Красный Терем

Еще девчонкой была, когда увидела однажды, как у Священного столба плетьми забили насмерть двоих: женщину и мужчину. Случай редкий, а потому вся деревня сбежалась посмотреть на казнь. Нарушившие закон Свадебного обряда не сыскали среди соплеменников жалости. Их громко ругали и проклинали, бросая в них обломки камней и палок, плевались и зло шутили.

Мужчина, весь в крови, босой, в разорванной рубахе, стоял бледный и все оглядывался по сторонам, будто выискивал кого в толпе. А женщина усмехалась и не казалась испуганной, хотя на нее сыпались угрозы и летели комья грязи.

Им дали возможность покаяться и прилюдно попросить прощения. Мужчина упал на колени и взмолился о пощаде, плача от страха. Все кричал, что его – доброго и честного мужа, сбила с пути жена чужая, что нет вины на нем, потому и каяться не в чем. Вскоре слова перешли в протяжный вой и сбивчивые рыдания. И тут женщина обвела всех спокойным взглядом, все так же улыбаясь, заговорила:

– Прощения просить не стану. Не по своей воле замуж шла за одного. Но другого полюбила по своей воле.

Ее голос звучал с горечью, когда она смотрела на лежавшего без сил любовника.

– Отнимайте у меня жизнь, но на деревню падет мое проклятие, на детей ваших и внуков. Не будет у вас жизни, как не станет ее у меня.

Она хотела еще что-то сказать, но тут в голову ей бросили камень, и женщина упала на землю. Чей-то хриплый голос выкрикнул:

– Замолчи уж, негодная! Вырвать бы твой гнилой язык и скормить псам!

– Смерть ей! – понеслись крики.

– Бей ее и полюбовника! – послышался визг.

– Нечисть окаянная… Смерть им!

Я не видела, как их связали, как взвились в воздух плети, потому что Велеслава вытащила меня из толпы.

– Ты чего это тут делаешь, Марешка? Рано тебе смотреть на подобное. Иди отсюда, пока не затоптали.

Завореженная ужасом, я спросила:

– За что это их?

Старуха нахмурилась, подталкивая меня прочь от страшного места, где слышался свист плетей под вопли безудержной толпы.

– После расскажу, как подрастешь, – сказала с печалью. – Недобрые люди…

И много позже, когда она уж и думать о том дне забыла, я напомнила ей о данном мне обещании. Велеслава – делать нечего – поведала историю про несчастных любовников. Про частые их встречи, про зависть, что их сгубила, про языки злые и предательство.

– Так то муж ее выдал их? – спросила я.

– Строгого нрава был человек. Помер через год, как жену забили. Не стало ему счастья. А погляди-ка на остальных – кто утоп, кто погорел, а кто добра лишился. Сбылось проклятие Любавы.

– Если по закону, так выходит, что Любаву заслуженно наказали?

– Есть людской суд, а есть и такой, что выше его. Можно ведь и разумом, а можно сердцем, жалостью и прощением. Ясно, милая?

– Ясно. Тогда буду сердцем думать. Выходит, так по справедливости?

– Выходит, что так. Да только в жизни всякое случается, тут на все случаи не угадаешь. Живи по чести. Вот что самое главное.

Так что же теперь? Жить по чести означало послушаться отца и дать согласие Владару? Я не могла ответить.

Достала солнечного цвета платье и надела его. К нему у меня были сережки янтарные и бусы, но мне вовсе не хотелось наряжаться для жениха. Посмотрела в зеркало, а глаза – грустные. И легкая морщинка посреди черных бровей. Сколько морщинок появится, как с Владаром заживу?

Пока косу заплетала, о матери думала. И о том, как мне мой сундучок заветный спрятать. Заберет меня Владар, а отец себе Оляну позовет, и негде мне станет богатство хранить. Пускай пока под половицей останется, а там придумаю.

Выглянула в окно и вздохнула. Забилось сердце тяжело. Идут. Я метнулась от окна к зеркалу, осмотрела себя и перевернула его обратной стороной, положив на стол. Нет нужды красоваться и любезничать. Кабы шла к столбу за наказанием, и то не горевала так, не убивалась.

В передней вышла навстречу гостю. Без улыбки и радости, только поклон отвесила. Отец смотрел с прищуром, как Владару мед наливала и угощение на стол ставила. На сей раз ничего не пролила, не испортила. Двигалась, как кукла соломенная, без жизни и тепла человеческого.

Отец ничего не приметил, только доволен остался, что исправно все сделала и молчала, как полагается. А Владар стакан за стаканом мед пил и с меня не сводил пристального взгляда. Наконец, уже с виду хмельной, он обратился ко мне со словами:

– Не сердись, коли напугал, красавица. Не было у меня злого умысла. Вижу теперь, что хозяйка ты отменная. Будешь мне хорошей женой, Марешка, а я не обижу и все для тебя сделаю. Только согласия твоего хочу. Пойдешь за меня?

Спрашивал, точно ответа не знал. Видно же, что уж оговорено у них с отцом. Но раз уж спросил, придется ответ держать. Отец же смотрел так, что по лицу его могла прочитать мысли: пусть только скажет «нет», так и с места не сойдет.

А что мне? Деваться некуда.

– Пойду… – ответила несмело, а у самой коленки затряслись.

– Вот и славно, – отец даже не дал мне договорить. – Будешь мужа уважать и любить, а он такой, что в долгу не останется. Верно? – и расхохотался. А сам меду подливает себе и Владару. И голос дрогнул. Неужто боялся, что в последний миг откажусь?

Владар выпил стакан одним разом и поставил на стол.

– Верно. Завтра пригоню стадо, как обещал. За твою дочь сто таких стад отдал бы, не жалея.

– Слыхала, Марешка, что жених говорит? Кланяйся за честь великую. И благодари за милости.

Поклонилась, зашептала слова благодарности, но будто не мои это слова, словно чужой вместо меня заговорил. Владар смущенно замахал руками на отца:

– Полно уж! За слова свои ответ держу. И от них не отказываюсь. Быть свадьбе осенью?

– Еще как быть! – батюшка звонко хлопнул себя по ноге. – Сыграем свадебку, да такую, что народ разгуляется и долго еще будут помнить, как кузнец женился.

Я тихо стояла в сторонке, думая о своей погибели. Сейчас самое начало лета, но оно быстро пролетит. До осени уж и рукой подать. Хотелось упасть на пол, рыдая от горя, но я слушала, как отец с женихом друг перед другом хвалились, что обещали и рассуждали о судьбе моей, будто она не мне принадлежала.

– Ну, – отец тяжело поднялся с лавки, – побеседуй с женихом. Я рядышком покараулю, он тебе лиха не учинит. Пора узнать друг дружку поближе.

Он вышел на крыльцо, уселся там, а дверь оставил неприкрытой. Ноги у меня будто приросли к тому месту, где стояла. Посмотреть на жениха было невмоготу. Меду хмельного бы выпила, может и храбрости бы прибавилось, но одолела меня лишь тоска смертная и боязнь. Владар приблизился сам, неожиданно протрезвев, будто не осушил полбочонка меда.

– Марешка… Краса…

На сей раз он оказался так близко, что я ощутила исходившее от него тепло. Каким же огромным и сильным он был! Невольно подняла голову и наткнулась взглядом на его взволнованное лицо. Какие-то потаенные мысли бродили в его голове, а мощная грудь вздымалась и опускалась, точно кузнечные меха.

– Ты не бойся меня только, – хрипло заговорил Владар, – я тебя не обижу. Вот посмотришь, как мы заживем с тобой, красивая моя, ненаглядная. Думаешь, мне от тебя стряпни надобно? Или умения прясть? Я как понял, что ты совсем другая, совсем не как наши девки, покой потерял. И то манит в тебе, слышишь меня, не знаю, в чем дело. Ты для меня как дева лесная. И правду отцу твоему сказал, без лести какой или пустословия, что отдал бы за тебя все стада богатые и камни самоцветные. Всей деревни нашей бы не пожалел! Что молчишь? Не люб тебе совсем?

Мне бы с благодарностью к нему отнестись, за слова сердечные, но язык будто онемел во рту. Все глядела искоса на его руки, похожие на стволы вековых деревьев: в крупных, вздымающихся из-под кожи жилах неслась буйная кровь. Будто огонь из кузницы поселился в самом Владаре. Зимой он без шубы и меха мог разгуливать, в одной рубашке. Разве что накидывал на широкие плечи лоскут какой, от которого сама бы не согрелась в мороз. Его могучие руки потянулись ко мне, а я отшатнулась к печи, наткнувшись спиной на каменный выступ.

– Не знаю тебя вовсе, – наконец произнесла тихо. – Всем хорош на зависть. Не к чему и придраться, вот что отвечу, кузнец. И дело свое знаешь. Только не вижу, как заживем с тобой. О другом мои мысли.

Сказала, а потом спохватилась, видя, как лицо Владара помрачнело.

– О другом? – проревел. – Это еще о ком? Назови – недругом станет мне тотчас. Коли не отстанет от тебя подобру-поздорову, поговорю с ним сам!

– Нет, не о том подумал ты, – чуть было не схватила его за руку. – Хотела сказать, что не помышляла о замужестве вовсе. Не люб мне здесь никто.

У кузнеца глаза на лоб полезли.

– Как ты жить надумала, краса? С отцом до кончины своей? Не доводилось еще слышать такого от девицы молодой. Замужем-то оно надежней. Всякой жене заступник нужен. А ты вон какая слабая и тонкая, любой обидит. А я тебя в обиду не дам и сам не обижу!

В речах Владара был смысл. Одинокой девушке трудно бы пришлось с помыслами о науках и мечтах о путешествиях. Да и как и выбраться отсюда? У кого искать поддержки? А если согласие сейчас дать, то можно и кузнеца надоумить, что засиделись мы на одном месте в лесах дремучих, пора иного счастья где-то еще поискать. Я в задумчивости уселась на лавку, пока Владар в ожидании смотрел на меня.

– Ежели дам согласие на свадьбу, пообещаешь, что не станешь меня домом неволить и порядками нашими? – сказала, а у самой голос задрожал.

Владар изумился. Запустил пятерню в кудри белокурые, размышляя.

– Чем же тогда займешься, Марешка, если не домом и мужем? – в тоне его прозвучала обида и недоверие, но видя, как я сжала губы и нахмурилась, тут же прибавил:

– Люди все примечают. Станут про тебя дурное говорить, а я ничего с этим не поделаю, если оно правдой обернется. Не желаю, чтобы о тебе дурное говорили, потому как люба ты мне. И не вообразишь, как люба! Так бы и глядел в глаза твои волшебные…

А сам придвигался ближе и ближе, глядя, как кот на миску с рыбой. Почуяла, что не выйдет у нас разговора серьезного и путного, пока Владар только об объятиях думает да о глазах моих. А потом не добьешься, чтобы послушал. Станет покрикивать да своей удалью молодецкой щеголять: знай, мол, жена место у печи, да помалкивай. Я хоть и не была замужем, но какая-то мудрость тайная, о какой даже и не знала, у меня причудливо появилась.

– Ты, кузнец, погоди, – начала я осторожно. – Батюшка обещал отдать меня по осени, но ты сам подумай. Хозяйка я плохая, готовить не обучена. Как мать померла, так с отцом и мучаемся стряпней. Шить и вышивать – что дрова рубить, не под силу. За скотиной ходить да песни петь, вот и все способности.

«А еще книги читать да стихи складывать», – так и просилось наружу. Но я пока язык попридержала. До поры до времени кузнец ни о чем не догадается. А блеснуть умением хотелось из досады женской, что хоть и не хозяйка, зато ученая. Да и готовить умела отменно. Только портила нарочно стряпню, чтобы неповадно женихам было. Чего только о себе не придумаешь, лишь бы мечтания правдой стали. Может, еще и кузнеца отпугну, коли постараюсь.

Но Владар был упрям. Не знаю, чего ему вздумалось. Будто не замечал моих слов, будто не слышал ничего от соседей, а сам не давился горько-соленой ягодной настойкой. Все-то ему мало! По нему видно, что он как раз о «крысином пироге» вспомнил, аж перекосило бедного.

Владар хмыкнул и ответил:

– Не скажу, что не права. Да только никто мне не мил, как ты. Сам по хозяйству управлялся, так что и теперь стану, ежели совсем тебе трудно будет. Лишь бы ты жила со мной. Не хочу иного счастья. Вот сидишь ты рядышком, так мне будто солнце душу греет. И ручки у тебя такие маленькие, белые, так бы и держал в своих всю жизнь. Подари мне поцелуй один, краса, подари зарок свадебный… только один…

Сказал, а от самого прямо жар пошел огненный. Аж затрясся весь, как лист на ветру. Его ударить – что гору огромную. Горе ничего не сделается, только руки отобьешь. Против такого силищу нужно иметь необъятную. Как с таким совладать, коли рассердится? Хуже зверя станет. Разве только смирением его покорить. Едва приобнял меня ручищей и к щеке потянулся, я слабой прикинулась, слезу выдавила:

– Как же можно, Владар-кузнец? На беззащитную девку кидаешься. Остынь до осени. Не велены нам вольности всякие, опомнись!

А глаза его уже не ледяные, а темные. И разума в них нет. Будто в глаза волку заглянула. Одно дикое в них и безумное, чего не видела до сих пор. Так близко ко мне наклонился, что увидела себя в его глазах – испуганную. Да хорошо, что батюшка на крыльце сидел. Видно, почуял что, сам зашел в дом и закашлял громко. Владар нехотя отступил, гася тот огонь темный, что привел меня в замешательство. Я думала, отец отчитает кузнеца, но он промолчал и только проговорил:

– Видно, слажено у вас! Значит, сыграем осенью свадебку. И все же, Владар, обожди. Тут недолго осталось.

Они хлопнули по рукам, отец поднес Владару еще медовой, а меня на другую половину дома отправил. Уходя, мельком глянула на кузнеца. Он опрокидывал один стакан за другим, будто пил не дурманящий хмель, а воду из ручья. Отец уж изрядно охмелел, и язык его заплетался. Владар же вполне владел телом и головой, и было видно, что он больше слушал батюшку, а сам запоминал все, что тот ему говорил.

Глянул кузнец в мою сторону, и во взгляде его мелькнуло то самое выражение: задумчивое и дикое, а я будто посмотрела в темную воду в озере, куда еще не заглядывала. И вода та показалась омутом гибельным. Уж если попадешь туда, так вовек не выплывешь.

Подумала так, вздрогнула. Тут губы его чуть слышно прошептали:

– Осенью, значит…

И были в его голосе тоска непомерная, радость и… жестокость. Я поспешно захлопнула дверь, скрывшись от незваного гостя, и остановилась, чтобы сердце перестало прыгать в груди. Припомнился мой страшный сон.

Коршун с ледяными глазами, что выклевал сердце, смотрел так, каким взглядом проводил меня Владар.

Глава 3. Сон или явь?

Ой, лихо мне! Как жить теперь?

Кузнец – за двор, а я к Велеславе побежала. Кинулась, а сама плачу так, что аж сердце заходится. Про сон поведала, про мысли тяжкие и про беседу с Владаром в доме, пока отец на крыльце караулил.

– Эх, вещий сон, – Велеслава кивнула, вздыхая. – Ничего не поделаешь. Ворожила я на тебя, милая, тайно. Кузнец силой обладает, сокрытой от глаз людских. Говорю не мощи богатырской, а о той, что Древние Боги даруют. Ты и сама ее могла почуять, по глазам усмотреть. Такому покориться проще, чем противиться. Не совладаешь, Марешка, с ним. Разве что хитростью и особым поведением. Не печалься, – сказала она, ставя передо мной кувшин молока и кружку. – Не знаешь ты еще, что в тебе самой сокрыто. Есть и у тебя сила особая, редкая, какой ни у одной бабы или девки нету. На нее Владар и повелся, почуял душу родную, видать, да сам того еще не уразумел.

Я так удивилась, что даже рыдать перестала.

– Да как же у нас души родные, коли мы о разном помышляем? Ему бы в кузнице сидеть, да помалкивать, молотом размахивать, а я мир люблю, песни, танцы всякие. Не обозналась ли ты при гадании?

– Какой там! Мое гадание самое верное, – отмахнулась знахарка, посмеиваясь. – Дар его заключается в умении на людей воздействовать. Присмотрись, как к нему люди тянутся, за советом идут, за помощью. А уж как девки льнут к нему! Вот ни одна не шарахается, как ты. И не в одной стати его дело, и не в ремесле. Крепкий дух в нем живет, тот и управляет им и всеми, кто рядом.

На душе стало уныло и горько.

– Вот тебе и раз! Что же это? Покорно идти замуж за Владара и слушаться во всем? – мысль эта привела в такое отчаяние, что я неосмотрительно вскричала: – Да я лучше с обрыва спрыгну!

Выкрикнула это, но тут же прикусила язык, увидев, как изменилось лицо знахарки.

– Думать забудь! Совсем с ума сошла! – осерчала она. – Если своевольно лишишь себя жизни, так не пустят к Свету, а дорогой твоей одна лихая Тьма обернется, где обитают твои самые страшные кошмары. В этой бесконечной Тьме станешь маяться так сильно, что земная жизнь покажется сладкой и чудесной. Но только поздно будет. Во Тьме не сможешь ничего изменить! Никогда не играй со смертью! Я знаю, о чем говорю!

Так она на меня напустилась, что я утихла и призадумалась. Верховные Боги распоряжались нашими судьбами. Так толковалось всегда. Следовало жить по законам, установленным Старейшинами и Жрецами, которых Боги наделили властью. Одни подчинялись другим… Но что, если люди выдумали себе этих самых Богов? Что, если мы слушали чужие мысли и сами были слепы? Задала этот вопрос знахарке, на что она уже и не рассердилась, а испугалась, замахав на меня руками.

– Ой, лучше молчи, Марешка! Никому такого не вздумай говорить! На себя только гнев накличешь. Человек же слабый, ему покровительство требуется. Мы бы жить не смогли без даров высших сил. Боги подарили нам все умения и способности! Ты в том даже не сомневайся!

– И силу мою, что никто не знает о ней, тоже они даровали? – спросила я недоверчиво.

– А то как же иначе, – Велеслава заохала, будто с малым дитем заговорила. – Выбрали тебя и вдохнули силу. Заслужила, значит. За такое благодарить надо! Не смей от дара отказываться, иначе несчастье приключится. Его любить и уважать следует!

– Как же узнать, что за сила? – стала я любопытствовать. – У тебя вот тоже она есть, верно? Как о ней прознала?

– Она поздно открылась. Да и исцелять людей – нешуточное занятие. Как снимешь чью-то хворь, так и дурно становится. На себя ведь забираешь! Иногда по несколько дней лежишь, пока здоровье не восстановится.

– У меня может быть дар, как у тебя?

Велеслава руками развела.

– Не ведаю еще. Со временем откроется. Чую по тебе, что скоро это случится. Порой сила находит выход в тот миг, когда становится очень нужна.

Меня охватила досада

– Что ж ворожба твоя не открыла, когда это произойдет? Мне это как раз вот, как надо! – я ткнула в горло ребром ладони. – До осени недолго осталось! Может, сила моя и от Владара убережет! Ты еще поворожи, может, еще чего покажется!

– Нет, нельзя. Обождем маленько. Пока есть время.

Старуха перелила из глиняной миски горячую воду в другую, где у нее уже были заготовлены травы. Пошел запах, такой сильный, что голова закружилась. Запахло и сеном, и лугом, и лесом, всеми травами разом. Знахарка принялась замешивать варево, глядя в миску, что-то нашептывая. Я ждала, пока она закончит, а потом нетерпеливо попросила:

– Милая Велеслава! А накажи-ка Владару ворожбой, чтобы он отстал от меня! Знаю, что можешь. Помоги, раз обещала!

Она молча откинула траву в ведро, а сам настой слила в большой кувшин и поставила в угол остыть.

– Помочь обещала, да только приворожить кузнеца нельзя, как и отвадить.

– Как же так? Что ты такое говоришь?

– А то и говорю, Марешка, – знахарка вздохнула и снова нахмурилась. – Да неужто не сделала бы я того, коли была в действии отворота уверена? Уж и не знаю, в чем дело. Не действуют на Владара наговоры и привороты! Самые сильные испробовала, да не помогло.

– Быть того не может! – я удивленно охнула.

– Слушай меня. Не хотела тебе рассказывать, но придется. Ко мне тайком уже прибегали наши девки, просили наслать на Владара любовь к ним великую. Начали бегать еще в ту пору, когда тебе лет двенадцать стукнуло. А он как раз в возраст мужа вошел, восемнадцатую весну встретил. Так вот, ни одной девице приворот не помог. Говорю же, сила у него особая. Быть может, он и сам про нее не ведает. Не берут его чары колдовские. Не подвластен он простым бабам, а вот к тебе его сердце легло. Я то и по ворожбе вижу, что оба вы непростые. Дар у вас, но какой – неведомо! – заключила старуха.

– Мне все равно, – возразила я упрямо. – Не хочу идти за него замуж, пусть он и особенный. Боюсь его. Не могу объяснить свой страх.

Знахарка присела рядом и взяла мои руки в свои.

– Скажу вот что тебе, Марешка. Коли раньше была на твоей стороне и думала избавить от Владара, то теперь не могу судить о том с уверенностью. Не дает покоя гадание. Судьбы ваши так и вьются рядышком, будто змейки. Ты погоди думать плохо. Еще заживете с ним на славу. Умная жена и таким мужем крутить станет, я тебе в том подсоблю, ежели захочешь. А уж ребятишки у вас с таким даром родятся, что Старейшины сами их слушаться будут, в великих людей вырастут, вот увидишь…

Я потрясенно смотрела на нее, а потом выхватила ладони, не веря ушам. Так и отскочила, дрожа.

– Да ты ли это, Велеслава? Ты ли та самая, что обещала мне заботу и покровительство? Я же тебе как матери доверяю! Возьми слова свои назад!

Она с печалью молвила:

– Коли как матери веришь, то и послушаешься меня. Милая, не серчай, помочь же хочу, только и всего! Может, оно и к лучшему, если за Владара выйдешь. Он тебя не обидит, сильно ты ему в сердце пробралась, ох, как сильно. Он не отступится.

Я так попятилась к двери.

– Благодарствую, Велеслава. Довольно! Пойду лучше. Невмоготу такое слушать…

Так и пустилась бежать мимо домов и людей. Никого не видела, не слышала. Что-то про свадьбу кричали вслед, поздравляли, но я не останавливалась, пока не увидала перед собой родную дубраву и густые зеленые шапки кругом.

Леса у деревни растут богатые и густые. Эх, сколько тихого счастья в одиноких прогулках среди бесчисленных дубов и орешников! А рек, озер и ручейков – через каждую поляну или чащу. От жажды не помрешь.

Зверье дикое редко к деревне подходит. Но если забредет оголодавший медведь или волк, так наши охотники живо с него шкуру спустят. Да и Сторожевые хорошо деревню охраняют. Ловушки расставлены как на крупных, так и на мелких хищников. Правда, отчего-то я не опасалась повстречать диких зверей после того, как давно еще на нас с матушкой чудище косматое выскочило, а потом ушло, не тронув.

Я все размышляла об этом. Почему зверь лютый не кинулся на нас? Да и матушка совсем не испугалась. Был ли в том секрет какой?

Похлопотав по дому, часто я пропадала в дремучем лесу или у огромного озера с прозрачной синей водой. Могучий дуб на самом краю берега чуть ли не в воде стоял, нависая над гладью озерной. Я забиралась на него, свесив ноги вниз, а внизу плескались волны, убаюкивая. Тут спокойно и просто душе, можно раздумывать о мире, о странствиях и об устройстве жизненном.

Бывало, гляжу в воду и все мысли покоя не дают: отчего я не создание колдовское, чтобы жить на воле по своему усмотрению. И никакой кузнец был бы не страшен. А нынче остались мне только вздохи горестные после сватовства и наставления Велеславы.

Забралась на свой дуб любимый, а там уж дала себе волю. И смеялась, и слезы лила. Не могла никак в толк взять, чего знахарке Владар сдался. Ишь, как заступаться начала за него! Выходит, по нем вся деревня сохнет, а он ко мне свататься пошел. Чудно!

Хоть и не мил кузнец, да все уж лестно, что меня выбрал. Девки, небось, уже все кости мне перемыли. Как такой непутевой лучший жених достался? Станет ли то мне утешением, как пойду к нему жить? Аж мороз пошел по коже… Мне бы полюбить его, лаской одарить, улыбкой приветливой, но тут уж хоть тресни – себе не прикажешь. А ведь всем удался кузнец, не поспоришь. Оттого и косятся на меня, и проклинают. Не возьмут в толк, чего мне еще надобно. И так лучшего мужика к рукам прибрала.

Прибрала, да не по своей охоте.

И пускай водят девицы красные перед ним хороводы, пока ноги не сотрут, песни звонкие распевают, пока голоса не лишатся. Пускай износят наряды невиданные, напекут пирогов пышных, да всю ягоду и птицу изведут – не будет им и малого того взгляда, что на меня бросал.

На миг мне даже стало жаль Владара. И чего ему во мне так привиделось? Пусть даже силу ту самую почуял скрытую, но жить нам придется, как людям простым, а там уж одной силой не отделаешься!

Все думала, горевала, да так и задремала на ветке, подложив локоть под голову. А тут уж и закат близился, солнце червонно-огненным сделалось и, прыгая с тучки на тучку, совсем из виду скрылось. На закате спать лучше не ложиться. В эту пору день с ночью здороваются, их уважить надобно и встретить вечер как полагается, в спокойствии, за делами домашними.

Дома я бы за прялку села или еще за работу какую неспешную, отцу бы водицы поднесла с сухарями. Только некому было это сделать, раз я уснула. Мысль эта меня в первую очередь и посетила, как я пробудилась резко.

Кругом темень и тишь! Только плеск воды доносится. Начала припоминать, как забралась на дуб в мыслях тяжких и пропустила вечерю с отцом. Должно быть, сердится сильно, а еще хуже – разыскивает. Как пить дать – к Велеславе пойдет, а меня там и нету. Да еще и к кузнецу наведается, а тот снарядит мужиков и пойдет лес прочесывать.

Ох, зададут мне горькой!

Пока думала, а сама озираюсь, чтобы ветку прочную нащупать и не свалиться. Дуб толстый, старый, да только я на него запрыгиваю без уважения видимого. И тут… что такое? Шепчу особые слова… Откуда они у меня в голове берутся спросонья? Видать, подслушала, пока у Велеславы дневала все эти годы.