Упоение

–Мама, а что такое музыкальный слух? В школе говорили, чтобы играть на домбре, нужен особенный слух. Это я не про то, что мы слышим ушами… Вы, взрослые, говорите словами, которые, непонятны для нас. Я имею в виду нас, детей. Да, мама, я очень хочу, чтобы вы показали вашу игру. Я даю вам слово, что смогу повторить… Пусть не с первого раза, но, все же…,-поначалу с горящими, а на последнем -уже с затухающими глазами, сказав свои слова, он медленно посмотрел на свою домбру, и погладил ее рукой.

–Я знаю, что ты сможешь повторить за мной… Так, как же иначе, раз ты мой сынок? Я даже знаю больше, чем ты можешь себе представить. Ты у меня умный. Не бойся делать ошибки. В этом нет ничего предосудительного. Мы должны ошибаться, чтобы сделать что-то новое. Нам всем порой нужны ошибки…Поверь, и для этого тоже нужна смелость. А иначе, как ты поймешь, что ты на правильном пути?

Теперь, будучи взрослым и имея возможность учить своих детей жизни, Мирас каждый раз наблюдая, как они делают свои первые шаги в музыке, с теплотой вспоминал слова своей мамы. Может быть, у всех мам на свете есть удачный навык предвидеть будущее своих детей? Мирас задавался этим вопросом снова и снова, потому что все, о чем она ему говорила, каким-то образом находило отражение в его жизни. Ее слова, казалось, были не просто советами, а чем-то большим – как будто она видела нашу судьбу впереди, словно через волшебную призму. Это и другое заставляло его,удивительным образом, каждый раз, задумываться о том, какой мудростью обладают мамы, и как важно прислушиваться к ним, даже если в юности нам казалось, что мы знали всё о жизни. Но со временем приходит понимание: их советы и наставления были не просто словами, а глубокой заботой и опытом, которые оберегали нас от ошибок.

Позже, благодаря своему учителю Сырыму, он познакомился с кобызом. Мирас помнил, как в тот момент, с дрожью в руках, впервые прикоснулся к этому инструменту. Даже и сейчас, прикасаясь к нему, его не покидает то самое первое волнительное чувство, смешанное с тревогой и ответственностью.

Прошло уже больше десяти лет с тех пор, как Мирас последний раз видел своего учителя музыки. Тогда ему казалось, что его уроки – это всего лишь этап, несущественная часть его детства. Но слова, которые он говорил ему, строгий взгляд и мягкие напоминания о терпении и практике, остались где-то глубоко в памяти.

Возвращаясь однажды с работы, Мирас зашел в маленькое кафе в центре города. Для него, это маленькое кафе было маленьким островком тишины. Здесь он любил сидеть в одиночестве, приятно погружаясь в свои размышления. Сегодня он хотел не просто посидеть в тишине, ему надо было отвлечься немного от своей работы. После нескольких дней напряженной своей работы над сочинением музыки, Мирас не мог сосредоточиться ни на чем.

Легкий аромат кофе странно смешивался с ненавязчивой мелодией кобыза, который доносился, откуда тос улицы. Ему показалось немного удивительным, что мелодию которую он слушал, увлекая его всего вглубь, удивительным образом, расслабило. Было странным не то, что здесь неподалеку звучала музыка кобыза, а то, что эта мелодия была знакома ему. И в этот момент, когда протяжный звук кобыза оборвался, Мирас узнал в знакомых звуках манеру исполнения своего учителя. Осознание того, что так играть на кобызе мог только он, глубоко тронуло его и озадачило.

Быстро расплатившись с официантом, он быстро выскочил наружу, желая набрать в свои легкие свежего, столь недостающего ему воздуха. Этот спасительный глоток казался самым важным на свете. Мирасотчаянно пробовал отметать в сознании все свои сомнения, и желал лишь одного – увидеть своего учителя дядю Сырыма. Ведь так играть на кобызе мог только лишь он.

В этот короткий миг он ярко представил его: высокий, сдержанный, с пронзительным взглядом, который, как будто читал его мысли.

Оглянувшись уже на улице, неожиданно для себя Мирас увидел сидящего на скамье незнакомого человека с отрешенным взглядом. Он подошел чуть ближе, пытаясь понять, что именно привлекло его внимание. Незнакомец держал в руках кобыз и, погруженный в свое состояние, извлекал из него протяжные, печальные звуки. Музыка была полна боли, и казалось, что его нотынесли историю скорби.Вокруг него собралось несколько человек, которые тоже словно в оцепенении, не могли двигаться и реагировать на происходящее.

Присмотревшись более внимательно, Мирас заметил для себя, что состояние, в котором он, пребывая, играл на своем кобызе, было следствием воздействия какого-то травмирующего события, случившегося с ним. Либо его состояние было следствием какого-то сильного эмоционального потрясения. Возможно, он пережил что-то настолько сокрушительное, что его душа нашла спасение в этих мелодиях, которые, как будто мост, соединяли прошлое и настоящее. Ему не хотелось думать, что он мог ошибаться в своих мыслях и догадках. Ибо так и только так, он мог объяснить то, что видел перед собой. Видел и наслаждался звуками… Видел и чувствовал ужас трагедии, вырывавшийся у того незнакомца изнутри…

Протяжный звук, острый и пронзительный, словно стрела, вонзился в тело, парализуя сознание. Мир вокруг застыл, воздух стал вязким и неподвижным. Каждый миг тянулся, словно вечность, погружая разум в пучину звенящей тишины, где оставалось только одно – это ощущение. Звук – он повелевал, навязывал свою волю, отрезая возможность думать, чувствовать, бежать.

И в тот момент, когда после тех звуков, исполнитель открыл свои глаза, он пристально посмотрел на Мираса, и остановил свою игру. Мирас узнал своего учителя. Да, это был он. Но его было не узнать. В порыве вырывавшихся эмоций, Мирасобрадовался этой встрече и, в то же время, ужасался увиденным.Его исхудавший вид потряс его до глубины души. Лицо, которое раньше излучало уверенность и силу, теперь выглядело уставшим, изможденным, словно на его плечах лежала тяжесть целого мира. Его глаза, хотя и сохранили тот же глубокий и мудрый взгляд, были затуманены болью, которую Мирас даже не мог себе представить.

–Учитель… Это вы? Это я Мирас. Неужели вы не узнаете меня? – выдохнул он, не веря своим глазам.

Он молчал. Лишь слабо улыбнувшись, будто понимая смятение Мираса, Сырым поднял руку, призывая его успокоиться. В этой короткой паузе онпочувствовал, как время остановилось для него. Присутствие учителя вновь напомнило ему уроки, которые он давал: быть сильным перед лицом трудностей, находить свет даже в самой глубокой тьме.

–Мирас? Да, я вспомнил тебя. Но, почему ты здесь? – наконец произнес он тихим, но твердым голосом.

Эти слова врезались в сознание Мираса, вызвав волну воспоминаний. Перед ним стоял человек, который однажды научил его смотреть на мир иначе. Но теперь казалось, что он сам нуждался в поддержке.

–Сырым ага, что с вами случилось? Почему вы здесь? – спросил он, ощущая, как голос предательски дрожит.

Учитель лишь покачал головой, как будто говорил, что сейчас не время для объяснений. Вместо этого он опустил свой кобыз и подошел ближе. И в этот момент, его взгляд проник в самую суть души Мираса.

–Ты готов? Помни, чему я тебя учил… Мир изменился, и теперь ты должен быть тем, кто принесет свет в его хаос. Наверное, ты удивлен, что видишь меня таковым, – пространно обратился он как-бы вникуда, и от этих услышанных слов, ему стало нехорошо.

–Вам не надо ничего говорить, учитель. Я вызову такси, и мы уже дома у меня, спокойно поговорим, – ответил Мирас ему и, не дожидаясь ответа от учителя, стал набирать со своего телефона номер службы.

В его словах звучала решимость и вера, которые поразили Мираса. Он понял, несмотря на то, каким видел его сейчас, он всё ещё был его учителем – источником вдохновения и силы. И в этот момент он осознал, что впереди ждет нечто большее, чем мог себепредставить.

Когда подъехала машина, они покинули то место. Всю дорогу Мирасмолчал, не решаясь первым начать расспрашивать своего учителя. Каждый вопрос казался ему неуместным, мог вывести учителя из равновесия или расстроить его.

У подъезда дома, улучив момент, когда Мирас захотел подпереть ему локоть, учитель решил обратиться к нему:

–Знаешь, Мирас, я здесь потому, что мне хотелось найти тебя. Не удивляйся моим словам, сынок.

–Да, конечно. Я и не удивляюсь ничему… Наверное, это вы должны меня простить за то, что за столько времени, где многого разного произошло, я не искал вас. Поверьте, я искренне рад, что встретил вас сегодня. Ну что мы стоим, ага… Давайте, уже обо всем поговорим дома…, – сказав свои слова, он приятно улыбнулся своему учителю и попросил того, проследовать за ним до лифта.

Дома, сидя за большим деревянным столом с чашкой горячего чая, он долго смотрел в одну точку, будто пытался найти в себе мужество задать новые вопросы. В голове вертелось множество мыслей, воспоминаний и догадок, но одно не давало ему покоя: почему его учитель оказался в таком состоянии, и что именно привело его сюда.

Собравшись с духом, он нерешительно поднял голову и напрямую обратился к учителю, который продолжал молчать.

–Учитель, Сырым ага, – начал он тихо, словно боясь нарушить тишину, царившую в комнате.

–Что случилось, что вас не узнать? У вас исхудавший вид. Вы заболели, ага? Поймите и вы меня… Как же я, могу видеть вас таким и не посметь узнать, что произошло с вами на самом деле. Почему то мне кажется, что за вашими словами будетскрываться что-то большее?

Его голос звучал спокойно, но внутри он чувствовал, как сердце бьется сильнее. Это была не просто тоска по наставнику, но и желание понять правду, какой бы тяжёлой она ни была.

–Я и сам понимаю, что мне предстоит тебе рассказать многое. Даже и незнаю с чего начать. Ты знаешь, что я всегда не расстаюсь с кобызом. Он со мной везде. Ведь этому, я учил еще и тебя. Мы поговорим еще про это. Все случилось с того, что мне надо было выехать в другой город по делам. Мой младший брат, проживающий в городе Алма-Ате сильно заболел. Мне позвонил он сам и я, не смея отказать ему, бросив все свои дела, сев в свою машину, тронулся в путь. Моя супруга не знала про мой отъезд. Ей я намеревался сообщить про свой вынужденный отъезд, уже приехав в намеченное место. Конечно, порой вынужденно поступая так или иначе, мы беспечно поступаем по отношению к ним. Я имею в виду своих близких людей. Даже и незнаю, почему я так тогда поступил. До сих пор я корю себя за это, Мирас, – грустно посмотрев на него, выдохнув воздух из груди, ответил Сырым ага и, вновь погрузился в свои мысли.

Эти слова прозвучали настолько чётко, что он на мгновение задержал дыхание, обернувшись по сторонам. Но никого не было. Только тёплый свет лампы, его ученик и,наполнявший всю комнату, запах чая.

Мирас молчал и не смел нарушить погружение своего учителя. По быстро сменяющемуся выражению лица, он понимал, что случившееся было для него по-настоящему ужасным. И, в тот момент, когда он захотел спросить его, тот, тяжело подняв свою руку, закрыл ими свои глаза. Тихо, не издавая звука, Сырым ага заплакал. Он плакал, как могут, наверное, плакать мужчины, потерявшие опору в своей жизни. Он плакал так искренне, наверное, как могут плакать мужчины, которых разбила Судьба. Этого невозможно было скрыть, и слова уже были не нужны…

–Короткое замыкание…Мне это сказали позже специалисты. В доме, где оставил я их, мою супругу и младшую дочь, случился пожар. Они сгорели оба. Позже, когда все успокоилось и были проведены все ритуальные мероприятия, ко мне подошла соседка и сказала то, что у меня от услышанного, перевернуло все сознание. Я никому не рассказывал про это. Никто не знает, что могла моя соседка сказать мне. Наверное, было былучше, если она не говорила все это мне. Она сказала, что когда они горели дома, они кричали. Они звали меня… Почему, я не оказался рядом с ними? Мне больно сейчас, вспоминать произошедшее, Мирас. Я не желаю никому столкнуться с таким горем, сынок. Но у меня лишь один вопрос к Всевышнему: почему он оставил меня в живых? Я до сих пор задаюсь этим вопросом и у меня на него, к сожалению, нет ответа. Если бы я был рядом… Если бы так сложилось, то я бы с радостью пожертвовал бы своею жизнью и укрыл бы их обоих своим телом. Я сделал бы все, что в моих силах, чтобы спасти их… Пусть даже ценой жизни своей… Тот неистовый огонь, который там свирепствовал, я бы принял бы его с благодарностью… Отдать свою жизнь ради любимых, неужели это какой-то подвиг?! Это, я уверен, долг каждого мужчины! Вот так я и остался без ничего, Мирас. Жизнь для меня, она потеряла всякий смысл. Я проклинал себя и свою жизнь. Я не хотел жить…Моя супруга родила ееочень поздно. К тому же, и роды протекали очень сложно. Я молил тогда Всевышнего, чтобы все обошлось… Даже позволил себе однажды просить Аллаха, что в случае непредвиденной крайности, оставил бы хоть ее живой… Я имею в виду свою супругу… Теперь же, их обоих у меня нет. Знаешь, моя дочь любила играть со мной в прятки… Она пряталась в доме так умело, что порой я и сам удивлялся ее находчивости. Как жизнь порой не справедлива. Неужели мы все в какой-то игре? Может она спряталась от меня? И я должен буду найти ее? Спряталась так умело, что я до конца своей жизни не увижу ее?Но где мне искать их обоих? Кто мне ответит? Если бы мне, хоть кто-нибудь подсказал… Зачем такая жизнь человеку, зачем такая игра от Жизни, если в конце, мы должны проливать свои слезы?Скажи мне: разве мир этот не был бы чище без меня? Не будь такого человека, который виновен в смерти двух невинных людей? Да, я виню себя в их гибели! Если бы я был возле них… Все, к сожалению, случилось быстро…, – сказав свои слова, учитель его, уже не сдерживая себя, зарыдал сильно.

Мирас, встав, поднес ему стакан воды и, желая успокоить своего собеседника, решил сказать ему свои слова соболезнования:

–Примите мои слова соболезнования, Сырым ага. Мне очень жаль их. Пусть души их найдут свое место в раю! Вы видитеи мои слезы… Я жалею, что так все трагически вышло. Но разве вы могли знать, что должно было случиться такому? Зачем же винить себя. Мне кажется, что надо смириться… Вы старше и мне нельзя вас учить, но ведь вы, своими терзаниями, делаете им больно…

–Да, спасибо тебе за теплые слова. Знаешь, у меня все смешалось… Но я, скажу тебе, что нашел себя… Я же не сказал тебе главного… Кобыз… Ты же помнишь ведь его? – неожиданно, обратившись к нему, он с удивленными глазами, задал свой вопрос.

–Да, конечно. Я даже помню тот первый момент в своей жизни, когда вы мне показали его. Мне было, то ли 10 или 11 лет. Его первый звук до сих пор у меня в памяти. Как он сумел, своим резонирующим и пронзительным тембром напомнить голос природы: шепот ветра, рык зверей или даже плач. Тогда, я впервые увидел его, и это событие для меня было чем-то магическим и мистическим. Для меня кобыз – это палитра эмоций, приятная душе, его звучания, они несут людям лишь, меланхолическую грусть и медиативное спокойствие. Но зачем же, вы упомянули про него, учитель? – насторожившись, он решил обратиться и неуверенно стал искать глазами его музыкальный инструмент.

–Да, ты прав, Мирас. Я благодарен своей судьбе, что сумел вложить в тебя любовь к нему. Что было бы с того, если бы я прожил свою жизнь и не сумел бы передать свои знания и весь свой опыт в музыке, следующему поколению. Ты лишь один, мне кажется, сумел, проникнувшись его духом, полюбить искренне его приятные сердцу звучания. Но, сейчас, не хотел бы об этом… Неужели ты не узнал тот мой кобыз? Это ведь он привел меня к тебе, а далее уже, подозвал своими звуками тебя. Всмотрись в его струны. Да, его местами его тронул тот огонь… Ведь все сгорело, а он остался каким-то образом целым… Этот налет, в некоторых местах, этотот копоть от огня… Скажешь людям, ведь не поверят же… Но почему же, он не сгорел, когда полыхало все вокруг там? Ведь он же сделан из древесины. К тому же, я его никогда не ложу в футляр. Для меня это, как будто, некое заточение для любимого всем сердцем инструмента. Неужели и в этом есть некий посыл от Жизни для меня? Мне кажется, он хотел спасти их… Мне хочетсятак думать.Поэтому, в последнее время, играя на нем, представляя в своем образе это, я стараюсь просить извинения у них. Это я говорю о своей супруге и маленькой дочери. Теперь ты знаешь, что случилось у меня. Мне кажется, я потерял то, что было у меня…Свою жизнь… Свое будущее… Или то, что там от него осталось… Как бы повел себя другой, окажись на моем месте, Мирас? Порой, меня одолевают такие разные эмоции, что в своих сомнениях и переживаниях, я могу даже, не понимая происходящего вокруг, радоваться и рыдать одновременно… Смеяться сквозь слезы и благодарить свою Судьбу… Нет, я не сошел с ума! Просто благодаря кобызу, я думаю, что мне открылись некоторые знания. Ты должен знать это, потому, что я их всегда говорил тебе. Не зря ведь в древности, шаманы использовали в своих обрядах кобыз. Он был для них словно путеводитель в мистические миры. Зачастую, кобыз использовали в ритуалах для того, чтобы создать некую связь с духами и природой. Ибо его звуками открывались врата в мир грез… Мы все ведомы, Мирас! Лишь Кобызу, я думаю, дано то право – вести своего Исполнителя по жизни. Главное – это, чтобы ты сам не предал его… Иначе, его звуки останутся просто звуками и не увлекут Мир за собой…, – выдохнув, он посмотрел на висевшие на стене часы и, повернувшись к кобызу, что-то тихо прошептав ему свое, нежно провел своей рукой по его струнам.

–Даже и незнаю, что вам сказать, ага. Ваша история, словно перевернула все в моем сознании.Конечно, я помню все, о чем вы мне рассказывали. Тогда, мне казалось, что все вокруг кружилось вокруг меня. Словно я находился в водовороте приятных ощущений. Но меня напрягло одноваше слово. Как понять то, что кажется на первый взгляд немыслимым: как и почему может человек предать Кобыз? Неужели это возможно?– желая узнать, что подразумевал его учитель под этими словами, Мирас задал ему свои вопросы.

–Однажды, это было, конечно, давно, мой учитель сказал мне: жизнь перед тобой намного важнее, чем жизнь, которая уже позади! Он много говорил мне хороших слов не только о музыке и о кобызе, но и о жизни. Можно сказать, что он вложил в меня все лучшее, что было у него. Шаблоны… Да, это простое на слух слово, может покалечить жизнь любому человеку, кто так или иначе, связан с творчеством. Люди, какими бы они не были, будут ломать тебя. Для того чтобы сделать тебя таким же, как и они. Ты будешь пробовать сопротивляться этому. Будешь до последнего держаться, чтобы не сломаться. Но если ты сломаешься в угоду другим, если ты потеряешь свою индивидуальность, подчинившись правилам, придуманными другими, ты станешь такими же, как и они. Просто музыкантом… Но кобызист – не просто музыкант, Мирас. Это бунтарь, который, не подчиняясь воле других, должен нести людям свое! Светлое и непоколебимое! Тебе надо быть им? Ты должен сам себе ответить на этот поставленный мной вопрос. И если «Да», то когда и почему…Мы все, когда играем на кобызе, погружаясь в ее потаенные смыслы звуков, делаем это прежде для себя. Эта музыка, должна нравиться прежде самому себе. Порой сама Судьба делает так, что кто-то в себе, так и не проявляет это бунтарство. Но кто-то реализует себя так, как он представляет себе это и у того получается в жизни многое.

–Бунтарство…Это, как нежели, действовать по зову сердца, учитель?

–Да, именно… Поверь, герои не только на фронте или на войне… Каждый сам решает, когда ему в жизни, надо становиться им. Тогда, у такого человека должен быть внутри стержень. Порой я называю для себя это слово иначе – волей. Ты и только ты сам решишь, кем тебе становиться… Бунтарем или обычным, заурядным, музыкантом.

–Но, учитель, почему вы не говорили этого раньше? Почему, ага?– уже с растерянным видом и голосом, он обратился к нему.

–Скажи мне, Мирас. Что тебя ассоциируется с детством? Что тебе удобно вспомнить, чтобы представить себя маленьким? – обратился к нему Сырым и застыл в ожидании его ответа.

–Даже незнаю, учитель… Может родители…Мне сложно ответить сразу на этот ваш вопрос, ага, – недоумевая от состояния, в котором он пребывал, ответив ему, сосредоточенно взглядом, он начал вгрызаться во все, что попадалось ему в глаза.

–Вот именно… Нам нужны такие опоры в жизни, чтобы мы могли быопершись на них, бросить на свою Жизнь взгляд, – сказав эти свои слова учитель, заметил, как у него изменилось лицо, будто он захотел что-то добавить, к своим ранее сказанным словам.

–Я вспомнил… Чтобы представить свое детство и все что происходило со мной тогда, мне надо лишь мысленно сказать слово «тополя»… Правильнее было бы сказать «качающиеся тополя», – на последних словах, выдохнув воздух из груди, теперь, он посмотрел живыми глазами на собеседника.

–Это хорошо, что мы с тобой поделились с самыми сокровенными тайнами. Мне кажется, что те твои качающиеся тополя, они словно кисти художника у Природы… Она рисует на небе ими, видимую только ей картину. И эта картина, словно нам послание с тех лет… Эта возможность видеть мир таким, она только твоя. Она не может быть ничьей! В этом твоя уникальность. Также все должно быть и с твоим творчеством! Независимо от всего, что будет тебя сжимать и помещать в клетку, ты должен быть самим собой и оставаться уникальным. Это удел особых людей. Удел, как я называю, истинных музыкантов. Я ничего нового для тебя не открою, но это то, чего я всегда добивался от тебя.Ты должен был замечать и понимать это. И тут разговор не только про гениев-музыкантов… Такие люди, и не другие, должны рушить все, чтобы создать свое представление! Ядумаю, что именно в этом их смысл жизни. Ибо так и только так, а не иначе, настоящий кобызист, должен прожить свою жизнь.

–Как вы замечательно все сказали, Сырым ага. Мелодии кобыза, и вправду, соглашусь, они не должны в большинстве случаев, подвергаться анализу музыкальных критиков. Это часть культурного наследия, которое передает дух прошлого, глубокую философию и эмоциональную палитру предков. Я думал часто над этим в последнее время. Они не созданы для того, чтобы вписываться в современные стандарты. Красота его звуков заключается в их аутентичности, уникальности и способности пробуждать чувства, которые невозможно передать современными инструментами или стилями. Я знаю, что я не скажу вам нового, но для меня кобыз – это своего рода музыкальный мост между поколениями. Который должен оставаться нетронутым в своей истинной форме, – сказав свои эти слова, Мирас посмотрел на учителя и заметил, что он, желая что-то показать ему, вывалив содержимое своей маленькой сумки, начал перебирать оттуда какие-то вещи. Найдя среди разных вещей скомканный листок бумаги, аккуратно разгладив ее своими морщинистыми руками, он протянул его.

–Я знаю, что ты не только кобызист. Помню, что раньше, при нашей встрече, ты говорил, что изучаешь историю. Конечно, история, как наука, она многогранна. Если говорить про историю музыки, то у нас вряд ли сложится обстоятельный разговор. Потому что, я не ученый. Я просто кобызист. На наших занятиях я пробовал просто привить тебе навыки игры на кобызе. Пробовал донести до тебя красоту его музыки. В глубине души, я рад, что ты стал тем, кем являешься. Ты спросишь, что я тебе хочу показать? – задав свой вопрос собеседнику, он заметил, некое исходившее напряжение от Мираса.

–Но что это такое? Я не видел ничего подобного до этого, – коротко ответил ему, Мирас продолжил, не поднимая своих глаз, изучать тот рисунок на клочке бумаги.

–Это танба3 родового племени с городища Отрар. Я узнал об этом, показав одному знакомому школьному учителю истории. Конечно, я думаю, что и ему это было интересно: узнать его происхождение, ну и все другое, касающееся его. Но он, так и не сумел найти никаких данных, касательно него. И, тогда, я невольно, почему то вспомнил тебя. Тут, кажется, есть некая загадка. Но скорее, это все, по мне, тайна, которую надо разгадать. К тому же, мне захотелось, показав его тебе, рассказать то, как и где, я нашел его. Мне кажется, что городище Отрар4, оно давно изучено учеными. Можно сказать, что все открытия, учеными уже сделаны. Сейчас, когда я рассказываю тебе эту историю, мне даже сложно выделить самое важное из всего, что я тебе рассказал. Что именно меня подтолкнуло, чтобы я захотел найти тебя и рассказать о случившемся горе с моими родными, удивиться чудесному спасению от огня своего кобыза, либо, ослучайно найденном танба?Я и сам, признаюсь, пребываю в странном состоянии. В любом случае, я внутренне чувствую необычное облегчение, что сумел поделиться всем. Поверь мне на слово, сынок, в нашем возрасте, многое, с чем ты, так или иначе, сталкиваешься в жизни, имеет смысл. Так вот, теперь, когда ты услышал все от меня, тебе решать все… Есть ли на самом деле там тайна и в чем ее смысл или, как говорится, все это, ничего не стоит…, – закончив свои слова неопределенностью, он выдохнул и замолчал.

В этот момент, когда обоим было нечего сказать, каждый из них пробовал проникнуться словами. Словами, которые кружились вокруг них, словно они были подхвачены некой невидимой силой, как снежинки снега, и не смели опускаться вниз.