Поиск смысла в жизни. Как наконец по-настоящему повзрослеть

Второй паттерн, который мы можем избрать в ответ на недостаточность нашего раннего окружения, – это чрезмерная компенсация и поиск власти, богатства, подходящего партнера, славы или некой формы суверенитета над другими. В этом случае то, чего не хватает внутри, человек будет искать во внешнем мире. Комплекс власти можно найти в каждом из нас. Он может двигать человека к вершинам, причиняя боль другим на этом пути, а может и заставить его перестраивать те самые условия, которые приводят к восстановлению прежнего дефицита. Вспомните жизнь и времена Ричарда Никсона. С детства, проведенного в лишениях в Уиттиере, штат Калифорния, до самого могущественного поста в мире, он был побуждаем к все более высоким актам воли к победе. Однако, даже одержав убедительную победу, он привлек к себе других неуверенных в себе достойных людей, и вместе они привели в движение компенсаторный выбор, который привел к его вынужденной отставке. Не случайно, что его слезливое прощание в Восточной комнате Белого дома было посвящено его брошенной матери и тяжелым временам давних и далеких времен. В другую эпоху Никсон стал бы темой для романа Софокла. Одаренный, целеустремленный, параноик, он добивается трона, а затем вынужден вернуться в старое, худшее место, место отсутствия.

Комплекс власти можно обнаружить во многих, если не в большинстве человеческих обменов. Сколько браков служат скрытым целям менее психологически развитого из них? Еще одна из самых печальных и разрушительных стратагем власти – та, которую использует нарцисс. Нарциссы прилагают все усилия, чтобы скрыть свою внутреннюю нищету от чужого внимания. Они могут хвастаться, раздувать свою репутацию, кичиться и принижать других, а могут рассыпаться при первом намеке на пренебрежение и критику, заставляя других чувствовать себя виноватыми за якобы нанесенную им травму. Все эти модели поведения призваны отвлечь нас от главной истины: их самоощущение основано на пустоте и проистекает из пренебрежения в раннем детстве или недостаточного зеркального отражения. Однако воля к власти нарциссов – страшная вещь, и она сеет хаос в их психологическом доминировании над собственными детьми, которому обычно способствует покладистый супруг, или на рабочих местах, где другие обязаны сотрудничать и подчиняться. Как сказала Перл Бейли: "Те, кто считает себя таковыми, таковыми не являются". Но их жизнь проходит в попытках обмануть вас и самих себя, заставив думать, что они действительно имеют значение. А учитывая уязвленное самолюбие, любой спор или разочарование с ними всегда окажется вашей, а не их виной.

Я видел множество взрослых детей, чьи жизни мучает конфликт между давлением, заставляющим их вступать в брак с человеком, который усилил бы нарциссизм их родителей, и человеком, которого они выбрали бы сами. Слишком легко, даже если и точно, сказать, что если человек не может сделать такой важный выбор для себя, то он не готов к браку. Эта истина игнорирует тот факт, что в детстве человек жил в нарциссическом энергетическом поле. Основное послание этого поля заключалось в том, что их благополучие зависело, как оно и было на самом деле, от служения ущербному родителю. Таким образом, свободный выбор в настоящем часто вызывает у взрослого ребенка тревогу. (Если даже в Библии написано, что брак лучше всего рассматривать как уход от матери и отца, то эта дилемма, должно быть, всегда была проблемой). Такие взрослые дети обычно либо сбегают и выходят замуж за любимого человека, испытывая при этом чувство вины и теряя одобрение родителей, либо выполняют желание родителей и живут в депрессии и гневе. Некоторые даже фантазируют, дожидаясь смерти родителя, настолько велика их внутренняя тревога. Ущерб, наносимый нарциссическим родителем, огромен и, как правило, отражается на внуках, которые являются носителями несчастного напряжения в жизни своих родителей.

Третий, наиболее распространенный паттерн реакции на переживание дефицита воплощается в тревожной, навязчивой потребности искать заверения у других. Этот паттерн проявляется в постоянном разбивании сердец влюбленных, которые вечно чувствуют, что их подвел возлюбленный, после того как они усилили свои скрытые стремления к самореализации и оттолкнули другого. Парадоксально, но такого человека часто тянет к кому-то, кто также неполноценен в отношениях, что обеспечивает утешительное страдание знакомого. Мы склонны получать то, чего бессознательно ожидаем, и даже можем пойти на многое, чтобы добиться этого. Вот почему повышение осознанности так важно для исцеления и выбора нового жизненного пути.

Каждый психотерапевт подтвердит, что к нему приходит много клиентов, которые жалуются на свои отношения. Им кажется, что все хорошие мужчины ушли, или что нет женщин без тревожных планов. Они встречаются с кем-то и быстро начинают придираться к нему и требовать от него постоянных заверений. Со временем они устают от другого человека, потому что тот никогда не сможет заполнить огромную пустоту внутри них. Они быстро находят недостатки и с горечью обвиняют своих партнеров в том, что те так неадекватно присутствуют рядом. Даже в нормальном браке возникает подобное разочарование, ведь каждый из нас всю жизнь испытывает потребность в удовлетворении, которую никогда не сможет удовлетворить другой человек. Для более зрелых людей эта недостаточность воспринимается как природа самой жизни, а не вина их партнера. Для тех, чья история особенно насыщена недостаточностью, эта неразрешимая рана становится больше, чем сознание, и приводит к знакомому, душераздирающему кругу повторяющихся разочарований, досады, гнева, разочарования и желания броситься в новом направлении в надежде на лучшие результаты с помощью "волшебного другого" за следующим холмом.

Сьюзан – любимая школьная учительница, кипучая, энергичная, всегда на связи со своими учениками… а по выходным занимается кокаином и серийным сексом. Ее многочисленные таланты направлены на то, чтобы развлекать других, в то время как сама она мучается внутри. Ребенок двух самовлюбленных родителей, она никогда не чувствовала себя замеченной или оцененной в себе и для себя. Поначалу идеализируя своих парней, она вскоре начинает их принижать – никто из них не способен удовлетворить ее потребности. Ее архаичный дефицит кажется ей невосполнимым. Аналогичным образом она переходит от одного психотерапевта к другому. "Вы меня понимаете, – восторгается она, – в отличие от моего предыдущего терапевта". Но когда она узнает, что волшебства не существует, что ее обида последует за ней и что только на ней лежит ответственность за заполнение собственной пустоты более надежными способами, она переходит к следующему терапевту. Она меняет бойфрендов в два раза быстрее, чем терапевтов, но динамика остается прежней. Другой", от которого она когда-то зависела как ребенок, теперь несет непомерный груз ответственности за заботу о ней. Ни одни отношения не выдерживают такой срочной повестки дня. Наблюдать за тем, как трагическая драма Сьюзен повторяется снова и снова, больно для всех, кто заботится о ней. Судьба доминирует над судьбой, история диктует будущее, преобладает то, что Фрейд назвал "компульсией повторения". К сожалению, Сьюзан не способна усвоить понимание, которое она получает в ходе терапии, из-за опустошенности внутри, и поэтому ничего не меняется.

Кроме того, в этом дефиците можно увидеть психодинамическое зарождение аддиктивного поведения. Как смело демонстрирует Сьюзан, большинство аддиктивных надежд будет разыгрываться в отношениях, потому что отношения могут предложить гораздо больше и на бессознательном уровне более полно реактивировать изначальную родительскую динамику. Но и в других местах можно ощутить этот голод по связи. Например, еда особенно склонна получать проекции воспринимаемых потерь и приобретений. Нам приходится есть каждый день, и вряд ли можно утверждать, что еда не воспитывает, однако эмоциональный багаж, накладываемый на еду, – это нечто иное. Соединенные Штаты – самая тучная страна в мире, и дело не только в доступности еды или отсутствии физических упражнений; это ожирение указывает на нечто гораздо более глубокое: психологический голод не ослабевает и посреди изобилия. Сьюзан окружена теми, кто мог бы заботиться о ней, но она голодает. В подростковом возрасте она, что вполне предсказуемо, страдала булимией. Другие модели поведения – работа, обретение власти ради уверенности, обсессивно-компульсивные повторения, даже личные ритуалы – навязчивая молитва, новостные наркоманы, отключающиеся от телевизора, чтобы удержать темноту, – все это стратегии, вызывающие зависимость, чтобы заполнить желание внутри.

Почти у каждого человека есть какая-то зависимость. Любая рефлекторная реакция на стресс и тревогу, осознанная или неосознанная, является формой зависимости. Главный мотив любой зависимости – это, конечно, помочь человеку не чувствовать того, что он уже чувствует. Чтобы избавиться от тирании зависимости, человеку придется почувствовать боль, от которой он защищается. Поэтому неудивительно, что аддиктивные паттерны обладают такой силой, как хрупкая, колеблющаяся защита от первичных ран.

ПОМНИТЕ, что каждая из этих шести моделей реагирования на переполненность и недостаточность может быть найдена в каждом из нас, хотя и с разной степенью выраженности и самостоятельности в нашей жизни, и каждая из них часто вызывается по очереди различными внешними стимулами. Возможно, на прошлом этапе нашей жизни некоторые из них были более заметны, чем сейчас, но они все равно лежат под поверхностью. Когда мы испытываем усталость, стресс или ослабление сознательного контроля, эти старые паттерны особенно склонны к реактивации. (Если читатель не видит личных примеров, с множеством вариантов, каждой из этих шести адаптаций к властному миру, значит, он попал в слепое пятно, которое вскоре проявится в его внешней жизни).

Помимо того, что все шесть паттернов можно обнаружить в нашем привычном поведении на разных этапах нашей эмоциональной истории, вполне вероятно, что одна или несколько из этих стратагем в настоящее время доминируют над тем, как мы ведем дела в нашей повседневной жизни. Например, мы можем быть одним из тех милых людей, всегда готовых к сотрудничеству и уступчивых, и нас "вознаградят" за эту стратегию, попросив войти в состав еще одного комитета. Но что скажет психика на повторное нарушение, когда нас просят делать подобные вещи снова, снова и снова, нарушение, в котором мы полностью соучаствуем? А может быть, большую часть жизни человек стремится к власти или признанию со стороны окружающих, но, достигнув желаемого, все равно чувствует себя пустым и лишенным непреходящей ценности. Или кто из нас всю жизнь прятался, надеясь, что его не позовут в большой мир, а сам жил в безопасном, но маленьком мирке, в котором душа знает, что ее обделили?

Мы не собираемся осуждать эти разработанные нами стратагемы, хотя и несем ответственность за их последствия для себя и других, особенно во второй половине жизни. Ведь все мы страдаем от неизбежного "заблуждения чрезмерного обобщения". То, что когда-то было пережито мощным образом, интернализируется, условно интерпретируется и институционализируется внутри, и динамика той сужденной ранней среды создается снова и снова. Как еще можно объяснить наши шаблоны, наше саморазрушительное поведение, наше чувство неизменности, однотипности без этих бессознательных программ, этих архаичных обобщений в работе? Редко когда мы полностью присутствуем в этом моменте, в этой вечно новой реальности, без вмешательства прошлого. Тот, кто отрицает эту захватническую силу истории, живет бессознательно, спит в "не заправленной постели памяти". Тот, кто признает ее, смиряется и открывает дверь к подлинной возможности перемен.

В конце концов, эти приспособительные стратагемы экспериментально эволюционировали, чтобы помочь нам выжить, и без них мы могли бы не выйти из детского возраста. Но можем ли мы с готовностью отдать свою жизнь этим условным рефлексам теперь, когда мы знаем, что они есть? Можем ли мы отказаться от взрослой жизни, потому что у нас есть архаичное детское представление о себе и мире, о котором нужно заботиться и который нужно защищать? Давайте, защищайте этого ребенка, как положено, но не давайте ему права выбора в вашей взрослой жизни. Помните, что место происхождения всех этих паттернов – (1) в травматическом прошлом, (2) из бесправного мира ребенка и (3) в ограниченном диапазоне выбора и ценностей этого мира. Понятно, что интернализация этих ценностей, ролей и сценариев как рефлексивный способ жить предсказуемой, безопасной жизнью когда-то имела смысл, но сегодня они обрекают человека на железное колесо повторения. Не осуждайте эту историю, потому что она была такой, какой должна была быть, но и не отказывайтесь от возможности настоящего. Изучите рефлексивные паттерны, посмотрите, где они проявляются, что их активирует, какой ущерб наносится себе и другим, и заново узнайте, что взрослый может управлять гораздо большим, чем ребенок. Тирания прошлого никогда не бывает сильнее, чем когда мы о нем не вспоминаем. Фолкнер однажды сказал, что прошлое не умерло, оно даже не прошло. Забывая о присутствии прошлого, мы можем продолжать жить в шекспировских тюрьмах бессознательного.