Да забудут имя моё

Представляло оно из себя ничем не примечательное и давно не видевшее ремонта деревянное строение, на фоне наступавшего вечера выглядевшее слегка уныло и совершенно безвкусно. Единственное, что хоть как-то исправляло ситуацию, так это окна. Своим мерцанием мягкого света огней, они даровали всему пространству вокруг так не хватавшего улочкам града уюта. Вот только, заглянув в этот оконный просвет, я увидел лишь аморфные разноцветные пятна, скрытые слоем грязи и искажением трещин.

Первым вошёл Корвус. Дверь от приложенных на неё усилий издала протяжный писклявый крик, моментально заглушенный возгласами, что жароподобно вырвались из недр дома, словно та была кузней.

Помещение оказалось трактиром. Наше появление не вызвало сколь-либо зримых изменений в его быту. Всё вокруг пребывало в ласковой к посетителю полутьме, будто убаюкивающей его и лишь местами нарушаемой островками огоньков свечей. Они горели в разных частях. Подмигивали словно светлячки, что ни с того ни с сего застыли на месте.

Но то воздействие света, то его упокоение в итоге не выполняло свою роль. Чары растворялись, развенчиваемые шумом и гамом. Галдёж истинно стоял. И отменный. С разных концов просторного помещения доносились не всегда даже человечные возгласы, пьяная брань, крики, и временами всё это разбавлялось жалобным звоном посуды, так и взывавшей с мольбою не бить её.

Вечер плавно переходил в самый разгар, и народу становилось больше и больше, а свободных мест всё меньше и меньше. Корвус орлиным взглядом оглядел пространство трактира, будто оно истинно являлось его вотчиной и, завидев цель, сразу направился к одному из таких свободных мест у стены. Я последовал за ним.

Пришлось немало полавировать между столиками, подобно кораблю меж скал в бушующем море людского броженья. Но оно стоило того. Наконец, спустя десяток изгибов, добравшись до заветного причала, у меня появилась та желанная возможность как сбросить с себя весь несомый груз, что всё сильнее отягощал тело и уже накатывал усталость волноподобными приливами.

Пока я располагал вещи, Корвус удалился к трактирщику, теневидно мелькая среди скопища людей то тут, то там. Спустя минуты он явился обратно. Я догадался, что им была заказана еда. И уже поближе узнав своего спутника, понял – меня явно не обделили. От этого на сердце стало радостно и тепло.

Наступил момент ожидания. И каждый принялся преодолевать его по-своему. Корвус превратился в камнеподобную статую, с навечно прикованным взглядом в одну точку, отчего складывалось впечатление, что он даже не моргает. Я осматривал помещение трактира, временами сосредотачивая свой взгляд на спутнике. Уж слишком необычным казался он человеком.

Как и при нашем знакомстве, первым делом к себе приковывали внимание его горящие бледно-зелёные глаза, неизменно мерцавшие тлеющими угольками в тёмных недрах капюшона. Сидя во впалых глазницах, они были единственным атрибутом, напоминавшим собеседнику, что перед ним на самом деле живой человек, а не еле заметная ходячая тень. Да и такой выразительной бледности кожи и губ, особенно подчёркиваемой полностью отсутствовавшей бородой, мне ещё не приходилось видеть. Складывалось ощущение, что он уже три дня как был мёртв. Но несмотря на всё это, его внешность не отталкивала, не формировала неприязни или отвращения. Она просто делала его необычайным.

Самой же выразительной частью лица Корвуса являлся нос – острый, профильный, можно даже сказать, аристократический, он весьма неплохо сочетался с отсутствием волос на голове. Последнее мне удалось понять, только оказавшись ровно напротив за столом.

Мои наблюдения, проводимые с описанной тщательностью, были прерваны. Корвус неожиданно вышел из своего состояния статуи, отчего я дёрнулся, словно ужаленный. Однако тот испуг он будто не заметил и как ни в чём не бывало, даже не шевельнув и мускулом, спросил:

– Большинство людей не умеет читать, откуда у тебя такой навык? – с глубинным интересом рассматривали его глаза меня.

Я наклонил голову вниз, успокаивая своё только что испуганное резкостью сердце и слегка погладив волосы рукой, принялся припоминать минувшие дни.

– Нуу… – активно выстраивалась история в голове. – Для начала мой дед умел читать. Не сильно, – покачал я головой из стороны в сторону, продолжая, – но ему и не требовалось часто. Была-то всего одна книжка. Так что получил я начальные навыки от него. Остальное же стало предметом удачи – так, в моём родном городе проводились занятия для детей купцов, вельмож и учили там всякому, к примеру, читать и писать, – продолжая выстраивать историю в голове, рассказывал я. – В тёплое время года обучение проходило на улице. Прямо во дворе одного знатного дома. Место это хоть и закрытое, но обширное, а если так, то как не найтись в большом заборе лазейкам и дырам. Через них мы с мальчишками всё и заметили. Увидели, что внутри идут занятия и принялись также слушать вещавшего там педагога.

– И все мальчишки внимали с постоянством? – с полным отсутствием признаков интереса в голосе или на лице, но с явным и логичным удивлением уточнил Корвус.

– Не-е-ет, – махнул я рукой. – Большинство ушли. Но мне и ещё паре других было интересно. Это ведь очень удачная возможность. Ты за бесплатно получал то, за что другим приходилось платить большие деньги.

– И учитель вас не замечал? – продолжал уточнять Корвус.

– Да нет, в какой-то момент мы догадались, что он всё прекрасно видит, но ничего не предпринимает, – развёл я руками. – Да и потом постоянно складывалось впечатление, что всё говорилось и в нашу сторону, чтобы и до нас что-то донести.

– Долго так удавалось заниматься? – в своей стандартной манере продолжал спрашивать Корвус.

– Пока не похолодало. Мы искренне рассчитывали, что в следующем году всё будет также, вот только тёплая погода не принесла с собой возобновления уличных занятий. Да и этого учителя в городе более не встречали.

– И ты уже тогда скитался? – спустя паузу последовал вопрос Корвуса.

– Нет, – активно махая головой из стороны в сторону, ответил я. – Это было давно, а нынешнее состояние настигло относительно недавно.

– Догадываюсь: ты жил с дедом? Что же случилось? – снова уточнил мой собеседник, но будто бы с еле заметным интересом.

– Да, именно так, – подтвердил я, сглотнув. – А произошло то, что ждёт всех нас там в конце, – прозвучали из моих уст слова, тисками сжавшие сердце. – Конец был спокойным, – добавил я. – Просто одной ночью не пришёл рассвет, – Я приковал свой взгляд к столу. – Пытался продолжить работу деда в мастерской, но толком ничего не успел. Ещё задолго до этого было накоплено немало долгов, а после его смерти никто возиться и давать какие-либо шансы не стал. Просто забрали мастерскую. А где же тогда мне работать?

– Почему накопились долги?

– Тут важно понимать, что мой дед делал военные машины, всякие, от обычных штурмовых башен до метательных орудий. А последние годы войн не было, да и состояние Вольных городов оставляло желать лучшего, вот спрос постоянно и падал, пока мы стали совершенно никому не нужны. Пытались сменить профиль. Но не всё так просто. Когда везде нищета, всем не до механизмов. В общем, мы не успели, – вздохнул я, окончив свой рассказ.

Корвус некоторое время молчал, а потом заключил:

– Не лестная судьба. Более тревожить воспоминаниями не стану. В их переживании нет пользы. Разве что урок, – вдумчиво проговорил он и замолчал, а потом снова продолжал, – но желаю уточнить – в чём был твой план и зачем ты здесь? Ты ведь не местный.

Это был выстрел в точку. Его вопрос попытался пробиться в самую сердцевину, в самую суть. Вспоминая его сейчас, я чётко это понимаю и помню, что действовал-то без осознанного представления своего пути. Полагался на случайность. Корвус же, со стороны своего опыта точно знал, что без просчёта нельзя, что всегда есть основа любого пути, любого достижения цели. И это план. Это уверенное понимание, каким должен быть следующий шаг. Ведь как иначе не распылить свои силы в постоянном сумбуре побуждений у себя внутри? Как следовать лишь одной дорогой? Сейчас, когда пишу эти строки, это понимаю и я. Но не тогда.

Тогда я ответил:

– Честно, плана нет. Мне рассказали, что здесь можно найти работу, и я поверил. Теперь понимаю, что поступил глупо.

Корвус неспешно заключил:

– Дорогой опыт, – сразу уточняя, – а что бы ты делал, будь у тебя деньги?

От такой смены разговора я сразу оживился:

– Закончил бы вот это, – и потянулся к своей суме, доставая из неё листы бумаги.

Корвус взял их в свои ледяного цвета руки и внимательно посмотрел, вчитываясь быстрыми рывками глаз в текст. Затем спросил:

– Рассказы?

– Книга.

– Письменный прибор и чернила тоже есть? – незамедлительно последовал вопрос.

– Только прибор, чернила кончились, – вынул я из сумы созданный некогда дедом прибор для письма.

Корвус с видом знающего человека осмотрел его, а потом сказал:

– Любопытный механизм. Ты понимаешь, что мог бы продать его и купить еды?

– Понимаю, – последовал мой кивок. – Но что я буду делать потом, когда больше не смогу писать? Да и сколько бы не стоил этот прибор, он всё же память, а значит важен для меня.

– Вот как, – задумчиво проговорил Корвус и более ничего не сказал.

В следующее мгновение принесли заказанное съестное, поставив уверенную точку на нашем разговоре.

Я постарался приступить к еде не спеша. Уж очень не хотелось показаться дикарём пред Корвусом. Отлично помню, как аккуратно принялся за похлёбку, и она, вкушённая спустя долгое время голода, стала истинно огромным глотком надежды. Тогда-то я по-настоящему и оценил возможность хорошо и по-человечески поесть.

Корвус же ел необычайно медленно и сдержанно. Каждая ложка с едой рассматривалась им с особой пристальностью и только после описанного ритуала отправлялась в рот. В начале я предположил, что он таким образом оценивает качество приготовленного, но та мысль была сразу же отвергнута –подобным образом он поступал с каждой ложкой, совершенно не стремясь высмотреть что-то определённое. Всё его тело испытывало такое напряжение, что складывалось впечатление, будто бы для доставки каждой ложки в рот, требуется усилие. сопоставимое с поднятием ведра воды. Словно нечто внутри него сопротивляется. Противится столь обыденному процессу.

Тем временем с каждой минутой в таверне становилось всё шумнее, активно сбредался народ различного сорта и масти – каждый желал отдохнуть под покровом вечера, полностью вступившего в свои права и уже понемногу готовившегося передать его ночи. Пока же мы ели, с соседнего столика доносился разговор подвыпивших посетителей:

– Юхас, нельзя так поступать, это кощунство, – заявлял один из четырёх крупных бородатых мужчин, сидевших за столом.

Находившийся по правую руку от него взлохмаченный сосед, привстал и, опершись на стол, ответил:

– Я тебе говорю, Ларс, что всё это глупости. Бредни. Зайдём, копнём, да выйдем, – наседающим басовым голосом выговорил он, чуть не залезая обширной бородой себе в кружку.

– Не-е, – проговорил ещё один собеседник, – соглашусь с Ларсом. Лучше не лезть. Мало ли что находится в этих болотах, – заключил в конце концов он, явно обращаясь к уговаривавшему всех Юхасу.

– То есть, правильно я понимаю, мужики, вы боитесь какого-то болота и вместо того, чтобы разбогатеть, готовы гнить, работая за гроши в этих Вольных городах?

– Всяко лучше здесь, чем сгинуть в топких водах, обирая мертвецов. Ты всегда можешь переехать в какое-нибудь королевство, если тебе не по нраву Вольные города, – заметил один из его друзей.

Юхас махнул ему рукой:

– Да везде одинаково, – и посмотрел по сторонам. Его помутнённый взгляд медленно прошёлся по соседним столикам, пока в этом постепенном движении не остановился на нашем. Цель была найдена. Последовало его обращение:

– Эй, уважаемые! Ага, вы, – проговорил он, когда я повернул голову в его сторону. – Вот вы хоть подтвердите. Станьте, так сказать, судьями нашего спора, – икнул он. – Я им говорю, что эти… как там их… Приодельские топи лишь обычные болото. Нет в них ничего страшного. Вы бывали в тех краях?

Дослушав его сумбурную речь до конца, я ответил, желая поскорее отвязаться:

– Не представляю даже о чём речь, – прозвучали слова, являвшиеся сущей правдой.

Задавший вопрос перевёл мутный взгляд на Корвуса с явной надеждой в глазах. Мой спутник молчал. Он совершенно не обращал внимание на вопрошавшего. Прошло несколько секунд, и Юхас, так и не дождавшись, махнул рукой и, вздохнув, плюхнулся обратно на свой стул, сразу же доливая себе напитка из бурдюка в большую деревянную кружку. И только после этого услышал слова:

– Поговаривают: в краях тех бродят мертвецы. Если дорога жизнь, не стоит туда ходить, – безучастно ответил Корвус и снова замолчал, продолжая своё противостояние с едой.

Чаша весов качнулась. Друзья Юхаса тут же принялись говорить наперебой:

– Видишь, а ты с нами спорил. Там опасно. Не одни мы так считаем. Давай рассматривать другие варианты, это всяко лучше, чем тащить что-то у мертвецов…

Постепенно звуки с соседнего столика стихли, а затем наши шумные соседи и вовсе удалились, слегка шатаясь и обходя столики тяжёлой поступью. Я так и не узнал, отказался ли от своей идеи Юхас или нет. Корвус же победоносно закончил борьбу с едой, ознаменовав её отправкой последней ложки в рот.

Сжигаемый некоторым любопытством, я решил у него уточнить:

– А там вправду бродят мертвецы?

Корвус слегка ухмыльнулся улыбкой своих холодных губ:

– Нет, не бродят.

– Но, получается, они там есть?

– Там есть болото, которого ещё сотню лет назад не было. Есть остатки воинов, павших ещё позже в далёкой битве, – последовал задумчивый ответ.

– А за что они сражались? – уточнил я.

– За что борются люди? – в противовес задал вопрос Корвус, явно разговорившись к вечеру, и сам же на него ответил, – за ресурсы. А главный ресурс – власть. Тогда это был трон Илларийской империи. Возможно, тебе доводилось слышать, что ещё век назад королевства были едины.

В ответ я кивнул и вправду припоминая что-то подобное и подумывая продолжить разговор. Уж очень хорошо и тепло было в трактире. Но Корвус привстал, явно давая понять – время вопросов прошло. Пришлось снова пробираться через толпу.

Выйдя на воздух, мы очутились в сумраке. Над крышами домов ещё виднелся свет, но сам град всё увереннее поглощался тьмой. Мощёную улицу заполнили мизерные струйки ручьёв, подобно маленьким змейкам огибавшие лабиринтообразный рисунок каменной кладки, явно намекая, что совсем недавно прошёл лёгкий дождь. Повсеместно смывалась пыль и грязь. Повсюду поблёскивали капли дождя и красовались мокрые пятна, оконтуренные брызгами прошедшего дождя. Вечерняя свежесть манила дышать полной грудью.

Корвус быстрым и тихим шагом направился в сторону, прямиком к городским вратам. В ответ и я со всеми припасами ринулся за ним. Поспеть было не просто. Приходилось прикладывать немало усилий, чтобы не потерять равновесие, ничего не уронить и не поскользнуться на мокрой уличной брусчатке. Пока же я изворачивался, в голове звучал вопрос: «А что дальше?».

Наконец, мы оказались у врат. Двигаться стало сложнее – обратно в город на ночлег подобно огромному стаду пастуха плыл целый поток людей, что то и дело цеплялся за вещи, свисавшие с меня со всех сторон. Стоило кого-то задеть, как могла последовать весьма виртуозная брань.

Проталкиваясь сквозь толпу, я успел насчитать около десятка стражников. Расположенные небольшими группками по обеим сторонам, они зорко, а иногда и не очень, наблюдали, бдели за движением огромной массы людей. Изредка выдёргивая и проверяя из того течения слишком подозрительных.

Мы тоже могли бы быть отнесены к подобным по той простой причине, что стремились покинуть город, а не наоборот. Ведь какой дурак решится отправиться в путь ночью? Но стража игнорировала нас. В конце концов, какое ей дело, что мы там себе удумали, раз хотим попасть в руки бандитов, так пожалуйста.

Первым вынырнул из обильного движения врат Корвус. Его фигура незамедлительно направилась в рядом расположенную конюшню, где внутри ожидал своего хозяина копытный спутник масти старого дуба. Там же оказался и вьючный осёл, на которого и было указано нацепить всё купленное. Сделав то, я встал рядом. На этом, взятые мной обязанности заканчивались.

Корвус проверял седло своего конного друга. Мои глаза бегали за движением уверенных рук, в одном месте что-то подвязывающих, в другом подтягивающих, и именно в этот момент моего внимательного наблюдения, в сердце разрослось то самое настроение, бывающее гостем всех нас, особенно в часы-предвестники грядущих перемен. Оно являлось грустью. И не сказать, что я любил ему предаться, но последние месяцы это состояние могло так взять да и охватить меня.

Тогда всё было ровно также. И то рождение грусти говорило о многом. Наверное, я успел привязаться. Её воцарение явно свидетельствовало, что во мне жила надежда, вера, но только такая, что ты сам не в состоянии до конца понять – «а во что?». Быть может, что вдруг моя жизнь изменится. В конце концов тяжело быть слишком долго в мире, когда определённости нет совсем. Да ведь и Корвус немало мне помог.

Он же наконец закончил проверку и было встал возле своего коня, но потом, словно прочитав мысли, посмотрел в мою сторону. В темноте конюшни и недрах капюшона его лицо уже не различалось, но в глазах мелькал зеленоватый отблеск. Я решил, что мне чудится, но не успел что-то толком осознать, ведь спустя секунды послышались слова:

– Человеку часто всё кажется судьбою. На то уповать не могу, но вот что случайность может подсобить, сказать в праве, – с некоторой загадкой проговорил он. – Так вышло, что мне нужен писарь, – наконец, обрывисто заключил Корвус, и запрыгнул на коня. – Выбор за тобой! – его рука указала мне на вьючного осла.

Сейчас, когда пишу эти строки, мне кажется, что решение было неумолимым. Имелся ли у меня на самом деле выбор? Можно, конечно, сказать, что да, но не будет ли то лукавством? Ведь насколько часто бывает, что фигуры расставлены столь хитросплетённым образом, что уже и не понять, какой возможно сделать следующий ход, кроме единственно верного.

Вот тогда было также, в ответ на данный мне выбор я запрыгнул на вьючного осла, чем известил – решено. Корвус ничего не сказал, а просто направил своего коня вперёд, медленного выводя наружу. Так начался путь из числа тех, что заводят нас столь далеко, что по началу мы и представить не в состоянии, сколь многое нам предстоит пережить. А если бы знали, то не рискнули бы на него встать.

Город прощался с нами, сопровождая лучами всё более явственно угасавшего заката. По левую руку встретился силуэт путеводного знака, потребовавший от меня хорошенько напрячь зрение, чтобы хоть что-то разглядеть. На нём красовалось зачёркнутое слово – "Милдхорн", благополучно забытое мной по истечению нескольких минут и лишь оставившее в уме мысль: «Кто их придумывает!?».

Я не раз отмечал про себя странность названий поселений Союза Вольных городов, никогда не вызывавших у меня особого отклика. Шутка ли, но иногда казалось, что своеобразным пропуском в это политическое объединение являлась необходимость назвать город неудачно.

Наш путь начался размеренно, под аккомпанемент тишины, изредка нарушаемой путниками, что в спешке мчались мимо. Для меня они всегда оставались скрытыми в ночи. В то время как Корвус изменял ход коня, а за ним и привязанного к нему осла задолго до того, как нас достигали хоть какие-то звуки приближения. Про себя я всё думал: «Как ему удаётся хоть что-то разглядеть?».

Вечер окончательно перешёл в ночь. Мы постепенно уходили всё дальше и дальше. А я, укачиваемый поступательными движениями ушастого мула, был готов полностью погрузиться в царство сна, но этому не предстояло сбыться – помешал пронзительный треск палок, принявшихся лопаться под тяжестью копыт.

Вокруг играющим шелестом зашуршала листва. Со всех сторон начали мелькать столбообразные силуэты, а в лицо настырно лезть ветви деревьев. Похоже въехали в лес, – подумал я. – Тьма перешла в абсолют, заставляя пригнуться, прижавшись к седлу, и что есть мочи напрячь чувства, дабы случайно не выколоть себе глаз чем-нибудь торчащим на пути. Но на мою радость такие блуждания и уклонения от вездесущих веток не продлились долго. Мы остановились.

– Ночь переждём здесь, – сообщил Корвус из лежащего передо мной пространства тьмы и незамедлительно спрыгнул вниз с такой прытью, словно внизу, у копыт скакуна, всё не скрывалось мраком, а виделось отчётливо, как при свете дня. Раздалось шуршание. Я же совершенно не представлял, что окажется внизу, поэтому слезал с осла аккуратно и медленно, хотя вернее было бы заметить – сползал.

Стоило опуститься, как под ногами, проминаясь словно подушка, ощутилась ватоподобная поверхность. Совершенно не представляя положения вещей вокруг, я принялся полусогнуто осматривать пространство, чтобы хоть как-то оценить обстановку. Всё походило на небольшую поляну.

Ко мне подошёл Корвус и, сунув что-то в руки, сказал:

– Нужно разбить лагерь, – после чего сразу же исчез в лесной чаще.

Пришлось повозиться, чтобы понять, какие вещи у меня в руках и где же лучше всё разложить. Пока я маялся, Корвус успел вернуться с полной охапкой хвороста и снова уйти.

Для меня оставалось страшной загадкой то, как ему удаётся ориентироваться в этой тьме и не выткнуть себе глаза о ближайшую ветку. Его поступь ничем не отличалась от дневной, отдавая совершенной твёрдость и пугающей недоступностью слуху, словно перед тобой был ночной хищник, вышедший на охоту и готовый подобраться незаметно к кому угодно даже средь бела дня.

Пока я делал спальные места и сооружал костёр, из головы всё не выходили вопросы: «Почему мы не заночевали в городе?», «Почему именно в лесу?», «Какие причины этому могут быть?», «Ему не нравился город?», «Или же он от кого-то скрывается?».

Когда всё было готово для розжига, встал вопрос о том, как бы раздобыть огонь. В вещах, переданных мне, не было и намёка на огниво или хоть что-то, что могло его заменить.

–А чем разжигать? – спросил я вернувшегося с очередной охапкой хвороста Корвуса.

В ответ он просто остановился перед сооружённым костром и что-то про себя проговорил, предварительно вытянув руку по направлению к нему. В следующее мгновение с области пальцев вылетел малый огонёк. Можно сказать, безобидный. Но его хватило, чтобы сотворить пламя.

Помнится, я тогда разинул рот. Всё сошлось. Странности поведения, рождаемые вокруг чудеса и необходимость Корвуса в весьма удивительных вещах. Во мне давно витала догадка, но никак не получалось её подтвердить. Теперь же всё стало очевидным – он был магом.

Породив огонь, Корвус снова ушёл в лес. С появлением света пространство вокруг проявило себя и мне, создав на душе некоторое подобие душевного тепла. Заплясали тени, постоянно заигрывая с моим воображением.

Снова появился Корвус. Опять же с охапкой веток в руках, наверно, пятой по счёту. Эта ноша была сброшена возле костра, и он, наконец, прекратил лесные походы, принявшись с пристрастием рыться в сумке, висевшей на его четвероногом друге.

Неожиданно треск костра нарушился его прозвучавшим голосом, обращавшимся ко мне, уже сидевшему спиной к дереву:

– Теперь ты понимаешь, кем является встреченный тобой, – в довольно странной манере намекнул он сам на себя. – И, несмотря на уже сделанный тобой выбор, потребуется совершить ещё один.

Я снова немного заволновался, думая: «О чём это он?».

Корвус продолжал:

– Мне нужен помощник, писарь, и это верно. Но открывающиеся перед тобой возможности гораздо шире и значительно требовательнее, если ты возжелаешь ступить на их поле, – всё также говорил он, стоя ко мне спиной. – Потребуется многое познать и перенять.

– Под знаниями имеется ввиду магия? – сложил я весь пазл.

Корвус перестал рыться в сумке и что-то вытащил из неё, после чего перевёл свой тлеющий взгляд зелёных огоньков на меня:

– Не ошибся, – в следующее мгновение он перебросил этот сжимаемый им предмет через костёр мне в руки. Он оказался простым яблоком.

– А если вдруг откажусь? – спросил я, слегка озадаченный тем, что у меня оказалось в руках.

– Выполнишь работу, да разойдёмся, – сказал Корвус, неспешно усаживаясь ровно напротив меня так, чтобы нас оградил друг от друга пляшущий огонь. – Мне не нужно, чтобы ты соглашался только из своих выгод. Своего выживания. Если мотив будет сокрыт в этом, то тебе не дойти до конца. Если будешь руководиться чисто материальной стороной, то окажешься обречён так и не достигнуть чего-то значимого, но и вернуться уже будет невозможно, – вытянул он руки к костру, согревая их бледную плоть теплом. – Поэтому ты должен в точности для себя понять, что встанешь на путь, в котором, даже если и получишь привычные людям блага, то уже никогда не сможешь насладиться ими в полной мере. Не потому, что они станут иными. А лишь из-за того, что не будешь прежним ты. Это же касается и твоей работы, – указал он на мою лежавшую рядом суму, явно намекая на листы книги.