Возвращение Флибустьера

Ольга Лозицкая

Возвращение Флибустьера

Это была не пятница, и даже не тринадцатое число. Было обычное весеннее утро, наполненное надеждами на предстоящую зарплату.

Лика открыла глаза и первое, о чем подумала, была мысль о том, что сегодня она сможет купить новую куртку, на которую откладывала деньги с самой осени.

Утро выдалось под стать настроению – яркое солнце светило в окно и солнечный зайчик замер на пыльном экране старенького черно-белого телевизора.

Дни, когда в приподнятом настроении девушка приходила на работу, можно было пересчитать по пальцам. Сегодня ее радовало все – и снующие по рынку покупатели, и продавцы, способные культивировать конфликты на неконфликтных ситуациях, и старик, стоящий со своим скарбом бок о бок с ней, против обыкновения, не раздражал жалобами на судьбу.

Хорошо начавшийся день, не предвещал беды. Беда всегда приходит неожиданно, и, как правило, не одна.

Настроение Лики резко пошло на убыль в тот момент, когда двое мальчуганов , пробегая мимо ее лотка, виртуозно прихватили несколько дисков.

Это случилось так неожиданно, что девушка не успела и рта раскрыть, чтобы огласить окрестности криком: «Держи вора!». Не стала лихорадочно собирать разбросанные по тротуарной плитке уцелевшие диски. Просто стояла, тупо уставившись на дело рук хулиганов, в то время как мозг лихорадочно сводил дебит с кредитом – сколько успели прихватить дисков мальчишки, сколько их повредилось при падении, и хватит ли зарплаты, чтобы возместить убытки?

К концу рабочего дня стало ясно, что зарплаты ей не видать, и, мало того, она еще оставалась должна хозяину.

Вот они, издержки рыночной экономики! И зачем надо было идти к частному предпринимателю на оклад, если можно было получать проценты от ежедневной выручки? Как права была Алька, старшая сестра, которая предупреждала, что не стоит ввязываться в подобную авантюру.

Что оставалось делать ей, человеку, который так и не смог найти уютного места под солнцем? Драить полы у того же хозяина и стирать пыль с подоконников? А хозяин, как известно, барин. Он ставит свои условия, а твое дело соглашаться или отказываться от работы. Признаться, выбор был небольшой. Лика свой выбор сделала. Жалеть уже поздно. Легко быть умным задним числом.

Домой идти не хотелось. Домой ее никогда не тянуло, а в этот день – особенно. Хотелось осмыслить происшедшее в тишине и покое. В домашних условиях это не реально.

Только вспомнила о доме, как по телу пошла дрожь отвращения. Почему ей, Лике, так не везет? Не везет с работой, не везет в личной жизни. Куда ни глянь, везде одни минусы. Даже дома нет ей покоя.

Сценарий остросюжетного сериала «Моя семья» развивался по всем канонам классического жанра. Сначала была любовь, потом эта самая любовь, увядая, переросла в привычку, а затем уже и в ненависть. В этой ненависти купались все. Начиная с матери.

Женщина опускалась на дно медленно и плавно, подобно листу, подверженному власти течения. Сейчас она превратилась в стареющую брюзгу, всем недовольная и вечно причитающая по безвозвратно ушедшему прошлому.

Для начала выпустила из поля зрения мужа, потом себя, и, в конце концов, дети отошли на задний план. Хватит, уже взрослые. Большую часть времени она проводила на кухне. Либо стояла у плиты в засаленном переднике, либо, сидя за столом при бутылочке водки, не обращая внимания на ржавые пятна, бог знает, когда пролитого кофе. Лика еще помнила, как искрились глаза матери, когда она смотрела на мужа. Девушка не понимала только одного. Отчего этот прежде высокий и статный человек стал сутулым, вечно небритым, за которым шлейфом тянулся стойкий запах перегара. Отец частенько сидел на кухне, безвольно вытянув длинные ноги, и, свесив давно нечесаную голову на цыплячью грудь, пускал пьяные пузыри. Что бы там ни говорила дражайшая половина, он все равно не слышал. Только когда жена поддавала ногой его вытянутые оглобли, равнодушно выражал свое несогласие и вновь проваливался в спасительный мрак пьяного угара.

Альке повезло. На правах старшей сестры, она выскочила замуж за первого встречного. Ее избранник оказался непьющим, некурящим и временно не работающим. Его страсть к дивану оказалась столь сильной, что большую часть времени он предпочитал проводить именно на нем. Алька же бегала в поисках случайного заработка, чтобы оплачивать съемную квартиру, радовать холодильник продуктами и не выражала недовольство вольготным прозябанием своего суженого. Она была довольна своей жизнью и отдала бы еще больше сил, чтобы не видеть ничего подобного, что происходило в ее семье.

Домашние разборки настолько набили оскомину, что Лика была согласна и на первого встречного, лишь бы навсегда распрощаться с родителями и с тем образом жизни, который они навязывали дочери. Однако, предмет большой, пусть и жертвенной любви, на горизонте не маячил. Скромный заработок не позволял снять не только квартиру, но и комнату с подселением.

Лика частенько стояла возле двери, пытаясь преодолеть отвращение, с которым обычно заходила в дом. Вот и сейчас, стоя перед закрытой дверью, прислушивалась к напряженному разговору между родителями. Взаимные обвинения в несостоявшейся жизни сыпались, как из рога изобилия. Это означало одно: оба не набрали положенное количество граммов, чтобы тихонько отойти ко сну.

Девушка боялась, что не сможет проскользнуть в свою комнату тайком от родителей. Впрочем, стоило ли беспокоиться о том, что в ходе беседы они будут обращать внимание на лишнее движение в доме?

Лика тихонько открыла дверь и бочком проскользнула в комнату. На счастье, родители не заметили ее присутствия. Они самозабвенно продолжали поливать друг друга грязью, отстаивая главенство в семье. Мать доказывала битьем чашек. Отец не мог позволить себе отойти на второй план и пустил в ход кастрюли. Лика мышкой притихла в своей комнате. Единственное место, где она, не взирая на грохочущую за стеной бурю, чувствовала себя в относительной безопасности.

Здесь, в комнате, она создала свой собственный мир, где каждая вещь имела свое место. Квартира в целом и ее двенадцать квадратов представляли собой два разных полюса. Один представлял собой большую помойку, другой имел нормальный человеческий вид. Каких трудов стоило отстаивать этот маленький мирок, в котором уединение было невозможно из-за вечного шумового фона, создаваемого за стеной.

Это было не единственным, что омрачало существование юной особы. Отец, стосковавшийся по нормальному быту, порой разваливался на ее кровати, не обременяя себя снятием обуви. Лике пришлось вставить замок в дверь своей комнаты. Этот поступок пробудил массу недовольства и толков, более того, послужил причиной крутого запоя отца.

Лишившийся уютного гнездовья, он рыдал от непонимания дочери, и жалился на свою горькую судьбу, обещая всем, что так и умрет непонятым. Далее следовали причитания, повторяющиеся изо дня в день на одной унылой ноте. Порой Лика жалела, что поступила так опрометчиво и почти раскаялась в своем поступке, как отец свыкся с ситуацией и сменил пластинку.

С некоторых пор он частенько приземлялся в коридоре, потому что остатки сил были распределены: главное добраться до родной двери. Тогда до слуха Лики доходил монолог бушующей на кухне мамаши, к словам которого не было необходимости прислушиваться – речь была монотонна по исполнению и однообразна по смысловому значению.

Скандал на кухне не затихал. Казалось, он даже набирал силу, и вот уже горькие стенания, шедшие следом за боем посуды, сменились отборными выражениями исконно русского языка. Лика закрыла уши руками. Она сидела на кровати и медленно раскачивалась в такт мелодии, которую напевала себе под нос, желая заглушить доносившиеся с кухни звуки. Этот прием не помогал. Об отдыхе не могло быть и речи. Она чувствовала, как где-то внутри нее нарастает злость. Такие моменты случались редко, но она и думать не могла о том, что может следовать далее.

Первая вспышка подобной ярости ни к чему хорошему не привела. Когда-то давно она сдержала порыв выпустить эмоции наружу, и они изнутри захлестнули ее целиком. В памяти еще были живы воспоминания о той болезни, поэтому второй серии Лика не хотела. Однако, всему приходит конец. Конец пришел и ее поистине ангельскому терпению. Девушка рывком поднялась с кровати и с шумом распахнула дверь.

– Довольно! – вырвалось у нее. – Хватит! Сколько это будет продолжаться?

– Заткнись, я с матерью разговариваю! – рявкнул отец, обернув к ней красное лицо.

– Сам заткнись! Оба заткнитесь! Достали! – она резко провела ребром ладони по горлу, пытаясь яснее донести, до каких именно пор ее достали.

– Ты еще мелко плаваешь, чтоб рот отцу затыкать, – папаша переключился на новый объект, предвкушая дальнейшие разборки.

– Да вы оба в пьянках потонули. Житья с вами нет! Покоя нет! Кончится это когда-нибудь?

– Брысь отсюда! Собирай манатки, и катись, если не нравиться. Оперилась, видите ли. Дрянь! – отец был в бешенстве.

Дочь впервые разговаривала с ним в подобном тоне. Вряд ли именно на это он обратил внимание – количество градусов уже обозначилось ватерлинией, и вникать в детали мозгам было не по силам. Лика чувствовала, что ее заносит, но остановиться не могла, зная, что с пьяным бесполезно разговаривать, а уж вдаваться в нравоучения и вовсе бессмысленно.

Как она сможет донести до его затуманенного сознания, что нуждается в элементарном покое, особенно после неприятностей на работе? Кто из них поинтересовался, как она себя чувствует, как прошел ее день? Она интересна только тогда, когда у них не дотягивает до бутылки, да и то их внимания удостаивается не она сама, а содержимое ее кошелька.

– Это ты дрянь! – в сердцах выпалила Лика, и в глазу заискрило. Она даже не сразу сообразила, в каком именно. В правом, или в левом? Салют из ярко-желтых брызг служил доказательством рукоприкладства.

Впервые в жизни отец поднял на нее руку. Это был исторический момент в летописи «благородного семейства». Несмотря на образ жизни, ни мать, ни отец не позволяли себе поднимать руки на девочек. Порой складывалось впечатление, что родители варились в собственной каше и внимание обращали лишь друг на друга. Остальное было далеко за пределами их восприятия.

Лика неожиданно для себя успокоилась. Она смотрела в глаза отца, и, дотянувшись до бутылки, наполовину опустошенной, не отводя спокойного взгляда, медленно наклонила горлышко. Она слышала, как лилась на пол горючая жидкость, видела как мать замерла, сложив руки на груди. и как менялось лицо отца: рот полуоткрыт, губы что-то пытаются произнести, но слов она не слышит. Только видит взгляд быка, перед которым взмахнули красной тряпкой.

Словно в замедленной съемке навстречу ее лицу приближался кулак. Она успела увернуться только потому, что все происходящее видела совершенно в иной плоскости. Лика не сразу сообразила, почему лицо отца исказила гримаса боли, глаза закатились к широкому лбу с редкими залысинами, и он плавно стал оседать на пол. Из разбитой головы обильно текла кровь.

Лика стояла над ним с бутылкой в руках и не могла пошевелиться. Она видела мать, склонившуюся над бесчувственным телом. Сердце болезненно сжалось. Сколько искренней заботы и тепла источала эта опустившаяся женщина!

Что родители так старательно пытались доказать друг другу всю совместную жизнь, если по-своему любят друг друга? Лика вдруг поняла, что именно произошло. Они приносили себя в жертву. Жертву совершенно не нужную и бессмысленную. Мать попросту принимала и пыталась разделить с отцом тот мир, который тот для себя выбрал, но понять его была не в состоянии.

Когтистой лапой за сердце схватила тоска. Как надо любить мужчину, чтобы боль родной дочери не вызвала никакой реакции? Мать даже не глянула в ее сторону, не подошла, не приложила к глазу холодный платок. А теперь? То, что видела Лика теперь, больше видеть была не в силах. Эмоции захлестнули. Слава Богу, хоть рождена в любви. Одно это и служило утешением.

Она не бросила бутылку. Просто разжала пальцы, и та, скользнув по ладони, глухо ударившись об пол, откатилась к ногам отца. Лика оставила причитающую мать и вышла из кухни. Ничком бросилась на кровать. Не осталось и следа от былой бессильной ярости. Неожиданное открытие, так опустошило душу, что слезы, прежде комом стоявшие в горле, вдруг исчезли. И как раньше не приходило в голову, что в доме она лишняя? Алька быстро сообразила, что к чему, и собрала свои вещи. Теперь настала и ее очередь.

Куда она пойдет? К Альке? Алька женщина не свободная, более того, любящая. Нужна ли ей под боком сестрица? Вряд ли. Последнее время толком даже не перезванивались. Каждая жила своей жизнью. Как это будет выглядеть со стороны? – Здравствуйте, я ваша тетя? Нет, этот вариант решительно не подходил. Надо что-то придумать.

Может, завалиться к Наташке? Как-никак, а когда-то ходила в подружках. Давненько не встречались, но это не беда. Наташка жила недалеко – всего в паре кварталов. Это в детстве были общие игры, подглядывания в тетрадки, словом, связывал общий горшок.

Наташка окончила институт, и, наверняка, звали ее по имени-отчеству, а она, Лика, зависла в пространстве. Сама учиться не захотела, родителям было не до того, а теперь прыгала с одного места работы на другое, как блоха – с кошки на кошку. Теперь сетовать поздно – упущенного времени не вернуть.

Она поднялась с кровати и стала собирать необходимые вещи в большую спортивную сумку. Сожаления не было. Домой всегда сможет вернуться. Вопрос только в том – захочет ли?

Лика не выспалась. Болел глаз. Болела голова, и все время казалось, что она не спит, а проваливается в полудрему, мягко покачиваясь на волнах забытья. Уложенная сумка стояла у самой двери, как напоминание о принятом решении. Обратного шага она уже не сделает. Раз решено, значит решено. Только сейчас подумала о том, что Наташка совершенно не в курсе ее планов. Надо же было так сподобиться! Легкая досада на саму себя вызвала раздражение.

Глянув на себя в зеркало в ванной, поморщилась. Еще вчера она могла бы назвать себя очаровательной девушкой с ясными серыми глазами. Лоб, как у отца – высокий и красивый, наполовину прикрыт темной челкой; аккуратный, слегка вздернутый носик. Ног в зеркале разглядывать не стала, потому что они росли от самой шеи, и, в принципе, были не видны. Но это было вчера. Со вчерашнего дня ноги так и остались – прямо от шеи. Челка и лоб тоже оставались прежними, но о глазах этого сказать нельзя. Правый заплыл огромной фиолетовой кляксой и отек. Из зеркала смотрело одноглазое чудище, нос которого повело в сторону. Это вчера, в горячке, она не обратила внимания на такую мелочь и вовремя не приняла соответствующие меры. Было не до того. Сегодня никакие очки не помогут. Что зацвело, тому положено и отцвести. На работу в таком виде она идти не может. Остается одно – вызванивать или вылавливать подругу детства, чтобы договориться о совместном проживании.

Лика вышла из дома, кутаясь в воротник куртки не столько от холода, сколько пряча лицо от скользящих, мимолетных взглядов. Она прекрасно сознавала, что никому из встречных нет дела ни до нее, ни тем более, до фингала, но, все равно, было неприятно. Этим ранним утром девушку заботило одно – застать подругу дома, чтобы не тащиться через весь город к ней на работу.

На счастье Лики Наталья оказалась дома. Они давно не виделись, и Лика с трудом узнала в полноватой особе с взлохмаченными волосами, выкрашенными в невообразимые цвета, свою подругу детства. Заспанные васильковые глаза бессмысленно смотрели на гостью из-за припухших век. Она зябко куталась в банный халат, и сонным, чуть хрипловатым голосом произнесла так, словно расстались только вчера:

– А, это ты. Проходи. Я не в порядке, не обращай внимания. Посиди на кухне, я сейчас.

В узкой прихожей Наталье и одной трудно было развернуться, и она посторонилась, давая возможность гостье пройти.

Наталья зашла в ванну, а Лика так и осталась стоять в прихожей, не решаясь ступить и шагу.

– Ну, что ты как не родная? – Донеслось до нее. Наталья справилась с утренним туалетом довольно-таки быстро. Ее волосы, на которых, казалось, разместилась палитра художника, лежали аккуратными волнами и выглядели весьма симпатично. Лика припомнила, что у Натальи естественный цвет волос напоминал выжженную на солнце солому. Куда-то исчезли и ямочки на щеках. С момента последней встречи Наталья слегка располнела и даже чувственные, чуть припухлые губы, казались еще полнее. Она явно была довольна замешательством подруги, перехватив удивленно восхищенный взгляд, но тут же тревожно встрепенулась, заметив безобразие под глазом Лики.

– Больно? Кто тебя так? – Она слегка коснулась лица подруги мягкими, пухлыми пальцами.

– Да так, с отцом поговорили.

– Хорошо, видать, поговорили. Результат на лице. У меня свинцовая примочка есть. Сейчас приложим, станет легче. – Наталья вышла.

Лика удобно расположилась на мягком стуле, прислонившись к высокой спинке. Огляделась. Все те же занавески, та же идеально вычищенная плита. Ничего нового за последнее время в интерьере не появилось, разве что кофейное дерево на подоконнике стало гораздо больше, чем прошлым летом.

Лика расслабилась, и на минуту забыла зачем, собственно, пришла. Даже вздрогнула от неожиданности, когда вернулась Наталья.

– Кого испугалась? – Наталья ловко приложила смоченную салфетку к глазу, зафиксировав крест на крест лейкопластырем. – Встань, пройдись, смотри сюда, – она выставила перед носом Лики палец, и указала на его кончик.

Лика послушно выполнила все ее требования.

– С чем тебя и поздравляю! – торжественно резюмировала Наталья – Небольшое сотрясение все же есть. Пару деньков отлежишься, а там видно будет. Но, – она на мгновенье замешкалась, – не думаю, что дома тебе будет спокойно. Останешься у меня. Я девушка одинокая. Правда, – она слегка смутилась, и щеки медленно стали покрываться румянцем. – Впрочем, это неважно. Свидание я могу и перенести.

В глазу Лики застыл немой вопрос, но Наталья предпочла не вдаваться в подробности и оставить «при закрытых дверях» моменты своего счастья. Она улыбнулась:

– Вот и правильно, что не спрашиваешь! За это я тебя и люблю. Располагайся, как дома, а мне на работу собираться. Смена с двенадцати до четырех.

Лика расположилась на диване. Старые скрипучие пружины стоном отзывались на малейшее движение. На эти мелочи она не отвлекалась. В голове девушки, уставшей от шума, пьяных разборок и прочих размышлений, звенели колокола.

Как мало, оказывается, надо для счастья. Немного внимания, немного понимания, и, главное, покоя. Иметь возможность просто выспаться и не вставать по утрам с распухшей от безысходности головой, – что делать дальше, и каких еще неприятностей ждать от судьбы?

Сейчас ей было хорошо, как никогда. Только слегка досадовала на себя за то, что не взяла сумку с вещами. Кто знал, что получится именно так? Что не придется выглядеть в роли просителя, что не надо будет пользоваться заранее отрепетированными фразами, объяснять долго и нудно суть проблемы. Все решилось само собой. Оставалось удивляться, что все прошло, как по маслу. Не иначе, Господь Бог посмотрел в ее сторону.

Засыпая, повернулась на бок под «музыкальное сопровождение» дивана. Так и уснула с блаженной улыбкой на лице. Она не слышала, как вернулась хозяйка, и проснулась под вечер от ароматов ужина, витающего по всей квартире. Лика невольно подумала о том, что кулинар из Натальи получился неплохой, но, вспомнив прикосновение руки подруги к своему лицу, решила, что и врач из нее вышел хороший.

– Просыпайся, Соня. На закат спать вредно, голова болеть будет, – Наталья осторожно заглянула в комнату, и говорила тихо, предупреждая резкое пробуждение Лики.

– Во-первых, я не сплю. Во-вторых – голова так и так болит, в-третьих, пахнет аппетитно. Что ты там такого сообразила?

– Маленький секрет большой фирмы. Ни за что не догадаешься! – И озорно засмеялась – Картошка во фритюре.

– И только? А запах!

– Да ты, наверное, и забыла, когда в последний раз ела.

Лика призадумалась. И верно. Только сейчас дошло, что вчерашним вечером она о еде и думать не думала. Утром было не до того. Теперь она отыграется за троих!

Девушки расположились на кухне. Красиво сервированный стол одним видом предполагал отменную трапезу. При таком раскладе и обыкновенная луковица может показаться зефиром в шоколаде. Лика вздохнула. Это дома завтрак, обед, ужин прямо со сковороды, чтобы лишний раз не мыть посуду, где борьба за культуру быта была совершенно бессмысленна.

Невольное сравнение заставило болезненно поморщиться. Наталья отреагировала тут же.

– Болит? Надо бы повязку сменить.

– Нет, не болит.

– Выспалась?

Лика на мгновение задумалась. Сразу по пробуждению она не приняла во внимание, но теперь вспомнила, что снилось нечто необычное и занимательное.

– Знаешь, толком не поняла. Сплошная романтика. Ветер дальних странствий, море. Не хотелось просыпаться. Если бы не рефлекс, – она кивнула в сторону стола, – я бы еще давила подушку.

– А конкретней? – Лика не обратила внимания, как напряглась подруга.

– Подожди, так сразу и не соображу. Сначала пираты, резня, крики «на абордаж!»

– Ну, это тебе домашние дела навеяли. – Наталья старалась говорить спокойно, но смотрела в тарелку, с силой сжимая в руке вилку.– А одноглазые пираты, результат домашних разборок.

– Потом снился шикарный зимний сад, я танцую с испанским грандом. Красивый мужчина, до умопомрачения красивый! Влюбилась с первого взгляда. – Здоровый глаз Лики мечтательно прикрылся.

– Ау, вернись! – Наталья щелкнула пальцами перед носом подруги, как кастаньетами.

– Да? – Девушка вернулась в реальность, и со здорового глаза сошла поволока мечтательности.

– Ты, случайно, была не в алом платье с желтой брошью у основания глубокого выреза? – Наталья нервно хохотнула.

– Точно! И черные туфли на высокой шпильке. Я в жизни не стояла на таких высоких каблуках, не то чтобы отплясывать. Слушай, а ты как угадала насчет платья?

Наталья ничего не успела ответить, как раздался резкий звонок в дверь.

– Боже! – Наталья встрепенулась и, облокотившись на край стола, прошептала:

– Забыла свидание отменить!

Легкокрылой птицей выпорхнула из-за стола и задержалась у двери. Лика слышала голоса, доносящиеся из прихожей, и чувствовала себя неловко. Вторглась в чужую жизнь, как снег на голову. И что теперь делать? Этот вопрос не успел толком оформиться, как в дверях появилась улыбающаяся Наташкина физиономия.

– Сейчас я вас познакомлю. – Вид Натальи олицетворял женское счастье – глаза светились, в руках красовался букет кремовых роз, а из-за плеча выглядывал молодой человек.

Лика улыбнулась в ответ, но улыбка застыла неестественной гримасой на бледном лице. Лицо молодого человека удивленно вытянулось, в глазах плескалось изумление, а лицо приобрело землистый оттенок. Наталья перевела взгляд с Лики на молодого человека, и сказала, словно констатировала факт:

– Итак, вы знакомы.

– Да, мы встречались, – Лика первой опомнилась от потрясения. – На дискотеке в «Павлине». Правда, это было давно.

– Так давно, что узнаете друг друга с первого взгляда. – Если не ревность, то любопытство возобладало, но голос Натальи оставался ровным и бесстрастным.

– Ногу чуть не отдавил, потому и запомнился. – Выдавила из себя Лика.

– Действительно, мир тесен. Рад видеть вас снова. – Говорил он одно, но по интонации чувствовалось, что молодой человек рад этой встрече меньше всего. В воздухе повисла неловкая пауза. Гость засобирался, даже не присев.

Наталья вошла на кухню, ничуть не удивившись отсутствию гостя. Поставила вазу с цветами на стол. Села, безвольно сложив руки на коленях. Лика не сразу сообразила, что Наталья обращается к ней. С первого раза не расслышала, поэтому переспросила.

– Что?

– Между вами что-то было?

Лика едва не задохнулась от возмущения.

– С ним? Спаси и сохрани! С кем угодно, только не с Виктором, – она не смогла скрыть брезгливости.

– Кажется, я его по имени не называла. Это как надо было отдавить ногу, что даже имя запомнилось. – Наталья пытливо смотрела прямо в единственный глаз подруги. Лика не знала, куда деваться, как себя вести, но и взгляда не отводила. Говорить правду не хотелось, потому что радости от этого никому бы не было– ни гостье, ни хозяйке.

– Молчишь? Значит, дело не в отдавленных ногах. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты не будешь устраивать катастрофу из-за чьей-то неловкости. Видела бы ты свое лицо.

– А что лицо? Что ты можешь видеть, если половина физиономии под повязкой?

– Ты забываешь, что я врач. Нас первым делом учили обращать внимание на лицо. И вовсе не потому, что хотелось знать, какое впечатление производит на тебя мой друг. Это автоматически. Так что, девочка моя, выкладывай: где, когда.