Тьма за плечами

От штор в махоньком своем закуте он отказался.

– Люблю, когда солнце греет лицо. Так приятно.

– А ты его все равно не видишь? Все так же черно?

Он кивал, не видя, но понимая, как искажается лицо девчушки. Улыбался, странно подбадривая ее, мол, и не такое бывает. Тогда Мина делала самое приятное – гладила волосы. Тимофей замирал, чувствуя это прикосновение, щурился, верно, походя на кота Ваську, которого соседка тоже ласкала, а он, не даваясь никому другому, позволял почесывать ему пузо, и шею, и за ушами. И вид у кота был такой же хмельно-дурацкий, как верно, в такие мгновения у Тимофея. Мина не зря его гладила, он, непривычный к ласке, всегда старался, и продлить удовольствие, и ответить тем же. Да только маленькая хозяйка не давалась. Кажется, вот ее руки, вот она сама, только коснись. Но пальцы всякий раз нащупывали пустоту. Мина боялась соприкосновения даже от него. Или не хотела будоражить прошлое? – кто ж знает.

А затем пошли дожди. Середина августа неожиданно оказалась стылой до дрожи в пальцах. Тимофей здорово подрал ветровку, в которой и отправился в недолгий путь к топи. Конечно, у Мины нашлось, чем ее заменить, пусть и размер не совпадал, но все же, гостю требовалась новая одежда, да и ботинки тоже не помешали бы. Вот только хозяйка, долго молчавшая и наконец, высказавшаяся по поводу похода в магазин, напрочь отказалась брать с собой того, кто все это должен мерить и выбирать.

– Но я не буду обузой, – искренне возмутился он перспективой оказаться в стороне и потом заставлять Мину бегать взад-вперед, если на него что-то не налезет или окажется слишком просторным.

– Дело не в этом, – она снова замолчала. Последние дни разговоров у них получалось все меньше. Как только пошли дожди и похолодало, Мина будто перешла в режим сохранения энергии: меньше говорила, пребывая вроде бы и тут, но и где-то в своих мыслях, видимо, очень далеко – не то в прошлом, не то в будущем. И замечания делала довольно странные: после того, как крыша была закончена, заметила коротко – хорошо, что успели, будто предчувствуя грядущее похолодание. Но речь явно шла явно не о них.

– А в чем тогда?

– Во мне.

– Ну, раз так, тем более, – принялся наседать Тимофей, ощущая, что голос хозяйки доносится откуда-то совсем близко, но сколько ни подсаживался на диване, где она и спала и отдыхала в размышлениях, не мог ее ощутить. Даже краешек сорочки, который она носила. – Что тебе гонять туда-сюда, я ж должен все сам проверить.

– На замену две недели дают, – невыразительно ответила Мина. Голос переместился – и как она умудряется так ходить по дому, что ни одна доска не скрипнет? – в сотый раз подумалось ему. – Не в этом дело. Просто я ослабла. Днем уже не смогу пойти, а вечером… мне кажется, странно это все будет.

– Ты заболела? – он почувствовал слабое прикосновение к волосам. – А в чем дело? Что ты недоговариваешь?

– Да много чего. Ты ведь почти меня не знаешь. Да и потом… – и опять замолчала. Это становилось невыносимым, Тимофей попытался найти Мину, вскочив с дивана и шаря руками по зале, но опять напрасно. Она будто играла в непонятную игру. Ускользала от каждого движения.

– Не ищи, не найдешь, – и чуть помолчав, добавила: – Мне надо бы сразу сказать, или на другой день объяснить, чтоб ты сразу домой побежал, нет, чтоб… – новое молчание, – чтоб ушел. А теперь не могу, не хочу, чтоб ушел. Прости.

– За что?

– Я не говорила, а вот теперь скажу, и на этом все кончится.

– Ты что – ведьма?

– Почти.

– Мина, я ведь несерьезно. Эти байки про заброшенную деревню.

– Они правдивые. Ты думаешь, они на пустом месте, возникают? Ни фига. Их не выдумывают, их видят, чуют, переживают, а потом делятся. Вот потом уже врут и приукрашивают, кто как может. Но только потом, а сейчас я… я все же расскажу тебе, что случилось. А ты сам решай, что будешь делать, проклянешь меня и уйдешь или…, – голос стих. Тимофей долго ждал продолжения, но его все не случилось.

– Ты о чем уже?

– О себе, – нехотя произнесла она. – О тебе. Я же вижу, ты меня пытаешься поймать, будто кошка мышь.

– Я… мне очень хочется обнять тебя. Прости, если это…

– Это больно, да. Но больше оттого, что сейчас ты этого сделать не сможешь даже вечером. Я ослабла, – и тут же: – Понимаешь, я уже не та Мина, которую ты мог бы знать. Я изменилась. И да, я не ведьма, – она попыталась пошутить, но не вышло. Голос оставался смурным. Внутри нее что-то поломалось будто. Мина устало вздохнула.

– Даже не знаю, с чего и как начать. Боюсь, испугаю. Я ведь не просто так, я успела привязаться к тебе.

– Я тоже, Мина. Ты просто скажи…

– Ты думаешь, поймешь? Нет, не говори ничего. Я расскажу. Помнишь, я говорила про родителей, конечно, ты и обниматься лезешь не только потому, что не поймешь, где я или вдруг что-то ко мне ощутил. Из-за них, верно? Это ведь так нормально.

– Я не хотел тебя потревожить, но…

– Да, нормально. Вот только девочка, с которой ты говоришь, не выжила. Родители затюкали меня, я к селянам обращалась, они на меня глаза только таращили, к участковому ходила, тот тоже не верил. Мол, засранка, устраивает поклеп – хорошие люди, всегда на виду, всегда их в пример ставят. А она, приживалка, лишь бы подгадить. Наслушается радио или газет начитается и на тебе. Тогда в газетах о подобном много чего писали. Народ правда, не верил, думал, что со мной было, брехня все, сказки. А сказки они в другом. Я… я тогда, после одного раза, разругалась с ними, сказала, что все равно сбегу, что… да много чего. Отчим тогда решил запереть в погребе, а я вывернулась и убежала – на болота. И больше меня никто не видел.

Несколько минут оба молчали. Тимофей не знал, что ответить, как сказать, в голове уже ничего не складывалось, кроме одного – простого, незамысловатого вопроса, на который у него уже собрался в мыслях ответ. Требовалось лишь подтверждение.

– Так ты… ты здесь жила?

– В соседнем доме. Нет, не в том, откуда черепица, другом, я его сожгла напрочь потом. Чтоб ничего и никогда. Разве вещи кой-какие свои вытащила, а потом сожгла.

Она замолчала. Новое прикосновение к голове, едва ощутимое. Ветерок прогулялся. Тимофей оглянулся по сторонам, будто мог увидеть воплощение своего ощущения. Но слышал только шорох ветвей в палисаде.

– А родители?

– Вот странно, – безлико продолжила Мина. – Когда я утонула в болоте, я – не знаю, сколько времени прошло, – я вернулась. Будто меня туда, в яму эту, в бездну, не пускало что. Обида, горечь, ярость, да что угодно. Все вместе. Я вернулась, выбралась, пришла к дому. Меня не то, чтоб искали, но родители, когда увидели, испугались. Ах да, я ведь чистой была и не по земле шла, я не сразу это поняла, потом. Я научилась ходить по земле, мало кто меня увидит, кто я, ну а тогда я только…, я будто выпила их.

– Как это?

– Досуха. Они представились мне не людьми, а как будто живыми статуэтками, наполненными чем-то теплым, влажным, до чего я вдруг оказалась очень голодна. Я приблизилась вот так, вплотную, – голос зашептал в ухо, – как сейчас. Потом проникла внутрь и стала пить.

Тимофей вздрогнул, но больше от того, что ее слова зазвенели в его голове. И еще холодом обдало, стылой подбиравшейся осенью.

– Ты где, Мина? Ты…

– Я внутри тебя. Нет, просто показываю, чтоб понял, что это за существо с тобой живет. Не живет… существует, так правильно. Сперва отца выпила, потом мать. Потом на их вопли и визги прибежал дурак участковый. Увидел меня, трупы иссушенные, как эти, как мумии, натурально обделался. Не, я его не виню, он просто дурак, просто мерзость, а не в детстве медведем напуганный. Дважды или трижды ходила, а он меня, Пал Викторыч, домой спроваживал. Я его тоже выпила.

Голос удалялся тем дальше, чем дольше продолжался рассказ, под конец Тимофей едва слышал хозяйку. Будто уже не в доме она находилась, а где-то далеко, на улице, под мелким, нудным, стылым дождиком. Он вздохнул и снова попытался оглядеться, сам не понимая, для чего. Подошел к печке, заглянул за нее, наткнувшись на кровать с разгвазданными пружинами. Вернулся.

– Ты здесь? – Ответ едва донеся до его слуха. – Так это ты поэтому здесь осталась? Мина? Мина?

Он начал тревожно шарить по углам, заглянул в сени, выбежал на крыльцо и тут же вернулся. Ветер хлестнул в лицо первые осколки осени – сорванные с дерев желтеющие листья. Один прилип к щеке.

– Мина, постой, не уходи. Я ведь не могу без тебя.

– Я выведу тебя.

– Ты не поняла, я никуда не уйду, милая, милая, я… можно мне обнять тебя, наконец?

И снова тишина.

– Я и твоего отца тоже так вот выпила. А то что осталось – в топь.

– Я понял, Мина, не уходи. Будь здесь, я ведь, я… дай мне хоть руку свою. Пожалуйста. Больше ничего не прошу, я все понимаю, ты боишься, ты столько пережила, ты…. Я не могу уйти. Не хочу. Не буду. Пожалуйста, Мина… если ты меня слышишь.

Он сел на диван, съежился, холод неприятно прогулялся по телу, он вздрогнул, будто разом замерз, хотя в недавно топленой зале по-прежнему сохранялись остатки тепла. Они хорошо поработали над утеплением дома, а Мина еще и поставила вторые ставни – ветер больше не сквозил в законопаченные щели, а дождь не проникал в заделанные дыры.

– Мина, – прошептал он. И вдруг произнес, сам не ожидая: – Нам все равно надо за одеждой сходить, я ведь иначе зиму не переживу. Ты сколько оставила на карточке?

– Шестьдесят четыре тысячи, – голос немного ожил, и приближался. – На ботинки тебе хватит. А ты точно хочешь остаться?

– Ты самый близкий человек, который у меня есть.

– Я уже не человек, двадцать лет как.

– Значит я тоже не совсем человек, раз у меня самые близкие – это призраки.

– Всего-то один. – он почувствовал, как его пальцы сжала холодная, рука. И тут же отпустила. – Прости, больше не могу. Не хватает сил. Надо охотиться. Теперь ты понимаешь, почему в лесу никого не осталось.

– Даже призраку нужны силы, – он повертел головой, ориентируясь на голос. – Я здесь, тут, рядом. Прости, что только сейчас рассказала. Но я боялась, ты уйдешь.

– Не уйду, – решительно сказал он. – Это единственное место, где мне хорошо. И нисколько ты меня не испугала, напротив. Я еще у тебя много чего хотел спросить. Про то, как ты вообще…

Вопросов у Тимофея и в самом деле, оказалось очень много. Мина не на все решилась ответить, но гость почувствовал главное, на сердце у нее отлегло, наверное, хозяйка корила себя, что раньше не открылась. И усмехнулся, вот ведь, ничего не видит, а ее чувствует, будто через особый прибор, заглядывающий в самое нутро.

Мина в подробности не вдавалась, старалясь лишний раз не напугать, хотя и понимала, первый шок от сказанного прошел, Тимофей если и почуял холодок под ложечкой, то задавая вопросы, старался разобраться в их общих страхах. Чтоб уж больше не переживать.

Начала с самого начала – с того момента, как «выпила» участкового. На всякий случай, уточнила дату: март девяносто первого, аккурат тридцать лет назад. Вместе с милиционером к дому пришли еще несколько человек, ставших, в итоге, свидетелями кошмара, от которого они еще долго в себя не могли придти. Но прочь подались не только из-за этого. Цены поднялись, продукты исчезли, очень многие и раньше спасались нехитрым огородиком, требующим больших вложений удобрений, и все одно мало что дающим, а теперь предпочли податься в более богатые или хотя бы не такие жуткие края. За год деревня, насчитывающая два десятка дворов полностью обезлюдела. Осталась одна девчушка, сперва очень довольная подобным поворотом судьбы, а затем, по людям сильно заскучавшая.

– Я часто пробиралась в город, – рассказывала Мина, – особенно днем, чтоб никто не видел. А то, что это – шатающийся призрак, перепугаю всех, вообще весь район обезлюдеет.

Ей все было интересно – и чем живут, и как. Одно плохо – далеко от болот уйти не могла, будто привязывало что. Вернее, чем дальше уходила, тем сложнее оказывалось перемещаться. Если в пределах нескольких километров – еще ничего, а вот дальше Мина будто на стену натыкалась. Раз ради интереса попыталась идти по шоссе и почти поняла, какое расстояние сможет преодолеть. Выходило чуть меньше десяти километров, аккурат до центра города. И то, в том случае, если до этого смогла выпить жизненные силы живых существ.

– Потому я так торопилась и с едой и с починкой дома, – говорила она. – Могла не успеть, а что же я за хозяйка такая, если все на своего постояльца сваливаю.

– Да я уже и не постоялец.

– Тем более. Я так не могу.

– А ты можешь не всего человека «выпить»? – вдруг спросил Тимофей. Мина покачала головой. Ей и самой бы хотелось, но процесс оказывался неостановимым, будто наполнялся стакан газировки: бросила монетку в три копейки и ровно на столько налилось, не больше, ни меньше. Она экспериментировала на зверье, на крысах, что искони жили в деревне, но ничего не добилась. Вот только зверье все ушло подальше от нее.

– Верно, поэтому и пошли рассказы про ведьму, – заметила она. – Живет где-то в болоте и зверями управляет. Мор на них насылает, а еще на тех, кто к ней незваным приходит.

– А много таких было?

– Первое время бандиты своих хоронили среди опустевших домов, я даже не поняла, что это вообще, сам посуди, откуда в нашей глуши какая-то мафия. А вот поди. Копали могилы, сваливали жертвы или своих. Я еще думала, кладбище, что ли хотят открыть, тогда голодно было, вот и подумала, что прежнее, Светловское, закончилось.

– А его давно закрыли, это точно, – поддакнул мальчуган. – Ты с мафией сражалась?

– Раз только. Когда четыре машины, по пять человек с каждой стороны, приехали разговоры разговаривать. Что-то у них не так пошло, стали стрелять друг по дружке. Я и влезла. Кто в живых, ну в раненых остался, тот и выжил. А троих «выпила». Я подумала, так правильно. Трупы спрятала в болоте, да и машины туда же отправила, такая я после этого питья сильная стала. А вообще, с людьми я редко встречалась, знала, где они ходят, эта чуйка у меня почему-то очень сильно развилась, но никогда или почти никогда не мешала. Мало ли зачем заявляются. Вот твой отец, когда первый раз приехал, он ведь тьму за плечами нес, но я ж не всматривалась, хотя и понимала, неспроста мужик прибыл, – и без передышки: – А до того нескольких бандюков убила, которые своих или чужих не знаю, пытались живьем хоронить. Может, надо вообще их всех… но ведь может хорошего человека так дико казнили. Я… я не могла, вдруг перепутаю что, на мне и так столько убитых.

– И спасенных, – напомнил Тимофей. Мина вздохнула:

– Спасла всего троих. Тебя вот, еще одного местного и двух девочек, которых один мужик завел в деревню, совсем маленьких, глупых, во всем его слушающихся. Я все думала, родич какой. Потом узнала, что нет, просто девчонки еще совсем глупые, не понимают, что делать с чужим дядей. Или не совсем чужим, но только ласковым, добрым, вроде ничего плохого им не делающим. Заставил раздеться, а то и верно, жара ведь, завел в подвал дома, хороший, бетонный, приказал обниматься, а сам все на видео снимал. Вот тут меня как с цепи сорвало. Девочек я вывела, они и не поняли, наверное, ничего. А того паренька, просто убить хотели. На этот раз старичок, и ведь я подумала, наоборот будет, нет. Одно обидно, старичок этот пацана отравил еще до прихода в лес, не знаю, чем, а только я ему помочь не смогла.

– Но все равно, какая же ты молодец.

– Спасибо. Мне правда, приятно. Хотя сделала всего ничего. Еще парней разогнала, которые вечером привезли своего однокашника проучить. Видать, здорово ему по жизни доставалось, раз над ним так подшутить вздумали, на ночь в лесу бросить связанного. Сказали, вроде как посвящение. Я к ним подошла, да волком взвыла, и немного посветилась, я это умею. Вот как засветилась, все убегли. Даже тот, связанный, сразу развязаться смог и тикать, – она помолчала, вспоминая.

Потом Мина рассказывала, как она обличье свое сохранять может, сколько времени обходиться вовсе без живительной силы, видимо, очень долго, года два точно. Или даже больше. Когда она призрак совсем, то может просто существовать, как сдувшийся воздушный шарик. И ничего вроде не надо, висит возле одного места и все. А когда в силе, может и призраком быть и плоть обретать на время. Даже днем, хотя тогда труднее, иногда сквозь нее пейзаж проглядывает. Тимофей и улыбался и дивился, слушая. Мина глянула в сторону давно закатившегося солнца и напомнила о времени. Спать ему пора. А ей… она сама не знает, как это. Отвыкла. Напротив, иногда днем просто забывалась, задумывалась, а тот проскакивал, как если б его вовсе не существовало. Только восход и сразу закат.

– Завтра надо в магазин идти, одежку тебе покупать.

– Но я с тобой. Хотя бы и вечером. Сейчас ведь распогодилось. Сама говорила.

– Говорила. Хорошо, пойдем вместе. И днем. Я даже придумала, как.

Задумка оказалась оригинальной. Мина попросту влезла в голову Тимофея, бесплотным призраком отправившись вместе с ним. Но при этом управляя каждым его движением, каждым шагом – предупреждая об опасности или советуя двинуться так-то, перешагнуть, отойти, подняться на ступеньку, свернуть направо или налево – и так далее и тому подобное.

– Чувствую себя марионеткой, – шутил Тимофей, хотя Мине это сравнение и не нравилось. Однако, задумка оказалась действенной – мальчик без труда добрался через густой подлесок к остановке, подождал, немного в стороне от взрослых, автобуса, доехал до самого центра города, оплатив нужную сумму на входе, благо, рубли и мелочь пальцами легко различались. Дошел до торгового центра, поднялся на эскалаторе на второй этаж в магазин детской и подростковой одежды, и уже там, при помощи Мины, выбрал себе на примерку джинсовый костюм и запыхавшись, удалился в примерочную. Его спутница тоже выдохлась, впервые ей пришлось действовать подобным образом, направлять и пояснять. Путь они проделали изрядный, да и подошли к пределу ее нынешних возможностей, так что Мине приходилось несладко, впрочем, об это она не распространялась.

Они выбрали костюм, еще одни брюки про запас, рубашку и добротные кожаные ботинки. За все Тимофей расплатился карточкой, ничуть не вызвав подозрения у кассирши, видимо, ей не впервой видеть шибко образованных подростков, имевших личные сбережения в банке, да и ходивших их тратить – раз родители позволяют, чего вмешиваться?

Когда они вернулись, Мина долго приходила в себя – поездка на грань да само пребывание так далеко от леса, далось ей с большим трудом. Тимофей, поняв это, принялся ее поддерживать, предложил свою помощь, она только отмахивалась.

– Лес он меня лечит. Да и не только. Сюда многие ходят, даже зная байки и про ведьму и про девочку, которая не то выведет, не то уведет в самую топь. Словом, несмотря на меня.

– А в тебя в городе верят? – Тимофей вспомнил, как скептически относилась детвора к подобным рассказам, но все одно, не решалась отправиться в путешествие в лес в одиночку. Да и со взрослыми, наверное, тоже, ведь многие не очень-то охотно даже приближались к заброшенной деревне, а проезжая мимо, некоторые и вовсе, как говорила Мина «давили газ в пол». Кто-то проклинал это место, кто-то напротив, старался напитаться его неведомой силой, коли верил в нее.

– Во что-то люди точно верят, – говорила она, немного передохнув и «выпив» заблудшего песика. – Потому и приходят, кто-то что-то прячет, кто-то от кого-то прячется. Иногда влюбленные заходят, странно, ведь верят россказням. Иногда молодые поодиночке, не то силы проверяют, не то страх. Кто-то умудряется заблудиться. Тогда я ему помогаю. А кто-то напротив, меня ищет, просит вывести к ведьме в самой топи – некоторые думают, будто она исполнит их самые заветные желания. А я, вроде как, ее проводница, между их миром и ее. Еще портал какой-то ищут. Словом, разные приходят, с разными намерениями. Я тебе только о дурных почему-то рассказала, но это не так. Приходят и хорошие, с добрыми намерениями. Я так думаю, во всяком случае. Не вредят, просто ходят, иногда молятся. Чему и почему – не знаю, я не подслушиваю, вроде как неудобно. Но понятно другое – лес всех манит. Или отвращает. Не оставляет в покое, одним словом.

Тимофей кивнул. Все верно, ему здесь, в лесу, пусть и на самой окраине, было хорошо и спокойно. В обществе Мины пареньку в любом месте ощущалась благостная тишь на сердце, но здесь она чувствовалась как-то особенно. Может, казалось, а может, дело действительно в лесе. Ведь приходят же люди. Если набираются смелости придти, значит, верят в него. Или в Мину, маленькую девочку с косичками в белой кофточке, и синих брючках.

– Иногда я думаю, что не просто так осталась в лесу. Нет, правда. Может, жду кого-то? Может, напротив, оберегаю лес тоже от кого-то, нет, все одно выходит, жду. Или чего-то? Я не знаю.

– Ты стольким помогла…

– А это… – она махнула рукой. – Думаешь, на меня где-то счет написан, и пока я не наберу нужное количество спасенных, то не исчезну? А я даже не знаю, хорошо ли мне будет, коли я уйду туда, куда все? Я даже сейчас ничего о том мире не знаю. Если он есть, конечно.

– Но ведь ты есть, значит и он есть.

– Ты так думаешь? А может, я как любой другой призрак в каком-нибудь замке или на болоте. Вроде как хочет кому-то отомстить, а тот века назад умер – и что ему делать? Только выть или костьми трясти. Если это и есть подлинная смерть, то она глупая и никчемная, – Мина помолчала и продолжила: – Вот и с тобой тоже не знаю, что у нас станет. Я сейчас только стала задумываться. Ты ведь живой, молодой, юный совсем, а я… если мерить земными годами, мне уже тридцать. Даже странно, что я еще и думаю как девочка и веду себя так же. Иногда только пробивает что-то дельное сказать. Вот как сейчас.

– Но я никуда не хочу уходить. Да и деньги у нас есть. И потом, когда я вырасту… ты ведь никуда не исчезнешь?

– А вдруг? – в голосе Мины послышалась хитреца. – Вдруг стоит тебе дорасти до восемнадцати, я возьму и испарюсь, – и тут же погрустнела: – А ведь я боюсь представить, какого это – умереть всерьез. Может это меня тут держит?

Тимофей начал было ее разубеждать, но Мина не слушала. Замолчала как-то разом, а потом неожиданно велела ему замолкнуть, так резко, что от неожиданности мальчуган тут же затих и рот себе закрыл.

– В лес люди вошли, – после долгой паузы произнесла она. – Много людей, очень… десять, двадцать… с собаками. Ищут кого-то. Не понимаю, кого они ищут, тут с тебя никто не пропадал.

– Думаешь, меня? – Тимофей всерьез испугался. Попадаться в руки людям он уже не хотел.

– Не знаю… – пауза, Мина прислушивалась неведомо к чему. – Надо понять. Знаешь что, ты пока тут спрячься, а я все вызнаю, разведаю, все одно собаки меня боятся, а люди не видят. Вернусь и все расскажу. Нет, не здесь, тут тебя мигом найдут. Ты пахнешь. Следуй за мной. И пакет не забудь.

Мина сунула ему в руки пакет, довольно тяжелый, да еще и перевязанный, не потрудившись даже пояснить, что в нем. И потащила куда-то, прочь от деревни, вниз, потом вверх, на холм. Там, в густом ельнике, сильно коловшемся, еще не просохшем после долгих дождей, велела оставаться, пока она не вернется. И тут же исчезла. Тимофей замер, решив не шевелиться, не шуршать пакетом и прислушиваться к голосам. Пока он ничего не слышал.

Сидеть пришлось долго. Даже слишком. Складывалось ощущение, что Мине понадобилось «выпить», чтоб вернуться, может быть, она сейчас где-то рядом, но настолько слаба, что не может даже сказать ему. А может она отвлекает людей пришедших за ним? Или пугает, пытаясь изгнать из леса? Может…

В голове рой мыслей разом пресекся, когда Тимофей почувствовал резкую боль в спине. Он дернулся, пошарил руками и тут же его снова куснули и не раз. Он отшатнулся, ударился о низкие тяжелые ветви ельника, поняв, что угодил в муравейник, настолько глубоко забился к смолистому стволу, – и теперь непрошенного гостя атакует целая гвардия красных или черных солдат, защищая и свой дом, и свою царицу. Тимофей пододвинулся, его снова куснули, двинулся еще, и еще на шаг, потом снова и тут понял, что нога повисла в пустоте – он кувырнулся и выпал в яму или овражек, густо поросший каким-то гремучим кустарником, с треском ломавшимся при каждом его движении. Он постарался подняться обратно, вот только где это «обратно» находилось, Тимофей понимал с трудом. В любом случае, ему будет лучше, если он выберется из грязи, в которой едва не утонули его новенькие ботинки, назад, на сухое. Он стал продираться сквозь кусты, на всякий случай плотно закрыв глаза. Но круча оказалась неприступной, Тимофей решил обойти ее, поднявшись с другой стороны, и там уже искать, пусть и наощупь, укрытие в ельнике. Судя по хвое, в которой чавкали его ботинки, росло ее тут преизрядно. А значит…

Он оказался внезапно сбит наземь хлестким ударом ветви. Пакет вылетел из рук.

– Извини, пацан, мы тут девочку ищем, три дня как пропала. Родители с ума сходят. Ты ее знаешь? Видел? Постой, ты весь в грязи, ты вообще, откуда сейчас?