Ева: вверх по железной лестнице

– Кать! Я тут! Смотри! Коробки! Теперь у нас будет самый высокий дом во дворе!

Катя снизу смотрела на нее, прикрыв глаза ладошкой от солнца. В ее взгляде было восхищение, смешанное с ужасом.

– Ты сумасшедшая, Евка! Совсем! – крикнула она вдруг с непонятной обидой в голосе, словно в маленькой девочке на мгновение проявилась взрослая тетя из будущего. – Ну ладно, бросай одну! Осторожно!..

…Непроизвольно Ева сжала ладонь в кулак, ощущая под подушечками пальцев призрачную шершавость ржавой перекладины. Тот страх, та высота… и то упрямое «Только вверх!», которое гнало ее вперед, несмотря ни на что. Оно жило в ней до сих пор.

Гладкая поверхность фарфоровой чашки сейчас казалась такой далекой от той ржавой лестницы. Но стремление подняться, преодолеть, достичь своей цели – было тем же самым. Даже если там, наверху, ее ждал только Громов, отчеты и бесконечная борьба.

Она с едва угадываемой улыбкой на губах устремила невидящий взгляд поверх голов беззаботных посетителей кафе, туда, где в ее памяти пылились картонные коробки счастья на залитой солнцем крыше.

…Вслед за этим воспоминанием сразу возникло еще одно: как Катя в школе мечтала стать актрисой. Тогда она репетировала монологи перед зеркалом, а сейчас её главная роль – «девушка, которая ни к чему не привязана».

– Помнишь, ты хотела играть в театре? – неожиданно спросила Ева.

Катя на мгновение застыла, затем махнула рукой, и ее браслеты звякнули, словно разбивая хрупкое воспоминание о картонных хоромах:

– Детские бредни. Театр – это скучно. Там платят копейки, а на аплодисменты не купишь платье. – Она придавила вилкой тирамису, разрушая идеально ровные слои. – Кстати, о платьях… Видела новую коллекцию в бутике? Там такое красное – в пол, с разрезом до бедра. Тебе бы подошло.

– Сначала должно подойти время, чтобы его надеть, – парировала Ева.

Сколько прошло времени с тех пор? Десять лет… Школьная раздевалка. Катя, в заношенной кофте, держа в одной руке книжку из школьной библиотеки, а в другой бумажный листок с ролью, декламирует перед треснувшим зеркалом для единственной зрительницы – Евы:

«…Назад возьмите ставший лишним дар.

Порядочные девушки не ценят,

Когда им дарят, а потом изменят…»

Её голос дрожит, но глаза горят странным блеском.

Дверь распахивается, врывается стайка девочек с новыми модными рюкзаками. Одна из них фыркает:

– Тоже мне, Офелия! Да брось актрису корчить, тебя в драмкружок не взяли!

– Это не мой уровень, – звучит презрительный ответ.

Катя сжимает листок с текстом, превращая его в бумажный комок. На следующий день она покрасит губы маминой помадой и пойдет на свидание со старшеклассником, который подарит ей сережки из ларька.

***

– …Ева? Ты где? – Катя щёлкнула пальцами перед её лицом.

– Прости, задумалась, – Ева отпила глоток холодного кофе, – ты говорила о платье.

– Да забей. – Катя откинулась на спинку стула, рассматривая свой маникюр. – Слушай, а если Громов всё-таки… ну, знаешь… предложит тебе повышение за «услугу»?

Ева медленно повернула чашку, следя, как свет играет в коричневых разводах на дне.

– Он уже предлагал.

– И??? – Катя привстала, чуть не опрокинув десерт. – И ты мне молчала?!

– Я сказала, что предпочитаю зарабатывать, а не выпрашивать. – Ева достала из сумки ежедневник, где между страниц с пометками из отчётов лежала засохшая орхидея. – Карьеру строят не в постели, Кать.

– Ага, особенно когда эта постель – люкс в пятизвёздочном отеле, – Катя закатила глаза, но в её голос прокралась нотка горечи. – Ладно, святая. А что ты будешь делать, если он начнёт палки в колёса ставить?

– Вытащу их и построю мост, – Ева закрыла ежедневник. – Как в детстве, помнишь?

Катя хмыкнула, вспоминая, как они строили кукольные домики из старых коробок и сломанных деревянных реек во дворе за магазином. Ева всегда хотела, чтобы у её домика была двускатная крыша и картонные створки на окнах. Катя же предпочитала брать готовые коробки из магазина.

– Ты всё та же, – пробормотала Катя. – Упертая.

– А ты нет? – Ева посмотрела на подругу, пытаясь разглядеть ту девочку с томиком Шекспира в раздевалке.

Катя отвернулась, наблюдая, как бармен льёт сироп в бокал. Его движения были такими же монотонными, как её дни.

– Я … не хочу быть как ты, – неожиданно вырвалось у неё. – Вечно гнаться за чем-то. Приходить домой уставшей, как лошадь.

– А я не хочу просыпаться в сорок с мыслью, что прожила чужую жизнь, – мягко ответила Ева.

Тишина повисла между ними, нарушаемая лишь звоном посуды и смехом у дальнего столика, где компания веселой беззаботной молодежи заказала весь винный список из кафешного меню.

В кафе вошёл высокий мужчина в белом кожаном пиджаке, из нагрудного кармана которого выглядывал уголок черного, – для контраста, – платочка. Его лицо Ева видела на фото в списке контрагентов Торгового центра. Артем Малышев, специализирующийся на поставках французских алкогольных напитков, предоставлял кафе при Торговом центре значительные скидки. Гладко зачесанные назад длинные русые волосы собраны на затылке в небольшой изящный узел, демонстрирующий усердное стремление повторить фото из модного журнала. Но простоватое выражение лица с озабоченным взглядом собранных к продолговатой переносице зрачков беспокойных глаз, заметно контрастировало с шикарной модельной прической.

Малышев оценивающе оглядел зал и направился к их столику.

– Прелестные девушки, разрешите присоединиться?

Его демонстративная улыбка напоминала образ какого-то супермена из французского кинофильма 70-х годов прошлого века. Сочетание холодной уверенности и нарочитой театральности, будто заимствованное из кадров старого полицейского триллера. А сам он по обхождению и манерам старался быть похожим на представителя той страны, из которой, по документам, и происходил его товар:

– Катя, вы сегодня сияете. А ваша подруга… – он посмотрел на Еву и протянул с шутливым укором, – …скромничает, как вижу.

Катя засмеялась, чуть переигрывая, и поправила блузку, ненароком приоткрыв декольте. Ева же продолжила помешивать кофе, словно этот благоухающий напиток светло-коричневого цвета был центром вселенной.

Катя дружелюбно произнесла:

– Серж, присаживайтесь.

– Мерси, мадмазель.

Малышев с довольным видом уселся за столик и еще раз оглядел зал.

– Приятно видеть, что мои вина в этом кафе пользуются успехом.

Он с улыбкой сделал едва заметное движение головой вбок, на соседние столики с бутылками, украшенными этикетками с витиеватыми надписями.

– Передайте мою благодарность Игорю Сергеевичу. И надежду на продолжение сотрудничества… э… взаимовыгодного сотрудничества.

Катя решила вставить свою ремарку:

– А Ева как раз рассказывала о своей мечте – управлять Торговым центром. И, кстати, в центральном офисе о ней о-чень хорошо отзываются.

– О, это амбициозно! Манифик! – Малышев откинулся на спинку стула, разливая вокруг себя запах дорогого парфюма. – Но, «ма шери», в нашем мире женщины в бизнесе редко добираются до вершин. Разве что… – он многозначительно посмотрел на Катю, – «со стороны дивана».

Ева медленно подняла глаза. В её взгляде было что-то, от чего Малышев невольно отодвинулся.

– Интересно, Артем Петрович, а ваш бизнес построен «со стороны дивана» или со стороны ума? – Она сделала паузу, наслаждаясь его покрасневшим лицом. – Ах да, простите. Со стороны алкоголя. Забыла. Кстати, ваш шарм такой же французский, как и ваш коньяк.

Катя закашлялась, прикрывая смех салфеткой, затем произнесла примирительно:

– И так же пьянит.

Малышев опустил голову и заслонил глаза ладонью. Его плечи подрагивали. Когда он убрал руку его лицо выражало странное сочетание восхищения и снисходительной усмешки.

– Так уж устроен мир. Вы, женщины, находитесь в привилегированной позиции. Если мужчине приходится ради дела переспать с контрагентом женского пола – он молодец, а если девушке – то… – Малышев на секунду замялся в поисках приличного противоположного по смыслу определения к слову «молодец», и продолжил: то – наоборот. Поэтому…

Малышев сделал глоток из кофейной чашки, поставленной перед ним подоспевшим без приглашения официантом, и с тщательно выверенной улыбкой добавил:

– А знаете, что у меня общего с коньяком?

– И что же? – услужливо подхватила Катя, – крепость? Цвет? Вы такой загорелый.

– Выдержка, душа моя.

Затем добавил, обращаясь к Еве:

– У вас острый язычок, мадмуазель. Берегите его. Времена сейчас – сами знаете, какие.

– Спасибо за совет, – Ева снисходительно улыбнулась. – Я изучала курс самообороны для девушек.

Катя поспешила вернуть разговор в светское русло.

– Кстати, Серж, где вы так стильно загорели?

– «Серебряный пик». Есть такое место в горах. Популярный в последнее время горнолыжный курорт. Советую посетить.

– Спасибо, я, традиционно, в Таиланд. Вот путевка, – она опять достала из сумочки и показала конверт.

Малышев одобрительно кивнул и произнес, предварительно пощупав белыми изящными пальцами дорогую позолоту.

– Позвольте вас покинуть, дела.

Когда он ушёл, Катя выдохнула:

– Ты совсем ежа родила! Он же может навредить!

– Он уже вредит, – Ева кивнула в сторону стойки, где Малышев что-то шептал бармену, кидая на неё нескромные взгляды. – Но я не из тех, кого пугают вредители.

***

Когда они вышли из кафе, снег хрустел под ногами, как сахарная глазурь. Катя, поеживаясь от холодной струи воздуха, проникающей в щель между шарфом и поднятым воротником её лёгкого пальто, спросила:

– Тебе не страшно? Вдруг не получится?

Ева посмотрела на огни Торгового центра, горевшие невдалеке. Каждый этаж, каждый витринный огонёк был для неё одновременно и хорошо изученным настоящим, и символом неизвестного, но манящего будущего.

– Страшно – это когда не пытаешься, – она натянула перчатки. – А я уже в пути.

Катя молчала, глядя, как снежинки тают на раскрасневшихся щеках Евы. В её глазах мелькнуло что-то похожее на грусть – или зависть.

– Ладно, героиня, – она фальшиво улыбнулась. – Позвони, если понадоблюсь. Хотя… тебе вряд ли.

***

Дома Ева стояла под едва теплым душем, пытаясь смыть с себя ощущение усталости и тревоги. Её телефон завибрировал – сообщение от Игоря Сергеевича:

«Не забудь тёплую одежду. На вершинах холодно… и одиноко».

Ева швырнула телефон на кровать. В голове звучал голос матери перед её отъездом: «Слабые не выживают, Ева. Никогда не показывай страх».

– Я не слабая, – прошептала она, глядя в зеркало. – Я преодолею.

Но, ложась спать, она ещё долго ворочалась, представляя, как падающий снег за окном шале превращается в прутья клетки, а улыбка Игоря – в оскал хищника.

На следующее утро Ева проснулась от резкого звонок будильника. На улице ещё было темно, ей сегодня особенно не хотелось подниматься с постели, но она знала, что не должна давать себе поблажек, если хочет добиться успеха.

Ближайшие дни будут непростыми. Мысль о предстоящей поездке на горнолыжный курорт с Игорем Сергеевичем не давала ей покоя. Ева старалась не думать о том, что её ждёт, но страх и отвращение к ситуации не отпускали.

Глава 3. Помощь из темноты

По дороге домой Ева зашла в кафе «Зимний сад», которое располагалось на первом этаже Торгового центра, в стеклянной пристройке с панорамными окнами.

Снаружи под свисающими разноцветными гирляндами искусственных ледяных сосулек мелькали прохожие с яркими пакетами, заполненными подарками для своих близких и родных.

Внутри пахло корицей, жареным миндалём и еловыми ветками – ароматическая смесь, которую администрация, по совету Евы, закупала специально к ажиотажным дням, отмеченным чрезмерно высоким наплывом людских масс, чтобы расслабить и успокоить покупателей. Они в таком состоянии дольше задерживаются в торговых залах, обеспечивая хорошую прибавку к выручке для продавцов-арендаторов.

Профессиональным взглядом Ева с удовлетворением отметила: по случаю наступающих новогодних праздников столы накрыты красными скатертями с вышитыми серебряными снежинками. Надо будет похвалить за это управляющую кафе на ближайшем совещании.

В центре зала возвышалась искусственная ёлка, украшенная небьющимися китайскими шарами и табличками с QR-кодом и призывами: «отсканируй и получи скидку от Деда Мороза!».

В детских воспоминаниях Евы сохранилась картинка, как её мама с величайшей предосторожностью закрепляет медными проволочками стеклянные, и потому очень хрупкие, цветные шарики и фигурки белочек и зайчиков на прищепках на настоящей длиннохвойной сосенке, – ели тогда были в большой редкости и стоили ужасно дорого.

Каждый Новый год Еве хотелось ёлочку, но мама ей всегда объясняла:

– Лучше взять сосну, она дольше сохраняет иголки. А ёлка быстро осыпается. Замучаешься подметать.

Ева улыбнулась, встряхнула головой и машинально поправила прическу, избавляясь от сентиментальных воспоминаний.

Из невидимых динамиков лилась негромкая новогодняя мелодия из фильма «Чародеи» в джазовой обработке, её звук приглушался гулким смехом гостей и позвякиванием посуды.

Ева протиснулась между столиками, где сидели уставшие покупатели с детьми, бизнесмены с телефонами и парочки, обменивающиеся взглядами над чашками какао.

Подруга Евы – Катя – менеджер по рекламе, как всегда, заняла лучший столик у окна – стратегическую точку для наблюдения за посетителями. На месте, зарезервированном для Евы, красовался выложенный ноутбук с наклейкой «Креатив – это хаос», а рядом – полная пепельница и три пустых стакана от латте.

– Ты выглядишь как снеговик, которого забыли долепить, – Катя по-дружески рассмеялась, разглядывая растянутый свитер подруги. – Когда уже купишь что-то нормальное?

Ева провела рукой по грубой шерсти, вспомнив, как мама вязала этот свитер зимним вечером на кухне, пока отец орал в соседней комнате в поисках недопитой бутылки. Тогда она дала себе обещание: вырваться из этой ямы.

– Он греет, – просто ответила Ева, отодвигая меню с десертами. – И не отвлекает от главного.

Катя закатила глаза, доставая сигарету. Зажигалку тут же подал подоспевший официант, который, похоже, хорошо знал её привычки.

– Ладно, ударница-Гертруда. Тогда хотя бы капучино выпей. – Она взмахнула рукой, вызывая персонал. – Еще два тирамису и два капучино. Наша гостья замерзает.

– Я не…

– Молчи. Ты дрожишь как осиновый лист.

Пока Ева согревала ладони о чашку, Катя оживлённо рассказывала о новогодней рекламной кампании:

– Представляешь, клиент хочет, чтобы Дед Мороз раздавал скидки через QR-коды.

Она достала телефон и показала эскиз: мультяшный старик в очках виртуальной реальности, со сладострастной улыбкой на губах.

– Я ему говорю: «Валера, это же неестественно! Что он там смотрит – порнуху?» А он: «Катя, сейчас все через QR коды живут!» Пришлось добавить северных оленей с гаджетами на шее.

Ева попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой. Катя, не замечая, продолжила:

– А ещё у нас корпоратив в «Ледяном замке». Там будет квест: найди шампанское под ёлкой. Говорят, директор спрятал бутылку 1990 года. Ты бы видела его лицо, когда я предложила…

– У тебя всё так… легко получается, – позавидовала Ева. – Реклама, праздники, клиенты… А для меня – Новый год… нет слов. Одни эмоции.

Катя замолчала, наконец заметив погрустневший взгляд подруги.

– Легко? – Она затянулась сигаретой, выпуская дым в сторону вентиляции. – Вчера я три часа уговаривала бабушку из цветочного магазина не использовать шрифт Comic Sans в логотипе. Она ни в какую. Говорит, что это её «стиль». И знаешь – как мы общались? По электронной почте! Как в прошлом веке! Она до ужаса боялась вирусов! А позавчера пришлось спасать аккаунт кофейни после того, как бармен выложил фото крысы на кухне. Даже не спрашивай, чего мне стоило организовать бригаду ботов с нужными отзывами.

Катя потянулась к пепельнице, обронив пепел на стол.

– Но да, соглашусь. Новый год – это ад. Зато бонусы летят как конфетти из хлопушки. – Катя достала из сумки конверт из золотой фольги. – Смотри, путёвка в Таиланд. Хочу встретить рассвет на пляже, а не в офисе с ароматом лука из прошлогоднего винегрета.

Ева потрогала конверт, ощутив внутри глянцевую бумагу. В кармане её рюкзака лежал всего лишь список просроченных счетов арендаторов.

– А я, наверное, буду сверять отчёты. Если, конечно, Громов не утащит меня в свой «зимний рай».

Катя нахмурилась, разглядывая подругу.

– Слушай, может, тебе взять отпуск? Уехать куда-нибудь. К родителям.

– Родителям? – Ева отпила остывший кофе. – Мама в больнице, отец… ты знаешь.

Тишина повисла между ними, нарушаемая только смехом детей у ёлки. Катя протянула руку через стол, смахнув крошку с плеча Евы.

– Тогда ко мне. У меня будет вечеринка. Без старпёров, без отчётов. Только шампанское и дурацкие новогодние фильмы.

– Спасибо, но… – Ева вздохнула, глядя на часы. – Мне ещё надо занести документы Андрею. Он ждёт.

– Андрей? – Катя приподняла бровь. – Этот застенчивый парень из сувенирного? Он тебе нравится?

– Не начинай.

– Начинаю! – Катя хлопнула ладонью по столу, заставив вздрогнуть соседей. – Почему бы и нет? Милый, скромный, не Громов.

– Потому что я не могу позволить себе… ошибки. – Ева изобразила серьезное лицо. – У меня нет права на слабость.

Катя опять закатила глаза, доставая из сумочки зеркальце. Её ногти, покрытые лаком «кровавая луна», сверкали в свете люстры.

– Слабость? – она поправила чёлку. – Твоя слабость – это цифры в таблицах, которые никто, кроме тебя, не видит. А моя – вот это.

Катя щёлкнула ногтем по стеклу, и повернула зеркальце так, чтобы в нем отразилась подтянутая, атлетическая фигура молодого бармена, украдкой поглядывающего в их сторону. – Сегодня он, завтра другой… Жизнь слишком коротка, чтобы копить на пенсию.

Ева вздохнула, наблюдая, как бармен наливает в бокал взбитые сливки. Его движения были точны и безэмоциональны – как у робота. «Он, наверное, тоже мечтает о чём-то большем», – подумала она, но вслух сказала:

– Ты права. Жизнь коротка. Поэтому я не собираюсь тратить её на тех, кто даже не запомнит моего имени.

Катя замерла, поднося ко рту ложку с десертом. Кремовые «облака» на её тирамису напоминали абстрактную картину – красиво, но бессмысленно.

– Ты всё ещё веришь, что добьешься должности управляющей? – спросила она, нарочито небрежно. – Громов тебя сожрёт.

– Меня уже пытались «сожрать», – Ева улыбнулась, вспоминая университетского преподавателя, который ставил тройки за отказы встречаться. – Но я не из тех, кого едят без соуса.

Катя рассмеялась, но смех звучал напряжённо. Она потянулась за сахарницей, будто ища в ней ответы.

– Знаешь, я иногда завидую твоей… упёртости, – она бросила два кубика сахара в чашку. – У меня нет такой… цели. Да и зачем? Сегодня есть деньги – есть жизнь. А завтра – посмотрим.

Ева наблюдала за кусочком сахара, тонувшем в её кофе и пускающим мелкие пузырьки. Внезапно ванильно-пряный запах корицы, витающий над залом кафе, смешался с другим запахом – пыльным, с оттенком ржавчины, горячего асфальта и старого дерева. И перед ее внутренним взором всплыл двор за магазином «Продукты», где ее мама работала кассиршей.

Лето. Жара тогда стояла колючая, над асфальтом дрожало марево. Пыльные тополя шумели листвой, словно жалуясь на раскаленный ветер.

Они с Катей – две тощие девчонки в выцветших платьицах – строили кукольные домики. Настоящим везением считалось добыть огромны картонные коробки, выброшенные из магазина. Также в дело шли кривые деревянные рейки, найденные у забора. Катя, уже тогда обожавшая все красивое, возилась с самой большой коробкой – от упаковок с пакетами кукурузных хлопьев. От них внутри сохранялся сладковатый ванильный запах. Она старательно вырезала ножницами «окна», приклеивала конторским клеем-карандашом вырванные из журнала картинки цветов на «стены».

– Смотри, Евка! – Катя гордо помахала обклеенной блестками крышкой от банки с подвесом из ниток. – Это будет люстра! Как у принцессы во дворце!

Ева копошилась рядом. Ее «дворец» был скромнее – деревянная коробка из-под стирального порошка. Но она задумала невозможное: настоящую двухэтажную крепость. Для второго этажа нужна была еще одна коробка. И она увидела её. На глухой задней стене магазина рядом с контейнерами висела старая пожарная лестница. Высокая, страшная, изъеденная ржавчиной. По ней можно забраться на плоскую крышу низкого склада, где, как знала Ева, лежали пустые ящики. Там могла быть ее крыша!

Сердце колотилось, как птица в клетке. Лестница казалась бесконечно высокой, ее перекладины – скользкими и ненадежными. Но мысль о верхнем этаже, о крепости, которую оценят даже старшие мальчишки, гнала страх прочь.

– Кать, помоги! – позвала Ева, подбегая к основанию лестницы. – Там коробки! Надо только дотянуться!

Катя, только что любовавшаяся своей «люстрой», подошла, сморщила носик и отступила на шаг.

– Туда? Высоко! И страшно! Ты же упадешь! Давай лучше мою люстру повесим? Или бантики приклеим?

Но Ева уже схватилась за холодную, шершавую перекладину. Первая ступенька. Потом вторая. Ноги дрожали, асфальт под ногами уменьшался. Пыль щекотала нос. Она не смотрела вниз, только вверх, на край крыши: «Еще немного. Только добраться до верха. Там будет коробка. Там будет Второй Этаж».

Налетающий порывами горячий июньский ветер свистел в ушах. Посередине пути одна ступенька качнулась под ее маленьким весом, издав скрежещущий звук. Ева вскрикнула, цепляясь мертвой хваткой. Сердце ушло в пятки. Внизу Катя ахнула:

– Евка! Слезай! Сейчас же! Упадешь!

Страх обжег ледяным пламенем. Но слезть – значило признать поражение. Значило остаться без «крепости». Значило, что высота победила. «Нет!» – пронеслось в ее горячей головенке. Она впилась пальцами в ржавый металл, почувствовав, как краска крошится под ногтями. «Только вверх. Только вверх!». Она продолжила восхождение. Медленно, цепко, как маленькое, упрямое животное. Каждый подъем ноги был подвигом. Каждая перехваченная перекладина – победой над дрожью в коленках. И вот – последний рывок. Теплый бетон крыши под ладонью! Она перекатилась через парапет, шлепнулась на пыльную поверхность, задыхаясь. Солнце слепило. Рядом лежали три, чуть помятые, но целые картонные коробки! Победа! Лицо расплылось в улыбке, забыв про страх и ссадины на коленках. Она доползла до края крыши, высунулась.

– Кать! Я тут! Смотри! Коробки! Теперь у нас будет самый высокий дом во дворе!

Катя снизу смотрела на нее, прикрыв глаза ладошкой от солнца. В ее взгляде было восхищение, смешанное с ужасом.

– Ты сумасшедшая, Евка! Совсем! – крикнула она вдруг с непонятной обидой в голосе, словно в маленькой девочке на мгновение проявилась взрослая тетя из будущего. – Ну ладно, бросай одну! Осторожно!..

…Непроизвольно Ева сжала ладонь в кулак, ощущая под подушечками пальцев призрачную шершавость ржавой перекладины. Тот страх, та высота… и то упрямое «Только вверх!», которое гнало ее вперед, несмотря ни на что. Оно жило в ней до сих пор.

Гладкая поверхность фарфоровой чашки сейчас казалась такой далекой от той ржавой лестницы. Но стремление подняться, преодолеть, достичь своей цели – было тем же самым. Даже если там, наверху, ее ждал только Громов, отчеты и бесконечная борьба.

Она с едва угадываемой улыбкой на губах устремила невидящий взгляд поверх голов беззаботных посетителей кафе, туда, где в ее памяти пылились картонные коробки счастья на залитой солнцем крыше.

…Вслед за этим воспоминанием сразу возникло еще одно: как Катя в школе мечтала стать актрисой. Тогда она репетировала монологи перед зеркалом, а сейчас её главная роль – «девушка, которая ни к чему не привязана».

– Помнишь, ты хотела играть в театре? – неожиданно спросила Ева.

Катя на мгновение застыла, затем махнула рукой, и ее браслеты звякнули, словно разбивая хрупкое воспоминание о картонных хоромах:

– Детские бредни. Театр – это скучно. Там платят копейки, а на аплодисменты не купишь платье. – Она придавила вилкой тирамису, разрушая идеально ровные слои. – Кстати, о платьях… Видела новую коллекцию в бутике? Там такое красное – в пол, с разрезом до бедра. Тебе бы подошло.

– Сначала должно подойти время, чтобы его надеть, – парировала Ева.

Сколько прошло времени с тех пор? Десять лет… Школьная раздевалка. Катя, в заношенной кофте, держа в одной руке книжку из школьной библиотеки, а в другой бумажный листок с ролью, декламирует перед треснувшим зеркалом для единственной зрительницы – Евы:

«…Назад возьмите ставший лишним дар.

Порядочные девушки не ценят,

Когда им дарят, а потом изменят…»

Её голос дрожит, но глаза горят странным блеском.