Очищение

– Они думают, что ничего не изменилось для них. Что и сейчас можно на шарика проскочить. Не хотят, никак не хотят понять, что уже другое время – время равных возможностей. А время равных людей кануло в лету навсегда. Не дуркуй, работай и все у тебя будет. Шустри, крутись, делай деньги. Так в чем же дело? Да в том, что можно не работать совсем, не посадят за это, свобода пришла, вот они на радостях вообще работать бросили. Это вместо того, чтобы как раз и начать работать на себя – работать по-настоящему. А они на радостях начали ещё больше пить да гулять. Все трынь трава! А я не стал. Я сутками крутился, потому, что в отличие от некоторых понял, что пришло время людей с мозгами. Только не надо их водкой заливать, а шевелить, и шевелить правильно.

Они уже давно сидели в кафе, которое тоже принадлежало Корзуну. Он все еще не хотел расстаться с мыслью о «хитром московском госте» и располагал к себе; угощал его изысканным коньяком, который здесь держали специально для хозяина и его гостей, когда он соизволял навещать собственное кафе. Пузатую бутылку обступали блюда со столь же изысканными закусками, которые только подчеркивали вкус коньяка.

– Да брат, пришлось покрутиться, – продолжал Корзун, разливая в красивые коньячные рюмки очередную порцию душистого солнечного напитка. – Все деньги тогда, что были, в дело пустил. Начинал как все – челноком.

«Ну, начинал-то ты пожалуй со школьных туалетов», – безо всякого злорадства, мысленно подкорректировал его речь Павел.

– Гонял за товаром в Турцию, Польшу, да мало ли! Не доедал, не досыпал. – Корзун скосил на Павла глаза. – Сколько раз без копейки сидел – все в дело. А сколько наезжали, грабили, пока на ноги не встал, не обзавелся знакомством с нужными людьми. И что? А то, что ты видишь сейчас перед своими глазами. Вот результат всей той жизни, борьбы за существование. Главное для человека, что бы у него цель в жизни была. Нельзя без этого. Без этого смерть. У меня была цель, и я ее достиг, не смотря ни на какие обвалы и кризисы, ни на весь этот непрекращающийся бардак. Хотя честно тебе скажу – именно при бардаке и можно делать настоящее дело. Как это не цинично звучит. Ну да ты это знаешь.

«Интересно все же, за кого это он меня принимает, за своего что ли? – терялся в догадках Павел. – Этот вот, с виду простой жирный увалень, сидящий напротив него угощающий его своим коньяком и делящийся своей жизненной философией. А ведь чего-то он хочет».

– Все, у меня теперь есть на данном этапе. Но я не расслабляюсь, продолжаю работать. Работа для меня все. Для того чтобы и дети, и внуки мои будущие всласть пожили. И родители что бы ни в нужде жизнь окончили. А для такой жизни нужны и завязки и крыша надежная. А они у меня есть. Думаешь, легко все это досталось? Нет. Просто работать надо. А не надеяться на то, что все и так наладится. Не наладится и никто никому жизнь слаще не сделает. А не хочешь этого понять, тогда добро пожаловать на паперть.

– Но ведь это просто старушка.

– А, ты вон о чем. – Корзун кивнул головой в сторону улицы. – Я заметил, тебе не понравилось, что я не подал ей. Казалось бы, что там для меня этот рубль. Мелочь. И не жалко мне его. А не подал потому, что не хочу. Удивлен? Она что, одинокая что ли, эта бабка, не нажила детей и внуков, которые должны содержать ее теперь. Есть у нее и дети и внуки. Только наплевать им на нее, потому, что пьют с утра до ночи, а все что она таким способом зарабатывает они же ее родственнички, двуногие скоты у нее отнимут и пропьют. Скажешь, нет? Так почему же я за свой счет должен содержать каких-то уродов, не приносящих пользу ни себе ни другим. У меня лишних денег нет. Да не гляди ты на меня так Паша. Жалко мне ее, поверь жалко. Только толку от моей грошевой жалости мало. Вот столовую для стариков открыть, что бы они там нормально питались, а не детки их непутевые. Думал я об этом и не раз. Но ведь и там порядку не будет, разворуют, растащат все и неизвестно чем будут этих бабушек- дедушек потчевать. Не автоматчиков же там выставлять. Вот так Паша и живем в родном городе по уши в грязи. Только кому-то так и нравится, а я с себя сумел эту грязь смыть.

«Да Шустричок, старого времени не вернешь, тут ты прав», – думал Павел, шагая по улице. Даже сейчас, после того как он расстался с Корзуном, у которого всегда много неотложных дел, он все еще ощущал на языке вкус дорогого коньяка и слышал голос философствующего знатока жизни.

Да, у того была своя философия, пусть не совсем гладкая, в иных местах сомнительная, но своя, по-своему выстраданная. Вышедшая из своего собственного представления об окружающем мире. Может быть, Корзун действительно чувствовал себя уютно и уверенно в этом своем представлении и искренне верил в то, что раз смог он, то смогут и другие. Вот только действительно ли он хотел этого?

Хотят ли все эти новые господа и господинчики, чтобы все, как и они зажили в достатке и довольстве, что бы ни было нищих и голодных. Сомнительно. Какой смысл тогда будет в их борьбе за жизнь, в царапанье за сладкий кусок, когда для того, что бы вынырнуть на поверхность приходится и подсиживать и предавать, а то и, что греха таить – пускать кровь тем, кто стоит на пути, тем, кто мешает.

Законы бизнеса, ничего личного – говорят они поверженному врагу, который еще вчера был лучшим другом. Вот и Корзуну наверняка приходилось заниматься подобными делами, прежде чем он мог построить два этих роскошных, из стекла, современных сарая для отмывания своих и чужих денег под благим намерением облагодетельствования исстрадавшегося по роскошной жизни населения.

Хотя представить Корзуна в роли крутого мафиози творящего свой скорый суд конечно затруднительно. Малый хоть и крупноват, но трусоват, а вся его напыщенность и значимость, просто хорошо выученная роль. Всю грязную работу за таких вот господ, делают другие. Что он там сказал: «Надежная крыша?» Да, он так и сказал, и произнес это с гордостью. А ведь это означает только то, что он добровольно платит тем, кто под видом его надежной защиты и так бы забрал у него эти деньги, только силой. Вот что значит «крыша». Ну да бог с ним, с Корзуном. Это его жизнь, его понятия. Он сам себе выбрал эту дорогу.

А все-таки молодец Шустричок, сумел все-таки, как хороший серфер оседлать волну и не захлебнуться, не пойти ко дну как многие пытавшие счастья в дикие девяностые. «И все-таки за кого-то он меня принял. Не поверил тому, что я счел ему о себе рассказать. Умен, но не далек».

Посмотреть на Корзуна Павел решил после некоторых встреч со своими бывшими одноклассниками и приятелями юности. Все-таки их класс был одним из самых дружных в школе, которая в свое время в своих стенах видела еще гимназистов Николаевской России.

Старая добрая школа сильная своими традициями и опытными педагогами переживала сейчас не лучшие времена. Павел уже видел ее старые потрескавшиеся от времени стены сложенные еще из такого кирпича, который власть победившего пролетариата за семьдесят лет своего правления так и не смогла научиться делать. Но даже эти добрые кирпичи бессильны перед временем.

А что уже говорить о людях? Старые приятели конечно рады были повидаться с Павлом. Улыбались, бодро рассказывали о своем теперешнем житье, о подрастающих детях и любимых женах. Угощали Павла чем бог послал, с удовольствием отмечая его почти полное равнодушие к спиртному, вспоминая: «А помнишь, как перед дракой с Петровскими портвейн для храбрости на заднем дворе школы, из горла, помнишь?»

Смеялись, по-доброму вспоминая детские проделки. Но Павел видел, что та же самая искренняя радость не получается при переходе на разговор о днях сегодняшних и любимые жены начинают подозрительно зыркать глазами на своих красавцев мужей, если те уж слишком бодро говорят как им живется сегодня.

Разве можно гордиться тем, что приходится работать сразу на трех работах? Оказывается можно. «Видишь Павел, какой я молодец. Как четко устроился. А Володька, да ты его помнишь, не смог. Ему бедняге похуже». Нет-нет, но при таких разговорах заходила речь и о Корзуне. Все–таки он один из всего класса так взлетел. Одни им восхищались – мол, смотри какой молодец, ухватил судьбу за хвост. Другие были равнодушны – мол, у нас и своих забот полон рот. Третьи же о нем говорили откровенно враждебно и вовсе не потому, что Корзун лично им перешел дорогу. Просто со временем школьное презрение к его махинациям в сочетании с тем, что время изменилось, и наступила власть вот таких же Корзунов, выросло в намного более злобное, но, увы, бессильное чувство.

Самым интересным было то, что те, кто негативно относился к успехам Корзуна, были наименее успешными в новой жизни, хотя ждали от нее когда-то многого, с радостью во взорах шагали голосовать за первого, «истинно русского» президента – «надежду и опору обездоленного народа». Но сколько они не ждали, манна небесная так и не стала сыпаться на их головы, а в самих головах все больше копилась злость и раздражение за то, что клюнули на очередной обман, за то, что внесли и свою посильную лепту для прихода к власти всяческих Корзунов.

Может быть поэтому, при посещении их Павлом, они эти обманутые и обманувшиеся, с какой-то злодейской радостью, словно гранату из-за пояса, доставали из холодильника бутылку водки и предлагали жахнуть за все, а потом, удивляясь и одобряя его трезвость, сами и напивались, все более раздражались и, не стеснялись в выражениях.

Вот тогда Павел и решил лично увидеть и пообщаться с Шустриком, что бы понять, чем он так насолил своим бывшим одноклассникам и сделать свои выводы.

Жизнь же, тем не менее, продолжалась. С работой у Павла проблем не возникло. И Севастьяныч и Андрей предложили ему работу каждый у себя. Правда одну и туже – охранником. С подобной деятельностью Павлу уже приходилось сталкиваться в столице. Он отлично знал, что включает в себя эта работа, и умел ее делать профессионально. Немного поразмыслив, он принял предложение Андрея, так как быть сторожем у чужого добра не хотелось. Это он уже проходил. Правда, Игорю, чтобы не расстраивать хорошего человека, он о своих соображениях не сказал.

Зато предложение Андрея ему показалось интересным, схема обычная – сутки через трое, но это спортивный комплекс, где занимается молодежь, предпочитавшая спорт, вместо водки и дури. Молодежь трезвомыслящая. А Павлу это было нужно.

Через пару дней после приезда он вместе с Андреем приехал в спорткомплекс для ознакомления.

К приятному его удивлению спортивных молодых ребят в городе было не так уж и мало. «Значит жизнь, настоящая жизнь в городе, не смотря на «радости» новых времен продолжается», – отметил про себя Павел, наблюдая, как тренируются будущие чемпионы. Больше всего ему понравилась команда АЙКИДО. Ему всегда был симпатичен этот красивый и изящный способ убеждения противника в его неправоте. Павел и сам был не прочь заняться АЙКИДО, но как-то не получалось это у него по-жизни, и все на что он мог надеяться в трудную минуту – это на крепкость своих кулаков, которые не раз выручали своего хозяина на его не легком пути.

Да, интерес к спорту продолжал жить в родном городе. Не всей молодежи пришлось по душе «радость» ежедневного самоубийства себя алкоголем на парковых скамейках по вечерам, тупо вливая в себя литры пива и стаканы водки потому, что «стало можно», потому, что пришла наконец долгожданная «свобода».

В первый же день Павел посетил одну из тренировок молодых спортсменов. Стараясь не привлекать к себе внимания, он наблюдал за ловкими действиями русских парней и, всматриваясь в их лица, старался угадать, что привлекло их сюда, для чего ежедневно, до седьмого пота изнуряют они себя, старательно выполняя комплексы упражнений, оттачивая свое мастерство. Какие цели они преследуют в итоге. Ведь они нашли в себе мужество не опустится, не спиться как некоторые их сверстники. Для чего им эти каждодневные физические нагрузки – просто для здоровья или для того, чтобы попытаться пробить себе дорогу в большой спорт, стать мастерами. Но какой страны? Той, в которой им довелось родиться уже нет, и не нужны ей больше их спортивные подвиги и достижения. А той, в которой они живут сейчас, больше нужны банкиры и махинаторы всех мастей, да и то, к слову сказать, не она в них, а они в ней, в ее хитрых изворотливых законах позволяющих за кражу булки хлеба угодить в тюрьму, а за кражу состава пшеницы сесть в депутатское кресло.

И все это, спортивные мальчики прекрасно видят и понимают, и может быть, часть из них сознательно себя готовит для вступления в криминальное братство. Что бы стать простым рядовым боевиком и сложить свои буйные, молодые головы на очередной стрелке, прикрывая своими спортивными телами авторитетов, но все же, успеть хапнуть кусок красивой и вкусной жизни. Той, которую им обещает общество равных возможностей. Насладиться всеми достигнутыми благами, которые навалятся на них дождем изобилия и которые никогда не могли бы им дать их отцы и матери. Те, которые всю жизнь, с раннего утра, и в снег и в дождь отправлялись на свои заводы и фабрики лишь для того, что бы заработать себе пенсионный стаж. И хотя бы последние годы пожить спокойно.

Только вот не хотят нынешние дети, развращенные действительностью идти по родительским стопам. Они хотят все сразу и много. Вот и качают свои мышцы с утра до вечера, что бы предложить свои молодые тела и жизни тем, кто обеспечит им сладкую жизнь, хотя бы на несколько лет и заранее готовясь к собственным похоронам как к чему-то обычному и естественному.

Но все это будет потом, а сейчас это их настоящая жизнь, в которой пока еще только спортзал и единственный авторитет-тренер.

Только ведь не все же они пришли сюда за тем, что бы обеспечить себе подобное будущее. Есть же и другие, не свихнувшиеся от напора новой жизни, не позволившие оболванить себя новоявленным иудам с телевизионных экранов без устали вещающих сладкими голосами. И таких нормальных русских парней ищущих свой собственный путь в жизни здесь большинство.

Хотя бы потому, что это заведение все еще находилось на городском бюджете, а у бандитов, Павел был уверен в этом, в городе были свои «качалки».

Да и руководители комплекса, с которыми познакомил его Андрей, вызывали его доверие.

Подобное положение устраивало Павла. Он все больше убеждался, что не зря вернулся в родной город. Для вида поразмыслив о предложенной работе, он согласился.

Работы охранникам в спорткомплексе хватало. В сам комплекс и в оборудование деньги были вложены немалые, и все это внушительное хозяйство в течение дежурных суток нужно было не раз обойти проверить замки, сигнализацию, осуществлять правильный пропускной режим. Должность обещала быть суетливой, работы хватало, чего не скажешь о предложенной зарплате. Но как раз это Павла и не волновало. В этом мире он был один и никому ничего не был должен. Крыша над головой есть, а это главное. Себя одного он сможет содержать и на такую зарплату. Главным для него было само место работы.

4 глава

Свободные от службы вечера Павел обычно проводил с Игорем и с Андреем, частенько заглядывающих к нему на огонек. Тем для разговоров и дружеского общения было с избытком. О своей жизни, о жизни города, о происходящем в стране.

С каждым разом Павел все больше улавливал раздраженные нотки в голосах друзей, которые рассказывали ему о своем нынешнем житье-бытье. Он видел, что, несмотря на то, что они как-то пристроились в современной жизни и не бедствуют, не всё им нравится в этой новой действительности, не все происходящие вокруг перемены им по сердцу. И Игорь и Андрей не то что бы откровенно – враждебно отзывались о новых временах но отрицательные эмоции все же выплескивались из них время от времени. И это не ускользало от внимания Павла.

Как-то Игорь, этот здоровенный детина чуть ли с дрожью в голосе рассказал об одной женщине в самой простой, неброской одежде, которая зашла в торговый комплекс, где он работал, видно просто для того, что бы хоть для вида приобщиться к той роскошной жизни, что запросто позволяют себе сейчас многие. Как она, словно зачарованная встала перед огромной витриной, на которой в неоновом свете красовались все возможные копчености и прочие деликатесы, недоступные раньше простому советскому человеку, тут Игорь горько усмехнулся и добавил – как будто сейчас они стали доступны этим простым людям. Если только что посмотреть.

Вот и стояла она и смотрела на все это мясное счастье с космическими для ее кошелька ценами, чувствуя себя в этот миг абсолютно чужой и лишней, среди снующих тут и там обеспеченных граждан, с самодовольными лицами набивающих всевозможной снедью специально предназначенные для этого корзины на колесиках.

Игорь стоял всего в нескольких метрах от нее. Все видел и понимал, что творилось в душе этой женщины, честно работавшей всю свою жизнь и вероятно так же радостно, как и миллионы других встретившей Август. И так же как все эти миллионы понявшая, со временем, что это был не ее август. Август, открывший время снова только для избранных.

Наконец женщина отошла от прилавка и двинулась к выходу. Когда она проходила мимо Игоря, у того вырвалось:

– Что же вы ничего себе не купили мамаша? – спросил он ее чуть ли, не насмешливо.

Она вдруг отшатнулась как от удара, испуганно посмотрев на двухметрового верзилу и опустив голову, ускорила шаги к выходу. Когда она уже была в дверях, он вдруг со всей ясностью осознал, что сам того не желая, оскорбил своим бестактным вопросом эту незнакомую, в первый и последний раз виденную им женщину. «Урод!», чуть не взревел он сам на себя и кинулся к прилавку.

– Леночка, быстренько мне эту вырезку копченную. Быстрей давай, приятель заболтался, забыл купить, а дома у него женка, знаешь какая, у-у! Не то, что ты – лапуля.

Вырвав из рук удивленной молоденькой продавщицы вырезку и крикнув: «Деньги, как вернусь»,– кинулся к выходу.

Женщина уже подходила к остановке автобуса, но он ее сразу опознал в толпе. Увидя перед собой Игоря женщина удивленно остановилась.

– Извините меня, возьмите – это вам, – неловко, от волнения сам не понимая, что говорит, он так же неловко стал совать ей пакет.

– Что это? Что вам надо?

– Это, не волнуйтесь, это подарок, – он понимал, что несёт полную чушь.– От магазина.

– Какого магазина, да что вам надо? – Женщина стала в беспокойстве озираться по сторонам.

Если бы Игорь был в два раза меньше ростом и не с такой прической, она может и по-другому бы восприняла все происходящее, а такой, он вызывал у нее еще большее непонимание и страх.

– Что это? Что вы мне тут суете-то? Я, кажется, у вас ничего не украла.

– Нет, нет, да не бойтесь вы, это же просто подарок, возьмите… от меня.

– От кого?

На них уже обращали внимание, и внимание это было не в пользу Игоря.

– Вот! – он вдруг решительно вложил в руки опешившей женщине проклятый сверток и бросив толпе:

–Да забыла, просто в магазине. – «Оправдавшись» таким образом перед людьми окружившими их, он отправился назад в магазин. Теперь ему стало еще более неловко. Проклятый дурак! Проклятый сверток! Проклятый язык! Даже сейчас, когда Игорь, этот веселый неунывающий Севастьяныч, рассказывал эту историю Павлу и пораженному Андрею, впервые слышавшему об этом, он все еще переживал ее, пытаясь скрыть дрожь в кистях рук.

– Эх жизнь ты наша уродская! – выдохнул он. – Водки бы сейчас.

– Так налей, – предложил Павел, с удивлением открыв для себя нового Севастьяныча. – В холодильнике. Стаканы сам знаешь где.

«Да, не зря я вернулся в родной город. Не зря, – думал Павел, глядя, как нервно, одним махом влил, словно вогнал, в себя Игорь порцию холодной водки, словно принял анестезию от боли. Хорошая, чистая должность, неплохое жалование с барского стола. Казалось чего еще надо этому тридцати пятилетнему жизнерадостному увальню. Ну не повезло в семейной жизни, так ведь никому должен не остался, и не переживает по этому поводу. Нервы у мужика такие же, как его кулаки. Ну не любит «черных», а кто их вообще любит. А так? И вот поди ж ты, этот случай с незнакомой женщиной, появившейся в его жизни всего на несколько минут, столько времени уже переживает.

И Павел видел, что переживает он не за себя, не за свое поведение, не за дурацкий кусок мяса, а за то, что этот самый кусок в обществе изобилия и потребления подаренном стране новой властью, стал недоступен едва ли не значительной части населения. Отсюда и видимость изобилия – товар то лежит, а денег на его приобретение нет.

Кто-кто, а Игорь на своем посту наблюдает это постоянно. Всех этих холеных дамочек в сопровождении еще более ухоженных и капризных дочек подъезжающих к торговому комплексу на шикарных иномарках и не спеша прогуливающихся по многочисленным залам пока их мужья и отцы куют монету всеми доступными им способами, но явно не за токарными и фрезерными станками. Да собственно и пусть себе куют, кто им мешает, лишь бы не лились при этом чьи-то слезы, но почему же те, кто стоит за токарным и фрезерным станком, те, без изделий которых страна ну никак не может обойтись, в некоторых залах торгового комплекса могут появиться разве, что как на экскурсию, поглядеть на то, что подарила народу демократия. Разве что поглядеть. И обида за таких людей постепенно росла в душе Севастьяныча, потому, что и сам он был таким же как они, просто повезло ему немного сегодня, а что будет завтра, думать не хочется, потому, что вряд ли будет лучше.

Вот так постоянно изводил себя бесхитростными мужицкими размышлениями о жизни Игорь, не говоря никому о том, что творится в его душе, поддерживая и заботясь о своих престарелых родителях, на людях же изображая из себя рубаху парня ухватившего судьбу за хвост, рубящего по легкому деньги и небрежно поплевывающего по сторонам. Он все время словно ждал, верил, что что-то в его жизни должно произойти , что появится кто-то, кто оценит и поймет его мироощущения, тот, кому они будут близки.

Не Андрей Ветров, ни другие его приятели еще с детских времен, не стали ему настолько духовно близки, как вынырнувший из небытия Павел, Пашка Ковалев, о котором уже давно все вспоминали в прошедшем времени. Но только с самого его приезда, с той самой первой их вечеринки, Игорь неожиданно для себя обнаружил доверие к нему. И оно все больше возрастало с каждым днем.

Ему, почему то казалось, что Павел явно чего-то скрывал и недоговаривал, словно ждал какого то подходящего момента. И о своей столичной жизни был не многословен, больше слушал их с Андреем. Может, натворил там чего и скрылся, как когда-то скрылся из города. Жизнь ведь, как он, Игорь правильно заметил штука уродская. Все может случиться в любой момент с любым человеком, и надежной страховки от неприятностей ни у кого нет.

Но то, что его друг детства Павел мог скатиться до криминала и теперь заметал следы, Игорь поверить не мог, не веяло от него ничем подозрительным, да и времена сейчас такие, что подобным скорее хвастаются, чем скрывают.

Верил ему Игорь поэтому и откровенничал с ним не строя из себя сытенького приверженца нового строя как это делают другие охранники, его коллеги по работе, предпочитающие подкатывать к месту работы на поддержанных иномарках как полноправные представители новой шикарной жизни.

Но не только Игорь с удовольствием посещал по вечерам Павла предварительно как это принято у культурных людей, созваниваясь. Андрей тоже любил заглядывать к Павлу, попить кофе, поболтать о житье бытье. Как и Игорь, он не лез к Павлу с расспросами о его прошлой жизни, полагая, что тот сам расскажет эти подробности, если сочтет нужным.

Приходили конечно к Павлу и другие его бывшие приятели, иногда с женами и тогда становилось весело в его одинокой квартире. Но все это было изредка, скорее напоминало визиты вежливости, все-таки столько лет не виделись.

Самые же откровенные и интересные разговоры велись между ними тремя.

Как-то разговор повелся возле «любимой» темы. О кавказцах. Павел так ловко вывел на эту тему, что никто и не заметил. Поведение кавказцев в родном городе было для него всегда интересно. Слишком много их было на родных улицах и все бесцеремоннее с каждым днем они вели себя, уже давно не отдавая себе отчет кто они и на чьей земле они находятся. И тогда Андрей рассказал ему страшную историю которую Игорь, конечно же, знал.

Год назад, один кавказец, вечером на окраине города затащил в машину молоденькую девчонку, которая возвращалась домой от подруги. Вывез за город и, так как она сопротивлялась, избил, а потом изнасиловал. Утром ее нашли возвращавшиеся с ночной смены люди. Девчонка была вся избита и явно не в себе. Доставили в больницу, но было уже поздно, от пережитого потрясения произошли необратимые последствия, и девочка сошла с ума. Из всех родных у нее была только мать, которая и подала заявление куда следует. Однако те, кому следует, почему-то с расследованием не торопились, хотя уже вскоре выяснилось, что насильник, здоровенный детина, личность в определенных кругах известная и личность далеко небедная, который, оказывается, любил в свободное от своего бизнеса время развлекаться подобным образом. Вероятно, большой любитель пожить на русской земле, он, самих русских, считал людьми второго сорта, раз некоторых из них, (нужных) можно легко купить. Поэтому дело продолжало тянуться, а выродок продолжал спокойно раскатывать по улицам города на роскошной иномарке. Мать девочки без устали продолжала оббивать милицейские пороги и, видя, что от этого никакого толку, понесла заявление прокурору города. Но каково было ее потрясение, когда в кабинете прокурора она увидела хозяина кабинета, мирно сидевшего с тем самым насильником за коньяком. Увидев ее, кавказец сначала расхохотался, затем с матом выгнал несчастную женщину вон. Не дойдя даже до выхода прокуратуры, у нее случился серьезный приступ и ее едва довели до больницы. Но действенную помощь уже оказать не смогли. Не успели. И только после этого в городе стали поднимать шум.