Журнал «Юность» №02/20252

Кац даже причмокнул от удовольствия. Надо заметить, это было необычное, но приятное чувство – видеть, как кто-то получает удовольствие, обсуждая мои мечты. Впрочем, чего не сделаешь за почасовую оплату.

Дома я открыл компьютер и напечатал:

Что утратил мир в XX веке? Веру в чудо. Мы потеряли чудеса, потеряли Бога.

Дарвин, Фрейд и Маркс своими умозаключениями лишили людей способности верить в нечто большее.

Но он есть, тот, другой, настоящий мир. На противоположной стороне бытия. Пока мы здесь пленники, нам видны лишь бледные отсветы происходящего там, в большом мире. Там мы сильные, решительные, там мы берем то, что заслуживаем, а не строим свою жизнь вокруг чужих ожиданий. Там мы способны на все!

* * *

– В прошлый раз вы упоминали свою жену. Говорили, что… – Кац заглянул в свой блокнот. – Ей нравится то, что приносит деньги. Расскажите о ней побольше.

Я внутренне содрогнулся. Но делать нечего, моя работа требует жертв.

– Я не очень умею говорить о личном.

В этот момент Кац посмотрел на меня как-то особенно, но я не испугался и продолжил:

– Она красивая женщина, самая красивая из всех, кого я знал. Мы познакомились сто лет назад, я сразу решил, что она будет моей. Я был студентом, подрабатывал в газете. А за ней тогда ухаживал один очень богатый человек. Не подумайте, что у них получилось, она не из таких…

– Каких?

– Которые ведутся на бабки.

Мне показалось или Кац ухмыльнулся?

– Ух и пришлось мне помучиться, пока я ее заполучил!

– Это как же?

– Я знал, что мы созданы друг для друга, поэтому меня не смущали ее отказы. Я не из тех, кто пасует. Просто нужно было время, чтобы она осознала: никто ей кроме меня не подойдет. Она не сразу смогла понять, насколько я… как бы это сказать… душевно близок ей.

– А вы сразу поняли? – Кац вскинул бровь.

– Да, я вообще очень глубоко чувствую людей.

И знаю, что даже самый твердый лед со временем тает. Поэтому я тогда круто изменил свою жизнь, бросил писать, нашел неплохую работу, много трудился, сделал карьеру.

– И как долго вы ее завоевывали?

– Пять лет. Пять лет отказов, пока она наконец не поумнела. – Я рассмеялся от воспоминаний. Кац тоже улыбнулся и что-то пометил в блокноте.

Доппельгенгер

Не знаю, насколько это была заслуга доктора Каца, но писалось теперь отменно. Вот уже месяц каждую ночь я проваливался в сон с ноутбуком в руках, книга пухла и разрасталась, так что если бы я писал, как это делал мой дед, вся комната была бы завалена листками бумаги. Как перьями из ангельских крыльев.

Все шло прекрасно. Пока утром в четверг, листая ленту «Телеграма», в канале журнала «Локус» я не наткнулся на это:

Пять причин, почему книга психоаналитика Г. К аца «Doppelgänger (Доппельгенгер)» названа лучшим нон-фикшен-произведением уходящего года.

Я ткнул в ссылку и оказался в сердце хвалебной рецензии.

Книга вышла только две недели назад, а тираж уже допечатывают. Глубокий, очень мощный текст, опровергающий все, что вы знали о психоанализе. Мы видим историю человека, не доверяющего психологам, но глубоко внутри мечтающего о том, чтобы кто-то разгадал его, облегчил его страдания.

Вокруг все засвистело, закружилось, голову будто ошпарило кипятком. В пальцах протянулись нитки, ладони скукожились, я в ужасе отбросил телефон.

– Что это, на хрен, такое?

Я так разозлился, что с трудом дожил до пятницы. И ведь некому пожаловаться, ведь никто не знал, что я знаком с доктором Кацем, который украл мою идею и тиснул статейку в «Локус».

Кац выглядел необычно. Что-то в нем изменилось, но я не сразу понял, что именно. Пока мы рассаживались, он привычным жестом погладил подбородок и быстро опустил руку. Тогда я понял – он сбрил бороду. Теперь его лицо было обнаженным и рыхлым. Он еще больше осунулся и как-то помолодел.

– Вы устали? – Кац застал меня врасплох: он выглядел не виноватым, а скорее сочувствующим.

– Не выспался.

– Что-то приснилось?

– Да, что вы украли мою идею с книгой! И со статьей в «Локусе».

– Интересно. – Кац продолжал участливо смотреть на меня, помечая что-то в блокноте. – Но вы же понимаете, что я не мог так быстро написать книгу? – уточнил он, глядя на меня как на неразумное дитя. – Я давно работал над ней. Наконец она вышла.

– Странно, что это совпало с моими планами, которые мы тут с вами записывали.

– На самом деле в этом нет ничего странного, – мягко заметил Кац и отложил карандаш, – это проекция. Довольно часто мы ошибочно интерпретируем поведение других людей. Когда мы не в силах сладить со своими сложными чувствами, например с гневом или стыдом, мы как бы размещаем их в другом. Так нам легче живется.

– И при чем тут книга?

– Вполне возможно, вы выбрали именно меня не просто так. Ваши бессознательные процессы выбрали того человека, в котором вы могли бы разместить свои переживания по поводу написания книги. Это не такая уж и редкость. Пациенты одного врача часто бывают похожи между собой. И с врачом. – Он откинулся в кресле. – Не слышали о таком?

– Вы уж извините, но похоже на бред, – ответил я.

– Я вижу, вы злитесь, но это никак не изменит того, что произошло. Давайте подумаем, почему это событие так расстраивает вас. Ведь то, что о моей книге написали в журнале, не означает, что я забрал это у вас. Правда?

– Как так получилось, что статья о вашей книге вышла именно в «Локусе», если вы еще недавно ничего о нем не знали? – осведомился я.

– Я и не узнал бы. Продвижением занимаются издатели. И, кажется, неплохо справляются. – Он пожал плечами. – Вы сами говорили, что это влиятельное издание. Так что нет ничего удивительного, что именно там появилась статья. Книгу неплохо приняли.

– Да, я это понял.

– Вам интересно, о чем она?

– Не уверен.

– А зря. Потому что она о нас с вами.

Кац выглядел совершенно искренним, но, кажется, все-таки издевался. О дед, помоги мне! Пошли мне сил и здравого смысла, чтобы не поддаться на манипуляции этого гипнотизера.

– Это история о том, что все, что нам нужно, заключено в нас. Проекции в окружающий мир и других людей составляют нашу личную реальность, порой сильно искаженную. Многое из того, что происходит исключительно в нашей голове, воспринимается нами как происходящее снаружи. Увы.

Когда через пару недель я увидел его напротив Познера, то почти не удивился. Что-то внутри меня знало: так и будет. Я угодил в ловушку. Я не мог объяснить этого чувства, но оно крепло день ото дня.

* * *

А главное – Кац снова видоизменился. Он был без очков. Решительно с голыми глазами. И глаза эти, прозрачные, голубые, казались мне странно знакомыми. Когда его глаза поголубели?

Я угнездился на диване, собрался в тугой рогалик, обхватив руками колени. Я весь дрожал.

– Задам вопрос, который уже задавал в прошлый раз: означает ли факт, что меня пригласили на интервью, то, что я украл это у вас? Как вам кажется?

Я не верил ему, бесконечно презирал его, но должен был понять, как он действует. Только так я смогу дописать свою книгу.

– Не знаю.

– Вы чувствуете, что вас обокрали?

– Да.

– Может ли это чувство быть связано с тем, что ваша мать «украла» у вас отца? – Кац смотрел на меня своими новыми глазами, почти не мигая.

– Понятия не имею. Мне наплевать на отца, для меня он просто – генетический мостик между мной и дедом.

– Давайте же поговорим о вашем деде. Расскажите мне о нем.

– Э-э-э, нет. – Я засмеялся.

Оля-ля! Рассказать ему о том, кем был мой дед, все равно что признаться Дракуле, что ты потомок Ван Хельсинга.

– Давайте откровенно. Я не смогу помочь вам, если не могу достучаться до вашей уязвимой, искренней части. Которая и привела вас сюда, нуждаясь в понимании и поддержке. Если я буду иметь дело с вашей подозрительной частью, тем вашим «я», которое пытается меня разоблачить, мы просто зря потратим время.

– А вы уверены, что сможете меня вылечить?

– Вылечить от чего? – Он прищурился. – Вы должны понять: я здесь, чтобы вас обольщать.

– Что?

– Говорю, я здесь, чтобы вас защищать. От самого себя. Вы слишком строги к себе. Вы пять лет ухаживали за женщиной, которая любит деньги, и вам, вероятно, пришлось заниматься нелюбимым делом, чтобы удержать ее. Вы шесть лет работаете над книгой, которую боитесь опубликовать. Вы нападаете на себя. Давайте подумаем об этом. И может быть, если я побольше узнаю о вашем деде, который, очевидно, важен для вас, мне будет легче помочь.

– О’кей, – сказал я, мне вдруг стало очень весело. – Если отгадаете загадку, вы выиграли.

Он кивнул.

Я продолжил:

– Отец родился в Париже. В январе 1938 года. Его мать – моя бабка – очень страдала: ведь дед был женат и предпочел остаться с законной супругой. Хотя, судя по бабушкиным дневникам, он очень ее любил, собирался бросить семью. Это была настоящая страсть, coup de foudre, удар молнии.

Бабка потом написала об этом рассказ. Подписалась псевдонимом, конечно. Грустная история: эмигрантский кружок, где они познакомились, был мал, мир тесен, все выплыло наружу и превратилось в фарс. Супруга моего деда, хитрая тетка, шантажировала его, вернула в семью и обставила все так, будто это был банальный адюльтер. Сожгла письма, выставила мою бабку идиоткой.

Бабуля, надо сказать, больше так никогда и не полюбила, замуж не вышла. Умерла нищей и безумной. С ума сошла, бедняжка.

– Печальная история. Говорите, ваша бабушка помешалась? – спросил Кац.

– Да, но не в этом суть, – ответил я.

– Так в чем состоит загадка?

– Предлагаю угадать, кто мой дед.

– И как же мне это сделать?

– Я косвенно рассказал вам историю его отношений. Ладно, дам еще две подсказки: пудели и бабочки.

Кац явно растерялся. Шарлатан на то и шарлатан, что глуп и знает только свое дельце. Конечно, он не смог бы догадаться, хоть я и спустил ему на руки все козыри.