Междумирье

В полумраке мужчина оторвался от чтения электронной книги и повернул голову в сторону девушки:

– Матвей? – прошептала она.

– Нет, – уверенно ответил голос. Агата ещё немного всматривалась в черты лица с тонкой повязкой на носу, проверяя, действительно ли это Михаил, а после заплакала.

Михаил отложил устройство и подсел к ней ближе, протянул руку к лицу, ладонью вверх, как перед диким зверьком. Хотел подчеркнуть свои искренние намерения и уважение к её желаниям. Она не отстранилась, тогда он подсел ещё ближе и обнял Агату. Всхлипы и слёзы потонули в его футболке.

– Вы похожи, – сказала в грудь.

– Мы ведь братья, – он гладил её по волосам.

– Я ничего не помню… никто не говорит… какая-то честь… заявление на кобеля… отряхнуться и жить… семейный позор… а я… я…

Она отняла своё лицо, и он вытер её слёзы, она сглотнула вытекающие сопли, и в ту же секунду закашляла. Приступ был долгим. Он вышел за водой.

– Ложись мне на грудь, – сказал Михаил, придерживая стакан, пока она пила. А потом, поставив его на тумбу, лёг рядом поверх одеяла. – Так будет выше. Видимо, пострадал не только желудок.

Тяжело дыша, Агата послушно легла, шёпотом беспокоясь, что мужчине станет сложно находиться в одном положении, но выслушать его ответ не успела – больно защипало плечо. Комары пробирались через открытую форточку. Уснула.

***(2) дорога моей памяти не нанесена на карту

Из автобуса Агата соскочила прямо в придорожные колючки. Остановка была обозначена простой табличкой на стальном столбе, зацементированном в обочине дороги. Иногда между городом и посёлками ходили маршрутные такси, но на них не было денег. Да и на автобус не было.

Сегодня Агата проснулась полная сил, тошнота ушла, вернулся аппетит. Сложно поверить, что несколько часов назад её шатало, и мысли медленной улиткой сопротивлялись накатываемому отчаянию. Ускоренному выздоровлению доктор удивился, но противиться выписке не стал. Агата сдала повторные анализы, покушала и подписала бумаги о смене лечения на домашний режим под собственную ответственность. Нянечка принесла ей выстиранное платье, пахнущее тем же крахмалом, что и постельное бельё. После стирки платье приобрело тусклый цвет, а следы травы, крови, жёлтых кругов – не пропали.

– Будто современный художник использовал вместо полотна. Название – “Весёлый, но загадочный вечер”, – пошутила Агата.

А нянечка грустно улыбнулась в ответ и протянула деньги для проезда на автобусе. Женщина не могла смотреть на девушку без слёз. Пока та спала, делала уборку в палате и перебрала все привезённые бабушкой вещи. Расстроилась ещё пуще: ни еды, ни денег, ни друзей, ни чести… Агата протянутые деньги взяла, но просила сказать номер телефона, чтобы перечислить сумму, когда вернётся домой. Странное дело: в принесённом бабушкой пакете оказался старый кнопочный телефон.

В автобусе было душно, поэтому лёгкий ветер на улице придал сил. Агата несмело подышала, так, чтобы не вызвать кашель, и повернулась в сторону Аукшино. Деревня располагалась в стороне от основной дороги, по которой шёл автобус, и от остановки надо было идти пешком около километра. Именно про эту дорогу Катерина говорила на фестивале, что стоит её отремонтировать.

В прошлом году значительным новшеством стала установка фонарей и столбов со светоотражателями, потому как местные жители любили ходить по дороге в тёмное время суток. На противоположной от остановки стороне располагался небольшой магазин в переделанном грузовом контейнере. К нему поодиночке тянулись путники за алкогольной дозаправкой. А другие местные жители любили быструю езду, поэтому конфликтов и аварий летом случалось предостаточно. Пока обходилось без серьезных жертв, иначе вмешалось бы местное официальное управление. Катерина проявила инициативу. За такие широкие жесты её и любили. Правда, единицы были в курсе по поводу схемы оплаты “щедрости”.

Лето четыре года назад, когда Катерина заинтересовалась Аукшино, стало поворотным для всего поселка. Жители словно проснулись в другом месте, не тихом, мелодичном, укрывающим своим умиротворением бесконечных дней, где главное – рано встать на рыбалку или вырастить красивые овощи. Катерина ворвалась в их жизни, ослепила своей инициативой, скрепила дружелюбием, как плющ дома: не избежать, не увернуться.

Активная женщина посетила административные службы, познакомилась с каждым соседом. И открыла свой бизнес, завязанный на производстве каких-то экологичных товаров или продуктов, а может, даже и не связанных с фермерством. В точности никто не знал.

Необычная пара богачей: она – яркая блондинка, душа нараспашку, советчица и авторитет для воспитания девочек. Он – молчаливый, холодный, но надёжный, как будто более настоящий. Матвея в деревне уважали, часто обращались за помощью, не опасаясь отказа из-за различия в социальном положении. Но дружбу с ним вот не пытались завести. Он был умён, проницателен, редко играл в социальные поддавки, или столь любимый Катериной “этикет”. То есть светскость никогда не была его чертой, конечно, он не был хамом или вызывающим нарушителем правил.

Но если вам вдруг захотелось бы очаровать своей яркой непосредственностью, пустить “пыль в глаза” либо поделиться историей, в которой вымысла больше, чем событий, то вы почувствовали бы на себе его изучающий взгляд. Ваше малодушие, скрываемое всяким психологически барахлом, выскочило бы, забегало кругами по вашему сердцу, растаптывая его, а потом вы захотели бы всплакнуть, и пожалеть себя, и больше никогда не врать. Ну, или просто не делиться вашими фантазиями о себе в присутствии Матвея. Но как пара они, Катерина и Матвей, производили хорошее впечатление. Со стороны говорили, что между супругами есть редкое уважение. Агата мнение не разделяла.

Первую встречу с Катериной запомнила хорошо. В местной библиотеке образовалась небольшая очередь, привезли новые детективы. “Новые” – шептали деревенские бабушки, сильно удивлённые, что книги могут выдаваться, как в магазине – до них ещё не читанные. Девушка принесла сдавать том Стендаля – такое романтическое чтиво допустимо для её восемнадцатилетнего возраста. А “вот что, если спросить про Флобера? Нет, библиотекарь не поймёт. А если заняться Киплингом? Его очень хвалил Борхес. Но он слишком сложен…”

– Агата, – прервала её рассуждения библиотекарь, – уже решила, что возьмешь?

– Ох… – девушка улыбнулась и рискнула: – Не могу определиться: Флобер или Киплинг, оба мастера слова…

– Флобера не выдам. А вот Киплинг – только детские рассказы, – ответила библиотекарь.

– А что же вы не рекламируете ваши новинки? – вмешалась Катерина, лучезарно улыбаясь. – Детективы, дамские романы, фэнтези…

– Агата больше предпочитает классическое письмо, – гордо ответила библиотекарь.

– Да нет, я всякое люблю… – девушка скромно улыбнулась и продолжила: – Если интересно написано.

– Ой, ну ты прямо, как Матвей, – сказала Катерина и заливисто расхохоталась. – У него этих книг – весь второй этаж. Хоть дома открывай библиотеку.

У Агаты от упоминания имени мужчины сначала нахмурился лоб, а, когда поняла, про кого говорят, залилась румянцем. И вся внутренне сжалась: так странно было узнать про книги в их доме. Катерина же, продолжая шутить над мужем и всеми книголюбами, реакцию подметила, поэтому сказала девушке:

– Кто тебе нужен?

– Киплинг…

– Заходи к нам в гости. Уверена, он отыщется на бесконечных полках. Я бы ещё пошутила, что захвати капли от аллергии на пыль, но ты привычная к ней. А вообще, Матвей, – она словно лиса, притаилась, ожидая, как ресницы сами дёрнутся от звука имени, и, довольная, продолжила: – Он настоящий чистюля.

В гости Агата пришла через неделю, но Матвея не застала. Книгу не нашли, “зато” попили чай и познакомились. Так сказала женщина и принялась гонять девушку по какой-то своей внутренней анкете. Проверяла податливость характера, умеет ли рисовать в графических программах, знает ли программирование или медиаплан, подмечала сильные стороны девушки: выносливость, вежливость, любовь к родным. В конце кивнула. Со временем Агата и остальные жители деревни стали подрабатывать летом по заданиям женщины. Вернее, не подрабатывать, а бесплатно выполнять её приказы на протяжении уже целых четырёх лет.

Как императрица на бульдозере – она всех, кто не склонял головы, укатывала на своём пути. Вот, например, придорожный магазин напротив остановки уже давно стоял в списке “жертв”. А нет, у Катерины в блокноте этот список назывался “точки роста” Аукшино, будущие победы “качества жизни”.

Магазинчик, и правда, симпатии вызвал мало. Грязный, торгующий круглые сутки дешёвым пойлом, собирающий вокруг себя людей, теряющих рассудок. Продавщица соответствовала своему заведению: крупная женщина в поте, с красными щеками и волосами, забывшими слово “отдых” (от работы, от поправления руками, от химических красок). Она в темпе расправлялась с покупателями и при этом успевала рассказать тысячу и одну историю. Хотели вы того либо нет, но для вас включалось местное радио сплетен.

Грузовой контейнер стоял на въезде в деревню и, по мнению Катерины, не только портил вид, а создавал конкуренцию для деревенского магазина. В эту “консервную банку” завозили основные и часто свежие товары первой необходимости: молоко, хлеб и любимое детьми мороженое. Выгодное придорожное положение перекрывало эстетику аукшинского магазина и забирало значительную выручку.

Выйдя из автобуса, Агата щурилась на солнце. Ей показалось, что напротив, из прорубленных в железе окон, выглядывают и наблюдают. Но люди ничего не сказали, поэтому девушка направилась в сторону дома и увидела своих подруг.

– Вика, Алеся, – крикнула Агата и закашляла.

Подруги в ту же минуту обернулись, но подходить не стали. Они, переглянувшись, просто подождали, пока их догонят.

– Привет! – заулыбалась Агата.

– Ты это тоже видишь? – обратилась Алеся к Вике, – она у-лы-ба-ет-ся. Я пойду, терпеть не могу шлюх! От них заразиться можно, – фыркнула Алеся и вопросительно посмотрела на Вику.

– По воздуху не заразишься, – ответила Вика и протянула Агате газировку.

– Спасибо, уже всё в порядке, очень саднит горло.

Алеся забористо расхохоталась, обернулась на ходу, чтобы прокомментировать, но, передумав, просто ускорила шаг.

– Как дела? – спросила Вика, не глядя на Агату.

– Нормально… Вика…

– А?

– Что случилось-то? Никто мне не говорит, а я… ничего не помню.

– Совсем ничего?

– Только фестиваль и как вернулась домой.

– Мать… я не знаю, как тебе сказать, – Вика тоже торопливо шла: то ли хотела догнать Алесю, то ли убежать от Агаты.

– Скажи, как есть, – дышать становилось сложнее.

– А кто его знает, как оно было, – Вика посмотрела через плечо на подругу, – ты ничего не помнишь. Мишка Анкельсон тоже комментариев не даёт. Короче, в деревне считают, что он тебя изнасиловал. Представь себе, блистательный Михаил Анкельсон. Опоил, затащил в кусты и изнасиловал. Сам тоже был абсолютно пьян.

– Изнасиловал меня?! – шёпот Агаты дошёл до ультразвука, а глаза округлились так, что стали похожи на чайные блюдца. Девушки остановились. – Но зачем?!

– Мать, ну кто его знает! – Вика напряжённо смотрела на удивление Агаты, торопилась возобновить шаг.

– Но почему… все тогда так ко мне относятся? Если я жертва… – Агата взялась за лоб.

– Потому что все видели, как ты заигрывала с ним, – Вика чуть не плюнула с досады, – как пропадала посреди вечера. Он выбрал в качестве победительницы “Алесю”! А ты, вроде как из мести, его увела. Ещё некоторые говорят, что он тебя не насиловал, а сама ты ему что-то подмешала, чтобы переспать.

– Серьёзно? Это там, в магазине?

– Везде, – Вика помолчала, – да, это всё отстойно. Извини, мать, но предки взъелись. Я догоню Алесю. Не хочу дома опять слушать галдёж о том, в какой я компании вожусь.

– В какой… компании… ладно, – грустно сказала Агата и за подругой не пошла.

Постояла несколько минут в полном забвении. Голова разболелась, а плана “что делать” так и не было. Пакет намокал от пота ладоней, шуршал и доставлял неудобство. Вероятно, он просто стал объектом раздражения. Агата недовольно свернула полупрозрачный полиэтилен в аккуратный рулон и пошла обратно в сторону города. Но вначале заглянула в магазин за водой, без которой, по жаре и с кашлем, путешествие представлялось неосуществимым.

Продавщица скользко улыбнулась и отказала взять бутылку воды сейчас, а деньги занести позже. Раньше девушка помогала и выручала эту закалённую, но прохудившуюся в душе женщину. Вежливо кивнув, Агата вышла и встала сбоку от окна. Пересуды полились красочным потоком изречений. И, хоть некоторые посетители пытались сказать, что Агата ещё не отошла достаточно далеко и слышит разговор, такая ситуация лишь подстегнула красноречие комментариев. Покупатели втянулись и сообща вспоминали подробности вечера, которые могли привести к истории сомнительного сексуального характера.

Наслушавшись вдоволь, Агата отправилась в путь. Полуденное солнце раскалило воздух, сухими лучами кололо кожу до красна. Из-за жажды кашель не прекращался. Она пыталась сдерживаться, продышаться полной грудью, но хватало ненадолго. Сладкая слюна покрывало нёбо – хотелось почесать, разодрать до боли, чтобы возможно было отхаркнуться. Пустые вдохи не наполняли лёгкие, и в глазах начинало темнеть. Вспомнила любимый рассказ – Сэлинджер был надёжным товарищем. Распухшими губами зашептала мантру из “Фрэнни и Зуи”. По задумке, три простых слова, если их повторять бесконечно, успокоят сердце. А где покой в сердце – там и дыхание ровнее. Агата была способна только на простые цепочки выводов.

Дорога в город занимала не менее 30 километров. Поля, с двух сторон пересеченные сосновым и лиственным лесом, пастельные облака и высоковольтная линия передач. Кататься на велосипеде – сплошное эстетическое наслаждение. Если проезжать у железных треног и дотронуться до рамы велосипеда, то лёгкий разряд тока бил в ногу или руку. От места веяло заброшенностью, растянутые провода выглядели единственным напоминанием о цивилизации. Но вместо тока под линиями её накрыло кашлем. Она не заметила, как подъехала машина, и кто-то рассерженно направился к ней.

– Прогуливаешься? – Михаил повел её за локоть к машине. Усадив в салон, он протянул открытую бутылку воды и салфетки.

– Спасибо, – поблагодарила Агата после того, как смогла дышать.

– Куда тебя подвезти? – спросил, осматривая девушку.

– Спасибо, но, наверное, я лучше сама, – она украдкой взглянула на него, и кровь застучала в висках так, что пришлось зажмуриться.

– Почему тебя так рано выписали? – серьезный лазурный взгляд слегка прищуренных глаз не позволил приступить к объявленному побегу.

– Я хорошо себя чувствовала. Хотелось домой, – Агата говорила больше своему пакету, устроившемуся на коленях, чем парню.

– Но ты шла в направлении города, – продолжил он вопросы.

– Да, я забыла выписку.

– Забыла выписку, и в полуживом состоянии решила вернуться за ней пешком? А почему тебя не забрала бабушка?

Агата отвернулась к окну. В машине было прохладно, а в кресле удобно – захотелось спать, хотя стоило испугаться или лучше самой бомбардировать вопросами. “Можно опять заплакать, и тогда он не тронет, а ещё можно биться о стекло, закричать в истерике – тогда вообще выпустит, как умалишённую”. Пока думала, к какому варианту прибегнуть, поняла, что ничего из этого не хочет. Просто дурной кошмар, злая игра воображения, так не бывает. И она встретилась с его взглядом в отражении стекла.

– Тебе уже рассказали про версию о том, как ты попала в больницу? – Михаил рассматривал бледное лицо, обманчиво спокойное.

– Да, – Агата помолчала, – только что. П-подруга.

– И?

– Что? – переспросила шёпотом Агата.

– Что ты думаешь по этому поводу?

– Ничего, – она зашуршала пакетом и уточнила: – Ничего не думаю.

Михаил иронично улыбнулся. Он следил за каждым мимолётным движением девушки.

– Ты веришь в то, что я тебя изнасиловал?

Агата вздрогнула от последнего слова, сжала ладони и спрятала их подмышками.

– Я просто не понимаю, – опять сказала больше своим коленям, чем Михаилу, – не понимаю, как такое могут говорить. Почему?

– Ты не понимаешь?… – Агата молчала. – Оффкорс… Но, ведь не исключаешь версии, что это может быть правда? Что я действительно опоил тебя, чтобы изнасиловать? – Михаил подчёркивал это слово специально, не переставая кривить в усмешке рот.

– К сожалению, я не помню, – она выделила фразу и шёпотом забубнила: – Не знаю, что сказать. Мне необходимо в больницу. Надо забрать заключение.

– Посмотри на меня, – голос мужчины ожесточился.

– Я не могу, я просто… мне надо… – она оторвалась и взглянула на него и… вот значит, как действует временная воронка.

Словно в замедленной съёмке моментальной и вечной фотографией в памяти остался образ, даже спустя годы пробивающий в ней броню: белая рубашка с закатанными рукавами, идеальная причёска с выбившейся прядью на лбу и самые притягательные для нее черты лица. Контроль, переплетённый с чувствами.

– Знаешь, Агата, но я то помню, что произошло, – сказал спокойно Михаил.

– Я уверена, что говорят враньё, – ответила она, пряча свои чувства.

– О, этот вежливый взгляд, – усмехнулся одной стороной губ, принимая удар в том, что потерял статус доверенного источника. – Уверена? Но хочешь убедиться, прочитать, что написано в заключении. Ок, я отвезу тебя. Мне и самому любопытно, что написали там.

– Прости…

– Не извиняйся, – он завёл мотор, – пристегнись.

С задачей справиться получалось плохо: сиденье было отодвинуто далеко, Агата сначала не могла разобраться с бутылкой воды. Поставила её открытую между коленями, но, повернувшись в поиске ремня безопасности, поняла, что колени сжали тонкий пластик, а вода полилась на ноги. Она испугалась, что замочит дорогой салон автомобиля, и наспех стала вытирать воду с эко-кожи и обнажённых ног. Михаил остановился у обочины, забрал бутылку, закрутил крышку и бросил на заднее сиденье. Туда же полетели и потрёпанные мокрые салфетки. Он отрегулировал кресло под длину её ног и сам пристегнул ремень.

– Удобно?

– Да, спасибо, – Агата виновато посмотрела на мужчину. В ответ он дотронулся до её бледной щеки, в ту же секунду вспыхнувшей румянцем. Её глаза приобрели оттенок грозового шторма на море, а графитовые кудри, волнами начинающиеся с середины волос, зашевелились. Она и боялась его прикосновения, и магнитом её тянуло к нему.

– Понимаю, как плохо ты себя чувствуешь, – он коснулся её губ большим пальцем и сказал: – Ты сейчас… красива. И правда, красотой ушедших эпох благородных, умных, страстных барышень.

И, не выслушав не произнесённых слов, он переключился на вождение. Колёса спорткара подняли сухую пыль на дороге под звуки симфонии какого-то знаменитого композитора. Может, Баха, а может, Бетховена. Звучало и знакомо, и зловеще, но каждый сам выбирает, как выпустить пар, когда жажда справедливости натыкается на слухи и растерянное сознание девчонки.

Приехав в больницу, Агата не решалась выйти из машины. Михаил же, откинувшись на сиденье и оставив левую руку на руле, смотрел в сторону и молчал.

– Миша…

Он даже не сузил глаза от раздражения. Сейчас Агата чувствовала, что, по сути, она ему никто. Михаил может поехать домой – и всё забудется. Вне зависимости от написанного в заключении, заявлять в милицию не станет. Значит, их ничто не связывает: он помог ей больше, чем должен был, он относился к ней с большим вниманием, чем это предполагалось на фестивале. И даже в том, что Агата фактически бросила ему обвинение, он держался безукоризненно. Следует просто выйти и перестать испытывать терпение, всякая попытка объясниться – чистейший эгоизм с её стороны. Если кому и нужны ответы, то только ей, ведь Михаил память не терял.

– Миша, извини меня.

– Не надо извиняться.

– Я… хочу тебя…

– Серьёзно? – он с помрачневшим весельем повернулся к Агате.

– Хочу тебе сказать, – исправилась она, – объяснить…

– Заинтриговала… оговоркой “по Фрейду”.

– У меня есть проблема. Появилась лет пять назад… Это проблема с памятью. Я… – Михаил сразу стал серьёзен, – кое-что я помню, из произошедших событий. Но моя память после отравления снова как будто склеена. Похожие события объединились, оказались сдвоенными, и я не знаю, какие именно когда происходили. С кем… и как именно.

– Не понял, – Михаил нахмурился, а Агата закусила губу, пытаясь собраться и рассказать доступнее.

– Ты знаешь, что люди, иногда вследствие травм и сопровождающих эти травмы событий, теряют память. Пропадают воспоминания или полностью, или частично, в зависимости от того, как сознание решает защитить индивида. Цель сознания – сделать возможным наше существование. Плохие моменты мы помним, чтобы в будущем не испытывать их вновь – это маячки, ограждающие нас от боли. Мы стремимся к счастью, грубо говоря, к тому состоянию, когда не будет тревоги. Это повышает выживаемость. Мы помним плохие моменты слабой интенсивности: горячая плита – не трогай, грубый человек – не разговаривай, прогул урока – домашнее наказание. Но если происходит что-то в крайне степени плохое, настолько болезненное, что испытай такую боль ещё раз – можно погибнуть… И тогда сознание включает защиту, например, стирает неудобные эпизоды. Первый раз со мной произошло это несколько лет назад. Но я, – она прервалась и отдышалась, – не хотела “не помнить”. Я хотела… свои воспоминания обратно. Знала, что они у меня есть. Это был мой логический вывод. Иначе… не важно. Я восстановила память. Что-то было стёрто. А что-то (самое сложное) было изменено. Ты знал, что мы помним не само воспоминание, а своё последнее “воспоминание о нём”, копию. И тогда я заметила, что события не просто переписаны, перепридуманы мной. Они соединены с похожими событиями, но более удачным, счастливыми, либо просто два-три события, как одно. Были даже куски, смешанные с кинофильмами. Я, как реставратор, убрала все фальшивки. Понимаешь? – Агата взглянула на Михаила.

– Да, и…

– И… сейчас я чувствую, что вспоминаю фальшивки. Их очень мало, но я не доверяю им. Я не “Не верю” тебе. Просто, у меня каша в голове из разных круп.

– Теперь кое-что понятно, – он помолчал. – Значит, события сдваиваются?… Хм, – Михаил зло усмехнулся, – проблемы только начинаются. Пойдём вместе. Теперь шанс того, что я мерзавец, повышается. Не так ли?

***(3) цап-царап. не уйдёшь из наших лап

Больница за бетонным забором с ромбиком располагалась на окраине, недалеко от речного порта. Привычное советское здание в четыре этажа прямоугольной формы выполнили с изюминкой. Архитектор использовал для лестницы центрального входа мрамор. Белоснежная балюстрада опоясывала круглое просторное крыльцо, а периметр здания украшали пилястры с ордерами коринфского стиля. Аллея высоких тополей и каштанов, ведущая пациентов от КПП до главного входа, скрывала вид на потрёпанный забор. Видимо, её живописность и стала причиной чудной архитектурной придумки. Деревья остались с дореволюционных времён, пережили многих, но их листья не шумели грустью, не напевали мелодию покоя. Напротив, лиственные гиганты стояли памятниками победы в обстоятельствах, где ничто не зависит от них. Жизнь продолжится.

Агата спешила. Внутри они поднялись на третий этаж. Михаил отставал на пару шагов, переписываясь по телефону. Нервозность девушки гулко передавалась в шагах, повторяемых эхом пустого и погружённого в полумрак коридора. Деревья дарили тень и прохладу не только на улице. Они также закрывали единственное окно в конце этажа. Медсестры на больничном посту не было, у некоторых дверей палат стояли тележки с едой. Обеденное время. Агата на ходу читала таблички на дверях, цифры менялись, а коридор почти заканчивался. Оставалось несколько помещений. Вот наконец-то двери с надписью “ординаторская”. Девушка остановилась, чтобы отдышаться, тихо постучала и с порога спросила разрешения войти. Доктор улыбнулся:

– Быстро Вы. Решили ещё полежать у нас? – он отложил больничные карты и пригласил её внутрь.

Скромная комната больше напоминала учительскую. Лакированная мебель из тёмной ольхи, пузатые шкафы со стопками документов и медицинских карт, кипа журналов и целая паутина проводов. Розетки и место, где современная техника могла расположиться, находились в разных местах. На стене показывал новости телевизор.

– Нет, – улыбнулась в ответ Агата.

– Что-то случилось? – и тут врач увидел в коридоре уже разговаривающего по телефону Михаила. – Вы что, приехали с ним?

– А? Да… – Агата покраснела, запнулась, – я бы хотела забрать выписку. И Вы так мне и не рассказали. Помните, мы договаривались поговорить, когда я поправлюсь?

– Да, – он подошёл к столу в поисках карты девушки, – вот Ваша выписка.