Империя добра

– И в тоже время мне страшно любопытно, чем вы намерены заняться после выхода на пенсию, Август Аристархович?

– Не рановато ли о том задумываетесь, Сергей Григорьевич? Вы, полагаю, для себя занятие подыскиваете? Могу порекомендовать таксидермию, вам ведь всегда нравилось потрошить живых существ? – не смог сдержать неприязненной улыбки Август Аристархович.

– Я подумаю над вашим предложением, – однократно кивнул Носов. – А все же советую вам и о себе на досуге поразмыслить. Вижу я, недолго вам подле наследника нашего оставаться.

– Вот как? – Август Аристархович ощутил неприятный холодок, старый проныра что-то знал.

– Государь в последнее время очень недоволен поведением Александра. Завтра вот на беседу его вызвал. Хотел сегодня, но, сами знаете, дела.

– Знаю, – даже не удостоил спутника взглядом Август Аристархович. – Но я нахожу полезным общение отца с сыном. Оно ведь столь редко.

Август Аристархович никогда не заявит этого во всеуслышание, но у него было весьма конкретное мнение по поводу того, что император несправедлив к сыну. По мнению наставника, если бы Павел Федорович был к мальчику внимательнее, тот бы не совершал и половины тех глупостей, кои совершает постоянно.

– Есть в этом истина, – не стал спорить Носов. – А все же, осторожнее. Завтра наследника отчитают, послезавтра – вас.

– Я всегда открыт к конструктивной критике.

– Да, всем об этом известно.

– Позвольте осведомиться, чем нынче недоволен государь?

– О, секрета в том никакого нет. Все та же Котова и ее цветочная лавка.

– Я полагал публике нравится то, что хоть кто-то из монаршей семьи снизошел до них.

– Бога ради, Август Аристархович, – рассмеялся Носов. – Никому не нужна доступная монархия. Монархия должна быть надежной.

Наставник не успел ничего ответить. Они переходили Дворцовый мост, когда подул ужасный ветер.

– Осторожнее, сударыня! – воскликнул Август Аристархович и поймал красивую соломенную шляпку рослой барышни.

Это движение было резким и решительным. Так движутся сильные люди с военной выправкой. Он подхватил головной убор в тот момент, когда шляпка уже успела перепрыгнула через ограду и намерилась совершить небольшое самоубийство в водах Невы.

– Благодарю, – незнакомка быстро сделала реверанс и смущенно улыбнулась.

Август Арестархович отдал ее шляпку и с какой-то теплой отцовской интонацией добавил:

– Если вы идете справляться о результатах зачисления, не тревожьтесь. Я вам обещаю, на вступительных испытаниях вы были одной из лучших.

Ее глаза заблестели какой-то робкой надеждой. Девушка еще раз поблагодарила господина за спасение шляпки и поспешила к Университету, несколько раз обернувшись на незнакомца.

– Да, Август Аристархович, в конце концов, вы всегда сможете продолжить свою преподавательскую карьеру в какой-нибудь гимназии. Во всяком случае, гимназистки будут вами очарованы, – подал голос Носов.

– Что вы, Сергей Григорьевич, уступлю это место вам. Ведь это вы очарованы прелестью юности.

***

Дина в последний раз обернулась на красивого взрослого господина. И прибавила шагу. Ей нравился такой тип мужчин. Они напоминали ей отца.

– Дина! – помахал ей Генрих, стоявший прислонившись к гранитному парапету.

Разговорившись во время вступительных, бывшие одноклассники условились пойти смотреть списки вместе.

– Прости, я задержалась…

– Да, я видел, как постыдно попыталась ретироваться твоя шляпка на мосту, – он добродушно рассмеялся.

Гена был похож на медведя. На очаровательного медведя, если точнее. Высокий, с легкой полнотой, которая ему шла, он никому не желал зла и, если бы не понял, что страшно боится крови, непременно бы поступал на медицинский.

– Я волнуюсь, – пожаловалась Дина, переходя дорогу.

– А я не сильно, – пробасил Генрих. – подумай, что самое страшное может приключиться? Ну, не поступим мы в этом году, поедем путешествовать в Европу. Я слышал, в Штатах это вообще нормальная история, когда выпускники не в вуз идут, а путешествовать. Как это называется? Год перерыв?

– Нашел на кого равняться! – хмыкнула Дина. – В твоих Штатах в университеты и простолюдинов пускают.

Отсутствие возможности поехать в такое путешествие, Дина скрыла за спесью.

– Ого, не думал, что ты из этих. – Гена придержал дверь, пропуская Дину первой в здание Двенадцати коллегий. – Ты же с Котовой, кажется, дружишь.

Девушка недовольно поджала губы. О Регише она как-то не подумала. Региша – это вообще другое. Но Генрих не дал ей оправдаться.

– Кстати, ты знаешь, как она? Бабуся сказала, что ее арестовывали, а потом, что сам цесаревич в ее лавке подрабатывает.

– Это же Регина, она непредсказуема! – Дина не стала добавлять, что понятия не имеет, как там ее подруга, поскольку с момента вручения аттестатов, они не разговаривали.

Молодые люди вышли во двор. Вдоль стены расставили стенды с названиями факультетов и именами поступивших. Можно было бы и письма отправлять, хотя бы бумажные, но Университет был верен своим неудобным традициям. Дина замерла, не решаясь, подойти к стенду «Психология».

– Эй, Гирс, ты чего? Все еще волнуешься? – Гена, успевший опередить ее на несколько шагов, вернулся.

А Дина ощутила настоящую панику. Гене этого не рассказать. Он не поймет. Если в списках не окажется ее имени, это значит, что мама зря переступила через гордость и продала квартиру, чтобы оплатить долгих четыре года или восемь семестров дочери. Это значит, что Дине придется пойти работать. Это значит, что она не справилась. Все школьные годы она провела в тени гениальной Котовой. Умная Регина и красивая Дина. Регина бы несомненно справилась, но Дина….

– Слушай, давай так, мы сейчас смотрим списки и, что бы там ни было, я угощу тебя обедом. Хорошо?

– Обедом? – растерялась Дина.

– Ну да, обедом. Бабуся говорит, что хороший обед может избавить от любых невзгод или увенчать всякий триумф! – Он многозначительно поднял палец вверх.

Дина не смогла не засмеяться. С Генрихом у них никогда не было особой дружбы. Дина вечно ходила с Регишей, а иных друзей, казалось, ей и не нужно.

Мимо прошла заплаканная барышня. Дина сново побледнела.

– Все, пойдем! Там в любом случае либо уже есть твое имя, либо уже его нет!

И Генрих схватил Дину за руку. Он практически подтащил ее к стенду.

– Так, расходимся! – бодро скомандовал Гена, которому нравилось, что рядом Дина, которую нужно утешать. По крайней мере, это помогало ему храбриться. – Я ищу твою фамилию на этом листе, ты мою на том. Хорошо, что мы по разные стороны алфавита!

Трясущейся рукой Дина начала водить по фамилиям с самого низа поднимаясь в верх.

– Ты поступил! – захлопала в ладоши Дина, словно это ее фамилия красовалась в списке.

– Да, – озадаченно потер затылок Гена. – В таком случае у меня для тебя плохие новости.

– Какие?…

В ушах ужасно загудело, а мир словно стал крутиться. Дина поняла, что прямо сейчас лишиться чувств. Она хорошо знала это чувство. В подростковом возрасте начала расти слишком стремительно и головокружения с обмороками стали ее верными спутниками.

– Тебе придется терпеть меня еще ближайшие четыре года! – рассмеялся Генрих, не сумевший понять, что своими шуточками чуть не довел Дину до сердечного приступа.

– Я поступила? – на глаза навернулись слезы.

– Ну, конечно, Дин, ты чего? – сиял Гена.

Повинуясь секундному порыву, она кинулась ему на шею и чмокнула в щеку!

– Ого! Знал бы я, что так можно, давно бы стал твою фамилию во всех списках проверять! – Гена снова потер затылок.

– Где же мой первый курс, – раздался мелодичный голос у них за спиной.

Стройная девушка на тонких шпильках с интересом наблюдала за парочкой, оторвавшись от изучения списков магистрантов исторического факультета.

– Поздравляю с зачислением, – подмигнула она и, виртуозно балансируя на мостовой внутреннего двора, устремилась по своим невероятно важным делам.

Дина подумала, что никогда прежде не видела таких красивых барышень. Она никогда прежде не видела так близко дворян самого высокого и благородного ранга. По этой магистрантке было видно, что она княжеских кровей и теперь Дина тоже из этого круга избранных.

***

После тяжелого дня Рина сидела на подоконнике, внимательно изучая маленький букетик незабудок, появившийся в ее спальне совершенно случайно, а не из-за того, что цвет лепестков был точно таким же, как цвет глаз Алека. С легкой досадой она думала о том, что в сентябре Алек вернется на учебу, а что она? Продолжит торчать в лавке.

– Ты дома? – Марина Владимировна входила в комнату дочери без стука, словно пытаясь поймать ту на чем-то.

– А где же мне еще быть?

Рина встала с подоконника, зная, что маманя не любит, когда дочь сидит у открытого окна.

– Не знаю, ты нынче таскаешься за цесаревичем. Думала, вдруг уже у него прописаться успела.

Марина Владимировна подбоченилась. Поза эта ничего хорошего не предвещала.

– Мам, что ты? Мы с Алеком просто дружим…

– Он не Алек! – мадам Котова имела дурную привычку выходить из себя со скоростью воспламенения спички, после удара по коробку. – Он цесаревич Александр Павлович Романов! Будущий император!

В этих словах не было ничего нового. Региша и сама думала о том, что они из разных миров, но… Но слова мамани словно вскрыли что-то новое.

– И что же?… – тихо спросила Рина.

– Я, Регина Дмитриевна, не понимаю ни зачем он с тобой таскается, ни зачем тебе это!

– Я веселая и страшно умная! – Регише стало безмерно обидно, что она не понимает.

– Думаешь среди фрейлин, графинь, княгинь и заморских принцесс нет веселых и страшно умных?

– Ты пришла рассказать, что вырастила совершенно неинтересную барышню?! – вскинулась Регина.

– Я хочу сказать, что ты не барышня! Ты купчиха!

– Ему плевать!

– Конечно плевать, – внезапно понизила голос Марина Владимировна. – У всех баб – у дворянок и селянок – между ног одно и тоже!

Регина опешила. Едва ли до нее сразу дошло, что именно сказала маманя, а когда поняла, вся покраснела.

– Ты меня шлюхой назвала? – ужаснулась она.

– Нет, но я не хочу, чтобы ты жизнь испортила себе и всей семье! Ты мила лицом, вас вон какая история связала. Но этого не хватит, чтобы сделать тебя императрицей!

Стены давили, а высокий потолок словно стал ползти вниз. Несмотря на открытое настежь окно, казалось, что воздуха в комнате не хватает.

– Алек – мой друг! А ты говоришь ужасные вещи! – Хотелось плакать от несправедливых обвинений.

– Каким бы милым он тебе не казался… – Марина Владимировна покачала головой и решила не продолжать этот бессмысленный крик. – Я не стану с тобой спорить, просто расскажу, как все будет дальше. Завтра к нам придет Ваня, сделает тебе предложение. Мы назначим венчание на следующий месяц, а затем вы уедете в Орловскую губернию, где Гаврил Макарыч строит новую фабрику.

– Что?

Регина покачнулась. Она слишком устала от крика и не была готова услышать план на всю оставшуюся жизнь. После того бала, Региша так увлеклась Алеком, что про Ваньку и думать забыла. Казалось, что после того вечера ее жизнь перешла на новый этап, но что же?

– Чему ты удивляешься? Ты не можешь всю жизнь просидеть в отцовском доме…

– Мама! Мне 17! – слезы навернулись на глаза.

– И? Я замуж вышла, когда мне шестнадцать было. А тебе восемнадцать уже в конце августа.

– Нет… – прошептала Регина.

– Милая, – Марина Владимировна смягчилась в лице, – когда у тебя родится первая дочь, ты меня поймешь. С возрастом даже оценишь, что я для тебя сделала.

– Нет! – заорала Регина и рванула к выходу.

Быстрее, чем Марина Владимировна осознала, что дочь снова от нее сбежала, входная дверь уже хлопнула. Выскочив на Невский, Регина осознала, что стоит на главном проспекте столицы в домашних шортах. Можно сказать голой. К тому же ее несчастный китаец остался заряжаться в квартире предателей и десподов. Пока никто из городничих не приметил ее и не заподозрил в том, на что намекала маманя, Регине было необходимо понять, куда бежать, где прятаться. При любом ином раскладе, Региша бы несомненно побежала к Дине, но отвлекшись на Алека, девушка понятия не имела, где сейчас находится подруга и подруги ли они вообще.

Поэтому, вновь уповая на провидение, а быть может надеясь еще больше разозлить маманю, Регина бросилась к Аничкову дворцу – резиденции Алека.

6

Совершенно обескураженный Алек встал, когда на пороге его личной гостиной и в самом деле появилась Рина. Положа руку на сердце, когда секретарь Алешка оторвал его от приятного безделья, сообщив, что полуголая Котова «слезно молит об аудиенции», Алек скептически фыркнул. Он точно знал о запрете Марины Владимировны на посещение Риной домов представителей мужского пола. И вопреки мятежности характера, Региша беспрекословно следовала этому наказу.

У Алека не было особого настроения видеть кого бы то ни было, однако отказать себе в удовольствии посмотреть на «полуголую» да еще и Регину, он не мог. И вот в гостинной, потупив взор, стояла она.

– Рина… – начал Алек, но та его перебила.

– Прошу прощения, что нарушаю все нормы приличий, – быстро забурчала девушка, осознав всю нелепость подобной выходки. – Я без приглашения, предупреждения и…

– И без штанов, – усмехнулся Алек.

Регина вспыхнула:

– Вы ведь дворянин… – тоскливо вздохнула обычно ироничная Рина.

Алек встревоженно замер, помедлил с минуту, а затем подошел к подруге и аккуратно опустил руку ей на плечо:

– Что случилось?

– Я вас ненавижу! – неожиданно грубо воскликнула Регина.

Ей хотела отпрянуть, продолжить злиться, но вместо этого она лишь уткнулась Алеку в грудь и зарыдала. Вся боль от несправедливости и обиды выплеснулась горькими слезами. Она ненавидела Алека за то, что ему повезло родиться не в ее семье. А он отчего-то сразу понял природу ее боли. Еще не зная в чем именно ее горе, Алек прижал Рину к себе, точно зная, что решит любую ее проблему во что бы то ни стало.

На шум вбежал Алешка, но Алек, коротко мотнув головой, указал, что тому стоит уйти.

Регина плакала долго, сначала надрывно, а затем тихо, опустившись на пол, но все еще в объятьях Алека. Маленькая и теплая. Рина казалась ему беззащитным котенком. Если бы только можно было забрать ее себе: здесь, во дворце, окруженном каменными стенами, ничто не смогло бы ее ранить.

– Могу ли я предложить тебе воды? – спросил Алек, когда Регина наконец затихла.

Она осторожно отстранилась от него, ощущая самую интимную близость, которую только могла даже не допустить, осознать. С красными глазами и слипшимися от слез ресницами, она все еще была очаровательна.

– Мне так стыдно… – пролепетала Регина.

– Не нужно… – Алек поборол желание дотронуться до ее лица.

Он быстро встал, пытаясь как можно скорее отвернуться: не нужно смущать Рину еще сильнее.

– Ты расскажешь, что стряслось? – Он наполнил хрустальный стакан и передал его девушке.

Казалось, что от самого вопроса ее передернуло.

– Если не можешь рассказать, ничего страшного…

Регина продолжала сидеть на полу и Алек не мог понять, какое именно место в комнате теперь следует занять ему. Украдкой он смотрел, как безуспешно Рина старается утереть слезы.

– Я тебе скажу, ты будешь смеяться… – наконец собралась с силами Регина.

– Ты так опечалена, едва ли нахожу возможным, увидеть в этой боли хоть что-нибудь забавное.

Он наконец решил также сесть на пол, но спиной облокотиться о диван.

– Я замуж выйти должна…

Алек ожидал чего угодно, но только не этого.

– Я же говорила, что не поймешь… – она опустила голову.

– Я говорил, что не буду смеяться, – отозвался Алек, стараясь не смотреть на ее голые ноги.

– А есть ли разница? Ты представляешь, что такое брак для купчихи?

Алеку стало неловко оттого, что он и в самом деле не представлял.

– Я должна буду уехать в Орловскую губернию и рожать детей, пока не забуду, что такое книги, что такое жизнь, любовь…

Алек поднял на нее взгляд. Отчего она заговорила о любви?

– Ты бы знал, с кем мне предстоит связать судьбу…

– Рина, неужели, твои родители не видят, как ты противишься союзу?

Регина начала хихикать, а потом истерически хохотать, пока снова не разрыдалась. Сквозь слезы она повторяла:

– За что империя так жестока ко мне? За что?! Ко мне! Жестока?

Рина легла на пол и свернулась калачиком. Она умрет от этой невыносимой пытки. Она умрет от несправедливости. А затем его теплая рука вновь опустилась на ее плечо:

– Наша империя добра к тем, кто верен ей, – Алек припомнил слова отца. – Прошу, Рина, поверь, ты не уедешь из столицы.

Алек не мог понять, почему она не хочет замуж. Браки – такая хрупкая вещь, а браки, где изначально нет любви и вовсе ничего не стоят. И все же, лишь на миг представив, что не сможет так легко общаться с ней, внутри у него все неприятно сжалось. Он никому не позволит отнять его Рину.

***

– Отец, вызывали?

Разумеется, Алека удивила утреннее послание из дворца с приказом явиться, с другой стороны, он точно знал, что ничего дурного совершить не успел, а значит и ругать его не за что. К тому же, ему решительно требовалось каким бы то ни было образом остановить отъезд Рины из столицы. Сам он, признаться, сколько бы голову не ломал, ничего дельного придумать не смог.

– Странно, что ты столь спокоен. – Император соединил пальцы в замок, стараясь не сорваться на крик: так сильно его бесила беспечность сына.

– Дорогой, мы немного обеспокоены твоим досугом, – только теперь Алек заметил Веру Эдуардовну в кабинете.

Еще на словах отца цесаревич заподозрил неладное, а вот нахождение у стеночки матушки в компании вечно лебезящего Носова – подавно. Захотелось лишний раз проверить опрятность мундира: сейчас цесаревич будет за что-то получать и он точно не хочет добавлять себе вины небрежным видом.

– Как ты объяснишь свою, Боже милостивый, работу в цветочной лавке? – наконце развеял все сомнения Павел Федорович.

– Ах, это! – Алек буквально выдохнул, были у него некоторые грехи, но едва ли помощь Рине можно было отнести к этому.

– «Ах, это»?! – император ненавидел себя за то, как сильно его выводит сын.

– Да! – Алек знал, что за ним нет никакой оплошности и решился не уходить в вину раньше, чем попросит за Рину. – Государь, я нашел друга – девушку, которой я жизнью обязан. Мы много гуляем и да, я помогал в цветочной лавке ее семьи, но, отец, ведь нет ничего предосудительного в том, что я помогаю! Не вы ли сами желали привлечь меня к практике?

Он говорил это так искренне, с таким жаром, что невольно Павел Федорович узнал в сыне молодого себя. Такого же пылкого, такого же решительного. Стало не по себе.

– Государь, цесаревич совершенно прав, как я говорил ранее, народу и газетчикам нравится подобная близость, – закивал Носов.

Нравится подобная близость? Павлу Федоровичу пришлось закрыть глаза от этих глупых доводов. Как они не понимают? Россия – империя, здесь нет места демократии. Не может наследник быть близок с народом! Царь всегда над людом, а над царем Бог. И все. Если простой люд возомнит себя равным Господу, что же? Новая революция? Однако…

– Государь, – вновь заговорил Алек, одарив Носова неоднозначным взглядом, – ваше недовольство мной оправдано – я часто позволял себе пренебрегать вашим доверием, но после того бала я многое осознал. Если на то будет ваша воля, я разорву отношения с семьей Котовых незамедлительно!

Павел Федорович с неподдельным интересом следил за сыном, который уже второй раз, заговаривая о той купчихе, переменялся в достойного мужа. Вероятно потому, император сдержал себя и не перебил сына.

– Но я прошу, нет, умоляю, проявить великодушее еще раз и даровать ей возможность остаться в столице!

Алек спешил, отец мог прервать его в любой момент. Невероятных усилий стоило ему контролировать голос и не срываться на крик или дрожь.

– Ее вынуждают выйти замуж и покинуть столицу. Но это станет потерей для нашего государства. Регина так умна, ей следовало бы занять место в Университете…

– Достаточно, – император дирижерским жестом указал сыну замолчать.

– Ты говоришь о ее невероятной эрудиции, видел ли ты сам ее таланты? Или кто иной тебе подсказал? Здается мне, не так уж сложно тебя поразить, Александр.

Вера Эдуардовна с трепетом наблюдала за выступлением сына. Она могла бы дотронуться до плеча супруга и защитить Алека, но чудилось ей, что он сам должен одержать победу в этом сражении.

– Я знаю, отец, вы невысокого мнения обо мне, но прошу поверить, прошу дать шанс не мне, а барышне, которая жизнью рисковала ради светлого будущего Отчизны нашей!

Павел Федорович усмехнулся: не ради будущего Отчизны та девчонка жизнью рискнула, а ради будущего миловидного цесаревич. Однако… Прослеживается в ее поступках верность Алеку, а верные и самоотверженные люди нужны империи. К чему он противится чему-то столь естественному, если, кажется, все они решили еще после теракта во дворце? К тому же, сама Верушка подобным сюжетом будет довольна. А Высочайшая воля – вещь такая непостоянная.

– Выйди в приемную, Сергей Григорьевич доложит тебе о моем решении.

Для Алека навсегда останется тайной, что именно было за закрытой дверью кабинета, зачем его выставили в приемную и отчего отец рассудил именно так, но менее чем через час Алек торжественно ворвался в гостиную Аничкова дворца. На подоконнике, подтянув под себя ноги, сидела Рина. С видом заключенной, ожидающей виселицы, она читала какую-то книгу. На миг цесаревичу стало неловко. В его личной гостиной не было умных книг, одна фантастика – детские сказки.

– Я думала, ты сбежал навсегда, – едва уловимо улыбнулась Регина, опуская ноги на пол.

Сейчас она была еще прекраснее. Странное чувство: Алеку понравилось, что она его ждала, что в холодном дворце не только слуги. Ради этого люди заводят кошек?

– Я обещал, что разрешу твою заботу! – тепло гордости вновь разлилось по груди, вытесняя всю эту сентиментальность.

– Ты уговорил мою маменьку? – Рина приподняла бровь, едва ли представляя это возможным.

– Я уговорил своего отца.

Она не сразу поняла, что именно Алек ей сказал.

– Уговорил на что? – наконец тихо осведомилась девушка.

Неужели сам император выслушивал о том, что ее выдают замуж за идиота Ваньку? Ежели так, Региша в ту же минуту умрет со стыда!

– Что ты там напредставляла? – усмехнулся Алек, которому безмерно нравилось впечатлять барышень, а особенно Регину.

– А сам как думаешь? – не в силах скрыть волнения она подскочила к цесаревичу.

– Я решил, что мы только стали друзьями, потому отпустить тебя в Орловскую губернию никак не могу.

– И? – Не в силах сдержать волнения она буквально подпрыгивала.

– Спокойнее, Рина, тебя просто рекомендуют к зачислению в Императорскую военную академия.

– Но как?.. – девушка почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.

– Это было непросто, но все же, отец согласился, что твой подвиг на балу – вполне себе знак выдающейся отваги. А потому, ты можешь быть отмеченный высочайшим признанием…

Не успев до конца осмыслить то, что Алек сказал, Региша кинулась ему на шею и буквально повисла на нем. Он обхватил ее за талию и так же прижал к себе. Порыв этот ощутился чем-то невероятно натуральным: для Рины он пойдет на все, а она будет доверять ему так, словно он и в самом деле может все.

– К тому же, как известно, курсанты не могут вступать в брак до достижения двадцати лет, а тебе, насколько я знаю, всего семнадцать.

Алек продолжал говорить, чтобы никто не смог заметить в нем смущения, а Рина, со свойственной ей простотой, прижималась к цесаревичу все ближе.

Они знали друг друга буквально пару месяцев, но Регина чувствовала, что он ее самый близкий человек. И лишь один вопрос, как сказать маме, что помолвка окончательно расстроена?

7

Невыносимо возвращаться домой, зная, что тебя там никто не ждет. Хуже этого разве что возвращаться домой, когда и дома-то у тебя уже нет. Княжна Трубецкая замерла перед тонированными стеклянными дверями, отделяющими зону выдачи багажа от зала ожидания аэропорта Пулково. С трепетом маленького ребенка она зажмурилась, лелея иллюзорную надежду на то, что там ее будет ждать матушка. Разумеется нет, какой-то офицер задел Ольгу плечом, извинился, хотел уже по-гусарски подмигнуть, но поймал ее презрительный взгляд, передумал ловеласничать и поспешно вышел к встречающим.

Дальше стоять было бессмысленно, поэтому княжна ухватилась за ручку чемодана и вышла в шумный зал. Ее встречал водитель, присланный Ададуровой. Анна Петровна предлагала приобрести Оле и билеты в первый класс, и нанять сопровождение, чтобы блудной княжне не пришлось таскать сумки самостоятельно и уж тем более выстаивать очередь на паспортном контроле. Трубецкая ответила вежливым отказом. Матушка научила ее немногому, но те уроки, которые преподала – Оля запомнила хорошо. Поэтому, княжна Трубецкая трепетно относилась к финансовой свободе и предпочитала платить за себя самостоятельно, даже если это означало полет бизнес, а не первым классом.