Медитативные когитации

Возвращаясь к инициированной И. Кантом дистинкции между дистиллированным абстрактным рациональным уровнем, включающим в себя, по его мнению, разум (vernunft) и рассудок (verstand), с одной стороны, и рафинированными конкретными сенсуальным и гилетическим измерениями – с другой, необходимо подчеркнуть следующее. Так вполне понятно, что дифференцировав между собой области интеллектуального и чувственно-материального, он осуществил преодоление спекулятивных представлений скептицизма, отрицающих корректность и экземплярность всевозможных гносеологических актов в отношении многоплановой системы мироздания. В частности, он аффирмировал, что сами антитетика и антиномия, принадлежат лишь априорным мыслительным процессам и конструкциям трансцендентального разума (transcendentalen vernunft), тогда как эстетико-гилетическая феноменальная реальность, может апперцепироваться и экзегетироваться рассудочным актором без их непосредственного наличия. Другими словами, согласно германскому мыслителю, если рафинированные ментальные когитации неизбежно и автоматически постулируют равноправные и равновесные между собой концептуальные антитезы, конституируя тем самым поливариантность и неоднозначность каких бы то ни было априорных гносеологических практик, то апостериорное чувственное восприятие материальной действительности всегда и повсеместно оперирует только с односторонними объектами и односмысловыми модусами. Следовательно, по его мнению, эмпирико-сенсуальная перцепция феноменальной гилетической реальности, в отличие от спекулятивного логико-диалектического мыслительного развертывания, абсолютна свободна от антитетики и антиномии.

Безусловно, И. Кант конституировал такие теоретические конструкты, как феномен и ноумен, индуцировав детерминированные предпосылки для возникновения некоторых сложных, неотчуждаемых и непреодолимых аспектов присущих какому-либо гносеологическому исследованию. Он утверждал, что осуществляя разностороннее познание того или иного отдельного уникального явления, рациональный актор способен посредством разнородных трансцендентальных и сенсуальных инструментов верифицировать, идентифицировать и интерпретировать его предельно адекватным и полноценным образом. То есть, по мнению германского мыслителя, сама гносеология какого бы то ни было оригинального феномена реализуется максимально корректно, непротиворечиво, исчерпывающе и полновесно. Тогда как эталонное и всестороннее познание специфического ноумена (dinge-an-sich), репрезентирующего собой интериорную сущностную природу последнего (феномена), является абсолютно утопическим и химерическим актом. Конечно, его коллега выдающийся германский философ Г. Гегель аффирмировал, что корректно, обстоятельно и всеохватывающе сформулированное интеллектуальное "понятие" относительно вещи-в-себе (или ноуменальной матрицы (dinge-an-sich)), позволяет рассудочному субъекту инициировать ее полнообъемную и достоверную гносеологию. Поскольку, согласно его позиции, экземплярные, нонконтрадикторные и полновесные теоретические "концепты", автоматически верифицируют, конституируют и эксплицируют аутентичное эндогенное и экзогенное смысловое содержание дескриптируемых посредством их ("концептов") предметов (и/или объектов). Естественно, необходимо учитывать манифестационную энантиодромичность, парадоксальность и поливалентность как первых, так и последних, а также не следует забывать о таких структуралистских и семиотических конструктах, как означающее, означаемое, знак, синтагма, парадигма, синхрония, диахрония и т.д.. Конечно, деконструкция "онто-тео-телео-фалло-фоно-лого-центризма", представляющая собой базовую постмодернистскую стратегию индуцированную ярчайшим французским мыслителем Ж. Деррида, наряду с основополагающими теоретическими представлениями и эпистемами спекулятивного реализма, акселерационизма, объектно-ориентированной онтологии и т.д., также не должна подвергаться тотальному игнорированию. Хотя, кристально ясно, что само постструктуралистское философское направление и его всевозможные ответвления и пролонгации являются гетерогенными репрезентантами абсолютного и бескомпромиссного ультранигилизма. Тем не менее, возвращаясь к экзистенции оригинального ноумена (dinge-an-sich), следует подчеркнуть, что И. Кант безапелляционным и категорическим образом настаивал на его предельной эпистемологической "трансцендентности" (безусловно, согласно его концептуальным взглядам). Соответственно, с его точки зрения, эксклюзивная вещь-в-себе (и/или вещь сама по себе (ding-an-sich)) является абсолютно непознаваемой специфической инстанцией.

Что касается интеллектуальных интенций и аффирмаций Г. Гегеля относительно гносеологии ноуменального конструкта, то их герменевтика может обладать следующей семантикой. Так, согласно его позиции, сами ментальные концепты не способны индуцироваться без наличия дескриптируемых ими предметов. Последние, в свою очередь, могут существовать без какой-либо манифестации первых. Следовательно, сами объекты, по мнению германского философа, продуцируют детерминированные предпосылки для возникновения всесторонне описывающих их (объектов) теоретических понятий. Безусловно, школа концептуализма – в различных своих изданиях (стоицизм, абеляризм, структурализм и т.д.), помимо всех остальных трансценденталистских направлений (кантианство, неокантианство, отчасти феноменология и т.д.), предельно скептически и критически апперцепирует вышеуказанную гегелевскую точку зрения. Поскольку, согласно ее позиции, лингвистическая матрица способна автономно и независимо от оригинального референта генерировать означающее, означаемое, семиотический модус и т.д.. Другими словами, структуралистский взгляд утверждает, что для возникновения лексемы, концепта, знака и т.д. абсолютно необязательно непосредственное наличие какой-либо субстанции. Таким образом, с его точки зрения, именно суверенная синтаксическая структура, наряду с рациональным мышлением или без его вмешательства, инициирует всевозможные аподиктические предпосылки для продуцирования вышеперечисленных модусов (лексемы, концепта, знака и т.д.). При этом последние не нуждаются в каком бы то ни было наличествовании самостоятельного, самотождественного и самодостаточного референта, находящегося по ту сторону их экзистирования.

Вполне понятно, что Г. Гегель, наряду с течением структурализма (и, шире, концептуализма), декларируя о самом предмете, совершенно не подразумевает под ним автономную чувственную и материальную компоненту. Тем более что ноуменальный модус, по мнению И. Канта, не должен целиком и полностью отождествляться с последней. Так, рассматривая и экзегетируя объект, Г. Гегель, безусловно, предельно категорично и однозначно не утверждает, – так как это осуществляет структуралистский метадискурс, – что означающее, означаемое, знак и т.д. генерируются исключительно лишь лингвистической матрицей в отрыве от последнего (объекта). Но, вместе с тем, он отчетливо осознает, что предмет совсем не обязательно должен манифестировать в качестве конкретного сенсуального и гилетического субстрата. Следовательно, согласно его (Г. Гегеля) позиции, сами лексема, понятие и знак неизбежно и неотчуждаемо обязаны коррелировать с дескриптируемым посредством их самотождественным и самостоятельным референтом, но при этом последний может и репрезентировать, и не репрезентировать собой реальную, а не абстрактную чувственную и материальную субстанцию. То есть, синтаксис, семантика и семиотика всегда должны соотноситься с автономной и специфической субстанцией и, наоборот, последняя неотвратимо отражается в их многослойной и многочастной текстуре. При этом, ранее уже подчеркивалось, что описываемый лексемой, концептом и знаком уникальный референт способен экспозиционировать себя в качестве либо метафизической, либо интеллектуальной, либо сенсуальной, либо гилетической, либо какой-то иной самобытной и самодостаточной структуры.

Итак, важно подчеркнуть, что осуществляя дифференциацию между феноменом и ноуменом, И. Кант тем самым иллюстрирует не только апостериорную чувственную и имманентную природу первого, но и априорную отвлеченную и трансцендентную – второго. То есть он категорично и безапелляционно декларирует о том, что само явление, в отличие от вещи-в-себе (dinge-an-sich), не репрезентирует себя исключительно лишь при помощи сенсуальных и гилетических манифестаций. Тогда как ноуменальная матрица, по его мнению, абсолютно абстрагированна от сфер чувственного и материального. Другими словами, немецкий мыслитель конституирует непреодолимую и неотъемлемую дистинкцию между имманентно-эстетической и трансцендентно-ноэтической парадигмами, никоим образом не допуская какой бы то ни было их контаминации друг с другом. При этом, с его точки зрения, феномен неотъемлемо принадлежит исключительно лишь к первому измерению, тогда ка ноумен – ко второму. А поскольку, согласно его позиции, корректная, непротиворечивая и полновесная гносеология не может реализоваться без инициирования всесторонней апостериорной сенсуальной перцепции, то вещь-в-себе (и/или вещь сама по себе (ding-an-sich)), экзистирующая по ту сторону последней является абсолютно непознаваемой инстанцией. Естественно, кристально ясно, что само явление, имея непосредственное отношение к области чувственной и имманентной эмпирики, представляет собой один-единственный и безальтернативный модус, допускающий собственную адекватную, нонэквивокационную и полноценную герменевтику. Соответственно, именно вышеуказанные сентенции и аффирмации провоцируют, в свою очередь, И. Канта категорично и бескомпромиссно декларировать о эпистемологических фальсификации ноумена и верификации феномена, обладающих бесспорным и аутентичным семантическим содержанием.

Ментальные представления Г. Гегеля, напротив, отталкиваясь от кантовских, фихтевских и отчасти шеллинговских философских взглядов и воззрений, являются их оригинальной и самодостаточной гносеологической модификацией. Так если ничто не препятствует постулировать ноуменальную матрицу в качестве трансцендентного и эссенциального модуса, находящегося за пределами всевозможных границ сенсуальной эмпирики и гилетической реальности, то сама феноменальная компонента, согласно его позиции, также способна манифестировать по ту сторону последних. То есть, по его мнению, само явление, в свою очередь, может не только принадлежать к апостериорному чувственному восприятию и ареалу материальной действительности, но и экзистировать абсолютно независимо от них. Соотвественно, важно подчеркнуть, что если И. Кант конституирует и иллюстрирует неотчуждаемую корреляцию феномена со сферами сенсуального, гилетического и имманентного, то Г. Гегель, напротив, допускает возможность его освобождения от ее (корреляции) непосредственной и/или опосредованной доминации. Другими словами, последний (Г. Гегель) инициирует всестороннюю релятивизацию теоретических положений и взглядов первого (И. Канта) касательно герменевтики самого явления. Хотя, относительно семантического содержания ноумена (и/или вещи-в-себе/вещи самой по себе (dinge-an-sich)) их концептуальные представления являются, в той или иной степени, идентичными конструктами. Таким образом, из вышеизложенного можно констатировать, что Г. Гегель, в том или ином виде, соглашаясь с трансцендентальными воззрениями и идеями своего коллеги и предшественника И. Канта, непосредственно связанными с интерпретированием и дескриптированием ноуменального модуса, в то же время, элиминирует их категоричность, неотъемлемость и безапелляционность, касающиеся герменевтики области феноменального.

Сами постулаты, алгоритмы, принципы и процедуры гегелевского гносеологического подхода как такового не только являются специфическим и самодостаточным интеллектуальным базисом, но и позволяют рациональному актору инициировать предельно корректное, нюансированное, разностороннее и исчерпывающее исследование и экзегетирование тех или иных предметов, вещей, процессов, инстанций, симулякров, структур, парадигм и т.д.. При этом, важно подчеркнуть, что сам Г. Гегель, признавая наличие таких оригинальных концептуальных взглядов и направлений, как скептицизм, трансцендентализм, неоаристотелизм/неотомизм, номинализм/материализм и т.д., а также придерживаясь полновесных и всесторонних неоплатонических воззрений, абсолютно адекватно, взвешенно, обстоятельно, непротиворечиво, последовательно, системно и логоцентрично конструирует и реализует собственные ментальные поливалентные, парадоксальные, многомерные и энантиодромические диалектические экспликации. Так в своих выдающихся программных философских произведениях он посредством последних иллюстрирует максимально эталонный, нонконтрадикторный, скрупулезный и разносторонний "спекулятивный" эпистемологический метадискурс, дескриптирующий гетерогенные предикаты, моменты, состояния и атрибуты рассудочной персоны, социокультурно-темпорально-гилетической реальности и апофатического начала. Кроме того, сама парадоксальная диалектическая методология во всех своих изданиях, преодолевая, но не аннигилируя, строгие однозначные законы и моновариантные операции аристотелевско-лейбницевской формальной логики, абсолютно адекватно, непротиворечиво, детально и разносторонне иллюстрирует экстраординарные и экстравагантные когитативные практики. Последние, в свою очередь, не препятствуют интерпретировать и идентифицировать одну и ту же единую и целостную уникальную интегральную матрицу в качестве не только всеобщности, единичности и оригинальности, но и инстанции в-себе, для-себя, в-себе-и-для-себя и для-другого. Наряду с этим, следует отметить, что осуществив конвергенцию диалектического подхода с идеалистическими/неоплатоническими представлениями, германский мыслитель продемонстрировал максимальные интеллектуальные возможности и предельный когнитивный потенциал гносеологии как таковой. Таким образом, можно констатировать, что именно данный симбиоз между первым и вторыми, с одной стороны, позволяет рациональному актору продуцировать экземплярные, нонконтрадикторные, нюансированные и исчерпывающие поливалентные и парадоксальные герменевтические ментальные когитации, а с другой – аргументированно, содержательно, адекватно и полновесно фундировать, верифицировать и конституировать всевозможные трансцендентные и имманентные измерения многоуровневой и многоплановой структуры мироздания.

Ранее уже подчеркивалось, что с точки зрения Г. Гегеля, сам феномен может пребывать как в ареалах сенсуальной эмпирики и гилетической реальности, так и по ту сторону последних. В то же время, он также признавал кантовскую позицию относительно того, что ноумен манифестирует за пределом всевозможных горизонтов апостериорной чувственной перцепции и материальной действительности. Следовательно, само явление, согласно его (Г. Гегеля) мнению, может экзистировать в пространстве как трансцендентной, так и имманентной сферы. Тогда как вещь-в-себе (или ноуменальная матрица) принадлежит исключительно лишь к интериорной структуре первой. Кроме того, и ноумен, и феномен неотчуждаемо и бесспорно коррелируют с означающим, означаемым и знаком. Данное обстоятельство не препятствует инкорпорировать и одного, и другого в синтаксическую (фонетическую и/или текстуальную), концептуальную и семиотическую смыслообразующие области. Безусловно, кристально ясно, что непосредственно в эпоху становления и развертывания немецкой классической философии (т.е. во второй половине XVIII-го – первой – XIX-го столетий), еще не существовало такой детальной полифункциональной и полиморфной эпистемологической дифференциации, конституирующей автономное и суверенное манифестирование таких семантических квантов, как лексема, концепт и знак. Конечно, вполне понятно, что филология, являющаяся самостоятельной и самодостаточной теоретической и практической дисциплиной, наряду с философией и другими сферами гнозиса, наличествовала в различные хронологические периоды западной (и, шире, средиземноморской) и иных цивилизациях. Так еще в интеллектуальном направлении стоицизма существовали такие уникальные ментальные дефиниции, как σημαινόν/signans (означающее) и σημαινόμενον/signatum (означаемое), что, в свою очередь, остенсивно иллюстрирует присутствие в нем лингвистического и семиотического семантических компонентов. Тем не менее, именно под непосредственным аффицированием возникших в двадцатом веке автономных и оригинальных узкоспециализированных концептуальных школ структурализма и семиотики, рассудочные акторы снова возвратились к инициированию дистинкции между лексемой, концептом и знаком. Таким образом, из вышеизложенного можно констатировать, что, с одной стороны, современная западная эпистомологическая система одержима неотвратимым и неотчуждаемым радикальным стремлением к перманентной дифференциации, фрагментации, квантификации и диссипационализации всевозможных трансцендентальных метанарративов, гилетических матриц и т.д.; а с другой – идентичные и гомологичные интеллектуальные взгляды, идеи и течения манифестируют в различные темпоральные эпохи посредством тех или иных сигнификационных конструкций; и с третьей – детерминированные хронологические стадии (при этом совершенно неважно в каком именно сегменте каждая из них располагается в полиэлементной парадигме историографии) освобождают экзистирующих в их интериорных ареалах рациональных субъектов от разнородных ментальных процедур и физических актов.

После продекларированных выше замечаний возникает вполне справедливый и закономерный вопрос: а каким образом вообще осуществляется корректная, непротиворечивая, всесторонняя и исчерпывающая гносеология тех или иных состояний и/или моментов, атрибутирующих многомерную и многоуровневую структуру мироустройства? Другими словами, возможна ли в принципе эталонная, аутентичная, нонэквивокационная, бесспорная и полновесная эпистемологическая верификация или фальсификация как феномена, так и ноумена? Безусловно, кристально ясно, что гетерогенные теоретические школы и направления обладают собственными оригинальными и однозначными точками зрения касательно вышесформулированных вопросительных пассажей. Так солипсизм и, шире, трансцендентализм будут настаивать на абсолютном отсутствии каких-либо корреляций между ментальными конструктами, продуцируемыми уникальными структурами рационального мышления, и космологической (и/или онтологической) матрицей, манифестирующей по ту сторону последних (структур). Естественно, данная спекулятивная позиция целиком и полностью игнорирует эмпирическую сенсуальную перцепцию, позволяющую рассудочному актору, в том или ином виде, обнаруживать, фиксировать и конституировать визуальный, аудиальный, тактильный и т.д. модусы того или иного гилетического объекта. Так дистиллированный солипсистский взгляд и гомологичные ему трансцендентальные представления не желают осуществлять сопоставление теоретических концептов с воспринимаемыми посредством чувственных инструментов (зрение, слух, вкус, обоняние и осязание) материальными предметами, предельно скептически рассматривая и интерпретируя данную весьма естественную и ординарную процедуру. Поскольку, согласно доктринальным установкам и положениям вышеуказанных ментальных течений и позиций, последние (инструменты), по целому комплексу самых разнообразных аспектов, не способны корректно и полноцено репрезентировать перцепируемую с их помощью многоплановую и поликомпонентную парадигму мироздания. Соответственно, не только солипсизм, но и трансцендентализм, являющийся его (солипсизма) наименее радикальной и терминальной версией, максимально критически и негативно оценивая неопровержимое и неотчуждаемое наличие самой вероятной возможности и/или возможной вероятности адекватной и полновесной гносеологии посредством сенсуального восприятия, категорично и бескомпромиссно аффирмирует, что лишь сферы ментального способны безальтернативным неотъемлемым и бесспорным образом продуцировать последнюю (гносеологию).

Ранее уже подчеркивалось, что структуралистское и семиотическое направления, антиципируемые и генерируемые стоицизмом и концептуализмом П. Абеляра, могут конституировать означающее, означаемое и знак без какого-либо потенциального или действительного манифестирования конкретного и самостоятельного референта. При этом, кристально ясно, что сами сенсуальная эмпирика и гилетическая субстанция, также всесторонне игнорируются вышеперечисленными интеллектуальными школами. Кроме того, гетерогенные постструктуралистские и постмодернистские (и/или ультрапостмодернистские) философские течения предельно радикально и безапелляционно критикуют саму вероятную возможность или возможную вероятность неотчуждаемой, неоспоримой и достоверной верификации корректной и полноценной гносеологии как таковой, независимо от ее различных – трансцендентных и/или имманентных, рациональных и/или иррациональных, абстрактных и/или конкретных, ментальных и/или сенсуальных и т.д. – экспликаций. Так, их тотальная и бескомпромиссная нигилистическая позиция абсолютно релятивизирует и даже элиминирует не только разнородные вариации сферы эпистемологии, но и какую бы то ни было семантику вообще. Следовательно, ризоматический (по Ж. Делёзу и Ф. Гваттари) и нонсенсуальный ультрапостмодернистский метанарратив, инкорпорирующий в свое интериорное пространство такие философские системы, как постструктурализм, акселерационизм, объектно-ориентированную онтологию, спекулятивный реализм и т.д., продуцирует всеохватывающую деконструкцию всевозможных смыслообразующих компонентов и аспектов многомерной и многопланой матрицы мироустройства, опрокидывая последние в хаосмотическую и танатотическую всепоглощающую бездну абсолютного нигилизма.

Важно напомнить, что помимо структурализма и семиологии, игнорирующих не только чувственное восприятие и материальную реальность, но и референта как такового, также существует феноменологическая школа Э. Гуссерля, максимально корректно, нюансированно, непротиворечиво и всесторонне ретранслирующая базовые теоретические постулаты, положения и представления солипсистского и, шире, трансценденталистского метадискурса. Так основополагающая процедура последней (школа), сигнифицируемая посредством термина "эпохэ"/"ἐποχή" и предписывающая полностью абстрагироваться от так называемой "естественной установки" ("naturliche vorstellung"), инициирует определенные предпосылки для релятивизации и даже элиминации банальных, инфантильных и тривиальных позитивистских представлений, безапелляционно настаивающих на неопровержимом и неотъемлемом наличествовании атомистической гилетической действительности, обнаруживаемой, фиксируемой и верифицируемой при помощи эмпирической сенсуальной перцепции. Кроме того, с точки зрения феноменологии, именно игнорирование рациональным актором окружающей его материальной реальности позволит ему предельно адекватно, нонконтрадикторно, обстоятельно и полновесно осмыслить и дескриптировать сам инициируемый им гносеологический акт свободный от каких-либо чувственных восприятий. Поскольку, согласно ее позиции, последний (акт) является основополагающей ментальной реализацией, продуцирующей детерминированные предпосылки для возникновения максимально корректной, скрупулезной и полноценной эпистемологии. Соответственно, можно постулировать, что, по ее мнению, в основании адекватного, обстоятельного и всестороннего познания и экзегетирования гилетической действительности лежит не сенсуальная перцепция, не физический эксперимент и не апелляция к уже наличествующим конвенциональным сциентистским и иным информационным пластам, а исключительно лишь строгое последовательное, методичное и системное дистиллированное и автономное интеллектуальное развертывание, называемое феноменологами "интенциональным/ноэтическим актом" и полностью отчужденное от последней (действительности). Таким образом, феноменологическая концептуальная формула имеет следующую семантику: максимальное абстрагирование рассудочного субъекта от материальной реальности способствует ее наиболее точной, эталонной и исчерпывающей верификации, интерпретации и дескрипции.

Если схематично и лапидарно рассмотреть и экзегетировать ноэтический/интенциональный акт, то данная экспозиция будет выглядеть следующим образом. Так, ранее уже подчеркивалось, что последний (акт) антиципируется такой концептуальной операцией, как "эпохэ"/"ἐποχή". При этом она (операция) является неотъемлемой и бесспорной основополагающей реализацией, не только предвосхищающей его (акта) непосредственное развертывание, но и продуцирующей всевозможные аподиктические предпосылки для возникновения его (акта) изначальной точки отсчета. Следовательно, именно после ее (операции) корректного и полнообъемного осуществления, напрямую связанного с тотальным и всеохватывающим абстрагированием от чувственного восприятия и материальной действительности, рациональный актор может перейти к его (акта) адекватному и всестороннему инициированию. Кроме того, сам ноэтический акт в процессе своего полновесного и безошибочного развертывания пребывает в модальном статусе актуальности, тогда как сенсуальная перцепция и гилетическая реальность, а также все остальные семантические аспекты, наличествующие по ту сторону последнего (акта), находятся – в потенциальности. И наоборот, когда его (акт) всеобъемлющая и полномасштабная реализация исчерпывается и аннулируется он мгновенно и автоматически начинает манифестировать посредством режима возможности, не препятствуя, в свою очередь, существующим за его интериорными и экстериорными границами тем или иным смысловым модусам функционировать при помощи – действительности. Соответственно, принимая во внимание все вышеизложенное можно констатировать, что не только корректное и полноценное интенциональное разворачивание, но и не интегрированные в его оригинальный и специфический ареал гетерогенные уникальные и самотождественные сферы и матрицы, способны находиться в различных состояниях модальности. Безусловно, кристально ясно, что исключительно лишь пневмо-ноо-психо-соматические потенции и фелитические импульсы индуцируют детерминированные предпосылки для корректной и всесторонней реализации всевозможных самых разнообразных теоретических и практических актов.