Россия и движущие силы истории. Книга 2. Цивилизация психологической войны

Таким образом, Кошен полагает, что идеология Просвещения и соответствующий ей тип коллективного сознания возникли в результате действия психологического механизма, не связанного с содержанием идеологии и не зависевшего от субъективных представлений участвовавших в нем индивидов. Этот механизм он описывает следующим образом:

«Как только общество основывается, в нем неизбежно формируется внутренний кружок, и незаметно для него руководит им. Там, где царит свобода, там правит машина. (…) очевидно, что все, что мы только что сказали об обществе индивидуумов, относится и к обществу обществ, к „ордену“, как сказали бы наши франкмасоны. …Общества одного ордена равны и свободны в принципе как братья одного общества, а фактически неравны, как и те. Как и те, они объединяются, „образуют федерацию“, организуют „Сообщения“, и тотчас же образуется некий „Центр“, который действует на „периферию“, как внутренний кружок на общество – механически. Конечно, эта фактическая власть устанавливается не сразу и не без борьбы: Великому Востоку, чтобы утвердиться, потребовалось семь лет (1773—1780), главному обществу [Société mère] на улице Сент-Оноре, чтобы уничтожить своих соперников и очистить ряды филиалов, – четыре года. …Итак, Центр царствует, единство достигнуто – тогда работа машины закончена. Таков Великий Восток в 1785 году со своими 800 ложами, общество якобинцев в 1794 году со своими 800 филиалами. ….Чем более многочисленны и удалены друг от друга общества, тем больше возрастает инертная масса, находящаяся в распоряжении Центра. Его фактическое действие, которое осуществляется от имени и средствами всего общества, растет с ней вместе, в то время как сила сопротивления отдельных людей не возрастает. Видно, что мечта об общечеловеческом объединении, которая, впрочем, родилась в обществах мысли, здесь, по крайней мере, не такая уж и напрасная… Если когда-либо кто-то и будет управлять всем человечеством, то это будут руководители обществ мысли» (Кошен 2004, с. 250—253).

Через сто лет после написания этих строк мы можем утверждать, что прогноз Кошена относительно управления всем человечеством сбывается, и это является дополнительным аргументом в пользу гипотезы Кошена.

«Малый Народ» Шафаревича

Как уже было сказано, в начале 1980-х на возможность приложения идеи Кошена к объяснению целого ряда исторических ситуаций обратил внимание Игорь Шафаревич. Вот что он пишет на эту тему в своей работе «Русофобия»:

«По-видимому, в каждый кризисный, переломный период жизни народа возникает такой же „Малый народ“, все жизненные установки которого ПРОТИВОПОЛОЖНЫ мировоззрению остального народа. Для которого все то, что органически выросло в течение веков, все корни духовной жизни нации, ее религия, традиционное государственное устройство, нравственные принципы, уклад жизни – все это враждебно, представляется смешными и грязными предрассудками, требующими бескомпромиссного искоренения. Будучи отрезан начисто от духовной связи с народом, он смотрит на него лишь как на материал, а на его обработку – как на чисто ТЕХНИЧЕСКУЮ проблему, так что решение ее не ограничено никакими нравственными нормами, состраданием или жалостью» (Шафаревич 1991, с. 423).

Первым историческим примером возникновения Малого Народа, по мнению Шафаревича, является движение гугенотов во Франции и пуритан в Англии в XVI – XVII веках. Идеологической основой этих движений было учение Кальвина, которое утверждало, что в греховном, обреченном на вечные муки человечестве есть группа избранных Богом к спасению и что никакими своими делами человек не может повлиять на это уже принятое решение. По Кальвину, единственным критерием, по которому можно определить принадлежность человека к группе избранных, является успех в его земных делах. Поэтому те, кто преуспевал в мирской деятельности, автоматически получали «отпущение грехов» и противопоставлялись всем остальным. От своей нации, династии или сословия их отделяло то, что их спасение было предопределено. Особенно ярко это явление было выражено в движении пуритан, которые призывали к изменению всех обычаев и законов, к полной переделке мира в соответствии со своей религиозной схемой.

Следующим по времени явлением этого типа было возникновение движения «Молодая Германия» и «левого гегельянства» в Германии 30-40-х годов XIX века. Оба этих литературно-философских течения критиковали основы тогдашней немецкой жизни. Их представители утверждали, что «немцы лишены чувства собственного достоинства, что им свойственна ненависть ко всему чужому, что их история – цепь подлостей, что их вообще трудно считать людьми… Немецкий патриотизм отождествлялся с реакционностью, наоборот, преклонялись перед всем западным, особенно французским… Высказывались, что французы опять оккупируют Германию и принесут ей свободу» (Шафаревич 1991, с. 426).

Чуть позже возникли либеральное и нигилистическое течения в России. По-видимому, первым представителем этого течения был философ и публицист Петр Чаадаев, один из близких друзей Пушкина. Число людей, подобных Чаадаеву, только менее талантливых и образованных, постоянно росло в России вплоть до 1917 года. Об этих людях Достоевский в «Дневнике писателя» пишет, что они ненавидят Россию, «так сказать, натурально, физически: за климат, за поля, за леса, за порядки, за освобождение мужика, за русскую историю, одним словом, за все, за все ненавидят… От них не жди никаких уступок на здравому смыслу, ни человеческому чувству, ни истории. Это было возмущение против действительной жизни во имя абсолютного идеала» (Достоевский 1983, с. 470).

Девизом людей этого типа, ненавидящим Россию «за все», могли бы быть взяты слова либерального публициста 1860-х В. Зайцева о русском народе: «Оставьте всякую надежду, рабство в крови их». Зайцев утверждал также, что, поскольку народ «груб, туп» и «пассивен», «благоразумие требует, не смущаясь величественным пьедесталом, на который демократы возвели народ, действовать энергически против него» (Шафаревич 1991, с. 427—428). В 1870-е годы на смену теоретикам нигилизма в России пришли практики и началась эпоха революционного террора. Один из главных организаторов террора, Лев Тихомиров, изменив свои взгляды и став сторонником самодержавия, оставил ценное свидетельство о том, что в основе мировоззрения террористов лежал разрыв с прошлой культурой, ниспровержение всех авторитетов и следование только своему разуму.

Во всех приведенных примерах мы имеем дело с Малым Народом, в недрах которого возникало такое сознание, неизбежным следствием которого была революция. В Англии это была революция 1648 года, в Германии – 1848 года, в России – 1917 года. В своей работе Игорь Шафаревич доказывает, что Малый Народ возник и в Советском Союзе. Этот диагноз советскому обществу Шафаревич поставил в 1982 году (фактически даже раньше, в конце 1970-х). События 1991 года показали, что диагноз был поставлен верно. Крах советской системы есть такое же следствие возникновения и деятельности Малого Народа, каким были революции в Англии, Германии и Российской империи.

К примерам Шафаревича можно добавить пример из истории философии, значительно более ранний по времени. В V – IV веках до н.э. в Афинах существовала философская школа киников. Самым знаменитым представителем этой школы был Диоген – философ, за две с половиной тысячи лет до Корчного23 называвший себя «гражданином мира». Киники сознательно ставили себя вне общества, отрицали общепринятую мораль и нормы поведения. Это было первое интеллектуальное течение, которое философски обосновывало отказ от патриотизма и пропаганду космополитизма (именно киники придумали слово «космополитизм»).

Еще один, неожиданный, на первый взгляд, пример, дает история христианства. Быстрое распространение христианства в Римской империи было обусловлено, среди прочего, тем обстоятельством, что эта религия требовала полного отказа от религиозных традиций империи. В то время как лояльные граждане приносили клятвы перед статуями римских богов и «божественных» императоров, христиане отказывались делать это, за что, естественно, подвергались гонениям со стороны государства. Позднее тот же механизм начал работать уже против самого христианства, что в конце концов привело к возникновению протестантизма.

Распространение концепции Малого Народа на широкий круг исторических явлений заставляет вспомнить гипотезу Льва Гумилева об «антисистемах», характерной чертой которых является неприятие действительности и возникновение зеркально-противоположной системы ценностей. Если в качестве системы брать христианство, то примерами антисистемы могут служить движение Маздака, иудейская секта караимов, богумильство, катарские ереси. В Европе в раннее средневековье получил широкое распространение сатанизм, который, по сути своей, есть зеркальное отражение католицизма (дьявол вместо Христа, земное вместо небесного, «черная месса» вместо католической мессы, оргия вместо воздержания, и т.д.). Масонство тоже можно рассматривать как «антисистему» по отношению к католицизму.

Важным моментом здесь является то, что отрицаются не отдельные ценности, а системы ценностей. Например, концепция Кальвина о божественном предопределении была сформулирована за двенадцать веков до него основоположником христианского богословия Августином Блаженным. Заимствовав у Августина концепцию предопределения, Кальвин, тем не менее, выступил против его доктрины, противопоставив ей новое понимание христианских догматов. Можно привести и «обратный» пример, когда выступление против отдельных пунктов системы ценностей не оказало разрушительного влияния и даже укрепило систему в целом. Так, в конце XII века еврейский философ Маймонид выступил против некоторых догматов иудаизма. В частности, пытаясь синтезировать иудаизм с греческой философией, он провозгласил примат разума над верой. Его книги были приговорены к сожжению; борьба «за» и «против» его учения шла весь XIII век и достигла такой остроты, что в 1305 году синод раввинов под угрозой отлучения запретил заниматься философией всем лицам, не достигшим двадцати пяти лет. Тем не менее, учение Маймонида не привело к возникновению Малого Народа среди евреев, хотя и способствовало возникновению каббализма как особой ветви иудаизма.

Итак, идея Шафаревича связать социальные революции с универсальным процессом возникновения Малого Народа, как и родственная ей гипотеза Гумилева об антисистемах, основываются на богатом фактическом материале. Весь этот комплекс идей можно было бы объединить в рамках концепции, суть которой состоит в том, что при наличии определенных исторических предпосылок в обществе спонтанно возникает объединение людей в замкнутое иерархическое сообщество. Одной из предпосылок такого объединения является наличие развитой культуры и четко выраженной системы моральных ценностей – то есть наличие всего того, от чего можно отталкиваться, что можно отрицать; это отталкивание и отрицание объединяет индивидов, которые в других отношениях могут быть ничем не связаны. Другой предпосылкой является существование достаточно широкого слоя образованных, культурных людей, ведущих праздный образ жизни, не занятых производительным трудом, вследствие чего глубокая духовная связь с национальной культурой заменяется связью чисто рациональной, поверхностной, «книжной». Эти люди теряют интуитивное понимание целесообразности принятой в обществе системы моральных ценностей, культурных и бытовых традиций. Третьей предпосылкой – может быть, не столь обязательной, как первые две – является отсутствие внешней угрозы, понуждающей к сплочению вокруг общих ценностей. То есть, как это ни парадоксально, условием, способствующим возникновению разрушительного процесса внутри системы, является ее относительная стабильность, порождающая состояние некоторой «расслабленности» общества. Четвертой предпосылкой является наличие такой психологической черты, как склонность во всех сферах жизни опираться на логическое мышление.

В мировой истории известно две культуры, которые выделяются среди прочих своим культом логического мышления – греко-эллинская и западная. В XVIII веке этот культ был позаимствован у Запада Россией, о чем замечательно написал Лев Тихомиров в своей книге «Начала и концы. Либералы и террористы»:

«„Дух времени“, впрочем, невольно прокрадывался и в первоначальное воспитание – не в виде того, чему учили, а в том, как учили. В школе, нечего и говорить, он уже царил в то время (1864—1870) безраздельно. В какую-то реакцию старинному „Не рассуждать, повиноваться“ нас всех вели по правилу: „Не повиноваться, а рассуждать“. Наши воспитатели решительно не понимали, что первое качество действительно развитого разума есть понимание пределов своей силы и что насколько рассуждение обязательно в этих пределах, настолько оно даже неприлично для умного человека вне их, где именно разум и заставляет просто „повиноваться“, искренно, сознательно подчиняться авторитету. В наше время не понимали, что рассуждение безрассудное, не соображенное со своими личными или вообще человеческими силами приводит необходимо к сумбуру и даже ничуть не избавляет от подчинения авторитетам; только это подчинение уже бессознательное, подчинение не тому, что мы разумно сознали высшим себя, а тому, что нам умеет польстить, эксплуатировать наши слабые стороны. С малолетства нам все объясняли, доказывали, приучали к вере, что истинно лишь то, что нам понятно. Это было выращивание не самостоятельного ума, а своевольного» (Тихомиров 1997).

Если исключить греков, способность человека логически рассуждать не выдвигалась на первый план ни в одной из древних цивилизаций (за исключением, быть может, китайской). Индусы, египтяне, народы Африки прекрасно понимали несоизмеримость сложности мира и человеческой способности познавать его с помощью разума, и отводили этой способности в ряду отличительных человеческих качеств довольно скромное место. В западном обществе, а затем и в некоторых других обществах, находящихся под влиянием Запада (русском, турецком, иранском) потеря интуитивного понимания целесообразности существующего порядка в сочетании со склонностью рассуждать, обосновывать, критиковать неизбежно приводила к появлению Малого Народа.

Как правило, одновременно с Малым Народом возникает и масонство – иногда как часть Малого Народа, иногда параллельно с ним. Малый Народ неизбежно должен ставить себя выше остальных людей, не способных подняться над своими традициями, увидеть относительность своих моральных устоев, оценить холодным логическим умом «бессмысленность» своего поведения и всего существующего порядка. Оформление этой особости, этой выделенности из общей массы – это уже вторичный культурный феномен. Логика разделения на «высших» и «низших» приводит, теперь уже внутри Малого Народа, к возникновению иерархии, отражающей различную степень освобождения от груза традиций и приближения к «высшей истине». Возникновение этой иерархии находит свое выражение в установлении различных степеней «посвящения» и тем самым к возникновению масонства внутри Малого Народа или слиянию, взаимопроникновению Малого Народа и уже существующих масонских лож.

Сформулированные выше идеи позволяют лучше понять причины революций, происходящих на фоне относительного экономического благополучия, но плодотворность этих идей не должна переоцениваться. Полностью абстрагироваться от геополитических, социально-экономических и этнических аспектов созревания крупномасштабных социальных сдвигов означало бы впасть в крайность. Кроме того, утверждение Кошена об оторванности «обществ мысли» от реальной жизни представляется, по меньшей мере, преувеличением. Если во Франции XVIII века литераторы заключили с финансовыми воротилами «явный и тесный союз», как пишет об этом Берк, то это говорит о том, что литераторы имели очень хороший контакт с реальностью. Они использовали свои таланты, чтобы облегчить путь наверх новому общественному классу, и было бы верхом наивности полагать, что делали они это «только из любви к сему искусству [искусству мыслить]». Возникновение Малого Народа нельзя считать полностью автономным процессом, на него влияют внутренние и внешние факторы, которые могут его как тормозить, так и усиливать. Это особенно наглядно можно видеть на примере русской цивилизации, в чем мы и убедимся в дальнейшем.

§3. Британский стиль

Частью психологической войны являются специальные операции, которые могут включать в себя военные и экономические диверсии, физическое устранение государственных деятелей и многое другое, вплоть до переворотов и революций. Было бы ошибкой полагать, что действия такого рода стали характерной чертой взаимоотношений между государствами только в прошедшем столетии. Примеры разнообразных диверсий, убийств и переворотов, подготовленных и проведенных в мирное время одним государством на территории другого, можно найти в любой эпохе, описания которой дошли до наших дней. В отношении России первую крупную диверсию в начале XVII столетия предприняла Речь Посполитая, пытавшаяся посадить на московский трон своего человека – сначала Лжедмитрия, потом польского королевича. В последующем наибольших успехов в комбинированном использовании психологического оружия и силовых акций добивалась Англия. С 1945 года первенство в этом деле перешло к США.

На протяжении многих столетий важнейшим аргументом Англии в спорах с другими державами считался ее военно-морской флот. Однако после исторической победы Нельсона в 1805 году над объединенной франко-испанской армадой боевая мощь английского флота почти никогда не применялась в полную силу. Военное превосходство Англии на море использовалось не прямым образом, а косвенно, как фактор устрашения. Главными методами достижения внешнеполитических целей стали дипломатические интриги, психологическое давление и подрывные операции, причем эти методы рассматривались английскими политиками как взаимодополняющие, усиливающие действие друг друга.

Еще до появления сильного флота, в XVI – XVII веках, характерным стилем британской политики стало совместное использование силы и хитрости. К концу XVIII столетия Британия в совершенстве овладела искусством ведения войны чужими руками и устранения геополитических конкурентов путем сталкивания их между собой. Постоянные упражнения в этом занятии превратили Британию в самого искусного геополитического игрока на мировой сцене. По этому поводу Бисмарк как-то заметил, что главной заботой Англии всегда было найти в Европе такого дурака, который согласился бы воевать за ее интересы. В XIX – XX веках самым большим «дураком» в этом смысле была Россия.

По большому счету, во внешней политике перед Англией и затем Великобританией всегда стояла одна задача: не допустить появления равной ей по силе державы, по крайней мере на европейском континенте. Как только какая-либо европейская держава усиливалась настолько, что в перспективе могла возникнуть угроза британским интересам, Лондон начинал вести против нее подрывную работу. По-видимому, впервые эта стратегия была использована в XVI – XVII веках против Испании. В середине XVI века Испания была сильнейшей в мире державой, и для Англии перспективы открытой войны с этой державой выглядели не слишком хорошо. Шансы вызвать революцию в Испании также были равны нулю. Однако в составе контролируемых Испанией территорий была одна, которая созрела для революции. В Англии эту территорию называли «Нижние страны» («Low Countries»), в Испании ее называли «Семнадцать провинций». Это были земли в низменностях европейских рек Рейн, Шельда и Маас, приблизительно покрывающие территории современных Нидерландов, Бельгии, Люксембурга, некоторой части северной Франции и западной Германии.

Благодаря своему удачному географическому расположению, Семнадцать провинций были процветающим регионом, который наслаждался политической стабильностью в рамках Священной Римской империи. Однако в 1556 году корона императора перешла к испанскому королю Филиппу II и ситуация изменилась. Желая использовать экономический потенциал этого региона для финансирования имперских расходов, Филипп повысил налоги. Это вызвало недовольство местного населения, в том числе аристократии, которая потеряла возможность собирать дополнительные налоги в свою пользу. Местных феодалов особенно раздражало, что деньги, которые они отправляли в Испанию в виде налогов, шли на финансирование военных действий против протестантских князей Германии, которые были главными торговыми партнерами Семнадцати провинций.

На экономические трудности наложились проблемы религиозные. Филипп II был убежденным католиком и не желал, в отличие от своего отца Карла V, идти протестантам на уступки. Повышение налогов, репрессии против кальвинистов и сосредоточение власти в Государственном совете, где назначенные из Мадрида профессиональные юристы заменили представителей местного дворянства, подготовили почву для восстания против метрополии. Ситуация обострилась из-за голода, вызванного неурожаем 1565 года, и экономических трудностей в связи с Северной войной. Воспользовавшись сложившимися обстоятельствами, Англия приступила к одной из первых подрывных операций в своей истории. Летом 1556 года началось то, что историки назвали «иконоборческим восстанием». Кальвинисты врывались в церкви, разрушали статуи и изображения католических святых по всей стране. За один только август было разрушено около пяти с половиной тысяч церквей. Уничтожались все артефакты, связанные с католической культурой. Это была продуманная и безжалостная «культурная война».

Зачинщиками беспорядков выступили относительно небольшое число хорошо подготовленных людей, среди которых большой процент составляли английские уголовники (Jones 2008). Они не только уничтожали иконы и сжигали старые книги, но и уничтожали печатные машины. До этого почти все книги католических эмигрантов из Англии печатались в Антверпене, теперь эта возможность была уничтожена; два года еще продолжали печатать книги в Лувейне (Louvain), но затем и там все было разрушено. Зато продолжали печататься книги протестантского направления, которые морем перевозили в Испанию. Такие книги печатались и в Венеции, главном итальянском союзнике Англии. Упоминания об этом можно встретить в книгах, посвященных испанской инквизиции. Одной из задач инквизиции было пресекать поток подрывной литературы из-за границы. Вот, например, что пишет Джин Плейди в книге «Испанская инкввизиция»:

«В 1524 г. было взято в плен судно, следовавшее из Голландии в Валенсию. …Среди корабельного груза были найдены лютеранские книги, и их предали огню. Венецианские суда также везли книги в Гранаду. Эти книги были отобраны, сожжены, а капитан корабля и команда заключены в тюрьму» (Плейди 2002, с. 257).

После того как штатгальтер (правитель) Габсбургских Нидерландов Маргарита Пармская заявила 25 августа 1566 года о приостановлении действия инквизиции и легализации кальвинизма, восстание пошло на убыль. Однако последовавшая в следующем году карательная экспедиция герцога Альбы вновь всколыхнула страну. В течение года кальвинисты разрушили еще множество церквей и две тысячи монастырей, вместе с их библиотеками и коллекциями искусства, и казнили около четырех тысяч священников, монахов и монахинь. Борьба за независимость от Испании шла с переменным успехом до 1609 года, когда было заключено так называемое «Двенадцатилетнее перемирие», по которому Испания признала де факто независимость Республики Соединённых провинций (в нее вошли семь провинций из семнадцати).

В 1618 году война Республики с Испанией возобновилась, став частью более общего европейского конфликта, известного как Тридцатилетняя война. Окончательно Республика (вскоре ее стали называть Голландской по имени одной из провинций, наиболее сильной в экономическом отношении) была признана Испанией и другими странами в 1648 году в результате заключения Вестфальского мира. В итоге Англия добилась ослабления и Испании, и Нижних Стран, причем последние разделились на две части – протестантскую (Голландская республика) и католическую (Бельгия). Голландская республика стала союзником Англии, в 1688 году на английский трон был приглашен голландский статхаудер Вильгельм Оранский III. За ним последовали крупнейшие голландские капиталисты, что способствовало перемещению центра мировой торговли и финансовых сделок из Амстердама в Лондон.

К середине XVIII века мощнейшей и самой динамично развивающейся европейской державой стала Франция, которая вступила с Англией в борьбу за колонии по всему миру. Борьба между Англией и Францией за доминирование в североамериканских колониях шла почти целое столетие, с 1689 по 1763 год. Войну против Франции в Северной Америке вел и Вильгельм Оранский (в 1689—1697 годах), и королева Анна (в 1703—1713 годах), и король Георг II (в 1744—1748 годах), но решающего успеха никто из них не добился. При этом ресурсы Англии грозили исчерпаться быстрее, чем ресурсы Франции, поэтому переход к стратегии тайной войны, уже доказавшей свою эффективность в борьбе с Испанией, стал для Англии весьма актуальным.