Пастушка Смерти

И мой бдительный фамильяр.

* * *

Свой путь до пограничного города мы втроём продолжили на рассвете и – на удачу – больше никаких бандитов не встретили. Я всё-таки предпочитаю не лезть в неприятности, особенно если по доброй воле взялась кого-то проводить. Впрочем, я надеялась просто довести новую знакомую до Кейниса, и там потихоньку скрыться из виду, но не тут-то было. Кассия фон Бланк оказалась девицей на редкость приставучей, и непременно хотела выразить мне благодарность. А поскольку всё её добро сгинуло вместе с каретой и жизнями всех сопровождающих, благодарить она меня была намерена делом. Хоть я и заверяли её, что мне и слова достаточно.

– Мой жених не последний человек здесь, в пограничном гарнизоне! – тараторила она, посильнее закутываясь в плащ, накинутый поверх всё того же рваного платья. – Я с ним потолкую – и тебя мигом пропустят, куда тебе нужно!

Признаться честно, мне такое внимание гарнизонных служил было совсем ни к чему. С другой стороны – если я получу все необходимые бумаги для простого и беспрепятственного прохода через границу с Реантией и законного там пребывания – почему бы не потерпеть немного? Арчи тоже не показывал никакого протеста.

И я согласилась.

Жених неумолкающей от пережитого потрясения Кассии отнёсся ко мне с некоторым подозрением. Я, впрочем, не виню его: для меня такое не впервой, да и внешний вид для девицы я имею довольно сумрачный. Это, как правило, не вызывает у людей доверия. И правильно. У меня люди тоже не вызывают доверия. Вообще.

Так или иначе, помощь невольной знакомой завершилась для меня беседой по душам с начальником гарнизона. Содержимое моих сумок было вывалено перед ним на стол. Кинжал и посох тоже пришлось сдать. Арчи я для верности взяла на руки – чтобы нас не разлучили, и его истинная наружность никого в гарнизоне не смутила. Никто не стал возражать – на том и ладно.

– Ну, – местный начальник бросил на меня оценивающий взгляд, – и как звать тебя?

– Милейн Амариллис.

– Фаталь? – уточнил он.

– Бывало, и так тоже называют, – я не стала отпираться от правды.

– Стало быть, о тебе наслышан. Из деревни Флатхел народец нередко тут проходит, байки всякие рассказывают.

– Люди много говорят. Что ж с того?

– Ничего, – он поднял со стола одну из склянок с порошком мёртвой жизни, и принялся рассматривать содержимое на свет. – Ты ворожея?

– Я лекарь. Но ни то, ни другое законами не запрещено.

Он поставил склянку на стол, и снова бросил на меня взгляд:

– А ты очень грамотная, да?

– Нет. Всего одиннадцать лет в Сиадиусе отучилась.

Он усмехнулся.

– В Сиадийский университет не принимают девиц.

– Не принимают, – подтвердила я, и указала на один их свитков в небольшом тубусе, что при обыске вытащили из моей сумки. – Но вот мой диплом.

Начальник гарнизона развернул свиток, осмотрел бумагу, знаки, печати и подписи.

– «М.А Фаталь». Мда, похоже, подлинник, – свернул и убрал документ в тубус. – Ну, и как тебе удалось попасть в Сиадиус?

– Я и сейчас сочностью форм не отличаюсь, – мне осталось только пожать плечами, – а в девять лет, когда пришла туда, и подавно. Волосы мои стрижены, у девиц такое не в моде. Прикинулась мальчиком, никто не стал разбираться. На рожон не лезла, а кельи у всех отдельные.

Я, понятно, не стала вдаваться в подробности того, какую роль в моём «поступлении» в большой университет сыграл Арчи. Но начальник гарнизона и сам больше не стал расспрашивать про учёбу. Видно, мой короткий рассказ его удовлетворил, а возиться со мной целый день желания не было.

– Ладно, допустим всё так. Расскажи-ка лучше, что на месте преступления в Гнельском лесу видела?

– Да ничего особенного не видела. Банда негодяев разбой учинила, но до того, как я мимо того места у дороги прошла. Карету видела разграбленную, трупы.

– Значит, подходила к месту-то?

– Да. Думала, живой кто остался, помощь лекаря нужна.

– Не было живых?

– Нет. И с такими ранами никто бы не выжил.

– Какими?

– Ужасными, – спокойный тон моего голоса, наверное, не слишком подходил сути рассказа. – По всему видно было, что это не простой сброд лютовал, а те, кто и засады делать обучен, и бою, и развлекаться с размахом привык.

– Это почему?

– Простой крестьянин или какой-нибудь босяк не станет охотиться или девку по лесу гонять ради забавы.

Он хмыкнул.

– Больно много ты понимаешь для лекаря-то…

– Я книги всякие в библиотеке Сиадиуса читала, – тут я не кривила душой, – не только по медицине, травам и лекарскому делу. Вот и знаю много разного.

– Ну ладно, – согласился начальник, выслушав мои доводы. – Допустим, и в этом ты меня убедила. Ответь-ка лучше, зачем тебе в Реантию нужно? Бежишь от кого?

– Нет, – спокойно ответила я. – Просто странствую. Смотрю мир. Лечу людей иногда. Иногда скот.

– Понятно. Людей, значит, лечишь, – мой собеседник медленно кивал, произнося эти слова. Судя по всему, решал сам для себя что-то.

Помолчал, и заявил:

– Значит, пойдёшь в Бланрок – пограничный город с той стороны, в Реантии. Там будет дом один при храме – недалеко от заставы. Семейство фон Дейм там живёт. Не заплутаешь – все их в городе знают. Там глава семейства в летах, сильной хворью мается. Священник он, медикам не верит особенно – а теперь, как годы своё взяли, и подавно. Вот ты вылечи-ка его. Я тебе все бумаги нужные справлю и провожатого дам, чтобы до дома нужного довёл и проверил, как ты с делом управишься. Ну, и чтобы не обидел тебя никто.

– Кто-то может меня обидеть?

– Если ты решишь причинить старому священнику вред – тебя обидят наверняка. Причём, именно твой провожатый. Поэтому хитрить не советую. Больной мне дядькой приходится, о тебе молва идёт как о знахарке, что обречённых с того света достаёт и на ноги ставит. Так что иди. Лечи. Вылечишь – ещё и кошель получишь. А не вылечишь – на себя пеняй. Советую первое.

– Хорошо, – легко согласилась я. Выбора у меня очевидно не было.

Глава 2.

Когда я подходила к воротам Кейниса, я даже подумать не могла, что буду пересекать границу с Реантией в удобной карете. Не важно, что это было сделано для того, чтобы никто не узнал, что в дом больного священника едет какая-то ворожея. Тем более, что я не ворожея вовсе. Я – некромант. Думаю, это наделало бы ещё больше шума, чем просто «ворожея» или «знахарка». Но мне было всё равно – я еду с удобством, мои вещи – при мне. Арчи – в ногах. Правда, напротив сидел угрюмый тип, приставленный ко мне надзирателем, но мне ли упрекать кого-то в угрюмости?

Карета не торопилась. Подъехала к какому-то трактиру. Надзиратель велел мне сидеть тихо, и не высовывать носа за дверцы – будто бы я собиралась. Из трактира принесли что-то съестное и воду.

– Ешь, – бесцветно буркнул сопровождающий. – К дому преподобного надо в сумерках.

Я не стала протестовать. Кормить меня не обещали – хоть обещали оплату за лечение больного, но раз решили – спасибо на том.

Стемнело. Надзиратель напомнил мне закрыться капюшоном, и подтолкнул к выходу из кареты. Мы с терпеливо молчащим Арчи пересекли двор, и в компании слуг и сопровождающего прошли в дом священника.

Родственников у него, конечно, было немало, и, похоже, почти все они собрались сейчас в доме. Причём большая часть пожаловала как раз в ожидании момента, когда преподобный преставится.

Меня тайком провели мимо гостиной к лестнице, ведущей на второй этаж дома, где была спальня больного.

– Это кто? – спросил, глядя на меня, мужчина в рясе священника, как раз спускавшийся вниз.

– Лекарь, – ответил мой надзиратель. – Из гарнизона прислали. По приказу господина фон Лара.

Священник глубоко вздохнул с досадой.

– Неймётся всё ему. Пора бы уже подготовиться к мысли, что дядюшка скоро увидит Создателя, да отпустить это… А он всё лекарей присылает. Да ещё и девиц. Странная она какая-то. Не место ей у постели преподобного. Пусть-ка вон идёт.

– Меня обязали осмотреть больного и помочь по возможности, – ответила я спокойно. – Если это запрещено – я бы не стала здесь оставаться. Но, опасаюсь, что господин фон Лар возложил на меня некоторые обязательства и приставил сопровождающего, чтобы быть уверенным, что я выполню его настоятельную просьбу.

– Настоятельную просьбу, – хмыкнул священник, посмотрев на моего надзирателя. – Идите, если так. Правда, видят высшие силы, не думаю, что больному станет от этого лучше. А если станет хуже – мы знаем, кого винить.

Они с моим сопровождающим переглянулись так, что я поняла – выхода отсюда в случае провала у меня не будет. Ну да посмотрим, как дело пойдёт. Мы зашагали вверх по лестнице. Арчи семенил рядом, ловко скрываясь у моих ног от лишнего внимания.

В комнате больного было душно и сумрачно. Чадили какие-то благовония, перебивая резкий запах нездорового, нечистого тела. Несколько лакеев-послушников дежурили у кровати. Пожилой священник хрипел в полузабытьи. Арчи тихонько юркнул под лавку. Я принялась осматривать лекарства, расставленные на столе.

– Расскажите мне о его болезни.

Лакеи переглянулись. Потом посмотрели на моего надзирателя, стоящего у двери, и один из них промямлил.

– Ну… болеет преподобный уже несколько месяцев. Сперва кашлял. Жар сильный. Мы сбили компрессами да молитвами. Потом у него голос осип, а дальше вовсе пропал. Сейчас еле слышно говорит. Ест мало, жалуется, что глотать не может, силы оставляют его. Совсем не встаёт.

– Понятно. Посмотрим.

Я достала из сумки льняную тряпку и самосшитые перчатки, стиранные в отваре ромашки, небольшую тонкую трубку с раструбом – как учили в университете, и приготовилась смотреть больного.

– Дайте больше света и снимите с него покрывало.

Лакеи не торопились выполнять. Я подошла ближе. Как оказалось, больной очнулся, и яростным хриплым голосом всячески протестовал осмотру и, вообще, моему присутствию в комнате.

– Прочь пошла, клятая греховодница! – сипел он, хмуря косматые брови. – Вон!

И зашелся кашлем. Лакеи стояли в нерешительности.

– Не можно женщине смотреть на преподобного без одежды…

Я бросила взгляд на своего надзирателя, что всё также подпирал плечом дверь. Он быстро понял, чего я хочу.

– Она лекарь. Помогите ей.

Послушники нехотя зашевелились. Один зажег ещё несколько ламп, двое других распахнули покрывало, которым накрывался больной. Смрад поднялся нешуточный, а то, какую хулу хриплым, сухим голосом извергал сквозь кашель сам священник, ситуацию только усугубляло.

Я повязала на нос и рот тряпку – запах ромашки смягчил общую мерзость происходящего. Натянула перчатки на руки, и принялась за осмотр. Тело больного казалось усохшим и дряхлым, пальцы ног потемнели, живот раздуло. Для того, чтобы ощупать его, пришлось снова просить о помощи лакеев-послушников. Старик вырывался, пинался, шипел и обещал отлучить от веры всех, кто будет мне помогать. Один из лакеев в страхе вышел из комнаты. Двое других топтались в нерешительности. Так что мне снова пришлось обратиться к моему надзирателю. Он опять заставил их слушаться меня.

– Прокляну, прокляну! – сипел старик, норовя плюнуть в меня, но, кажется, во рту у него пересохло. – Тронь меня – и гореть будешь, чёртова стервица! Самой страшной смертью подохнешь!

Я не обращала внимания, простукивая ему живот.

– Святой отец Молос сказал, что это не демоны и не злые духи так мучают преподобного, – прошептал один из послушников.

– Конечно, – подтвердила я. – Это просто избыток газов.

– У него в избытке лишь святость, – возразили мне. – Какие-то газы разве могут быть у преподобного?..

Я даже объяснять ничего не стала. Ни к чему тратить время попусту. Слушать дыхание больного тоже не было нужды – с тем, как он сопротивлялся, это всё равно казалось невозможным. Впрочем, хрипы и бульканья можно было различить и без того. Он снова начал ругаться, закашлялся, изо рта пошла розоватая пена. Я кое-как вытерла ему рот краем простыни, убрала трубку в сумку, и призадумалась. У старика явно беда с лёгкими, да такая уже запущенная, что лечить его будет почти без толку. Кроме того, если судить по настроению некоторых местных обитателей, они только и ждут, когда старик отдаст концы, и можно будет его с почестями отпеть и похоронить. Так что надежды на то, что кто-то здесь будет выполнять мои предписания, нет. Как и на то, что этот преподобный примет мои методы лечения – или хотя бы даже лекарство из моих рук. Да и из любых других, если будет знать, что это я его оставила. Старик хоть и слаб, но в довольно ясном сознании и вовсе не намерен идти на сотрудничество, борясь за свою жизнь не с болезнью, а со мной. При свидетелях же я не стану пользоваться некромагией. Даже в благих целях.

Я подозвала лакеев поближе к дверям, и тихонько сказала:

– Нужно приготовить тёплую ванну, и отнести в неё преподобного. Его тело покрыто испариной и нечистотами, оттого лечить его будет трудно. Тем более, грязное тело священнослужителя неприятно создателю, и веселит демонов.

– Но мы обтираем розовой водой…

– Это не то. Ему нужно погрузиться в воду. А вот это лекарство, – тут я посмотрела на своего надзирателя очень пристально, – нужно добавить в ванну. Я не могу этого сделать сама. Женщине не следует присутствовать в купальне преподобного.

Надзиратель всё понял и забрал у меня из рук крошечный пузырёк со снадобьем. А я продолжала давать указания послушникам:

– Пока преподобный принимает ванну, освободите этот стол. И после заверните больного в простыню и принесите его туда. Я завершу лечение.

Лакеи кое-как зашевелились, выполняя. Мой сопровождающий, глядя на меня сверху вниз, напомнил:

– Помогаю тебе, потому что господин фон Лар так приказал. Потому и лекарство твоё добавлю в чан. Если ты удумаешь сбежать в это время, или если тут яд – я поймаю тебя и сломаю тебе ноги.

Я пожала плечами. Сбегать и не думала. Раз уж обязали меня вылечить священника – вылечу. А уж как – это никого не касается.

* * *

Полчаса спустя преподобный отец фон Дейм ко всеобщему удивлению смирный и переставший сыпать хриплыми проклятиями, лежал на столе, прикрытый простынёй, и с ненавистью смотрел на меня. Значит, снадобье уже начало действовать, и времени у меня оставалось очень немного.

– Выйдите все, – приказала я. Лакеи-послушники не шелохнулись. Стояли, молча переглядываясь. Подозрительно молчал и сам больной.

– Ну? – я начинала терять терпение.

Мой сопровождающий надзиратель распахнул дверь, и шагнув за неё, подал пример всем остальным. Лакеи нехотя двинулись из комнаты.

– Если удумала чего дурного – тебе конец, – заверил надзиратель.

– Проследите, чтобы никто не пытался войти и помешать мне. Господин фон Лар приказал вылечить преподобного любыми методами.

– Помню, – буркнул мрачный собеседник, захлопнув дверь. Для большей надежности я закрыла её на щеколду.

Ну что ж, теперь никто не помешает работать.

Арчи ловко выскочил из-под лавки, где всё это время успешно скрывался. Я посмотрела на больного старика, и сдёрнула с него простыню. Снадобье действовало безотказно. Сварливый священник будет всё чувствовать и всё понимать – для него ведь это было ценно! – но не сможет ни пошевелиться, ни произнести ни слова.

Как живой мертвец. Но скоро мне придётся убить его по-настоящему. Ненадолго.

Я провела руками по его рёбрам, чувствуя своими ладонями, что именно там болезнь вгрызается в него, пожирает остатки трепещущих лёгких, сжимаясь вокруг сердца. Высасывает из без того старого тела последние жизненные соки. Мерзкая, отвратительная, буквально осязаемая жижа, снова пошедшая пеной из бессильно открывшегося перекошенного рта. Я убрала руки от груди больного. Медлить нельзя, иначе болезнь убьёт его в считанные минуты.

А это должна сделать я сама.

Ужас отразился в замершем взгляде старика, когда я занесла иглу над его сердцем.

Но страх в их глазах никогда меня не останавливает.

* * *

Наутро я покинула негостеприимный дом преподобного. Старик перестал кашлять, хрипеть, пускать ртом пену и – главное – изрыгать хулу. Смиренно молился, пока его переодевали и кормили с ложки. Я оставила для преподобного ободряющее лекарство, рассказала, как его давать ему, и чем кормить, чтобы окреп поскорее. Велела устроить его в другой комнате, а прежнюю хорошенько вымыть и проветрить. Их дело, будут ли они следовать советам, а моё дело здесь закончено. И мой надзиратель, вручив мне кошель с деньгами, это подтвердил.

– Не знаю, что ты сделала, но справилась, – сказал он. – Это главное. Господину фон Лару передам хорошую новость. Бывай!

– И вам не хворать, – ответила я.

– Если захвораю – тебя позову лечить.

– Надеюсь, не придётся, – я шагнула за ворота, и поскорее двинулась в сторону улиц, ведущих к центру. Арчи резво бежал следом. Могу только представить, как ему уже надоело прикидываться простым козлёнком и никак не комментировать происходящее, но тут уж ничего не поделать. Придётся ему молчать, пока мы не покинем города.

Дойдя до торговых кварталов, я первым делом осведомилась, где искать лавки аптекарей и травников, и пополнила запасы некоторых лекарств и снадобий. Потом купила кое-что из одежды взамен прохудившейся: хотела сделать это ещё в Кейнисе, но события, что предшествовали моему там появлению, не позволили. Быстро всё случилось. И, наконец, завершив свои покупки в бакалейной лавке, где добыла себе еды в дорогу, я отправилась в ближайшую таверну. Очень хотелось принять хорошую ванну и выспаться как следует. В доме исцелённого священника мне ни того, ни другого не позволили – выставили сразу. Да, впрочем, оставаться там дольше я и сама не хотела.

Наняв себе маленькую комнату с большой деревянной бадьёй за ширмой и поджидая, пока мне нагреют воды для купания, я незаметно устроилась самом в уголке общей трапезной с миской похлёбки и пирогом. Арчи привычно ютился под столом, но очень внимательно прислушивался ко всему, о чём говорили вокруг.

– Сама-то она тощая, что щепка, – донеслись до меня обрывки разговора двоих мужиков, обедавших неподалеку, – волосы у неё обрезаны, как у паренька какого, и такие чёрные, что даже синие!

– Ну дела. Бывают такие?

– Вот бывают, как видно. А глаза у неё, знаешь, такие синие…

– Что будто бы чёрные?

– Да не, не чёрные. Такие синие, будто бы молния ударила!

– Где это видано, чтобы молния до синевы била?

– Вот не знаю сам! А посмотришь – понимаешь – как молния ударила! Страшно прямо.

– Да уж. Страшно! Как послушаешь тебя…

Я опустила голову, натягивая капюшон поглубже. Говорят, кажется, про меня – описание по крайней мере вполне подходит. Едва ли по этому городу ходят ещё такие вот наводящие страху девицы.

Разобравшись с обедом поскорее, я юркнула мимо других столов наверх, к спальным комнатам. Ванна моя была уже готова.

– Ох и славно! – шепотом похвалил Арчи, принюхиваясь к запаху лаванды, который исходил от горячей воды. – Как же я мечтаю о хорошем купании!

– Не смей лезть первым, – остановила я его. – Сперва сама помоюсь.

– Так возьми к себе сразу! – предложил фамильяр. – Заодно и время сбережем!

– Вот ещё, – я скинула одежду и залезла в воду. – Подождёшь своей очереди.

– Так говоришь, будто бы я что-то там у тебя не видел, – фыркнул Арчи тихонько.

– Я не хочу принимать ванну с козлом.

– Я не какой-то «козёл», а «вечно миленький козлёнок», – напомнил Арчи. – Даром, что взрослый мужик.

– Был, – уточнила я. – Не мешай мне, и дело пойдёт скорее.

– Так и быть, – согласился Арчи. – Но не забывай, что после купания тебе со мной, мужиком-козлёнком, ещё и спать в одной постели. Не надейся пристроить меня на полу или на лавке! Я люблю отдыхать на мягкой перине под тёплым девичьим боком!

– С каких это пор?

– С моей прошлой жизни!

– Чего ж в той жизни тебе не лежалось под тёплым боком какой-нибудь девицы, и ты целое войско на мою родную деревню погнал? – я вылезла из бадьи, и принялась обтираться простынёй.

– Эх, кто старое помянет… – Арчи повёл мордочкой. – К тому же это другое. А на Ничейных островах дух такой, воинственный. Я никак не мог устоять против его зова!

– Да-да. Поэтому теперь ты навсегда заперт в теле козлёнка, и привязан ко мне.

– Согласен. И поэтому ты сейчас будешь меня намывать, расчёсывать и уложишь к себе в кровать!

– Конечно. Я ведь не хочу спать с вонючим комком шерсти.

– За это я тебя и люблю, – признался Арчи шепотом, когда я опустила его в тёплую воду, и намылила спину. – И вот за это тоже!

– Лучше помолчи, пока мы не привлекли внимание соседей.

Довольный собой Арчи замолк. И вскоре мы оба, наконец, устроились на кровати.

* * *

Из таверны мы вышли еще до рассвета. Не хотелось задерживаться в этом городишке у заставы и лишнего часа. Впрочем, это у нас с местными жителями было взаимно. Когда я спрашивала дорогу к городским воротам у хозяина таверны, где провела ночь, он отвечал мне поспешно и коротко, делая вид, что очень занят утренними хлопотами. Видно, мои вчерашние разговоры с Арчи всё-таки были слышны. Но разбираться, с кем там разговаривает девица, зашедшая в комнату одна, никто не стал. Тем более, я уже покидала порог этого дома.

Редкие в такой час прохожие тоже поглядывали на меня с опаской. Может, думали, что я – воришка, а может быть, чувствовали сумрачную ауру. Но я была вовсе не против: разговаривать с этими людьми мне совершенно не хотелось, а если моя наружность отталкивает их, пугает и держит подальше – это даже лучше.

Впрочем, как оказалось, отпугивала она не всех. Только тех, у кого ума и жизненных инстинктов было побольше. В этом я в который раз убедилась, уже прилично отойдя от городских ворот, и проделав часть пути в сторону погоста и старого храма. Солнце пряталось за облаками, затянувшими небо рваным серым полотном, оставляя утро достаточно свежим. Арчи бежал рядом. Даже ему, промолчавшему почти весь прошлый день, сейчас не очень хотелось разговаривать. И в этот момент нас догнала телега.

– Эй, молодица, – окликнули меня. Я бросила взгляд на подводу. Поравнялись.

В телеге сидело двое мужиков на вид среднего возраста и среднего же достатка.

– Ты до Меслена идёшь, никак? – спросил один из них, пониже ростом, что сидел рядом с возницей и пожевывал травинку.

– Иду.

– Так, может, подвезти тебя? Мы тоже в Меслен.

Я осмотрелась. Телега у них пустовата для дальней поездки. Вокруг на дороге ни души не видно – ни позади, ни дальше. Арчи тревожно мекнул. Но я и без того понимала, к чему дело идёт. Мне, кажется, опять не хотят оставить выбора.

Я вздохнула.

– Почему бы нет, раз вы любезно приглашаете.

– Любезно, ещё как, – подмигнул тот, что с травинкой, и спрыгнул на дорогу.

Он непременно хотел помочь мне подняться на телегу, а заодно следил, чтобы я не надумала бежать. О причинах всего этого я, конечно, догадывалась, потому поспешила подсадить Арчи, чтобы он устроился в сене среди немногочисленных пыльных мешков, пристроила свою сумку, посох, и сама уже примеривалась занять там удачное место, но меня остановили.

– Дай-ка подсоблю тебе, не зря ж слезал, – заявил мужик с травинкой, подхватывая меня, и подсаживая в сено. – Хоп!

И, влезая следом, добавил:

– Хорошенький задок. Упругий, крепкий, в ладони удобный. Люблю как раз такие.

Второй, подхлестнув лошадь, чтобы та шла резвее, хмыкнул:

– Давай, поближе садись. Нечего там в сене ютиться. У нас тюфячок тут, как раз для хорошенького маленького зада место будет. Втроём на мягоньком поедем. Веселее.

Я усмехнулась. Они, значит, собираются повеселиться. Тот, что всё ещё пожевывал травинку, подтолкнул меня, а дождавшись, пока я сяду, поставил руку так, чтобы мне было назад не попятиться. Сидела, зажатая с обеих сторон телами.

– Ну, рассказывай, откуда идёшь, что в Бланроке делала, что в Меслене ищешь? Деревенька так себе, не сказать, что большая. Там дальше за ней дорога на Уилстон – вот городок-то побольше, поинтереснее.

– Туда и держу путь, – подтвердила я.

– Ну-ну, – ухмыльнулся возничий. – И зачем?

– Я – странствующий лекарь.

– О, раз лекарь, значит, мужиков голых видела, и ничего не стесняешься?

– Ничего, – подтвердила я. – И голых видела, и без кожи, и с кишками выпущенными. И по банкам эти кишки раскладывала, печень там, сердце тоже…

– Врёшь! – нахмурился мужик с травинкой в зубах. Он на миг даже перестал жевать её.

– Нет, – я пожала плечами. – Мне это ни к чему. А до кладбища далеко ли?

– Ты туда не торопись, – возница нехорошо глянул на меня. – Успеешь как раз ко времени.

– Стало быть, ты мужиков голых не стесняешься, и кладбищ не боишься? – второй, кажется, намеревался гнуть своё до конца.

– Не стесняюсь и не боюсь.

– Как так? Девица, и не боится покойников!