она без предисловий, давая понять, что содержание беседы от нее не тайна. – Нюрка ни при чем. Это Семен с бригадой ей прохода не дают!

– Семен работает, хорошо работает. А если она не может ужиться с коллективом, пусть поищет себе другой. Времена сейчас поменялись: хочешь получать – работай, не хочешь – уступи место, желающие найдутся. У нас производство, работают взрослые люди, и вытирать всем сопли я не намерен!

Нюрка присела на край стула. Давясь слезами, подвинула к себе письменные принадлежности и застыла, все еще надеясь на милость.

– Ну, Илья Петрович! Куда ее возьмут? Простите в последний раз! – Секретарша взмолилась с таким жаром, словно просила лично за себя.

Ее в цехе тоже не особо любили. Ходили упорные, но не просто слухи, что эта тридцатилетняя яркая дама выполняет при начальнике отнюдь не только секретарскую работу.

– Ты пиши, пиши! – подзадорил Илья Петрович заметив, что Нюрка застыла обелиском. – У тебя этот «последний раз» каждую неделю.

Чудом сдерживая слезы, Нюрка зябко куталась в пальто фасона «секонд-хенд». Охранник на проходной безразличным взглядом скользнул по сгорбленной фигурке. На улице ветра почти не было, и крупные хлопья плавно ложились на заснеженную землю. У автобусной остановки уже топталась порядочная толпа, ожидающая транспорта.

– О, красотка Баттерфляй! – Издевательский голос Семена позволял догадываться, что вся бригада нанесла визит «зеленому змию» в ближайшей к заводу забегаловке, теперь же направляется на покой. – Подойди поближе, бандерлог!..

Нюрка уже не обращала внимания на гомерический хохот поддавшей компании. Она вдруг вспомнила, что завтра 31 декабря.

– С наступающим… – пробормотала Нюрка сама себе. – С новым счастьем… – И разрыдалась.

Городскому транспорту, как обычно, хватило снегопада, чтобы в его движении произошел сбой. Когда наконец-то подошел рейсовый автобус, толпа на остановке успела собраться порядочная. Охваченные предпраздничным раздражением, люди дружно ринулись на штурм. Естественно, подвыпившая компания Семена оказалась в первых рядах атакующих.

Какой-то сердобольный, вовсю пышущий перегаром мужик в последний момент втолкнул Нюрку на подножку. Дверь закрылась, вжав Нюрку в плотный брикет пассажиров. Окруженная стеной благодатного равнодушия, к своей остановке Нюрка успела почти полностью успокоиться.

В длинном и узком общем коридорчике пришлось задержаться: соседка, забаррикадировав проход сумками, прислонила к стене благоухающую лесом и праздником сосну и копалась с замком, пытаясь попасть в собственную квартиру. Рядом стоял ее сынишка, бойкий мальчуган лет пяти. Он осмотрел Нюрку с ног до головы, шмыгнул носом и спросил:

– Тетя Нюа, а где твоя елка?

– У меня нет елки… – Нюрка почувствовала, как в ее груди опять зашевелилась обида.

– Саша, не приставай к тете… – привычно равнодушно одернула малыша мать.

– Ну как же без еочки?! – не выговаривая буквы, возмутился Саша. – Без еочки Дед Мооз подаака не подаит! На! – И сунул Нюрке в руку пушистую сосновую ветку.

– Спасибо, – пробормотала Нюрка, дождалась пока соседка освободит проход, и юркнула в свое убежище.

Смолистый аромат наполнил квартиру. Значит, праздник настойчиво рвется в дверь, и не пустить его будет просто глупостью. После всех неприятностей…

Нюрка приготовила большую чашку чая и в душе плюнула на все передряги. Зачем начинать новую жизнь с понедельника, когда есть неплохой шанс начать с нового года? Тем более что все рухнуло до основания, а на руинах гораздо удобнее строить.

Люди, которых жизнь не устает лупить по щекам, становятся гибкими и цепляются за эту злодейку, ожидая после трепки хотя бы коротких мигов затишья. Ломаются в основном благополучные счастливчики, воспринимая первое же испытание как личное оскорбление. И тут же в горячке обиды мстят жизни, выбирая для этого кто на что горазд: таблетки, лезвие, свободный полет, петлю или грохочущие колеса локомотива…

Прихлебывая горячий чай, Нюрка размышляла над будущим, заодно привыкая к статусу безработной, а значит, нищей… Хм-м, с какой это стати? Светящиеся окна девятиэтажки напротив сами подбросили идею: это же золотое дно! Так, девять этажей, два подъезда… На каждом по четыре квартиры. Если договориться мыть лестничные площадки хотя бы за две гривни в месяц, пусть даже не каждый согласится платить… Это же больше ста гривень! Да она на заводе всего сто пятьдесят получала. А здесь один день в неделю всего-то работы. Надо после праздников заняться вплотную, и денежный вопрос решится, как пить дать. Тем более, пенсию по инвалидности детства пусть минимальную (на хлеб не хватит), но платят. А на первое время расчетных хватит…

Насчет праздников… Нюрка вытряхнула из кошелька остатки своих сбережений. Да-а, после семеновского ограбления едва хватит на полторы булки хлеба… В холодильнике кастрюля вчерашнего супа, десяток яиц, чуть больше килограмма картошки да в морозильной камере два охаянных кем не лень окорочка. Проживем! Повеселевшая Нюрка принялась расплетать косу, чтобы на ночь помыть голову, а завтра заниматься лишь предпраздничными хлопотами.

Волосы черной змеей скользнули по руке и рассыпались, укутывая сгорбленную фигуру едва не до щиколоток. Они были не только Нюркиной гордостью, но и роскошью. С недавних пор, читая развешенные на каждом углу объявления: «Покупаем волосы на выгодных для вас условиях», Нюрка прониклась мыслью, каким капиталом обладает. Приблизительную сумму назвал предприимчивый делец, атаковавший несчастную калеку прямо на улице. Он предложил за Нюркину косу ни много ни мало – целых 600 гривень! При воспоминании об этом эпизоде Нюркино сморщенное личико расплылось в улыбке: пусть на один лишь шампунь приходится тратить добрую треть зарплаты, мысль, что ей, Нюрке, может хоть в чем-то завидовать любая писаная красавица, невероятно тешила истрепанное самолюбие.

Глава 3

Хотя зимний день и отличается своей краткостью, хозяйство у Нюрки было слишком малым, так что к полудню она успела вычистить и вымыть всю квартирку. На небольшом столе в жилой комнате установила в вазу сосновую ветку и украсила ее тремя купленными на заре самостоятельной жизни елочными шарами.

Вытащенный для праздничного ужина окорочек был обложен в качестве гарнира половинками картофелин, присыпан приправами, залит майонезом и водружен в духовку.

Сумерки застали Нюрку за кропотливой и, в общем-то, бессмысленной работой: измываясь над своими неуклюжими пальцами, она пыталась из нескольких ярких конфетных фантиков соорудить нарядную бабочку. Не то чтобы бабочка на сосновой ветке была так необходима, просто Нюрка подсознательно оттягивала момент, когда придется покинуть свое уютное логово и выйти в жестокий мир. Впрочем, выбор был небольшой: либо все же сходить в магазин, либо грызть во время новогоднего ужина четвертушку сухого, словно кусок пемзы, хлеба.

Скрепя сердце Нюрка напялила пальто и вышла под тугие, наполненные снежной сечкой струи ветра.

Стеклянный павильон светился в ночи, как диковинный аквариум. Размером не больше сельской пивной, магазин претендовал едва ли не на звание супермаркета. Здесь продавали все, начиная от экзотических фруктов и заканчивая туалетной бумагой.

Нюрка просочилась через двери и бесшумно скользнула к хвосту очереди. Две обозленные перспективой работы в праздничную ночь продавщицы с плохо скрываемым раздражением обслуживали измотанных действительностью покупателей.

Крепко спитый мужик к привычной бутылке дешевой, явно суррогатной водки в честь Нового года купил банку килек в томате. Занявшая его место полная женщина, в не первый год ношенном «чебурашковом» полушубке, старательно пересчитала наличность, намереваясь устроить хотя бы видимость банкета для своей семьи. Кроме двухсот граммов сыра, полкило вареной колбасы и прочей снеди, из которой мало-мальски опытная хозяйка может соорудить кучу салатов, она с решительным видом заказала один свежий огурчик и один помидор. Если потоньше порезать и пореже размазать по тарелкам, они вполне могут стать гвоздем программы!

От нечего делать Нюрка пыталась угадать, соблазнится ли следующая хозяйка свежими овощами. Нюрке уж на ее гроши такой соблазн не грозил.

Дверь снова открылась, очередь колыхнулась, словно под порывом ветра: в магазин прямиком к прилавку прошагала блондинка в наброшенной на плечи длинной, до щиколотки, шубе. Роскошная серебристая норка буквально сверкала в свете люминесцентных ламп. Следом спокойно прошествовал мужчина, одетый не столь броско, но, несомненно, черное кашемировое пальто было не каждому по средствам. Обыватели безропотно отошли на шаг, словно признавая за этими хозяевами жизни право не соблюдать условности, как очереди в продуктовый.

Блондинка почти лениво указывала обтянутым лайковой перчаткой пальчиком то на один, то на другой деликатес, и оба продавца, в миг превратившиеся в обаятельных, улыбчивых девушек, все это разнообразие складывали в пакеты с новогодней символикой. Периодически блондинка оглядывалась на своего спутника, и тот, уловив в ее глазах вопрос, поощрительно кивал головой.

Очередь, затаив дыхание, жадно впитывала каждую деталь эпизода из жизни «новых русских». Нюрка же, не владея собой, вовсю косила на мужчину. Он действительно был бессовестно красив красотой голливудских положительных супергероев. Не здешний, нисколько не напускной лоск делал чудом его пребывание в этом магазинчике, районе, да и городишке в целом. Спустя минут пять мужчине явно наскучила затеянная блондинкой купля-продажа, и он, чтобы отвлечься, скользнул равнодушным взглядом по напряженно-молчаливой очереди.

Их глаза встретились. Мужчина нахмурился и принялся внимательно рассматривать Нюрку с ног до головы, словно какого-то диковинного жука на булавке. Нюркина мордочка моментально стала пунцовой, вся фигура съежилась, голова втянулась в плечи, а взгляд уткнулся в пол.

Это было сродни инстинкту – для уродства опасна красота. В самом деле, садовник срезает корявые ветви, кинолог безжалостно умерщвляет уродливого щенка, чтобы не портил породу. Да что там говорить, кое-где и с человеческими «бракованными» детенышами поступают аналогично. Нет, уродству не приходится ждать от совершенства ничего хорошего. Если, конечно, совершенство не представляет собой японца, выращивающего бонсай.

Нюрка усиленно рассматривала пол, словно соображая, как половчее сквозь него провалиться, когда раздался уверенный мужской голос:

– Ананас, пожалуйста. Нет, левее, самый большой. Да. И бутылку шампанского, красного…

– Но, дорогой, я уже все заказала! – вмешалось женское сопрано.

– Знаю… Нет, не упаковывайте. Давайте сюда. Считайте.

«С человеком, который разговаривает таким тоном, здорово не поспоришь», – думала Нюрка, всеми фибрами желая, чтобы мужчина быстрее покинул магазин и можно было бы начать дышать. В поле Нюркиного зрения вошли два безукоризненных ботинка и часть кашемирового пальто.

– Девушка, не сочтите за дерзость, – прозвучал в следующий момент голос прямо у нее над головой. – Примите, пожалуйста, этот небольшой подарок.

Нюрка часто заморгала, пытаясь высушить навернувшиеся на глаза слезы, и, приложив невероятные усилия, дерзнула посмотреть в лицо незнакомца.

– Зачем?.. – пролепетала едва слышно.

– Сегодня новогодняя ночь. Я хочу просить вас об одном одолжении: пожелайте, чтобы в следующем году сбылось мое самое сокровенное желание.

Он почти насильно вручил Нюрке благоухающий ананас и бутылку. Его ладони накрыли Нюркины руки, пальцы слегка сжались совершенно явственно, по-деловому исследуя содержимое ее варежек. Краска схлынула с лица, Нюрка сделалась смертельно бледной.

– Не забудьте. Я верю, что тогда мое желание наверняка исполнится.

Потеряв к Нюрке всякий интерес, он стремительно вернулся к прилавку, на ходу отсчитывая купюры.

Блондинка брезгливо окинула Нюрку взглядом и высокомерно фыркнула:

– Дорогой, что на тебя нашло?

Не отвечая, мужчина подхватил сумки и первым покинул магазин.

Ничего не понимающие люди провели взглядом нарушителей привычного бытия. Кто-то хихикнул:

– Так вот ты какой, добрый Дедушка Мороз!

В следующий миг Нюрка оказалась в центре внимания.

– Повезло же уродине! – Молодая дама со злобной завистью рассматривала прижатый к Нюркиной груди тропический плод.

Нюрка судорожно всхлипнула и, совсем позабыв, для чего явилась в магазин, со всех ног бросилась прочь.

Не обращая внимание на подтаивающий на сапогах снег, Нюрка шагнула в комнату, водрузила на стол ананас и бутылку и только после этого вернулась в миниатюрную прихожую, чтобы снять верхнюю одежду. Запахи хвои, экзотического плода и тающего снега перемешались, навевая ощущение праздника и счастья. А когда был включен телевизор и из кухни на стол перекочевало скудное «торжественное» блюдо из единого окорочка, Нюркины губы сами расплылись в улыбке – у нее этой ночью настоящий Новый год!

Нюрка то и дело посматривала на часы, опасаясь пропустить самую ответственную минуту. А когда началось обращение президента к народу, она схватила бутылку шампанского и принялась неуклюже сдирать с горлышка фольгу. Практики по открытию бутылок у нее не было совсем, и Нюрка боялась опоздать из-за своей неловкости. Поэтому проволочка оказалась снята задолго до решающего мгновения, и Нюрке пришлось целые три минуты придерживать пробку рукой, с досадой выслушивая высокие пожелания, которые персонально к ней никакого отношения не имели.

– З Новим роком, дорогi громадяни! – наконец произнес волшебную фразу президент и его лик сменился циферблатом часов.

С отчетом первой секунды Нюрка сковырнула пробку. С праздничным хлопком та вылетела из бутылки, и шипящий напиток ринулся на свободу, облив скатерть, сосновую ветку, ананас и все же попав в бокал. С первым ударом курантов Нюрка поспешно вскочила, схватила бокал с шампанским и с каким-то мистическим трепетом забормотала:

– Я хочу, чтобы сбылось самое заветное желание того мужчины! Пожалуйста! Пусть оно сбудется!!! А для себя… для себя…– Только теперь она с ужасом сообразила, что, думая постоянно о незнакомце, она совсем забыла придумать желание для себя. – Чтобы я наконец стала счастливой! – чуть ли не с отчаянием выкрикнула она, понимая, что требует от судьбы слишком многого.

Нюрка сделала глоток, уж собралась отставить бокал, но вдруг подумала, что за такие желания непременно нужно выпить до дна. Поспешно допила шампанское. С последним ударом часов бокал коснулся стола…

Должно быть, при этом она слишком сильно ударила им об столешницу. Ножка бокала легко, без малейшего сопротивления откололась от верхней половины. Рука Нюрки еще продолжала по инерции двигаться, и острый осколок успел-таки впиться в палец. Нюрка зачарованно смотрела, как ее кровь капает на осколки стекла, на белую скатерть. Опомнилась, зажала рану и бросилась в ванную. Кровотечение под струей холодной воды быстро остановилось.

Нюрка вернулась в комнату, озабоченная лишь одной мыслью: и так маловероятно, чтобы желания исполнялись за здорово живешь, лишь оттого, что высказаны они в новогоднюю ночь, но неужели она своей неуклюжестью убила и так дохленький шанс на их осуществление? Схватила бутылку и, заливая досаду, сделала глоток прямо из горлышка. Пенистый напиток не столько попал в рот, сколько окатил Нюрку холодными струями. Она внимательно осмотрела царящий на столе кавардак и неожиданно рассмеялась: натюрморт и вправду выглядел празднично. Даже окровавленные осколки стекла вписывались в него со странной гармонией! Это же Новый год – языческий праздник! А разве не язычество – скреплять свои желания кровью?

Отбросив все переживания, Нюрка напропалую веселилась, как только может веселиться одинокий человек во время насквозь семейного торжества. Песни на «Голубом огоньке» звучали одна душевнее другой, и Нюрка, бессовестно фальшивя, подпевала известным певцам. Она словно окунулась в детство, где еще находилось место мечтам. Она вспоминала того незнакомца и представляла, что все певцы поют лишь для нее, передавая ей признания в любви от незнакомца. А все певицы за нее, Нюрку, тоскуют и отвечают ему взаимностью.

Непривычный к алкоголю организм расклеился от бокала шампанского уже через час. Нюрка отключила телевизор, пошатываясь, приблизилась к кровати и рухнула на нее в блаженном бессилии.

В ту ночь впервые за много лет она видела цветные сны…

Глава 4

Первые дни нового года Нюрка просидела дома, резонно полагая, что аборигены «золотого дна», что, напротив, отходят от праздничного застолья и не слишком пока интересуются эстетическим видом лестничных пролетов. Нюрка смаковала тонкие ломтики ананаса и добросовестно таращилась на девятиэтажку, готовя себя к необходимости преодолеть смущение и пройти по квартирам, предлагая свои услуги.