Красинский сад. Книга третья

Преступники свирепствовали, отделу по борьбе с бандитизмом удавалось арестовать еще несколько человек при совершении налетов, но главарь оставался не пойманным и продолжал руководить бандой, численность которой постоянно подпитывалась желающими быстро и хорошо «заработать» большие деньги. Сам главарь, по кличке Майор не принимал непосредственного участия в грабежах, он разрабатывал целые операции по ограблениям и это у него неплохо получалось. Арестованные налетчики, наверное, очень боялись главаря и поэтому никто из них «не сдавал» Майора даже под угрозой смерти.

***

Победоносное освобождение Красной Армией оккупированных территорий от фашистов омрачалось резким всплеском преступности в больших городах. Количество краж за сутки порой доходило до умопомрачительного уровня. Это свидетельствовало, что люди старались выжить в тяжелых условиях войны любой ценой. Страх голодной смерти вынуждал воровать даже тех, кто никогда не занимался этим. Но самое опасное было то, что на фоне этого негатива активизировались преступные группировки, существовавшие в больших городах страны еще до войны. Они подпитывались этой негативной средой и разрастались за счет нее до опасной численности. Силами одного только НКВД их уже невозможно было ликвидировать. Если до войны «козырным» оружием преступников была финка с выбрасывающимся лезвием, называемая на воровском жаргоне пером, то теперь к ним в руки попадало боевое оружие с фронта.

Сообщество воров в законе, называемое блатными, являлось самой влиятельной криминальной группировкой страны, сформированной еще в тридцатые годы в период интенсивного строительства новых лагерей ГУЛАГА. Главным признаком организации являлось соблюдение его членами довольно жесткого свода правил – воровского закона, называемого также понятиями. Отсюда и произошло название титула «вор в законе» и его присваивали наиболее авторитетным преступникам на сходках. Называлось это коронованием вора и представляло собой определенный ритуал. Это сообщество смогло добиться очень высокой степени самоорганизации, которая отличала ее от аналогичных группировок за рубежом.

Характерной особенностью сообщества был жаргон, с помощью которого общались его члены. Он назывался «феней» и представлял совокупность своеобразных терминов, которые не мог понять обычный гражданин. Разговаривать на жаргоне называлось «ботать по фене» и без перевода на обычный гражданский язык разговор преступников становился, абсолютно непонятен. Но это еще не являлось признаком принадлежности к сообществу, «ботать по фене» еще не значило быть блатным. Часто встречались парни, которые знали жаргон, но не принадлежали преступному миру и применяли его, как дань моде. Их называли «бакланами» и по приказу вора в законе могли «посадить на перо», то есть пырнуть ножом, чтобы неповадно было «рисоваться ради выпендрежа, если вором не был».

Главным условием получения титула вора в законе было отбывание хотя бы одного срока за совершенное преступление. Если вор не сидел еще ни разу в тюрьме («не топтал зону») то его не могли короновать и называли фраером, как и новеньких, которых втягивали в преступную деятельность. Тех заключенных, что трудились в зоне на обычных должностях, не сотрудничали с администрацией, ни на какую власть не претендовали, никому не прислуживали, и в дела блатных не вмешивались, назвали «мужиками».

У каждого вора, а тем более у блатного имелась определенная кличка или «погоняло». Вор сам выбирал ее себе, но могли и присвоить по схожести с фамилией или преступным ремеслом. Блатные знали друг друга в лицо, по кличкам и городам или по дерзким преступлениям. Поэтому, если фраер «рисовался не по делу» или кто-то из парней «бакланил», его спрашивали: «Кого знаешь из блатных?» Если фраер не мог ответить на вопрос или «гнал пургу» (врал), то это означало, что он «баклан» и его тут же могли наказать за «рисовку».

Воровское сообщество возникло на идеологии неподчинения большевистской власти, и многое скопировало у нее. Те же самые клички, как партийные псевдонимы в ВКП (б), тот же «воровской закон», как Устав партии, то же жесткое управление на основе централизации и тот же воровской общак, типа партийная касса или бюджет. Но было и отличие, определяемое ограничениями для титулованных авторитетов. Блатные по «воровским понятиям» не должны были иметь семью, собственный дом, предметы роскоши и содержались за счет общака или результатов своей преступной деятельности. Блатные не должны были работать даже в зоне, содействовать лагерному начальству в чем-либо или сотрудничать с властью.

Общак для блатных – святое дело. Первоначально он использовался для «подкормки» воров в законе, отбывающих срок на зоне. Каждый вор с дохода от преступной деятельности обязан был платить в общак около 10% и тех, кто не платил, могли выгнать из сообщества, лишить титула и даже «посадить на перо». За крысятничество (воровство) из общака отрубали руку или все то же «перо в бок». В каждом городе собирался свой сходняк (по аналогии с ВКП (б) партийная конференция) где выбирали пахана (смотрящего за соблюдением воровского закона) сообщества этого города. А для надзора за платежами в общак, его расходами и сохранностью выбирали казначея при пахане.

Один раз в пять лет съезжался общесоюзный сходняк, где выбирали, пахана всего СССР. Воры в законе, делегированные «местными» сходняками голосовали за кандидатуру прежнего или вновь выдвигаемого авторитета. Выборы начинались с его отчета, а затем голосованием пахан утверждался на новый срок или смещался с должности. «Голосовать» называлось на жаргоне «держать мазу» или «подписаться» (за кого-либо). Именно здесь, на всесоюзных сходняках каждый вор в законе знакомился с остальными, чтобы знать своих коллег в лицо и не ошибиться, если какой-нибудь «баклан» начнет «гнать пургу».

Ростов и Одесса держали первенство по количеству краж, афер, ограблений и убийств, начиная с конца XIX века. Ростов бурно развивался, и к началу XX века в городе работало несколько десятков предприятий: чугунолитейные, механические и канатные заводы, паровые мельницы, две табачные и одна писчебумажная фабрики. Кроме того порт Ростова, как и Одессы был зоной беспошлинной торговли и поэтому здесь крутилось много купечества, имелись несколько крупных перевалочных товарных баз. Огромные обороты наличности, обилие ресторанов и возможность затеряться среди местного населения притягивали воров и мошенников всех мастей. Они здесь селились, обзаводились семьями, рожали потомство и оставались на постоянное место жительства.

А уже при советской власти, эти семьи могли спрятать у себя преследуемого за воровство или грабеж человека, без паспорта и прописки. Тогда у уголовников родилась поговорка: «Ростов, как добрый папа спрячет надежно и прокормит картёжно!» Ростовские шулера славились на всю страну, «на хате» можно было проиграть не только деньги, но и самого себя. Паломничество криминальных элементов продолжалось, и вскоре Ростов превратился в столицу преступного мира СССР, из 64-х воров в законе в 30-х годах, в нем проживало 42 человека.

А воровские династии? Город славился ими, и бывали случаи, семья не могла десятилетиями вместе за столом на семейном обеде. Если отец и один из братьев находились на воле, то двое других отсиживали очередной срок за кражу. Когда они выходили на свободу, садились отец с кем-нибудь из братьев. В воровской среде ходила байка: «Если семья Пашки Бесогона соберется за одним столом, наступит конец света!» В семьях-династиях воровали все: дед, бабка, мать, отец, сыновья и дочери. И такую семью уважали и даже немного побаивались.

Воры в законе управляли исправительно-трудовыми лагерями, как Совнарком промышленностью страны, и в каждом из них был пахан-смотрящий. Отсидев свой срок, он освобождался и на замену ему назначали другого из блатных лагеря. Но были случаи, когда освобождающегося пахана некем было заменить и на временную подмену должен был «присесть» на небольшой срок за мелкое преступление вор в законе, находящийся на свободе. Бывали курьезные случаи, когда с этой целью, авторитет, имеющий не одну судимость, садился за пустяковое преступление.

Так произошло, когда авторитетному вору Толику Скуценко по кличке Скунц нужно было «присесть на пару лет», чтобы временно подменить, освобождающегося пахана в лагере общего режима, где отбывали срок за «детские преступления». Скунц демонстративно подошел к постовому, дежурившему в людном месте на проспекте Буденного и с криком «мент поганый», трижды плюнул ему в лицо. Анекдотическое преступление, когда петуха посадили за измену Родине потому, что он пионера в попу клюнул! Но Толику дали реальный срок за оскорбление сотрудника НКВД при исполнении и отправили в лагерь на два года.

– Гражданин судья, я прошу суд учесть, что мне и года хватит, – заявил Скунц, когда ему дали на суде последнее слово, – я бы успел подготовить смотрящего за зоной и откинулся бы (освободился) ….

– Опрокинуться ты можешь в любой день, – ответил судья, не понимавший воровского жаргона.

– За оскорбление работника НКВД год? – не сдержался прокурор, – да тебя нужно на три посадить! Товарищ судья, я просил в своем выступлении три для подсудимого!

– Гражданин судья, – оживился Толик, – прокурор просил три, так дайте ему, а мне и одного хватит! Если бы мент заржавел от моего плевка, то, конечно, три годка мне бы корячилось…. Ну, а так что? Он цел и невредим, я его даже умыл немного слюной засранца…. А это уже смягчающее обстоятельство!

– Да чего травить баланду? – выкрикнул с места блатной, проходивший свидетелем по делу, – Скунц Вам не фазан секатный и не фраер набушмаченный или прошляк какой-то. Он вор в законе, а цветной мусор сам ему свою карточку (лицо) на «хык-плю» подсуетил! Скунц ведь в парашу мусорную плевал, а тут цветной своей мордой ее, как амбразуру заслонил…. В натуре все так и было, сам я кнокал, век парашу мне не нюхать! А этот палач (прокурор) три года просит! За каждый плевок по году, что ли?

– А ты, доктор (адвокат), какого хрена не подписываешься? – заорал Скунц на защитника, – ты здесь для того, чтобы за меня мазу держать, падла….

– Прекратите беспорядок на заседании! – гневно прокричал судья и обратился к прокурору, – Вы бы вели себя процессуально, коллега, а не как эти уголовники!

Вернувшись из совещательной комнаты, судья зачитал приговор. Как из него следовало, суд учел смягчающее обстоятельство и постановил приговорить Анатолия Петровича Скуценко к полутора годам лишения свободы за оскорбление работника НКВД при исполнении служебных обязанностей и полгода за оскорбление адвоката в зале суда, назвав его «падлой». Путем полного сложения наказаний следовало изолировать подсудимого в лагере общего режима сроком на два года.

– Протестую! – кричал блатной свидетель, – заслонять мордой урну с мусором не входит в служебные обязанности мента!

…Не успел Скунц прибыть по этапу в лагерь, как началась Великая Отечественная война. В конце лета и осенью 1941 года в Западных и Центральных регионах Советского Союза в связи с быстрым продвижением войск противника возникла необходимость срочной эвакуации заключенных из лагерей. Но куда? Тыловые тюрьмы были переполнены, а призывать в армию заключенных не позволял закон. В связи с переполненностью тыловых тюрем «лишних» заключенных пришлось расстреливать за два-три дня до отступления. И это настолько шокировало зеков, что они почувствовали себя обузой для государства, которую можно быстро сбросить. Посыпались заявления о желании сражаться против фашистов на фронте.

Но никто и не собирался отправлять заключенных на передовую. И только 22-го января 1942 года вышло постановление Верховного суда СССР, согласно которому «осуждение лиц, совершивших уголовное преступление, к лишению свободы на срок не свыше 2 лет без поражения в правах не является препятствием к призыву или мобилизации этих лиц в Красную Армию или Военно-Морской Флот». Советское командование, учитывая тяжелое положение на фронте и катастрофическую нехватку солдат вынужденно было пойти на беспрецедентный шаг – отправку на фронт заключенных. Весной 1942г. в лагерях развернулась целая компания по их мобилизации. Война предоставляла заключенным прекрасный шанс с оружием в руках заслужить прощение, и многие горели желанием этим шансом воспользоваться, тем более еще свежи в памяти были расстрелы «лишних» заключенных.

Скунц с радостью бы написал заявление и ушел воевать, но положение вора в законе обязывало его не сотрудничать с властью. Тем более нельзя было смотрящему зоны подавать пример для братвы, фраеров и мужиков. В конце июня начальник лагеря специально запустил слух о предстоящем расстреле «лишних» заключенных и Скунцу ничего не оставалось, как собственноручно написать заявление о желании отправиться на фронт. Его примеру последовали другие блатные зоны, а вскоре и подавляющее большинство заключенных. По лагерям пошли малявы (нелегальные письма) с сообщениями, что зона смотрящего Скунца ссучилась в полном составе, сотрудничая с властью.

Но Скунц не горел желанием воевать за Родину, у него давно был готов план побега с фронта с использованием благоприятной ситуации. Он посвятил приближенную братву в свой план и надеялся сбежать, заполучив оружие. Однако его с несколькими блатными привезли в штрафную роту, откуда сбежать было невозможно. Оружия никто не выдавал блатным, а между позицией штрафной роты и передовыми частями нашей армии залегли автоматчики заградительного батальона. Когда блатных дислоцировали на передовой, Скунц понял, что ни вперед, ни назад хода нет. Либо немцы расстреляют зеков, вооруженных саперными лопатками, либо автоматчики заградительного отряда, если побежать назад. Мышеловка захлопнулась.

Под огнем немецкого ДЗОТа заключенные не могли даже встать в полный рост. Лежа за бугорком, Скунц приказал братве шевелить рогом (думать) как слинять (сбежать) с передовой. В небе появились немецкие бомбардировщики, на позиции заградительного отряда и передовые части наших войск посыпались бомбы. Скунц с блатными остался лежать за бугорком, прикрывавшим его от огня немецкого ДЗОТа, а когда увидел, что бойцы заградительного отряда в спешке покидают свои позиции, приказал короткими перебежками возвращаться. Найдя наполовину разбомбленный блиндаж, зеки спрятались в нем.

На полу блиндажа лежало несколько убитых советских солдат и один майор. Скунц приказал раздеть мертвых и первым примерил форму майора, она оказалась ему в пору. В нагрудном кармане майора были его документы, и это очень обрадовало вора в законе. Поскольку документы офицеров не имели фотографий, то можно было легко проканать (пройти) за убитого. Личное оружие пистолет ТТ новоиспеченный майор, вытащил из кобуры и сунул его в карман. Отсидевшись в блиндаже до ночи, Скунц повел несколько человек своих приближенных, переодетых в форму убитых солдат вдоль линии фронта. Его расчет был прост – нужно, следуя вдоль передового окопа, миновать позиции заградительного отряда и выйти к нашим частям, где не было штрафной роты, а значит, и заградительного отряда. Он накануне слышал краем уха от молодого лейтенанта, что их штрафная рота единственная на коротком участке фронта.

Немцы еще не наступали после проведенной авиационной бомбежки, то ли ждали подхода танкового корпуса, то ли не решились начать наступление в ночь. И это было везение для зеков, наши войска ушли, а немцев еще нет. Понимая это, Скунц и его блатные бежали почти до утра, пользуясь временным затишьем. Уже к утру беглецы повернули в сторону, где должны были находиться наши передовые подразделения, и с ужасом обнаружили их отсутствие. К счастью еще арьергардные соединения не полностью покинули позиции и спешно отходили. Зеки «уже сели в последний вагон». Выдавая себя за погибшего майора, Скунц с друзьями пристроились в один из отъезжающих грузовиков и тут же заснули, утомленные ночным марш-броском.

Проснулись от воя бомбардировщиков и разрывов авиабомб и вскоре автомобиль, маневрируя по открытой степи, угодил в одну из воронок, уткнувшись носом в ее край. Удар был сильный и все кто находился в кузове, высыпались из него, как груши из опрокинутой корзины.

– Что будем делать, майор? – спросил молодой лейтенант, принявший Скунца за старшего офицера.

– Где мы находимся? – вопросом ответил «майор», – нужно драпать, пока нас не повязали.

– А Вы разве не в курсе? – удивился лейтенант, – нашей части приказано быстро отступить к Ростову! Вы из какой части присоединились к нам?

– Ты чего, лейтенант, рамсы попутал? – спросил Скунц, – известно из какой, …из воинской! Выполняю секретное задание штаба, можно сказать, всей армии…, нашей славной…, Красной!

– Я понял, товарищ майор, – отчеканил лейтенант, – вопросов больше нет!

– Я был контужен, – соврал Скунц, – если надо, мои корифаны это подтвердят! – Скунц указал рукой на двух зеков, улыбающихся с шутки блатного.

– Кто может подтвердить? – не понял жаргона лейтенант.

– Я смотрю, лейтенант, ты не доучился немного, – врал «майор», – корифаны – это секретные помощники, которые выполняют со мной задание!

– Судя по скорости передвижения, – отвечал лейтенант, – мы успели добраться почти до Ростова, – нам приказано переправиться через Дон и занять оборону….

Скунц взял у лейтенанта бинокль и подполз до края воронки. Он внимательно и долго смотрел в него, изучая местность, чем рассмешил своих корифанов. Они с этого момента стали называть Скунца майором и, по сути, присвоили ему новую кличку.

– Ну, что там, товарищ майор? – спросил один из них, откровенно посмеиваясь, – фигу видишь?

– Не смей пререкаться со старшим офицером, – серьезно оборвал его Скунц, – Ростов мой город, я из него зачалился на последнюю ходку…, – тут «майор» опомнился, поправляясь, – призывался из Ростова, то есть….

– Что вы видите, товарищ майор? – спросил лейтенант, не понимающий слова «зачалился».

– Мы в десяти-пятнадцати километрах от Ростова, – сказал Скунц, – его хорошо видно в бинокль.

Налет немецкой авиации закончился, лейтенант взял бинокль и сам посмотрел в него, но в противоположную сторону.

– Ты чего это назад смотришь? – удивился «майор», – туда дороги нет, приказываю двигаться только вперед на Ростов!

– Я вижу немецкие танки! – неожиданно сообщил лейтенант, не отрывая глаз от бинокля, – они преследуют нас по пятам….

Скунц выхватил у лейтенанта бинокль и посмотрел назад.

– Не менжуйся, лейтенантик, – уверенно произнес он, – они в двадцати километрах от нас.

– Чего мне не делать? – не понял лейтенант жаргонного слова «менжуйся».

– Не ссы, проще говоря, в чулок, там деньги, – уточнил Скунц, ухмыляясь, – слушай мою команду! Грузовик нужно вытащить из воронки и дергать отюда…, я хотел сказать отходить. Ростов, как добрый папа и спрячет надежно и даст заработать картежно!

– Но нам приказано дислоцироваться южнее Ростова, – возразил лейтенант, – что нам делать в городе?

– В первую очередь, – поучительно сказал Скунц, – нужно обратиться к пахану…. Он подскажет, где нам можно будет схорониться…, то есть, я хотел сказать дислоцироваться!

– Я не знаю, кто такой пахан, – возразил лейтенант, – и почему мы должны схорониться?

– Пахан, – это начальник штаба нашего, ростовского, – соврал «майор», – ты не знаешь его. Не положено тебе! Хватит лохматить, нужно машину вытягивать из воронки! Выполнять приказ безоговорочно!

– Слышали команду? – зычным голосом переспросил лейтенант у солдат, – выполняйте!

Солдаты дружно принялись выталкивать грузовик из воронки, благо она была неглубокой. Водитель газовал вовсю и автомобиль, подталкиваемый толпой, медленно выруливал на ровное место. Солдаты-корифаны, следуя воровскому закону, не принимали в этом никакого участия. Лейтенант с опаской посмотрел на «майора», не решаясь задать ему вопрос.

– А ваши корифаны почему не помогают? – все же спросил лейтенант.

– Им не положено! – резко ответил Скунц, – они ведь в законе, им работать никак нельзя, – он вновь неожиданно опомнился и поправился, – в Ростове им сразу нужно будет приступить к выполнению секретного задания, а у них руки будут грязные…. Кто сказал, не помню, что голова должна быть холодной, а руки чистыми?

– Товарищ Дзержинский! – выпалил лейтенант, обрадовавшись своей эрудиции.

Грузовик вытолкнули на ровное место и все дружно запрыгнули в кузов. «Майор» сел рядом с водителем в кабину и приказал быстро двигаться в сторону Ростова. Ехали молча и Скунц начал дремать, изредка поглядывая вперед и в окно. Их машина, наверное, была последней в отступлении, далеко вокруг не было ни одной такой же, и это успокаивало уголовника. Он вовсе не собирался дислоцироваться южнее Ростова и после того, как машина приблизится к городу, слинять (скрыться) со своими корифанами. Все так и получилось. Ночью, когда переправились вплавь через Дон и расположились на ночлег, уголовники, прихватив с собой три автомата ППШ с запасными дисками, тихо ушли в сторону Ростова.

Скунц не узнал Ростова, он сильно изменился за год, проведенный вором в тюрьме. На подступах зеки наткнулись на противотанковый ров, перед ним в балке затаились несколько наших бронемашин в боевой готовности. Стараясь не попадаться на глаза солдатам и офицерам, зеки вошли на окраину. После взятия Ростова немцами в 1941 году, было разрушено много домов, проезжая часть улиц исковерканы гусеницами танков.

пр. Будёновский в Ростове-на-Дону летом 1942 года

И в этот раз Ростов спешно подготовился к отражению немецкой армии. Все дороги на въезде были забаррикадированы, каждый дом мог стать рубежом обороны, на улицах повсюду были видны противотанковые ежи из рельсов. Чем ближе к центру, тем вероятнее попасться патрулю войск НКВД, чьи подразделения готовились к обороне Ростова. Обойдя центр, блатные направились в сторону Ботанического сада. Там в частном секторе жил смотрящий пахан по кличке Хмурый.

Скунц, явно нервничая, постучал в окно известным ему кодом и ждал, пока откроют дверь. Домик, где жил смотрящий, был куплен на подставное лицо за деньги общака и принадлежал всем ростовским ворам в законе. Поэтому прийти к Хмурому можно было в любое время суток, не опасаясь, что гостю не откроют дверь. Хмурый жил здесь в окружении трех приближенных и так как ему было уже далеко за шестьдесят, его приближенные выполняли еще и функцию охраны. Скунц тоже пришел с тремя блатными из штрафной роты, и поэтому разместиться на ночлег вшестером в маленьком домике не представлялось возможным. Но не это нервировало вора, он знал, что Хмурому уже известно о его службе в штрафной роте.

– Кто? – послышался голос Хмурого из-за двери.

– Скунц с братвой! – ответил «майор».

– Сукам не место в доме смотрящего! – ответили за дверью, – можешь заночевать в конуре у калитки!

– Слышь, пахан! – разозлился Скунц, – а ты не много на себя берешь? Меня короновала сходка, не ты лично и не тебе решать, сука я или нет! Собирай людей и будем решать….

– Где я тебе их возьму, – ответил Хмурый, – война идет! Ведь собрать нужно хотя бы две трети блатных, иначе решение правилки (сходки) будет незаконно! Иди и жди, кончится война, мы тебя сами найдем, …сука!

Это было началом конфликта «правильных блатных» с суками, теми, кто «пренебрег воровским законом для спасения собственной шкуры» и пошел воевать за Родину в составе штрафников. Сообщество блатных квалифицировало это, как сотрудничество с властями. Этот конфликт перерастет в первые послевоенные годы в «сучью войну», которая будет происходить не только в лагерях, но и на воле. Уголовники будут стрелять друг друга, «сажать на перо» ради призрачного идеала воровского закона.

Скунц не стал спорить с паханом, он понял, что тот не пустит его в дом и на этот случай заранее обдумал, куда ему идти с блатными, которые были не из Ростова и не могли «базарить» со смотрящим этого города и подписываться (поддерживать) за Скунца.

– Запомни Хмурый, – предупредил его Скунц напоследок, – я тебе никогда не прощу этого фортеля! За суку ты мне ответишь по полной….

Воры покинули двор смотрящего и, обходя центр по окраине, направились в поселок Сельмаша, где у Скунца жил его родственник и бывший подельник по одному из уголовных дел. Он прошляк (бывший, «развенчанный» вор в законе) который наверняка даст приют своему родичу. У него была кличка соответствующая – Анархист, что на воровском жаргоне означало то же самое, что и прошляк. Звали родственника Митяем, он жил в одиночестве, так и не женившись после развенчания его сходкой.

Анархист с радостью принял Скунца с блатными и даже угостил их самогоном с салом и луком. А на следующий день немцы предприняли попытку захвата Ростова и самолеты Люфтваффе с утра сбрасывали бомбы на проспекты и улицы города. Двое суток шли кровопролитные бои и четверо уголовников, считая хозяина дома, отсиживались в подвале. Когда все стихло, они выбрались из подполья и увидели на улице немецкие грузовики с солдатами. Ростов был сдан нашими войсками и немцы воодушевленные победой, распевали песни и играли на губных гармошках.