Империя добра

Оля села в роскошный экипаж Ададуровой. Было приятно снова ездить по выделенной полосе, руководствуясь вседозволенностью золотых номеров автомобиля. На заднем сиденье ее ожидал стакан алого лимонада из Американской кофейни. Трубецкая не смогла скрыть облегчения: она до последнего опасалась, что желание Анны Петровны принять дальнюю родственницу – знак вынужденной вежливости. Как ни посмотри, а Ададурова – последняя родственница, оставшаяся у Оли.

Так или иначе, но вот, Трубецкая снова в России. Как же давно ее не было в империи. Она потянулась к западному телефону. Нужно было ненавязчиво поставить Благовещенского в известность о своем визите. Не может же она ему прямо написать? Оля вытянула руку и сделала портретную карточку для профиля. Вышло неплохо. То, что за годы учебы в Европе выдавало в Трубецкой русскую – любовь к безупречным благородным образам в любое время дня.

Пальцы зависли над иконкой «подтвердить». Княжна придирчиво перечитала «Мой дом – моя империя». Какая-то уж больно кокетливая фраза. К тому же лживая. Это не ее дом и едва ли ее империя. А в сущности, какая разница?

– Любезный, – обратилась Оля наконец к водителю. – Можем ли мы заехать сперва в Университет? Сегодня должны были появиться списки зачисленных. Хочу сама убедиться в том, что я в них есть.

– Разумеется, ваше сиятельство.

Будет же умора, если Олино портфолио, присланное курьером, не пришлось по вкусу приемной комиссии. Она попросила включить ее музыкальную подборку и начала изучать городской пейзаж.

– Ваше сиятельство, желаете, чтобы я сходил проверить списки? – уточнил водитель, припарковав экипаж возле здания Двенадцати коллегий.

– Благодарю, но как я и сказала, желаю посмотреть списки лично.

Трубецкая поправила помаду и отправилась внутрь Университета. Наверняка, если бы пять лет назад она не решила уехать из России, сейчас бы уже все ее знали, как княгиню Благовещенскую, которая закончила факультет истории. Замуж Оля никогда не рвалась. Она рождена для большего. Например, для того, чтобы гордая фамилия Трубецкой мелькала то тут, то там еще лет шестьдесят.

«Эти списки – чистая формальность. Сейчас же успокойся!» – приказала она себе и бегло просмотрела ряд фамилий. Разумеется она здесь! Зачислена. Оля хмыкнула, точно ни минуты не сомневалась в успешности своей затеи. Внезапно она услышала шум позади:

– Я поступила? – вопросила высокая девушка у своего спутника.

– Ну, конечно, Дин, ты чего? – рассмеялся тот с видом настоящего рыцаря, который ей не благую весть озвучил, а как минимум убил для нее Кощея.

Барышня чуть ли не плакала от восторга и, очевидно поддавшись эмоциям, бросилась юноше на грудь.

– Ого! Знал бы я, что так можно, давно бы стал твою фамилию во всех списках проверять! – парнишка смущенно потер затылок.

– Где же мой первый курс, – не сдержала улыбки Трубецкая.

Она и сама была сегодня довольна собой, а потому не видела ничего противоестественного в том, чтобы поздравить первокурсников факультета психологии.

– Поздравляю с зачислением, – подмигнула Оля.

***

– Князь? – Анна Павловна удивленно приподняла бровь, когда вернувшись с утренней прогулки обнаружила в своей гостиной супруга.

– Чему вы так дивитесь, душа моя? – он помешивал чай в чашке. В ее личной чашке.

– Вы уезжали в Китай, я полагала, вы по-прежнему там.

Ададуровой все сложнее становилось сдерживать недовольство старым князем. Он же этого не замечал или, что более вероятно, скрывая в себе качества искусного дипломата, мастерски демонстрировал равнодушие к недовольному личику Анны Павловны.

– Переговоры прошли быстрее, чем мы предполагали, потому вернулся уже сегодня.

– Прекрасно. Я и не сомневалась в ваших выдающихся талантах.

Она скинула летнее пальто на кресле и, прислонившись к комоду, скрестила руки на груди.

– Душа моя, неужели слухи правдивы и вы по-прежнему несчастны в моем доме?

– В нашем доме, – поправила его княгиня.

Слухи правдивы… Разумеется! Весь этот дом, его дом, полон крыс, которые о каждом ее шаге докладывают.

– Душа моя, мы не виделись с самого июня, неужели я не заслужил твоей ласки?

Он не заслужил! Не заслужил! И то, что он так бесцеремонно вторгся в ее квартирку, старательно отгороженную от остального дома – тому доказательство!

Анна Петровна улыбнулась и подсела к супругу.

– Так то лучше, моя дорогая.

Он обнял ее и притянул к себе. Крепко поцеловал, как и должен был целовать законную жену ее любящий супруг после долгих месяцев в разлуке. Вот только Анна Петровна не была этому рада. Она не сопротивлялась, но движения морщинистых рук под шелковой блузой казались прикосновениями щупальцев осьминога. Князь был настойчив и вот уже повалил ее на диван. Прекрасное тело, выточенное горем и скорбью.

Двадцать лет назад она вышла за старика, отчего он все еще не умер? Это какая-то несправедливая сделка. Зачем он продолжает к ней приходить? Почему не чувствует вины за то, что уничтожил ее жизнь? Будь ее Алекс тогда немногим смелее, сейчас… Она была бы вдовой… Наверное, кто-то в юности ее проклял. Проклял тем, что она будет терять всех, кто ей дорог.

Княгиня зажмурилась. Она не будет плакать. Давно уже у нее не осталось слез. Ададуров слез с нее. Хорошо, что все это длилось минуты. Хорошо, что он так стар.

– К слову, – буднично произнес князь, заправляя рубашку, – мне передали, что вы, душа моя, практически не обращаетесь за помощью к слугам, что готовите то и дело самолично.

– Нахожу в этом приятное разнообразие досуга, – Анна Петровна закуталась в шаль.

– Вот как? – князь поправил усы, подойдя к зеркалу над камином. – И все же, попрошу вас больше обращаться за помощью к слугам. Им нужно получать жалованье, для этого необходимо трудиться. Кухарки рождены для готовки, вы, душа моя, для праздного безделья.

– Я это учту, супруг мой.

– Славно… В таком случае, желаю вам доброго дня. Не забудьте, что завтра нас ждут в гости Троицкие.

– Разумеется.

Используя самые сдержанные из возможных движения, князь направился к выходу. Уже у двери он снова к ней обернулся:

– Вот еще, душа моя, раз уж вы снова решили обосноваться в столице, попрошу вас вспомнить о старых друзьях.

– О каких-то конкретных?

– Да. И вы прекрасно знаете о каких.

– Разумеется.

Оставшись одна, Анна Павловна поспешила распахнуть окна, чтобы выветрить запах мужского одеколона, который душил. Она быстро скинула одежду и абсолютно все бросила в мусорное ведро на кухоньке. Затем залезла в ванну и мучительно долго оттирала себя щеткой и скрабом. Жаль, что нельзя отдраить память.

***

Расторопный лакей и горничная проводили княжну Трубецкую в комнаты, подготовленные для нее. К несчастью, сама Анна Павловна была занята встречей с князем, который только вернулся из длительной рабочей поездки. Оля ничего не имела против, долгая дорога ее утомила и теперь она мечтала только о том, чтобы вздремнуть несколько славных часов. Личная горничная уточнила, желает ли княжна отобедать, но Оля лишь покачала головой. Больше всего на свете она гордилась своей тончайшей талией, потому старательно избегала лишних калорий. Исключением был красный лимонад из Американской кофейни.

Трубецкая попросила оставить ее и не тревожить до завтрашнего дня. Ададуровой Оля тоже попросила передать, что ей нездоровится и если их встреча может быть перенесена на утро, это будет очень кстати.

Ольга осталась одна. Дом князя Ададурова – и не дом вовсе. Это дворец, занимающий целый квартал, имеющий свои бани, библиотеку насчитывающую более двадцати тысяч редких книг, театр и часовню. Во истину с ададуровским дворцом мог сравниться разве, что императорский.

Оле выделили пять комнат в части, которая фасадом выходила на Мойку. Так в распоряжении княжны оказались: личная гостиная с выходом в зимний сад, кабинет с небольшой библиотекой, куда, очевидно, Анна Петровна распорядилась доставить лучшие книги по истории, музыкальный салон, ведь всем было известно, как чудесно Оля играет на фортепиано, спальня и будуар.

Оля бегло изучила убранство, убедилась, что все вещи, присланные ей заранее уже расставлены по местам. Зацепилась взглядом за карточку в золотой рамке. На ней трое веселых детей: Оля, Дима и Костечка. Княжна сперва всматривалась в портрет, а потом убрала в стол. Нечего душу травить. Ничего здесь уже не поделаешь.

Княжна стерла все еще идеальный макияж и убрала волосы под ночную шапочку. Подошла к трехстворчатому зеркалу, избавилась от тугого корсета и измерила талию. Довольно улыбнулась своим 58 сантиметрам. Весь мир может рухнуть, но ее талия – оплот красоты и стабильности. Оля извлекла из шкафа тонкую шелковую сорочку, также добавленную щедрой рукой Ададуровой. Красивая вещица. При всей своей гордости, юная княжна не отказывалась от красивых вещиц.

Подхватив с туалетного столика хрустальную мисочку для украшений, Ольга опустилась на подоконник, приоткрыв одну из тяжелых створок и закурила. Сладкий дым тонких сигарет окутал ее. Может быть ее и в самом деле здесь ждали?

Уже забравшись под тонкую простынь, Трубецкая проверила телефон. Разумеется Благовещенский успел поинтересоваться действительно ли она вернулась в империю. Она по нему и в самом деле скучала, потому поспешила обнаружиться в переписке. Дмитрий звал ее на обед. Княжна ответила, что не уверена насчет своих планов, поскольку еще не видела Анну Петровну. Благовещенский попросил сообщить ему за два часа, если у нее появится время. И больше ничего.

Дмитрий всегда был таким. Холодным и живущим по расписанию. Они многим были похоже, наверное, потому так славно ладили в детстве. Это Костечка у них был пламенным мечтателем, желавшим стать художником, потом актером, а под конец… Оля задумалась, она не помнила, кем еще хотел стать Костечка. Княжна наморщила лоб: прежде ей казалось, что она всегда будет помнить о чем грезил Костечка, выходит нет?

Нужно просто поспать. Она натянула маску на глаза и постаралась больше ни о чем не думать. И все же, ночью ей приснилось, как они втроем бегут по берегу реки возле загородной усадьбы Ададуровых. Как Костечка хватает ее руку и тянет в воду, а Дима лишь причитает, что в воде они подцепят кишечную палочку.

8

Алек вышел возле Летнего сада. Он спешил, Ему нравились обычные прогулки в Летнем саду с Августом Аристарховичем. По крайней мере они нравились ему куда больше, чем зимние встречи в Аничковом или в библиотеке. Во время прогулок по саду Алек не чувствовал себя мальчишкой-школяром.

Да и вообще, Август Аристархович, в моменты, когда не нудел и не ловил Алека за каким-нибудь сомнительным занятием, цесаревичу импонировал. По крайней мере, больше чем отец.

– Август Аристархович! – чуть ли не вприпрыжку кинулся к наставнику наследник. Как не посмотри, а настроение у него было отличное.

– Погляжу, Александр, вы сегодня преисполнены рвением к нашему досугу.

Август Аристархович рассматривал стенды с историей Летнего сада. Ничего принципиально нового, но Август Аристархович не переносил праздности. Опираясь на трость он указал Алеку направление их прогулки.

– Я всегда преисполнен рвением! – возразил Алек.

– Но не всегда к нашему досугу.

– Так о чем речь пойдет сегодня? – Алек пнул камушек в сторону пруда.

– Сегодня мне бы хотелось спросить у вас…

– Опять намерены меня экзаменовать? – огорчился Алек, который со времен лицея ценил летние каникулы за отсутствие всякого рода проверок.

– Я задам вам вопрос, на который нет верного или же неверного ответа, – спокойно пояснил Август Аристархович.

– Какой же смысл в подобном вопросе?

Август Аристархович встретился взглядом с Алеком и в очередной раз поразился, насколько же у того глаза чистые. Если глаза – зеркало души, может ли кто-то настолько беззлобный, именно что беззлобный, встать во главе государства? Алек сколько угодно может быть шалопаем, однако он точно не был хитрецом или же подлецом. К несчастью, беззлобность – не та добродетель, коя способствует процветанию отчизны.

– Вам, Ваше Высочество, после восшествия на престол придется часто отвечать на подобные вопросы.

Алек хмыкнул и деловито заявил:

– Здается мне, на престоле сидеть представиться моим детям, не мне.

Он говорил без всякого неудовольствия. Цесаревич никогда не рвался к власти. Его вполне устраивала судьба вечного наследника и никогда императора. Люди теперь живут долго, а Павел Федорович уж точно на тот свет не спешит. Ему ведь только сорок три.

– На все воля Божья, – не стал спорить Август Аристархович. – И все же, попрошу вас ответить мне на вопрос, какой вы видите будущее монархии?

Адек недоверчиво покосился на наставника.

– Нет никакого подвоха. Меня всего лишь интересует ваше видение этого вопроса. Как я уже говорил, здесь нет верного и неверного ответа.

– Ага, зато есть ответ, за который меня обвинят в измене и сошлют в Сибирь! – усмехнулся Алек.

– Полно дурачиться.

– Я не вижу будущего… Меня все устраивает.

– А как же ваша подруга, Регина Котова? – Размеренный стук трости Августа Аристарховича умиротворял также, как шуршание летнего ветра в кронах вековых деревьев.

– А что Рина? – не понял Алек.

– Если бы не ваши старания, она не смогла бы поступить в Академию. Была бы вынуждена выйти замуж и покинуть столицу. Разве этого недостаточно, чтобы задуматься о будущем монархии?

– Нет. Рина – это же исключение из правил. И потому что она особенная, она поступила в Академию и теперь продолжит учебу. Август Аристархович, выходит у монархии в нашей стране самые радужные перспективы? Если та система, которая выстраивалась здесь веками работает исправно?

Август Аристархович не без удивления смотрел на своего воспитанника. Это не тот ответ которого он ожидал, однако…

– Слова будущего императора, – кивнул он.

***

Марианна, как ни посмотри, была красива. С темными волосами и аккуратным носиком, отдаленно она напоминала мать – кавказскую красавицу Амину. Но не было в ней ни мудрости, ни сдержанности вдовствующей княгини Амины. Пустая девчонка, такая же избалованная и испорченная как ее брат Артем. Эти близнецы, кажется впитали все самое дурное, что было в характере современной аристократии.

– Димоша, я полагаю, что ты позаботишься о брате в Академии? – Амина придирчиво рассматривала присланные Марианне платья.

Они собрались в гостиной, хотя для выбора нарядов, по мнению Дмитрия, куда лучше подошел бы будуар Марианны. Впрочем, Амина вызвала сына на регулярный разговор. Оставшись без мужа, она прекрасно понимала, что теперь ее судьба полностью во власти Дмитрия. А потому необходимо была поддерживать с ним связь. Чтобы щенок не понял, что вырос и превратился в гордого волка.

– Разумеется, матушка.

Дмитрий не отрывал взгляда от экрана своей Надежды, буквально считая минуты до встречи с Ольгой. Она ведь уехала так стремительно. Вероятно, и в самом деле Оля всегда любила одного лишь Костечку, а Дмитрию всего лишь позволяла иметь надежду. Но вот она вернулась.

– К слову, какое платье находишь более приятным?

Дмитрий наконец-то посмотрел на Марианну и Амину. Он считал их семьей, потому что иных близких родственников не имел. Пусть Амина и была ему мачехой, пусть он совершенно не похож на своих брата и сестру. В конечном счете, не им продолжать славный род Благовещенских, а ему. Дмитрий, будто бы еще в утробе матери осознав всю ответственность своего положения, впитал те самые черты, которые поколениями формировала их порода.

Высокий с глубокими темными глазами и светлыми волосами, унаследованными от Норвежской королевской фамилии. Он был как Трубецкая. В том смысле, что одного лишь взгляда на него было достаточно, дабы понять – перед вами представитель княжеского рода. И пусть Амина и сама была из кавказских княжен, дети ее вышли совершенно беспородными.

– Все платья заслуживают самой высокой оценки. И все же, полагаю, что глубокие синие цвета особенно удачно подчеркнут твою красоту, сестрица.

Дмитрий улыбнулся изящной Марианне, которую, при всех своих нелестных оценках, любил больше прочих представителей своего небольшого семейства.

– О, полагаю, что соглашусь! – захлопала в ладоши девушка. – Маменька, представьте, как чудесно будет смотреться здесь значок Университета!

– И в самом деле, душа моя.

Амина перевела взгляд на Дмитрия, очевидно собираясь дать еще какие-нибудь распоряжения относительно Артема. Но не успела. На экране Надежды часы показали двадцать минут третьего, а это значит, что настало время для встречи с Олей.

– Прошу прощения, матушка, но вынужден вас покинуть. У меня назначена встреча с княжной трубецкой. Ольга не терпит опозданий.

– Так Трубецкая и в самом деле вернулась на родину?

Дмитрий лишь кивнул.

– Передавай ей мое самое теплое приветствие.

– Всенепременно, матушка.

***

Ольга Трубецкая немного опоздала. Она всегда немного опаздывала на встречи с теми, кто особенно сильно в ней заинтересован. К тому же, Оле нравилось, когда ее кавалер неотрывно следит взглядом за тем, как она движется к нему. Будто бы покорный раб он наблюдает за плавностью ее величественной поступи. Да, Ольга при всей своей образованности на внешние проявления человека обращала внимание не меньшее, чем на внутренние.

Да, княжна была из тех, кто убежден: в прекрасном человеке прекрасны и ум, и душа. Дмитрию страшно повезло, что он обладал гармонией внешнего и внутреннего.

– Ольга, прекрасно выглядишь, – он встал ей навстречу.

– Как всегда галантен, Дима.

У Трубецкой был поразительно тяжелый взгляд, можно сказать хищный. Однако на Диму она умела смотреть с теплом. Он ей нравился, как нравятся люди, с которыми ты провел детство. Оля смотрела не на высокого статного юношу, который непременно построит блистящую карьеру в политической сфере, но как на маленького Диму, который вечно ныл о том, как опасны игры и затеи, придуманные неугомонным Костечкой.

– Я взял на себя смелость заказать для тебя лимонад.

– Ты знал, какой я теперь предпочитаю? – деланно удивилась Трубецкая.

– Разумеется.

Они расположились за столиком возле большого окна. Благовещенский не понимал причины всеобщего обожания этого странного места – Американской кофейни. Здесь нет официантов. Напитки нужно забирать около кассы. К тому же, слишком много здесь мещан. Благовещенский был готов поклясться, что видел рыжую макушку той Котовой, которую пытались обвинить в покушении на цесаревича. При всей нелюбви Дмитрия к несправедливости, сословного равенства представить он не мог.

– И чем теперь занимаешься? – спросила Оля, сделав глоток.

– Ты можешь помнить, что теперь я перешел на последний курс Академии. Сейчас прохожу стажировку в Главном штабе и рассчитываю, что после выпуска займу там должность. – Дмитрий страшно гордился тем, каких успехов достиг. Не одной лишь громкой фамилией, но упорным трудом.

– Не удивлюсь, если выпустишься ты первым курсантом.

– Что насчет тебя, Ольга? – Дмитрий не решился продолжать говорить себе, боясь, что Трубецкая, памятую их детские забавы, станет над ним подтрунивать.

– Приехала покорять магистратуру истфака…

– Я полагал, что меньше, чем на покорение всей империи ты не рассчитываешь. – Благовещенский слегка подался вперед.

– Разумеется, но о подобных амбициях, в нашей славной отчизне не принято говорить во весь голос. – Трубецкая также подалась вперед.

9

Вера Эдуардовна вошла в небольшую по меркам княжеского дворца гостиную Ададуровой. Анна Петровна писала старой подруге с просьбой о встрече. Императрица может быть и хотела соблюсти какие-либо условности, пригласив Ададурову сперва официально, а только затем, если их дружеские связи и в самом деле укрепятся, приехать к Анне Петровне лично… И все же, императрица не могла отказать себе в удовольствии посмотреть на то, как теперь устроилась Анна.

Она всегда была сторонницей всякого рода экзотики. Вот и теперь, вернувшись из добровольной ссылки, выдумала переоборудовать часть комнат во дворце в небольшую квартирку, имеющую нечто схожее с домами горожан, причем не сильно состоятельных. По крайней мере именно так говорили в столице.

До входной двери Веру Эдуардовну сопровождал лакей. Однако у самой двери поклонился, постучал и коротко сообщив, что Анна Павловна не желает видеть слуг в своих комнатах, удалился. Несколько секунд императрица пребывала в полнейшей растерянности, вызванной тем, что ее оставили одну. Дом призрения какой-то!

Наконец, дверь открылась и на пороге оказалась Аня. Собственной персоной. Отчего-то Веру Эдуардовну ни капли не удивило, что старая знакомая по дому ходит в простых брюках. Ее бы не удивило, если бы обнаружилось, что Аня и по городу расхаживает будто бы какая-то заводская рабочая.

– Здравствуй, Верушка.

Вера Эдуардовна улыбнулась, хотя осталась совершенно недовольна подобной фамильярностью. Совсем недолго ей даже казалось, что будет страшно весело встретиться с Аней. Их ведь столькое связывает. Но увы. Одного взгляда на Ададурову хватило, чтобы понять – в столицу вернулся другой человек.

Аня прежде была такой мягкой и веселой, а теперь, самое естество ее заострилось. Она не постарела. Скорее, напротив, пять лет горестного скитания сделали ее еще прекрасней, что-то иное. Что-то, что человек не в силах описать, лишь почувствовать.

И вот теперь Вера Эдуардовна вошла в гостинную. Не такое уж и скромное место. Стоило ли ради этого приходить сюда?

– У тебя лицо такое, душечка, будто ты пришла в гости к кому-то иному, а застав меня, страшно раздосадована.

Вере Эдуардовне решительно не нравился тон Ададуровой.

– Вовсе нет, Аня. Я так давно не имела удовольствия быть с тобой наедине, что и в самом деле слегка смутилась.

– И в самом деле. Пока я была в монастыре, меня ведь никто не навещал… – протяжно заговорила Анна Петровна, будто бы раскаленный металл переливала в форму, металл, который остыв, непременно обернется клеймом.

– Мы не желали беспокоить твое уединение… – Вера Эдуардовна почувствовала себя девчонкой, только приеховшей в Россию, не имеющую никаких прав и положения.

– Понимаю, – кивнула Анна Петровна. – Всем известно, что горе легче пережить в одиночку.

Императрица совсем потерялась. Она давно не сталкивалась с подобным обращением. И тут Ададурова улыбнулась, очевидно сжалившись над положением совестливой подруги.

– А впрочем, быть может, ты хочешь кофе или чай? Я научилась готовить отменные напитки.

– Сама?

Ададурова пожала плечами:

– Ты, Верушка, права, я не люблю, когда мое одиночество тревожат.

Они прошли в кухню. Вера Эдуардовна силилась вспомнить, бывала ли на кухне хоть одной их резиденции.

– Так чем теперь ты занята? – Анна Петровна принялась варить кофе.

– Разным… Знаешь, благотворительность, балы…

Она расположилась за небольшим столом возле окна и машинально расправила складки безупречного платья.

– Понимаю. Ко мне приехала дальняя родственница, Оля Трубецкая, ты ее знаешь?

– Дочь Анатолия?

– Да. Она теперь на всем белом свете одна. Последняя в славной фамилии. Даже жаль, что она женщина…

Анна Петровна начала разливать напиток по чашкам.

– Тебе не кажется, что это очень страшно… Почти никого из наших добрых друзей не осталось… – погрустнела Вера Эдуардовна.

– Грустно, когда молодые уходят, а мы свои жертвы уже империи принесли. – Прежде, чем Вера Эдуардовна успела как-нибудь отреагировать, Анна Петровна продолжила: – К слову, как поживает Алек? Страшный инцидент на балу, не находишь?

– Божьей милостью, с Алеком все хорошо.

– Да… Славно, когда Господь бережет наших детей.

И Вере Эдуардовне вновь стало стыдно, будто бы это она Костечку убила. Будто бы виновата в том, что ее сына спасли.

***

Алек бы предпочел нарядить Рину во что-нибудь иное… Например, в то прекрасное платье, которое было на ней в день их знакомства. Регине бы непременно пошли более женственные туалеты. Что-нибудь с корсетами, которые вновь вернулись в моду, и непременно узкие юбки. У Рины невероятно красивая фигура, зачем она носит эти легкие деревенские платья, которые ничегошеньки не подчеркивают?

Да, дали бы Алеку волю, он бы сделал из Рины принцессу. К несчастью, теперь он сопровождал подругу на примерку к портному. Наконец-то он закончил шить форму Академии. Сперва мерили парадный мундир красного цвета. Приятная вещица, чем-то напоминала гусарскую форму.

– Думаешь, мне к лицу? – Региша покрутилась перед Алеком, отчего длинная юбка приподнялась, демонстрируя высокие сапоги.

– Полагаю так, – кивнул Алек, про себя заметив, что военная форма – далеко не самая подходящая одежда для кого-то столь хрупкого, как Регина.

– Вот и славно! – Регина улыбнулась, подумав, что учись она в Большом университете, носила бы что хотела. Впрочем, какая разница, что на тебе надето, если ты идешь учиться?