Город Утренней Зари. Закат Праведника

Майкл повалил сына, а тот отбивался как лев.

– Это что еще за поединки перед сном? – Элизабет вошла в детскую.

– Всплеск праведности никому еще не вредил, – смеясь, ответил Майкл.

– А почему мы не ходим в церковь в воскресенье? – неожиданно спросил у родителей Ричи.

– Мне сказали найти себе новое место, – ответил Майкл.

– Почему?

– Потому что не слушался старших.

– У тебя тоже есть старшие?! – удивился ребенок, давно мечтавший стать взрослым, но вдруг немного засомневавшийся в своем желании.

– Да еще какие серьезные. У-у-у-у, – он изобразил страшилище из книги.

– Я их тоже победю! – не унимался маленький рыцарь.

– Когда придет время, конечно, – Майкл потрепал сына по голове.

Элизабет, ласково наблюдая за ними, в конце концов, взглядом дала понять, что всем в этом доме уже пора ложиться спать. Майкл, поцеловав Ричи, вышел из детской. Он стоял в зале и думал, что, скорее всего, им нужно оставить эту панорамную четырехкомнатную квартиру. Но сам воздух здесь был соткан из такого количества воспоминаний и светлых эмоций, что даже промелькнувшая мысль о переезде доставляла сильную боль. Но когда появилась Элизабет, он понял, что эти тягостные размышления необходимо облечь в слова.

– Нам нужно будет сдавать нашу квартиру, а себе подобрать что-нибудь поскромнее, – произнес Майкл. – Ребенок у нас один, так что с арендой другого жилья проблем не будет.

– Хорошо, – сдержанно ответила Элизабет, закидывая на плечо небольшое полотенце.

Ей тоже не доставляла радости мысль о том, что все, созданное ей за годы, после того как эта квартира досталась им от ее двоюродного дяди, новые постояльцы развеют за пару месяцев.

– Может, я пойду на работу? – предложила Элизабет. – Ричи пока будет в семье Качински. Думаю, они согласятся.

Майкл вспомнил эту пожилую чету, которая достаточно часто помогала прихожанам сидеть с детьми.

– Ты действительно хочешь отдать его? Мы оба будем пропадать на работе, и ты даже не представляешь, как быстро он вырастет, но уже без нас, – нахмурившись, произнес он.

Его жена покачала головой.

– Но ты же сам все время говорил другим, что очень часто мы выбираем между плохим и очень плохим, – сказала Элизабет, садясь на диван.

Казалось, она хочет, чтобы этот диван, на котором они часто смотрели старые черно-белые фильмы, так нравившиеся Ричи, или слушали игру Майкла на гитаре, проглотил ее и спрятал в своих недрах.

– Без нас, – повторила она за мужем. – Миллионы детей растут так, и ничего. Вечером они видят родителей, и им этого хватает.

– Да, миллионы. Но я хочу дать Ричи возможность не стать одним из миллионов. Лучше я буду работать больше, – Майкл сел рядом с женой и положил ей руку на колено. – Скоро он начнет взрослеть и сам оставит нас естественным путем, а пока хочется давать ему все наше тепло, сколько его есть.

– Ему уже мало общения с тобой по вечерам. Даже порывался уйти с тобой на работу, – Элизабет сидя изобразила детскую уверенную походку.

– Как-нибудь я обязательно возьму его на работу, но не сейчас, – он откинулся на спинку дивана.

– Ты стал храпеть, – заметила Элизабет.

– И как ты спасаешься? – задорно спросил Майкл.

– Оказывается, если немного посвистеть, ты замолкаешь, – они вместе тихонько засмеялись.

– Надеюсь, это пройдет, – произнес Майкл, но в ответ увидел лишь нахмуренные брови и сморщенный нос жены.

Действительно, сейчас он просто проваливается во тьму, как только его голова касается подушки, хотя раньше ему нравилось размышлять о прожитом дне перед сном. Теперь нужно было учиться размышлять на ходу, что не способствовало продуктивности на работе и гармонии внутри. Элизабет в это время думала о чем-то своем, но на ее светлом лице не было ни тени уныния и печали. И это вселяло в Майкла еще больше уверенности, что они все преодолеют.

***

На следующий день в цеху сортировки текстиля, как обычно, кипела работа. Станки и линии конвейера работали на пределе, периодически смазываемые отборной руганью начальника смены. Майкл стоял на своем месте и следил, чтобы его старенькая сортировочная машина корейского производства не создавала затора и соблюдала заложенную программой цветовую дифференциацию материала. Монотонная и напряженная работа в шумном цеху не угнетала его. Несмотря на шум оборудования, он вдруг перестал слышать матерные комментарии начальника, что было в новинку. Он выглянул из-за линии и посмотрел на площадку, возвышавшуюся над цехом, где обычно стоял этот седовласый жонглер нецензурной бранью. Тот был на своем положенном месте и читал какой-то листок, протянутый ему человеком из отдела кадров.

– Эй, Калхедон… – дальше речь начальник смены стала настолько выразительной, что составлявшие ее слова невозможно было бы найти ни в одном словаре мира.

Майкл дал знак своему напарнику по линии, но тот, услышав громогласный призыв шефа, уже и так все понял. Бывший священник быстро поднялся на площадку, где начальник обдал его новой струей витиеватого сквернословия, из которого уважительно было произнесено только «к директору». Майкл поспешил в кабинет директора фабрики, находящийся на верхнем этаже. За большим столом, среди небрежно разбросанных бумаг, которым директор до сих пор доверял больше, чем электронным системам обмена информацией, сидел Врослав Лонч, великан с густыми черными бакенбардами. Его карие глаза просканировали Майкла Калхедона.

– Присядь, – пригласил его директор, указав на потертое кресло перед столом.

Лонч был замечательным директором хотя бы потому, что быстро принимал решения без душных совещаний и планерок. Он был одним из тех начальников, которые говорили о деле только с теми, кто непосредственно отвечал за тот или иной участок работ на фабрике. Всех остальных в таких дискуссиях он считал лишними. Оттого встречи с ним длились не больше минуты. Так что приглашение в кресло означало непростой разговор.

– Мне очень жаль, – произнес он, как будто жуя что-то крайне неприятное на вкус.

– Ненавижу это выражение, – серьезно ответил Майкл.

– Ха, я тоже, – он, все так же пожевывая, пытался подобрать слова.

– Вы меня увольняете? – форсировал разговор бывший священник.

– И да, и нет, – его голос своей густой хрипотой подобно грому вонзился в ум Майкла. – Эх… на севере начинается новая война, и наш город посылает туда корпус поддержки мира. Ха, корпус поддержки мира! Под это мобилизуют всех, у кого нет отвода. Разнарядка приходит и на заводы, и в порты…

– У меня нет стажа, и поэтому я попадаю под призыв? – уже стал догадываться Майкл.

– Я не могу повысить тебя раньше срока, – произнес директор Врослав. – Да и сейчас, после повестки, это выглядело бы очень странно.

– Не извиняйтесь.

– А я и не извиняюсь, – ответил директор. – Но поступить хочу по-людски, лично сказав тебе об этом. Я знаю, кем ты был. Может, по твоей линии что-то можно будет сделать? Мне кажется, вояка из тебя не очень.

– Посмотрим, но сейчас иммунитета у меня уже нет, – Майкл старался сохранять самообладание.

– Ну, тогда тебе пора. Отработанные смены будут оплачены, – директор поднялся из своего кресла.

Майкл встал вслед за ним и, попрощавшись, направился к двери.

– Калхедон, твое рабочее место я могу отдать твоей жене с сохранением стажа, – остановил его в дверях Лонч.

– Благодарю, она обратится к Вам в ближайшее время, – Майкл кивком оценил человечность директора.

Кошмарный сон или реальная жизнь? Чем он так прогневал небеса? Своим счастьем? Несмотря на неожиданные новости, покидая фабричный комплекс, Майкл не испытывал тревоги или чувства гнетущей безысходности. Все же он решил прогуляться. Пройдя пару кварталов, Майкл подумал съездить на Восточную площадь, где, по слухам, объявились какие-то проповедники. Посмотреть на очередных «вестников Апокалипсиса», пока церковная администрация не прогнала их, выглядело неплохой идеей, чтобы развеяться.

Невзирая на разгар рабочего дня, на площади было достаточно много зевак. Перед серо-зеленым готическим Собором Преображения двое проповедников обращались к собравшимся, призывая их поменять свою жизнь, потому что время суда пришло. Майкл всегда считал, что призывать к изменению можно только примером собственной жизни. По-другому это не работает. Но кто он теперь такой, чтобы ставить под сомнение методы работы других людей?

Обоим проповедникам было за пятьдесят. Один был одет в выцветшую синюю униформу уборщика. Второй, выше собрата на целую голову, гордо носил темную военную форму с зеленым отливом и высокие армейские ботинки. В определенный момент проповеди они поставили под вопрос легитимность провозглашения Сына Владыкой мира и человечества. Майкл про себя подумал, что еще не все федерации и народы приняли эту декларацию. С другой стороны, это был только вопрос времени. Через несколько лет все будет кончено. Хотя он допускал, что просто сгущает краски из-за своего плохого настроения. За такие слова, которые так уверенно произносили проповедники, легко стать изгоями, но Майкл почувствовал, что глашатаев конца света такое развитие событий особо не волнует. Они сели передохнуть на грубо сколоченные ящики, и Майкл решил подойти и познакомиться с ними.

– Майкл Калхедон – бывший священник, – незатейливо представился он.

– Григорий Рабэ – служитель истинного Бога, – грозно ответил черноволосый проповедник с темно-серыми, как дождливое небо города, глазами.

– Леонид Одлер – ваш покорный слуга, – представился светло-русый коллега Рабэ по опасному проповедническому делу и с любопытством посмотрел на Майкла. – Почему бывший?

– Времена такие, – ответил он, пожимая плечами.

– То ли еще будет, если мы не встанем на защиту истины! – проклокотал Григорий Рабэ.

– Судя по вашей интонации, вы хотите силой изменить ситуацию? – обратился к нему Майкл.

– Если потребуется, то да, – уверенно ответил тот.

– Вообще-то мы еще ищем пути мирного разрешения духовного кризиса, – задумчиво произнес Одлер. – Ты бы мог помочь нам, раз уж ты больше не в системе.

– Не могу. Я отправляюсь на войну, – с этими двумя можно было называть вещи своими именами.

Леонид Одлер подошел к нему, не отводя пристального взгляда, будто пытаясь проникнуть в глубь его души.

«Врослав Лонч справляется быстрее», – подумал Майкл.

Одлер продолжал смотреть на него, то и дело переводя взгляд со лба в глаза, на подбородок и уши.

– Тебе туда нельзя, – выдал самое очевидное заключение Одлер.

– Никому нельзя, но у меня нет выбора, – ответил Майкл.

– Да, у тебя нет выбора, но тебе все равно туда нельзя, – повторил светловолосый проповедник. – Может быть, тебе уехать из города и спрятаться в глуши?

– У меня жена и сын. По моему опыту, во всякого рода захолустье сбиваются люди, не отягощенные совестью. Туда я не потащу свою семью – здесь для них безопаснее.

– Что ж. Мы помолимся за тебя, если тебе это нужно.

– Даже не знаю. Не разочароваться бы потом в ваших молитвах, – улыбнулся Майкл.

– Мы все же попытаемся, – Леонид Одлер похлопал его по плечу.

– Благодарю, но все же мне не хотелось бы, чтобы вы здесь устроили гражданскую войну, когда я вернусь, – настороженно произнес он.

– Мы же всего лишь уличные проповедники, – засмеялся Одлер, в том время, как Григорий Рабэ насупленно наблюдал за разговором.

К ним подошли другие прохожие и стали жаловаться Одлеру на свои житейские неурядицы. Майкл решил покинуть этих дополняющих и уравновешивающих друг друга приятелей. Он надеялся, что эта гармония не позволит им выйти за рамки дозволенного их верой. Он присел на ступеньках собора и старался ни о чем не думать – лишние переживания об Элизабет и сыне были сейчас ни к чему. Он потянулся в карман за сигарами, но потом одумался – храм же не виноват в его ситуации.

– Отец Майкл, – звонкий, немного экзальтированный голос окликнул его сверху.

Он развернулся и увидел настоятеля собора – отца Марио Греко, с которым они вместе учились в семинарии. Тот быстро спустился и сел рядом. Все-таки система не вытравила из него той простоты, которой их научил классный наставник Самуэль Стронг.

– Как ты? Я слышал о тебе в отделе, – произнес Марио. – Ты уж прости, но, на мой взгляд, ты сам виноват.

В ответ Майкл только слегка усмехнулся очевидному комментарию.

– Что теперь? Куда Господь направляет твои стопы? – Майкл посмотрел на Марио, которому всегда нравилось жонглировать духовным лексиконом.

– На войну, – ответил бывший священник.

– На войну? Но иммунитет?! – удивился Марио Греко.

– Ха, иммунитет! Я же больше не ваш, – заметил он.

– Вот ужас! О, небеса! А куда тебя отправят? – запричитал настоятель.

– На Балтику, наверное. Насколько я слышал, сейчас там вся заваруха, – без энтузиазма продолжал разговор Майкл.

– О-о-о, на Балтику! Я слышал, там продается прекрасный янтарь! – Марио задумался. – Может, привезешь моей жене какие-нибудь украшения в подарок, а то здесь за них заламывают безбожную цену. Ах, как она будет рада!

– Марио, я еду на войну, – медленно, подчеркивая каждое слово, произнес Майкл, осознавая, что достаточно распространенная профессиональная деформация – отсутствие бескорыстной эмпатии – коснулась его однокашника.

– Да-да, это ужасно! Но не забудь про мою просьбу, – Майкл кисло улыбнулся.

Марио позвали прихожане собора, а бывший священник отправился домой на самый серьезный разговор в своей жизни. Он знал, что, явившись на призывной пункт, домой больше не попадет. У него были еще сутки, которые он очень хотел провести со своей семьей.

***

Элизабет просто стояла на кухне и смотрела сквозь мужа. Раньше она уже переживала подобное, когда его отправляли с гуманитарной миссией. Но обычно в таких местах боевые действия уже сходили на нет. И все равно она помнила, как тянулись эти месяцы ожидания. Сейчас же Майкла отправляют как обычного солдата.

– Думаю, это ненадолго: на год, может, на полтора, пока не договорятся о перемирии, – потирая шею, произнес Майкл.

Она продолжала молчать.

– Солнце мое, я вернусь. Обещаю! – немного неуверенно продолжил он.

От этих слов Элизабет очнулась, но мягкие черты ее лица стали острыми, и горькое выражение разочарования прокатилось по нему. Она продолжала молчать.

– Директор Лонч обещал отдать мое место на фабрике тебе с сохранением стажа работы. Ты должна будешь сходить к нему завтра, – она молча кивала на каждую его фразу. – Я узнал, что пятьдесят процентов наших счетов будет оплачивать город, поэтому вам с Ричи будет полегче, – она продолжала кивать. – Огонек, мы сможем остаться в нашей уютной норе…

Она опустила глаза. Они сели за стол друг напротив друга. Майкл налил себе чай и спокойно пил его, поглядывая то в окно, то на жену.

– Я смогу тебя проводить? – наконец-то заговорила она.

– Надеюсь, что да, – ответил Майкл.

– Мы придем… с Ричи, – запинаясь, сказала Элизабет. – Прошу, подумай, что ты скажешь ему завтра.

– Я всегда знаю, что ему сказать.

Она проплакала всю ночь, уткнувшись в свою подушку. Плакала, она тихо, без рыданий, но Майкл знал, что это так. Утром она пыталась привести в порядок свои заплаканные глаза. Кое-как ей это удалось, но для внимательного взгляда все равно были очевидны ее ночные терзания. Она собрала предметы первой необходимости для мужа, хотя знала, что на пункте мобилизации выдадут свой набор снаряжения, нужного для новобранца с точки зрения города Утреней Зари. Майкл останется с Ричи дома, пока она сходит на фабрику, а потом они вместе поедут прощаться на призывной пункт.

– Я скоро, – крикнула она из прихожей, покидая квартиру.

– Куда пошла мама? – спросил Ричи.

– Теперь она будет ходить на работу, а ты будешь ее ждать у миссис Качински, – ответил Майкл.

– Я не хочу! Если мама работает, ты же будешь дома! – Ричи вскочил, сжав свои маленькие кулачки.

– Я сегодня уезжаю.

– Зачем? Я не хочу, чтобы ты уезжал! – Ричи нахмурился и стал очень похож на свою маму.

– Я еду сражаться с драконом! – Майкл улыбнулся.

– С Драконом черного солнца?! – мальчик от неожиданности сел на пол.

– С его драконышами, – загадочно ответил Майкл, описывая руками заморских чудовищ.

– Ты мне про них не читал, – заинтересованно сказал Ричи.

– Да, я про них тоже узнал только вчера, – продолжал сочинять сказку Майкл. – Но медлить нельзя, и я с войском отправляюсь далеко на север, чтобы загнать их обратно в логово.

– И убить?

– Как получится, – подмигнул сыну Майкл.

– Их надо убить. Они выползут обратно и снова будут жечь огнем города! – Ричи стал дуть, изображая дракона, и Майклу стало ясно, что даже ребенок осознавал бесконечность войны. – Но ты же вернешься на следующей неделе?

– Я изо всех сил постараюсь вернуться к вам с мамой как можно скорее, – он крепко обнял сына. – Пойдем, поиграем во дворе в «Поймай пулю», а то твои друзья там слоняются без дела.

Ричи тут же подскочил, чтобы провести эти последние часы со своим отцом. Мальчик сделал рукой левый пробор в своих золотистых волосах, хотя был правшой.

– Идем же! – он поторопил отца, и они отправились на улицу.

Через несколько часов Элизабет и Ричи провожали взглядом Майкла, который зашел за ворота мобилизационного центра. Теперь им оставалось только ждать, пока новобранцы пойдут садиться на поезд, и через сетку ограждения можно будет еще раз попрощаться хотя бы взглядами. Вокруг них стояли многочисленные родственники призывников, преимущественно женщины, со слезами на глазах. Рядом с ними надрывно плакала девушка, постоянно повторяя: «Нет-нет-нет-нет!» Элизабет прекрасно ее понимала, но свою скорбь она оставила ночью на подушке. Сейчас же она должна вселять в мужа уверенность в том, что она справится, и ему будет куда возвращаться.

Солнце уже садилось. Внезапно внутренние ворота казарм центра мобилизации распахнулись, и оттуда шеренгами вышли новобранцы, направляясь к вагонам. До крайней колонны от сетки было метров двадцать. Она подняла Ричи на руки, чтобы дать мальчику шанс увидеть отца. Выбритые головы и зеленая форма уменьшали эти шансы. Первые восемь сотен погрузили в поезд, и состав, гудя электромагнитными подушками, умчался в туннель через туман, который все сильнее окутывал вечерние улицы города. К перрону сразу подали следующий состав. Все стали ждать очередной партии мобилизованных. Возможно, Майкл был в первой, но, если остается возможность взглянуть на него, она готова ждать, сколько потребуется.

Еще несколько поездов с новобранцами скрылись в туннелях. Прощавшихся становилось все меньше: кто-то все-таки увидел своих мужей, сыновей и братьев, другие не выдерживали напряженности момента и уходили. По оставшейся толпе пронеслось: «Говорят это последние!» Элизабет напряглась. Колонны направились на перрон. Бритые головы сливались в одно сплошное месиво.

– Папа! – Ричи указал пальцем на солдата в третьей колоне с краю.

Элизабет пыталась увидеть то и дело скрываемое толпой лицо мужа. Майкл повернул голову, и на секунду она поймала его взгляд: уверенный, спокойный и любящий, как и во все эти годы.

«Он точно вернется!» – подумала она, глядя как последний поезд увозит ее любимого на войну.

Глава 3

– Мой Владыка! Конфликт на севере Европы выходит из-под контроля, – начала советник безопасности первого уровня Тереза Шаут, поправив короткие светлые волосы.

– Я же говорил вам не называть меня так. Я просто служу человечеству, – не отвлекаясь от своей работы, произнес четырнадцатилетний юноша, которого уже многие громко именовали Сыном.

– Да, простите! – немного испуганно извинилась Тереза Шаут, переглядываясь со своими заместителями, стоявшими у дверей в столярный цех.

Она так боялась, что Он вновь исчезнет, уйдет, и на этот раз уже насовсем. С Ним так спокойно и хорошо, что даже постоянный стресс от происходящего на европейской арене отступал. Она поймала себя на мысли, что не хочет покидать эту пыльную мастерскую. Но ситуация на балтийском направлении требует постоянного контроля.

– Я… мы надеемся, что удастся избежать человеческих жертв на северном побережье, – собравшись с мыслями, продолжила советник Шаут.

Сын продолжал наждачным кругом полировать столешницу. Деревянная пыль оседала на его руках и на серой рабочей одежде.

– Может быть, Вы обратитесь к конфликтующей стороне и призовете их к миру? Или подскажете нам, как вести переговоры? – если бы Тереза видела себя со стороны, то удивилась бы, как ее прямая и строгая немецкая осанка превратилась в асимметричный полупоклон.

– Разве конфликтующая сторона одна?! – удивился Сын и выпрямился, опустив на шею защитные очки.

– Да, Северо-Восточная Федерация в очередной раз недовольна геополитическими решениями, – Тереза заметила, что перед этим мальчиком она оправдывается, как перед своим властным дедом.

– Пока вы так думаете, я не смогу вам помочь, – он поравнялся с Терезой.

Несмотря на худобу, в Нем чувствовалась сила, которую уже не согнуть этому миру. Такого в своей жизни советник безопасности Тереза Шаут раньше не встречала. Когда она впервые познакомилась с Ним несколько месяцев назад, то хотела испытать Его, но все ее существо кричало, что этого лучше не делать. Сначала она восприняла это как тревожный знак, но позже, пообщавшись с Ним, изменила свое мнение. Такой любви к человеку и человечеству она еще не встречала, да что там – просто забыла о ее существовании. Возможно, она настолько отвыкла от подобного, что подсознательно боялась впустить подобную любовь в свою жизнь. По крайней мере, владея техникой саморефлексии, именно так она объяснила себе эти странные ощущения.

– Вы хотите сказать, что мы тоже виноваты? – удивилась Тереза.

Он посмотрел на нее своими пронзительными голубыми глазами и задумчиво отвел взгляд.

– Я попытаюсь донести Вашу идею об обоюдных переговорах до всех действующих сторон конфликта, – Тереза учтиво поклонилась ему.

– Я рад, что вы понимаете меня, – он улыбнулся, и ее сердце наполнила радость, которой она не испытывала даже при рождении своего первого сына. – Но вы здесь одна, тогда как все знают, что мне важно видеть просителей лично. Или остальные боятся моих решений?

«Сейчас или никогда!» – подумала Тереза Шаут и продолжила вслух:

– Они боятся того, что не смогут принять Ваше видение мира. А главное, что это станет очевидно для Вас.

– Это и так очевидно, раз их здесь нет, – Сын немного устало провел рукой по лицу, и смазанная пыль оставила разводы, напоминающие боевую раскраску. – Напомните всем, что я не решу их проблемы, пока они не хотят отдать их мне лично. Скажите, что, если их не устроит тот мир, который я построю, я верну его им прежним. Они же видят, что мне не нужна власть.

– А что Вам нужно? – тихо спросила Тереза.

– Чтобы во всех проснулась любовь, и тогда войны исчезнут сами собой, – он еще раз провел рукой по вспотевшему лицу, и «боевая окраска» исчезла.

Тереза направилась к выходу. Теперь ей предстоит тяжелая работа – убедить глав федераций и представителей народов вступить в переговоры. Особые проблемы намечались с Андреем Левиным и Радой Йовович – представителями Северо-Восточной Федерации и Балканского Анклава.

– Вас ждет тяжелая работа, чтобы убедить Андрея Левина и Раду Йовович, – остановил ее Сын, когда она уже находилась у выхода. – Они не доверяют вашему совету, и в этом есть и ваша вина. Я буду готов встретиться с ними, если, конечно, они захотят.

Тереза застыла на месте и медленно повернулась к нему. Он пронизывал ее взглядом насквозь, казалось, ничто не может от него утаиться.

– Пророк пойдет с вами, – произнес Сын и вернулся к своей работе.

После этих слов с подоконника энергично спрыгнула молодая высокая девушка – «Пророк Всевышнего», «Святая», «Светлейшая», как ее уже называли. Ее внешность невольно притягивала взгляд: идеальная дуга черных бровей над самыми выразительными янтарными глазами, которые когда-либо видела Тереза Шаут, тонкий нос безо всякого хирургического вмешательства располагался по правилам золотого сечения, словно выточенные на мраморном лице скулы, превращавшие ее в богиню, и лебединая шея, которую огибала длинная коса цвета воронового крыла.

«А ведь она еще не расцвела!» – каждый раз думала советник, наблюдая за Пророком.

Сама Тереза была немногим красивее мужчины, что позволило ей всю свою энергию направить на создание неплохо функционирующей в этом шатающемся мире системы международной безопасности. Она насмотрелась на юных красоток в своей не очень долгой, по меркам профессии, карьере советника. Когда это были различные вариации пресс-секретарей министров того или иного ранга, наблюдать за ними было ужасно скучно. Но когда Тереза лично занималась вербовкой агентов, и к женской красоте прибавлялся смертельно опасный арсенал умений, щедро приправленный сплавом целеустремленности и ума, ей всякий раз было интересно, к чему приведет такое сочетание. Она не завидовала, но лишь наблюдала, как ее подопечные реализуют свой потенциал на благо человечества. Многим она помогала довести свои возможности и умения до совершенства. Даже жаль, что нередко они погибали при выполнении самых сложных поручений. Но с Пророком дело обстояло иначе. Ей никто не помогал, а ее потенциал поражал воображение Терезы. Такое она обычно не пропускала.