Месть Кощеевой иглы

Lira Rali

Месть Кощеевой иглы

Глава 1

Там, где дуб плачет серебром,Из сна восстанет скованный семью замком.Когда Луна, как кровь воронья, заблещет,А зимний ветер пепел в мир разбрызжет,Воспрянет тень Кощеева из Нави,И мир златыми оковами отравит.Погасит смерть Перуново сиянье,Лишь Купалы дева даст мирозданьюНадежду хрупкую – в крови ее заря,В ее роду спасение тая.Но силу обретет лишь в час познанья,Когда имя рода вспомнит, в час прощанья.Иначе миру мрак – судьба одна,Где тьма Кощеева навек воцарена.

Глава 2

Солнце плескалось в водах реки Бережанки, осыпая золотом крыши домов и купола деревянной церкви, словно благословляя деревушку Ольховой рощи на новый день. Деревушка, приютившаяся меж холмами и густыми лесами, просыпалась под аккомпанемент птичьих трелей и гомона голосов, полных жизни и энергии.

В самом сердце Бережан, возле площади, где каждый вечер собирался народ на песни и пляски, стоял крепкий, добротный дом, украшенный коваными узорами. Здесь жил коваль Мирон, славившийся своим мастерством на всю округу, и его дочь Яра, любимица и гордость деревни.

Яра была словно воплощение самой Бережанки – звонкая, стремительная, полная жизни и красоты. Её смех, словно трель жаворонка, разносился по округе, а глаза, цвета васильков, отражали бездонную глубину неба. В свои восемнадцать лет она успела покорить сердца многих парней в деревне, но сердце Яры пока оставалось свободным. Длинная русая коса, перехваченная лентой с полевыми цветами, васильковые глаза, светящиеся умом и добротой, алеющие губы, готовые одарить улыбкой каждого встречного. Но главное – не внешность, а её сердце: отзывчивое, сострадательное, готовое прийти на помощь в любую минуту.

Её секрет заключался не только в красоте, но и в доброте и отзывчивости. Яра всегда находила время для каждого, будь то старый дед, нуждающийся в помощи, или молодая девушка, ищущая совета. Она знала все истории жителей Бережан, их радости и горести, и умела найти нужные слова поддержки. При этом Яра не боялась говорить правду в глаза, если видела несправедливость. За словом в карман она никогда не полезет, и острый язык ее не раз ставил на место зазнаек и обидчиков.

Мирон был одним из самых богатых жителей Бережан. Его подковы славились прочностью, а оружие – надёжностью. Но богатство не испортило ни его, ни Яру. Они жили просто, делились с нуждающимися и всегда были готовы помочь односельчанам.

Мирон души не чаял в своей дочери. После смерти жены, он один воспитывал Яру, стараясь дать ей все самое лучшее. Он научил ее ковать железо, разбираться в травах, читать и писать. Он мечтал выдать ее за хорошего человека, чтобы она жила в достатке и любви. Но Яра, казалось, не спешила замуж. Ей нравилась ее жизнь в Бережанах, полная свободы, друзей и интересных занятий.

В кузнице Яра была правой рукой отца. Она умела раздувать меха, подавать инструменты и даже сама могла выковать простую подкову. Мирон часто говорил: "Выйдет из тебя, Яра, не только красавица, но и настоящая мастерица!". Но Яре больше нравилось не железо ковать, а травы собирать и людям помогать. Она чувствовала в этом своё призвание.

Каждое утро Яра просыпалась с первыми лучами солнца и бежала к реке, чтобы умыться росой и послушать пение птиц. Затем она помогала отцу в кузнице. В обед она навещала больных и нуждающихся, приносила им еду и лекарства. А вечером, после работы, она собиралась с подругами на берегу реки, пела песни и плела венки из цветов.

Она была душой Бережан, центром притяжения для всех, кто искал тепла, доброты и поддержки. Казалось, ничто не может нарушить этот идиллический мир. Но даже над самым ярким солнцем иногда собираются тучи. И Яра чувствовала, что что-то должно произойти, что-то, что изменит ее жизнь навсегда. Шепот ветра доносил до нее обрывки древних легенд, а сны, наполненные символами и знамениями, не давали ей покоя.

Яра неспешно шла по Ольховой роще, наслаждаясь прохладой и пением птиц. Солнце пробивалось сквозь листву, рисуя на земле причудливые узоры. Она любила это место – тихое, уединенное, словно спрятанное от остального мира. Сегодня ей хотелось побыть одной, подумать о своих снах, что уже неделю не давали ей спокойствия ночью.

Внезапно тишину нарушил треск сухих веток. Яра обернулась и увидела, как к ней направляется Игнат. Игнат был местным красавцем, высокий, плечистый, с копной пшеничных волос и озорными голубыми глазами. Он слыл большим сердцеедом, и Яра всегда старалась держаться от него подальше.

– Привет, Яра! Что делаешь здесь одна? – спросил Игнат, лучезарно улыбаясь.

Яра слегка нахмурилась.

– Просто гуляю, Игнат. Разве нельзя?

– Конечно, можно! Просто… я тоже люблю эту рощу. И подумал, вдруг тебе нужна компания? – Игнат подошел ближе, сокращая дистанцию.

Яра сделала шаг назад.

– Спасибо, но я предпочитаю гулять одна, – Игнат ухмыльнулся.

– Ну что ты такая неприступная? Неужели я такой страшный? – он попытался приобнять Яру за плечо, но она ловко увернулась.

– Игнат, я серьезно. Оставь меня в покое, – голос Яры звучал твердо. Но Игнат не сдавался.

– Да ладно тебе, Яра! Все девчонки в деревне мечтают, чтобы я обратил на них внимание. А ты нос воротишь! – он снова попытался подойти ближе, и Яра почувствовала, как к горлу подступает раздражение.

– Игнат, я тебя предупреждаю…, – начала было она, но Игнат перебил ее:

– А что ты сделаешь? Укусишь? Ты же у нас такая… дикая! Как лесная нимфа! – он усмехнулся, и в его глазах мелькнула насмешка.

Яра сжала кулаки. Ей хотелось просто уйти, но он нарочно перегородил ей дорогу. Игнат явно наслаждался тем, что ставил ее в неловкое положение.

– Яра…, – Игнат снова протянул к ней руку, но на этот раз Яра не стала уклоняться. Она резко схватила его за запястье и сильно сжала.

– Ты не понимаешь слов, Игнат? Я сказала, оставь меня в покое. – прошипела она, глядя ему прямо в глаза. В ее взгляде не было ни капли страха, только холодная решимость, – Неужели твоя маленькая голова никак не поймет, что не будешь ты никогда ровней дочери купца.

Игнат, удивленный такой реакцией, попытался вырваться, но Яра держала его мертвой хваткой. На его лице отразилось недоумение и зарождающееся раздражение.

– Ты… ты делаешь мне больно! – прохрипел Игнат.

– Я и не собиралась делать тебе приятно. И еще раз: не подходи ко мне больше, – Яра отпустила его руку и отступила назад.

Игнат потирал запястье, глядя на Яру исподлобья. На его лице читалась злость и унижение. Он явно не привык к такому отношению.

– Ты еще пожалеешь, Яра… – пробурчал он.

Яра лишь презрительно усмехнулась.

– Посмотрим, – и, развернувшись, быстро пошла прочь, оставив Игната одного в Ольховой роще.

Ярослава прикрыла глаза, прислушиваясь к нарастающему шуму дождя. Крупные капли забарабанили по стеклу, а вдалеке раскатился первый, еще робкий, гром. Она любила грозу. В ней было что-то очищающее, бунтарское, словно природа сбрасывала с себя оковы повседневности.

Скинув дорожные сапоги и переодевшись в простое хлопковое платье, Яра подошла к окну. Ветер усиливался, раскачивая ветви старой яблони в саду. Молнии пронзали темное небо, высвечивая на мгновение окрестные поля и лес. Дом наполнился уютным полумраком, отбрасывая причудливые тени на стены.

Она зажгла несколько свечей, расставив их на каминной полке и на столике у кресла. В мерцающем свете комната казалась еще более теплой и гостеприимной. Яра прошла на кухню, достала из шкафа банку с домашним вареньем и свежий хлеб. Под шум дождя и треск свечей предстоял тихий, спокойный вечер.

Девушка устроилась у окна с тарелкой варенья и куском хлеба, открыла книгу, но читать не хотелось. Мысли витали где-то далеко, вдали от этого уютного дома, вдали от этой размеренной жизни.

Гром раскатился совсем рядом, заставив ее вздрогнуть. Свеча на мгновение вздрогнула, потухая, а затем снова загорелась. Дождь лил как из ведра, превратив сад в бушующую стихию.

"Видать, батько опять в мастерской заночует," – подумала Ярослава, откладывая устало книгу. Голова гудела, словно пчелиный рой, а глаза слипались, как после дальней дороги. Долго не раздумывая, решила не дожидаться отца, а идти спать.

Поднялась Ярина с лавки, потянулась сладко, аж косточки затрещали. Погасила лучину, оставив лишь малую свечку возле деревянной статуэтки Сна и его жены Дрёмы, чтобы те охраняли покой и сон хозяинов дома. Прошла она тихо по избе, слыша, как ветер завывает за окном, словно голодный волк.

В своей светлице собрала волосы в косу, погладила вышитую рубаху, что мать когда-то для неё шила. Вздохнула тихо, вспомнив мать, что уж давно отошла в Навь, к светлым Богам.

Подошла к кровати, на которой лежала подушка, вышитая розами да маками. Погасила свечу, и избу погрузила тьма, лишь кое-где пробивался свет месяца сквозь щели в окнах.

Вздохнув напоследок, Яра легла в кровать, укрывшись теплой кожушиной. Тело ее расслабилось, а мысли поплыли в мир грез. В тех грезах видела она отца, что смеется, мать, что поет колыбельную, зеленые луга и высокие горы.

И заснула Ярина сном праведным, отдав себя под охрану ночи и Духов Родных Земель. Не знала она, какие испытания ждут её, какие беды свалятся на её хрупкие плечи. Лишь покой и тишина царили в светлице, оберегая её сон.

Глава 3

В деревушке, что примостилась в тени Ольховой рощи, День Марены отмечали по заветам древним, с почтением и суровой сдержанностью. Не было в этот зачин дня ни треб принесенных, ни жертв, ни костров праздничных, ни заговоров обрядовых. Лишь тишина да ожидание тягостное висели в морозном воздухе, предвещая приход самой Владычицы Зимы.

Ярослава, проснувшись до восхода солнца, чувствовала это особенное настроение дня. Нельзя было ни петь, ни смеяться, ни суетиться. Только тихонько прибрать избу, накормить скотину и ждать заката, когда начнутся главные обряды.

Праздник этот был грустным, но важным – время почтить уходящую силу природы, подготовиться к долгой зиме.

Выбравшись из-под теплого одеяла, Яра накинула толстый шерстяной платок и босыми ногами ступила на холодный глиняный пол. Сначала – поклон Предкам, благодарность за прожитые дни и просьба о защите в грядущую стужу. Затем – к печи. Дров в избе оставалось немного, зима обещала быть суровой.

Пока печь разгоралась, Яра вынесла в хлев скотине – корове и паре коз, насыпала зерна курам. Живность требовала заботы вне зависимости от праздников. В сарае, покосившись, стояла телега, заполненная прошлогодней соломой – из нее сегодня будут делать чучело Марены.

После нехитрого завтрака – овсяной каши с клюквой – Яра принялась за работу. Первым делом нужно было подготовить дом к приходу Марены. Все углы тщательно выметались, старые вещи перебирались и откладывались в сторону. Избавлялись от всего, что могло напоминать о лете, о тепле и радости – так предписывали традиции.

Во второй половине дня, когда солнце окончательно спряталось за тучами, Яра вместе с другими девушками отправилась к околице. Там, на опушке леса, нужно было собрать сухие ветки, прутья и траву для костра. Погода не благоприятствовала – ветер пронизывал до костей, а землю уже припорошило первым снегом.

В лесу царила тишина, нарушаемая лишь хрустом веток под ногами. Но молчание длилось недолго.

– Эх, девки, скоро в избах сидеть да рукоделием заниматься, – вздохнула Милана, поправляя платок на голове. – Тоска зеленая, развеселья никакого.

– А мне, признаться, и радостно немного, – ответила Любания, перебирая сухие ветки. – Отдохнем от полевых работ, да сплетни всякие по деревне пораспускаем. Глядишь, зима и пролетит незаметно.

– Сплетни – это хорошо, – хмыкнула Милана. – Только вот что-то женихов в этом году не видать. Все парни как сговорились, попрятались по углам.

– Да и куда им спешить, – вставила Ярослава, отламывая сухой сучок. – Зимой-то работы нет, чем семью кормить?

– А может, они просто нас боятся? – засмеялась Любания, – Вон какие мы все хозяйственные да работящие. За таким попробуй угнаться!

Девушки весело переглянулись. Разговоры о женихах и свадьбах всегда были любимой темой для девичьих посиделок.

– А мне вот интересно, – задумчиво произнесла Милана, – Говорят, в городе жизнь совсем другая. Там и развлечения, и наряды, и женихи, наверное, все как на подбор.

– В городе хорошо, да не для нас, – возразила Ярослава. – Кто нас там ждет? У нас тут своя земля, свои корни. Нечего нам в городах делать.

Собрав достаточно дров, девушки вернулись в деревню. Возле околицы уже кипела работа – мужчины строили кострище, а женщины готовили поминальную кутью и обрядовое печенье.

Лишь к вечеру, когда солнце почти скрылось за горизонтом, и в деревне зажглись первые огни, началось движение. Из каждой избы выносили горящие головни, словно маленькие солнышки, готовые сразиться с тьмой. Ярослава взяла свою головню, уголь которой ярко пылал в глиняном горшке, и присоединилась к односельчанам.

Уже у порога, перед самым уходом, отец задержал её за плечо. Его лицо, осунувшееся от недосыпа, выражало усталость, но глаза смотрели на неё с теплотой.

– Ярослава, дочка, ты иди, как положено, – сказал он тихо, чуть хрипловатым голосом. – А я останусь. Работы много накопилось, всю ночь не спал, да и весь день тоже. Помяни за меня Марену, да о нас помолись. Я дома буду, присмотрю за очагом.

Он слегка улыбнулся, словно извиняясь за свое отсутствие.

– Только ты береги себя, да осторожнее там.

В этот вечер не произносились славления, не возжигался священный огонь, не приносились жертвы и требы. Это был день поминовения, а не прославления. Молчание было лучшей данью Марене.

Обавница, одна из старейших женщин Ольховой рощи и жена старосты, подняла руки к небу и громко произнесла:

– А ни Мара ни Морока не смиемо славити! Да пребудет тишина в сердцах наших!

После этих слов люди, чтобы показать, что не боятся Марены и её власти, направились к болоту, расположенному на окраине рощи. В руках они несли горящие головни – символ жизни и света, противостоящий тьме и холоду.

Шествие двинулось к дальнему болоту, к тому месту, где даже в самые лютые морозы оставалась полынья – чёрная, бездонная, леденящая душу. Путь был неблизкий, и ветер пронизывал до костей, но никто не жаловался. Молча шли сельчане, неся свой огонь, словно вызов самой Марене.

Подойдя к полынье, жрец Велес, облаченный в тёмные одежды, взмахнул рукой. В тишине раздался его хриплый голос:

– Покажем, что не боимся тебя, Марена! Отдадим тебе огонь, но не сломим дух!

Подойдя к болоту, люди образовали круг вокруг незамерзшей трясины – елани, которая зияла черной дырой, словно вход в подземный мир.

С замиранием сердца каждый по очереди подходил к краю трясины и опускал горящую головню в воду. Шипение огня, гаснущего в болотной жиже, символизировало победу жизни над смертью, света над тьмой.

Ярослава, подойдя к елани, опустила свою головню в воду с тихой молитвой:

– Да уйдёт тьма, да вернётся свет. Да пребудет жизнь в Ольховой роще.

Бросив свою головню, Ярослава ощутила, как из сердца уходит страх. Она была готова к зиме, готова к трудностям и лишениям. Она знала, что переживет их, как переживали её предки, и весной снова встретит солнце и тепло.

Возвращались в деревню молча, но теперь в сердцах поселился покой. Самый страшный обряд был позади, и теперь можно было отметить День Марены по-настоящему.

Когда сумрак окончательно опустился на землю, в центре деревни запылал огромный костер. Вокруг него собрались все жители, от мала до велика. Лица их были печальными и задумчивыми, словно в преддверии чего-то неизбежного.

На костре уже стояло чучело Марены – символ уходящей осени и приближающейся зимы. Облаченное в старые одежды и украшенное увядшими цветами, оно казалось безжизненным и жалким.

Велес начал обряд. Он произносил древние заклинания, обращаясь к богам с просьбой о защите от холода и голода, о сохранении урожая и о благополучии деревни.

Закончив молитву, жрец поджег чучело Марены. Пламя быстро охватило солому и ветки, превращая чучело в пылающий факел. Люди молча смотрели на огонь, каждый прощаясь со своим прошлым, со своими надеждами и мечтами.

Ярослава, закутавшись в тёплую шаль, стояла в толпе односельчан, ощущая сложную смесь чувств – грусть по уходящему теплу и надежду на благополучное переживание зимы. Пламя жадно пожирало чучело Марены, отбрасывая причудливые тени на лица собравшихся. В этот священный час, когда тонка грань между мирами, она чувствовала себя особенно восприимчивой к энергиям земли и духов предков. Рядом с ней возвышалась статная фигура Велеса, старого и мудрого жреца. Ярослава всегда стояла рядом с ним, разделяя его бремя и помогая в проведении обрядов. Она была его правой рукой, его верной помощницей. Ее тихий голос подхватывал его хриплые молитвы, усиливая их и направляя к высшим силам.

Внезапно тишину нарушил топот копыт. К костру подъехала небольшая процессия всадников, одетых в богатые охотничьи костюмы, расшитые золотом и серебром. Впереди восседал статный мужчина, облачённый в соболью шубу и меховую шапку, украшенную перьями. Властный взгляд и гордая осанка выдавали в нем человека знатного рода. Его появление казалось кощунственным нарушением священного ритуала.

Селяне зашептались, гадая, кто это и зачем пожаловал в их скромное поселение в такой день.

Всадник остановил коня у края костра и окинул взглядом собравшихся. Его взгляд скользнул по лицам селян, словно оценивая их, пока не задержался на Ярославе, выделив её из толпы. Она, как и другие девушки, надела свой лучший наряд, но ее природная красота, внутренняя сила и гордый, неприступный взгляд выделяли ее среди всех. В ее глазах читался вызов и нескрываемое презрение.

– Мир вам, люди добрые! – произнес всадник, его голос звучал властно, но в то же время старался казаться приветливым, – Я князь Мирослав. Прибыл в ваши земли на охоту. Слышал, что здесь дичи много, да и лес знатный.

Жрец выступил вперёд, но вместо приветствия его лицо исказилось от гнева.

– Гость желанный, да не в час добрый, – пробормотал он достаточно громко, чтобы его услышали стоящие рядом. Более громко же произнес, обращаясь к князю. – Милости просим, князь Мирослав! Рады гостю на нашей земле… в другой день. Сегодня у нас день Марены, проводы зимы. Негоже кровь лить и охоту затевать в праздник, посвященный Той, что любит запах смерти и холода. Нежели забыл древние законы, князь?

Мирослав кивнул, спешился и передал поводья слуге, совершенно проигнорировав слова жреца, словно они были пустым звуком, – Благодарю за приглашение. С удовольствием присоединюсь к вашему празднику.

Князь Мирослав подошёл к костру, его взгляд снова скользнул по Ярославе. Он одарил ее обворожительной улыбкой, уверенный, что покорит сердце деревенской девицы одним лишь своим появлением. Он ожидал, что она смутится, зардеется или польстится на его знатное происхождение и богатство.

Но Ярослава не дрогнула. Она встретила его взгляд своим, холодным и пронзительным, словно два осколка льда. В ее глазах не было ни смущения, ни заискивания, лишь твердая решимость и нескрываемое презрение. Она не была одной из тех деревенских простушек, которые падали в обморок от вида знатного господина.

Мирослав, привыкший к всеобщему обожанию и покорности, на мгновение растерялся. Его самоуверенная улыбка дрогнула, и в глазах мелькнуло удивление. Он ожидал чего угодно, только не такого отпора. Быстро взяв себя в руки, он решил, что это лишь игра, вызов, который он с удовольствием примет. Что ж, тем интереснее будет завоевать эту неприступную красавицу.

Праздник продолжался. Селяне, несмотря на тягостное предчувствие и недовольство появлением князя, старались соблюдать обычаи и обряды. Они угощали князя Мирослава и его свиту кутьей, пирогами и медовухой, но в их движениях и словах чувствовалась сдержанность и натянутость. Мирослав, в свою очередь, продолжал притворяться заинтересованным в их скромных делах, хотя в его глазах читалось превосходство и скука. Он задавал вопросы об урожае, о зверях, обитающих в окрестных лесах, о местных обычаях, но его мысли были заняты лишь одним – как покорить строптивую девицу.

Когда Велес начал возносить молитвы Марене, прося ее о милости и защите, Мирослав демонстративно зевнул, чем вызвал гневный шепот среди селян. Ярослава метнула на него испепеляющий взгляд, но князь лишь усмехнулся в ответ. Он явно наслаждался тем, что нарушает их покой и демонстрирует свою власть.

Когда обряды подошли к концу, и костёр начал догорать, Мирослав, дождавшись удобного момента, снова подошёл к Ярославе.

– Я всё же надеюсь, что ты позволишь мне узнать тебя поближе, Ярослава, – проговорил он тихим, бархатным голосом, стараясь очаровать ее, – Ведь в такой прекрасной девушке, как ты, должно быть много интересного.

Ярослава отступила на шаг, соблюдая дистанцию.

– Не думаю, что это хорошая идея, князь. Ваши пути и мои никогда не пересекутся, – отрезала она, и, не дожидаясь ответа, гордо развернулась и ушла в Велеса, отзываясь на его окрик, оставив Мирослава в ярости и недоумении. Он не привык к отказам, и эта деревенская девица посмела бросить ему вызов.

Жрец, облаченный в белые льняные одежды, расшитые золотыми нитями, поднял руки к небу, теперь уже усыпанному первыми звездами. В его голосе звучала торжественность и мощь:

– Свершилось! Дары приняты, боги довольны! Да будет ночь благосклонна к нам, смертным! Объявляю ночные гулянья!

Толпа взорвалась ликованием. Зазвучали бубны, свирели и гусли. Вокруг костра закружились хороводы, лица озарялись отблесками пламени. Молодежь, опьяненная свободой и духом праздника, пела, танцевала, пила медовуху из больших деревянных кружек. В их песнях звучала надежда на богатый урожай, на крепкую любовь, на счастливую жизнь.

После трапезы начались тихие беседы. Люди вспоминали ушедших, рассказывали истории о героях и мудрецах, делились своими страхами и надеждами. Старики, утомленные дневными заботами и ритуалами, степенно расходились по своим домам, желая молодежи доброй ночи и благословения богов.

Ярослава осталась. Она стояла у края костра, наблюдая за кружащимися парами. Ее лицо было безмятежным, но в глазах таилась грусть. Она чувствовала на себе пристальный взгляд князя, но старательно его игнорировала. Он подходил к ней несколько раз, предлагал разделить с ним чашу меда, приглашал на танец, но каждый раз натыкался на вежливый, но твердый отказ.

– Я устала, князь, позвольте мне просто насладиться музыкой и видом звезд, – говорила она, избегая прямого зрительного контакта.

Ее не интересовали его знатность и богатство. В сердце Ярославы жила совсем другая мечта, далекая от княжеских палат и политических интриг. Она мечтала о свободе, о жизни в гармонии с природой, о любви, не знающей границ и условностей. И этот князь, с его властным взглядом и уверенными манерами, совсем не вписывался в ее грезы.

Она нарочито громко смеялась над шутками дружины, плясала с девушками до изнеможения, лишь бы не остаться наедине с князем. Она видела, как в его глазах появляется раздражение, но это ее не останавливало. Ярослава была непреклонна.

У одной из лавок с медовухой толпились мужчины, обсуждая прошедший день и предстоящие работы.

– Славный урожай будет в том году, если верить жрецу, – говорил коренастый мужик с окладистой бородой, отпивая из кружки. – Марена благосклонна, видать.

– Благосклонна-то благосклонна, – возразил другой, худой и жилистый. – А работать кто будет? На одни молитвы урожай не вырастет.

– Эх, ты, Фома неверующий! – засмеялся первый. – А Матушка-Земля сама разве не поможет? После таких гуляний и силы прибавится!

– Поможет-то поможет, да и ты помоги ей, лентяй! – подхватил третий, молодой парень, подмигивая. – А то все медовуху пить горазд!

Все трое дружно расхохотались, чокаясь кружками.

Ярослава, устав от танцев, присела на лавку рядом с двумя подругами – Миланой и Любавой.

– Ярослава, ты сегодня как никогда хороша! – шепнула Милана, с завистью глядя на ее убранство. – Князь глаз с тебя не сводит!

– Да разве это счастье – княжеская милость? – отмахнулась Ярослава. – Мне милее вольный ветер в волосах, чем золотой браслет на руке.

Любава, мечтательно вздохнув, промолвила:

– Эх, если бы князь на меня посмотрел так, как на тебя… Я бы не раздумывала ни секунды!

Ярослава покачала головой.

– Любава, не ищи счастья в богатстве и власти. Ищи его в сердце, в любви, в согласии с собой.

– А где ж его найти, это согласие? – вздохнула Любава. – Когда вся жизнь уже расписана?