Не бойся…

Не только отсутствие Виктории вызывало тревогу. Гораздо сильнее меня беспокоило отсутствие связи с мамой. Мой телефон, обычно верный помощник, превратился в бесполезный кусок пластика, отображающий лишь коллекцию накопившихся фотографий.

Решив отвлечься от тревожных мыслей, я встала с кушетки и выполнила несколько простых упражнений: потянулась, наклонилась, размяла затекшую шею. Затем я медленно прошлась по комнате, останавливая взгляд на высоких книжных полках. Их содержимое поразило меня: огромная коллекция книг по философии, классической литературе и истории. Я заметила некоторые издания Иммануила Канта, Шеллинга, Гегеля в первозданном виде, с пометками на полях, сделанными, судя по почерку, еще в XIX веке. Среди них затерялись тома Дюма, Бальзака и Диккенса в роскошных переплетах. Эта библиотека была настоящей капсулой времени, хранящей знания и истории нескольких поколений.

Вдруг в голове всплыл образ девушки, поразительно похожей на меня. Это пробудило во мне непреодолимое желание узнать больше о семейной истории Истоминых. Я вспомнила о той скудной информации в интернете о Венедикте Николаевиче Истомине и его дочери. Возможно, эта девушка на портрете и есть та самая Астрид?

Среди книг я не нашла информацию о роде Истоминых и решила прогуляться по комнатам. Правое крыло, за исключением моей комнаты, трёх гостевых и комнаты отдыха, представляло собой набор практически идентичных помещений. Сдержанный стиль французского Прованса царил во всём: светлые тона, пастельные обои с цветочными мотивами, простая, но изящная мебель из светлого дерева. В каждой комнате стояли одинаковые резные комоды, украшенные фарфоровыми ручками, изящные кресла с обивкой из лёгкой ткани, и небольшие журнальные столики с изящными подсвечниками. Даже шторы были пошиты из одинаковой ткани – лёгкого хлопка с нежным цветочным рисунком. Ощущение умиротворения и спокойствия, которое создавал интерьер, было несколько монотонным.

Левое крыло разительно отличалось. Виктория, рассказала мне, что именно здесь когда-то располагались покои самих Истоминых. Богатство и роскошь буквально царили в этих комнатах. Помимо спальни хозяев, которая, к моему сожалению, оказалась заперта, я увидела огромный кабинет, обставленный массивными книжными шкафами, так же наполненными книгами в кожаных переплётах и дубовый стол с кожаным креслом. Чайная комната поразила изяществом фарфорового сервиза и инкрустированного перламутром чайного столика. Бильярдная, с её массивным бильярдным столом из тёмного дерева и стенами, украшенными охотничьими трофеями, выглядела весьма внушительно. Отдельного внимания заслуживала курительная комната, обставленная удобными кожаными кушетками и наполненная ароматом табака, который, несмотря на прошедшие годы, ещё сохранился в воздухе.

Но настоящим открытием стала оружейная комната. Многочисленные мушкеты, аккуратно сложенные в своих кожаных футлярах, шпаги, висящие на стендах из полированного дерева, произвели на меня неизгладимое впечатление. Мечи, украшенные затейливыми гравировками, казались готовыми к бою, а мушкеты, с блестящими стволами, свидетельствовали о былой мощи рода Истоминых. Я провела в этой комнате не менее часа, внимательно рассматривая каждый экспонат. Три закрытые двери в этом крыле, как я предположила, вероятно, вели в комнаты, пострадавшие от протечек крыши, о которых упоминала Виктория. Заглянув в замочную скважину одной из них, я увидела большую кровать с балдахином, драпированным тяжелым бархатом – настоящее королевское ложе.

Поместье имело и третий этаж, расположенный над правым крылом, поскольку левое крыло было двухэтажным. Эта асимметрия постройки наводила на мысли о её поэтапном строительстве, о расширениях и перестройках, происходивших на протяжении столетий. Надеясь найти там архив Истоминых, я поднялась по лестнице. Холодный воздух третьего этажа и полное одиночество вызвали у меня некоторое волнение, но я, сделав глубокий вдох, продолжила осмотр. Старинные половицы протяжно скрипнули под моими шагами, причём только на этом отрезке пути; в остальном доме паркет был идеально ровным, гладким и без единого скрипа. Пройдя по длинному коридору, я заметила винтовую лестницу, ведущую в небольшую башенку, но, отложив её осмотр на потом, направилась к мансарде.

Мансарда состояла из четырёх комнат, и только одна из них оказалась открыта. Внутри меня встретил восхитительный вид – это была музыкальная комната с огромными окнами, окружающими всё помещение. Широкая, в пол, панорамная перспектива выходила на тыльную сторону поместья и открывала прекрасный пейзаж на лес. В центре комнаты стояло старинное фортепиано – массивный инструмент, инкрустированный слоновой костью и украшенный декоративными элементами из позолоченной бронзы. Я не являюсь знатоком музыкальных инструментов, но даже мне было ясно, что перед мной находился инструмент необычайной красоты и вероятно, большого исторического значения.

Тщательно осмотрев этот загадочный инструмент, воплощающий в себе дух эпохи Процветания и Искусства, я нашла отметку – XVIII. Деревянный корпус из махагони или палисандра, точно не знаю, был украшен резьбой и инкрустацией, поражающей воображение.

Клавиши, покрытые слоями перламутра, издавали мягкий, но ясный звук, который завораживал слух. Как жаль, что я не умею играть на этом прекрасном инструменте. При каждом моем нажатии чувствовалось, как нежные струны шептали мелодии, наполняя воздух живыми эмоциями.

Близился вечер и начало потихоньку темнеть. Я спустилась вниз и принялась за растопку камина в моей комнате. Спать я лягу не скоро, поэтому в самый раз протопить его. Воодушевленная увиденным и уже мысленно сложив строки, которые напишу в свою книгу, я тщательно уложила березовые поленья в очаг, аккуратно подложив снизу тонкую бересту. Чиркнула спичкой и тут же услышала резкий, одинокий звук, словно кто-то легко коснулся клавиши старого фортепиано. Звук был настолько отчетлив, настолько внезапно прорезал тишину, что я замерла, спичка почти догорела, опаляя мои пальцы.

Замерев, я уставилась в сторону выхода из комнаты. Мне показалось? Я попыталась убедить себя в этом, но ощущение нарастающего страха не покидало. Это был не скрип дома, не ветер, а именно нажатая клавиша. Я вспомнила о странном звуке, донёсшимся из погреба. Теперь к нему добавился звук фортепиано. Прекрасно…

На мгновение меня охватил озноб. Я взрослый человек, рациональный, но мрачная атмосфера старого дома, его скрипы, шепот ветра за окном, все это играло на нервах. Собравшись с мыслями я попыталась рационально объяснить происходящее. Возможно с потолка сыпется штукатурка…

Огонь в камине разгорался все сильнее, отбрасывая пляшущие тени на пол. Отбросив все страхи я отправилась на кухню, решив отвлечься. Надо поесть, микроволновки тут нет, пришлось разогревать макароны на плите, пока сковорода нагревалась я вспомнила о наружном освещении. Свет вокруг дома служил для меня не только безопасностью, но и своего рода психологическим щитом против темноты и страхов. Я быстро натянула тёплую куртку и вышла наружу.

Снегопад прекратился, но сугробы уже достигали почти полуметра в высоту. Внезапно я поняла, что занесенный снегом дом становится похож на какую-то заколдованную крепость. Метель заблокировала все дороги, если так пойдет и дальше, меня от сюда до весны не вытащат.

Включив свет, я почти бегом вернулась в дом, с удовольствием защелкнув все щеколды и запирая дверь на замок. Тишина окутала меня, словно мягкое одеяло. На кухне было тепло и уютно. Я все время поглядывала на дверь, ведущую в погреб, и молилась, чтобы от туда не доносились никакие звуки.

Закончив с ужином я решительно направилась в библиотеку, взяла свой ноутбук и погасила свет. Возвращаясь в свою комнату, я ощутила необъяснимое чувство тревоги, как будто холодный порыв ветра коснулся моей спины. Придвинув старинную кушетку, обитую потрескавшейся, но мягкой тканью цвета выгоревшего золота, поближе к камину, чьи изразцы были украшены уже почти стёртыми сценами охоты я удобно расположилась на ней и открыла ноутбук, начав записывать всё, что произошло за последние несколько часов в этом таинственном месте. Смею заметить, что по природе я далеко не трусиха и всегда предпочитаю разобраться в происходящем напрямую, нежели сидеть и ждать, когда страх парализует меня. Но здесь… в этом доме, атмосфера давила с невероятной силой. Казалось, что все тут буквально навязывает страх.

Это чувство усиливается с каждой минутой, стоит только начать думать о чем потустороннем. Не только странные звуки, доносящиеся из разных частей дома, но и сам воздух кажется напряженным, насыщенным некой невидимой энергией. Я не хочу об этом писать, но вынуждена признаться, что не могу избавиться от чувства, что за мной наблюдают.

Мои записи заняли более часа. За это время я несколько раз подбросила в камин дров, наслаждаясь треском и теплом пламени. Комната постепенно наполнилась уютом и теплотой. Усталость стала ощущаться все сильнее. Я отставила ноутбук на пол, укуталась в мягкий шерстяной плед и прилегла на кушетку. Глядя на танцующие языки пламени, я представляла себе Астрид – отдыхающей в этом уютном месте.

***

Сердце колотится, как бешеное. Я, наконец, отдышалась настолько, что смогу описать произошедшее. Во первых, время три часа ночи! В камине дотлевают последние угольки, их мерцающий свет едва пробивается сквозь груду пепла. Но сейчас не об этом! Меня до сих пор потряхивает от того, что мне придется сейчас написать. Сон навалился настолько внезапно, как будто кто-то выключил свет в моей голове. Один миг – я бодрствую, другой – уже погружаюсь в глубокий, тяжелый сон.

Приснились мне отчетливые звуки с третьего этажа – это были быстрые шаги и скрип старой половицы. Затем раздались звуки фортепиано – не просто игра, а какая-то мелодия, пробирающая до костей. Звучание было странно знакомое, но одновременно пугающе искаженное, будто играли не на инструменте, а на чем-то более древнем и неземном. Я лежала на кровати, спиной к двери, полностью обездвиженная. Как бы это описать, я не просто не могла встать – я не могла даже пошевелиться, повернуть голову, и тем более издать хоть какой-то звук. Моё тело словно сковало невидимыми цепями.

Ужас, навеянный этой атмосферой, нарастал с каждой секундой. Страх достиг апогея и я начала шептать «Отче наш», но слова путались и строки ускользали, вырывались обрывками, я не могла вспомнить молитву целиком, повторяя только первые фразы снова и снова, в отчаянной попытке найти в них защиту. Я услышала, как кто-то медленно спускается по лестнице, ступени скрипели под тяжестью неспешной походки. Затем шаги раздались в коридоре и наконец приблизились к моей комнате, останавливаясь у порога. Я, борясь со страхом, пыталась продолжить молитву, но голос, раздавшийся вдруг в моей голове, прервал мои попытки: «Молитвы не знаешь». Голос был женский холодный, бесстрастный, лишенный каких-либо эмоций.

Она вошла в комнату, почему она? Хорошо, пусть вошёл кто-то – я этого не видела, но чувствовала его присутствие, холодный, леденящий взгляд, направленный на меня. Паралич усилился. Я не могла даже моргнуть, но думала бесконечно. По комнате начало что-то ходить – не просто шаги, а кое-что бесформенное, неосязаемое, но ощущение его присутствия становилось всё сильнее, всё явственнее. Я чувствовала, как это «что-то» приближается ко мне, чувствовала его дыхание на затылке, холод от его присутствия. И кульминацией этого ужаса – я почувствовала тяжесть на своей постели, как будто кто-то сел рядом, на край кровати.

Я проснулась с криком, мое сердце бешено колотилось в груди, я сидела на кушетке, хватая ртом воздух, тело заливало холодным потом. Но это был лишь первый этап пробуждения! Сейчас я проснулась по-настоящему и записываю эти строки, осознавая, что всё это был сон!

«Молитвы не знаешь» голос из сна неожиданно пронзил мои мысли. Проверив угли в очаге, убедившись, что нет тлеющих головешек, я плотно закрыла заслонку и, чувствуя нарастающее раздражение, направилась в библиотеку. «Хорошо! – прошипела я про себя. – Я действительно не знаю наизусть всех православных молитв! Но „Отче наш“ знают все, и эти уловки не пройдут». В моей памяти всплыло воспоминание о специальном разделе церковной литературы в библиотеке. Раньше люди были более набожны, как свидетельствовали некоторые детали из многочисленных источников, поэтому и тут должно храниться немало религиозных книг. И я не ошиблась.

Библиотека встретила меня своим уютом и стеллажами, заполненными книгами. Я методично осматривала полки, перебирая тома различной толщины и размеров. Встречались издания с пожелтевшими страницами, рассыпающиеся от времени, другие – относительно целые, с крепкими переплётами. Среди толстых молитвословов и псалтырей, украшенных витиеватыми буквами, я обнаружила множество интересных деталей – засушенные цветы, закладки из тонкой бумаги с выцветшими надписями, даже сухой лист клёна, зажатый между страницами старинного издания.

Наконец, мой взгляд упал на большой, объёмный молитвенник, вынув его, я заметила в узкой щели между книгами небольшую, чёрную книжечку. Она была невероятно маленькая и легко умещалась в ладони. Это оказался карманный молитвенник, настоящее сокровище!

Усевшись на кушетку, я осторожно раскрыла его. На форзаце я обнаружила множество надписей, написанных различными почерками от руки. Некоторые из них были едва различимы из-за времени, но я смогла расшифровать несколько дат. Одна из них была особенно примечательной – 24 ноября 1868 года. Однако, в конце книги я нашла ещё одну запись – от 1799 года! Это было действительно удивительно!

Состояние книги поражало: переплёт был значительно повреждён – местами отсутствовала кожа, были заметны потертости и сбитые углы, однако сам книжный блок и текст сохранились отлично, за исключением нескольких отсутствующих листов в начале. К сожалению, именно на этих листах, вероятно, указывалась дата издания. Однако, внимательно просмотрев оставшиеся страницы, я обнаружила некоторые признаки, позволившие предположить, что книга была напечатана около 1773 года. Это было невероятно! Я никогда раньше не встречала карманных молитвенников середины XVIII века, написанных на старославянском языке. Это действительно редчайший экземпляр! И то, что он сохранился до наших дней – настоящее чудо!

Судя по записям и различным почеркам, молитвенник переходил из рук в руки на протяжении многих поколений. Некоторые подписи настолько выцвели, что их едва можно было различить. Я попыталась прочесть пару строк на старославянском языке, но для простого обывателя это представляло определённые трудности.

В этом доме есть хоть что-то современное? Неужели всё это сохранилось в первозданном виде? Это казалось невероятным! Подобное поместье, должно было бы находиться под неусыпной охраной государства, быть музеем, закрытым для публики за высокими стенами и колючей проволокой. Но здесь царила какая-то нездоровая тишина и свобода действий, всё это вызывало во мне нарастающее подозрение, ощущение искусственности, нереальности происходящего.