Мера благодарности

Андрей Ободчук

Мера благодарности

Всякая история хочет быть рассказанной, как всякое семечко хочет прорасти. Когда человек носит в себе слишком много нерассказанных историй, он начинает сутулиться, голова его ноет по утрам, а сны начинают повторяться – одно и то же, из ночи в ночь, сущий кошмар.

Макс Фрай Хроники Ехо

Предисловие

Эта история восходит к снам. Сны снились автору хаотично, от случая к случаю. Иногда ему снились рифмованные отрывки, которые он записывал и в меру способностей доводил до формы, похожей на стихи. Так проявился в этой реальности его alter ego[1] – варвар по имени Ehwald der Luestige[2] (или der Listige[3] – а может быть и der Laestige[4] – кто там во сне разберет?) Ну приснился – и приснился. Когда б вы знали, из какого сора…

Сейчас уже трудно вспомнить, как появилось на свет следующее стихотворение.

Эвальд ВеселыйРыжий варвар с желтыми зубамиВ кожаной набедренной повязкеМясо жрет, бросая кости в пламя,Развалясь, как кобель после вязки.Он доволен: славно порубилиБестолковых пахарей с равнины.Хлеб, вино и мясо в изобилье,Догорают избы и овины.Трех рабынь, красивых крепкозадыхОн привез с набега. Эвальд весел,Будет нынче воину отрада,Сладок вою трепет женских чресел.Будет он неистов, груб и жарок,Да не знает: вместо ночи сладкойЖдет беднягу Эвальда подарок —Острый нож под левою лопаткойТюмень, 1994 год

Стихотворение казалось мне грубым, и я его никому не показывал.

Спустя тридцать лет я встретил одного удивительного и глубокого человека, и он рассказал мне историю о мирах, в которых обитает. Я заметил в ответ, что в этой истории случайно и причудливо смешались куски хорошо известных исторических и легендарных сюжетов. Он даже не слышал об этих сюжетах, он – маг, а не архивариус. Летать по иным мирам для него примерно то же самое, как для меня ходить по улицам моего города – плевое дело. Мир, описанный в этой книге – не мой мир, это мир упомянутого человека, мир чудес и волшебства. Я случайно и ненадолго прикоснулся к нему. Так что я могу что-то и приврать. Моя история – слабая тень этого мира.

Упомяну некоторые исторические персонажи, которые всплывали в сознании автора при сочинении этой истории: Гёц фон Берлихинген (1480–1562)[5], Клаус Штёртебекер (1360–1401)[6], Жанна д’Арк (1412–1431)[7]. Всех не упомнишь. Искать какие-то параллели между этими историческими личностями и героями моей истории – дело гиблое. Музыка навеяла.

Сходство персонажей этой истории с реальными людьми носит сугубо случайный характер и не призвано уязвить чье-то самолюбие или представить кого-либо в невыгодном свете. Сложнее всего было с женским персонажем: я люблю Эриану, но я едва понимаю ее. Барон Эвальд Веселый (он же Эвальд Хитроумный или Эвальд Тяжелый) имеет родовое сходство с автором в восприятии реальности и понимании чувства юмора – не более того. Его антипод Агнус Яйцеголовый – мое зеркало, надеюсь – кривое. Герцог Дэймонд представляет теневой аспект личности автора. Но он – не я. Просто Остапа несло.

Глава 1. Чудесное спасение

В королевстве, где всё тихо и складно,

Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,

Появился дикий вепрь огромадный,

То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.

Владимир Высоцкий

Всю ночь ветер сотрясал стены и оконные переплеты, стучал какими-то невесть откуда взявшимися жестянками, пел свою однообразную песнь, слов было не разобрать – сколько ни вслушивайся. Он будил Эвальда, снова давал забыться тяжелым беспокойным сном с призрачными, рваными, как бегущие по небу тени, сновидениями.

Барон проснулся в дурном настроении. Еще бы: вместо того, чтобы нормально выспаться, ему пришлось всю ночь бродить по закоулкам своих кошмаров.

Он шел по ночному городу. Узкая улица вела к дому с островерхой черепичной крышей. Барон знал, что там его ждет женщина. Их связывало что-то очень важное, он даже знал ее имя, но никак не мог вспомнить. Брусчатка провалилась в нескольких местах и пошла глубокими трещинами, но Эвальд легко перепрыгивал через образующиеся прямо на глазах провалы, придерживая рукой висящий на поясе меч. Боковым зрением он увидел крадущуюся за ним тень в темном плаще. Капюшон был надвинут низко на лицо, барон увидел, как в руке преследователя блеснул кинжал. Эвальд скорее почувствовал, чем увидел, что кинжал был больше похож на рог буйвола или клык вепря, чем на боевое оружие.

Следующий провал в булыжной мостовой был почти в человеческий рост, но барон не колебался. Он легко прыгнул вперед и очутился на той стороне провала. Преследователь замешкался, и барон увидел, что это не человек. Капюшон обнажил морду демона, напоминающую свиное рыло. Мерзкая тварь. Барон постучал в дверь условным стуком, дверь отворилась, он скользнул в проем и закрыл за собой дверь, но его никто не встретил. В прихожей лежала пара изящных женских башмачков…

Барон полежал несколько минут с закрытыми глазами, додумывая сон. Ему хотелось вспомнить облик женщины, к которой он пришел, или хотя бы ее имя. Ничего не получалось. Кажется, она была черноволосой и носила черное платье. На башмачках, лежавших в прихожей, были вытиснены монограммы с буквами «ЭАМ», плавно перетекавшими одна в другую. Или нет?

Барон не верил в предчувствия. В последнее время сны снились ему все реже и реже. В юности, когда он учился верховой езде, ему постоянно снилось, как он подпрыгивает в седле и натягивает поводья, усмиряя необъезженного скакуна. После многочасовых уроков старого монаха, обучавшего его стихосложению на готторпском и древних языках, ему снились заумные вирши. Позже, когда он увлекся игрой под странным названием «Смерть короля» и погрузился в старинные манускрипты, посвященные этой игре, в его сны стали вторгаться хитроумные мансубы, которые он то ли решал, то ли сочинял по ночам. Юный барон объяснял себе это тем, что усталое тело или утомленный мозг стараются вытеснить из себя образы и чувства, захватывавшие впечатлительного юношу в течение дня.

Так было много лет назад. Сейчас причин для подобного рода снов не было. Единственное разумное объяснение – не стоило вчера пить так много вина. Ладно, все хорошо. Надо выбросить эту ерунду из головы. Сегодня день большой охоты – одной из главных забав дворянина. Эвальд любил охоту и ждал ее с нетерпением. Охота на крупную дичь – пусть небольшое, но приключение, одно из семи рыцарских искусств. Конные охотники шли на зверя с копьем или боевым топором. Луки и арбалеты – оружие мужланов, и в благородных рыцарских забавах не использовались. У зверя должен быть шанс – иначе это не охота, а убийство.

Вепрь выскочил внезапно. Он был огромен. Барон даже не успел выставить копье наизготовку, как зверь бросился в атаку. Удар должен был прийтись в бок лошади.

– Глупая смерть, – успел подумать Эвальд.

То, что произошло дальше, не поддавалось разумному осмыслению. Из кустов напротив выскочила женщина, прыгнула между вепрем и бароном и уставилась на бегущего зверя. Тот встал, как вкопанный и припал на передние ноги. Время остановилось. Барон потянулся было к копью, но вепрь вяло повернулся и потрусил назад в кусты. Еще секунда – и черноволосая девица исчезла в лощине, как будто ее и не бывало.

– Полно, – да не привиделось ли мне всё это, – прошептал барон. Невдалеке послышался хруст ветвей, и на поляну выехало несколько спутников барона.

– Загонщики нашли следы нескольких диких вепрей, Ваша милость, – почтительно произнес один из них. – Они вели в Вашу сторону, Вы ничего не заметили?

– Нет, я слышал неподалеку какой-то шорох, – сипло ответил барон, но решил, что мне показалось. Кстати, вам не попадалась тут девушка, лет двадцать пять, волосы растрепаны, босая, в черном платье?

– Никого не было, тут одна тропа, если бы она пробежала мимо, мы бы ее заметили.

Охота вышла удачной. Барон самолично убил дикого кабана и двух косуль, но мысли его были далеко. Вернувшись в замок, он распорядился поспрашивать в окрестных деревнях, не проживает ли в округе женщина с приметами, похожими на его спасительницу. Почему-то ему подумалось, что в недавнем сне он шел именно к этой женщине.

Как и подобает человеку его звания и положения, барон содержал небольшую армию, поддерживавшую порядок в замке и городах и деревнях, принадлежавших ему. В случае войны хорошо подготовленный гарнизон мог долгое время удерживать замок и прилегающие к нему строения и принять под свою защиту тысячи беженцев. Дружина барона Эвальда Хитроумного состояла, в основном, из ветеранов, с которыми он бок о бок сражался в войнах Великого герцога Дэймонда Аденсаррахского. Это были проверенные бойцы; барон знал, что может поручить им любое деликатное дело. Найти женщину, живущую в одной из деревень или городов, принадлежащих Эвальду, не относилось к числу слишком трудных задач.

Однако, день проходил за днем, неделя за неделей, а найти женщину с такими приметами не удавалось. Барон Эвальд по прозвищу Хитроумный уже начал сомневаться в реальности случившегося во время охоты. Чего не привидится после бурно проведенной ночи.

– Ты хотел видеть меня? – услышал он.

Эвальд сидел за столом в своей спальне и читал старинную хронику, посвященную истории родов его соплеменников. Прямо перед ним стояла черноволосая женщина. Она была одета в белый сарафан, украшенный рунами, и улыбалась, но глаза смотрели строго и внимательно. Почему-то Эвальд не удивился.

– Да, и хотел бы поблагодарить тебя, – ответил Эвальд. – Я обязан тебе жизнью. К тому же у меня накопилось несколько вопросов, которые не дают мне покоя. Кто ты? И как ты попала сюда? Входы в замок охраняются, ты не могла пройти незаметно.

– Я в твоем сне, – ответила женщина, – возможно, ты пока не знаешь, что различия между сном, в котором ты сейчас пребываешь, и сном, который ты считаешь своей жизнью, не столь уж велики. На первый вопрос ответить так, чтобы ты понял, немного сложнее. Я – человек Силы и человек Знания. Я вижу то, что неподвластно твоему видению.

– Как твое имя?

– У меня много имен. Зови меня Аллария.

– Это твое настоящее имя?

– Это имя, означающее на древнем языке «Посвященная». Есть имя, данное мне от рождения, по нему меня ищут, чтобы осудить за колдовство. Мое истинное имя тебе пока знать не нужно. Придет время, и может быть, я открою его тебе.

– Пусть так. Ты ведьма? Кто дает тебе силу: Бог или дьявол?

– Ведьма – дурное слово. Его смысл искажен злыми людьми и лицемерами. Я – Знающая. Моя сила передается по роду. Сила едина, как един ее источник. Я служу Свету. Дьявол разделяет и испытывает, он служит той же Силе. Нет другого источника Силы. Есть разные сущности, которые преследуют разные цели.

– Не понимаю. Хорошо. Почему ты пришла мне на помощь?

– Так было предопределено. Линии наших судеб должны были сойтись, чтобы исполнить то, что начертано на свитках судьбы. Нельзя было допустить, чтобы ты погиб. Мне не открыты подробности. Сейчас мне пора уйти из твоего сновидения. Задай последний вопрос.

– Как и когда я могу увидеть тебя в той реальности, которую ты называешь моим иным сном?

– Я приду к тебе сама. Во сне, в видении или наяву. Не ищи меня.

Эвальд открыл глаза. Кажется, он задремал над манускриптом и еще толком не отошел ото сна. От какого? От того, в котором он находится сейчас или от того, в котором только что разговаривал с… как там ее звали? Жизнь – это движение из одного сна в другой. Забавная мысль. Что-то похожее он чувствовал в детстве и юности, бабушка говорила, что он разговаривал во сне. Потом прошло. Единый источник – скажет тоже. Эвальд очень сомневался, что благородство и предательство, честный поединок и удар стилетом из-за угла, роскошь и нищета, вежливость и хамство имеют единый источник. Но додумывать свои мысли он не стал. Дел без того хватает.

Глава 2. Семь рыцарских искусств

Я хочу, чтобы ребенок знал все эти и другие вещи, которые касаются должности пажа, и он должен выучить их в течение семи лет, пока он останется пажом, а затем ему исполнится четырнадцать.

Гастон де Фуа

Эвальду повезло с бабкой. Он рано остался без матери, и воспитание подростка полностью легло на плечи еще не старой женщины. Отец Эвальда вернулся с войны с тяжелыми ранениями. Сколько помнил Эвальд, он всё время болел и окончательно слег, когда сыну исполнилось семнадцать – по тем временам – возраст совершеннолетия. Он впал в безумие, все время требовал меч и коня, ругал предателей и каждую ночь падал на пол с постели. Он навсегда ушел в мир своих призраков и не вернулся назад до самой смерти. Друг Эвальда, Агнус по прозвищу Яйцеголовый приезжал к нему почти каждое утро и помогал поднять и обмыть беднягу. Позже он нашел для него добросердечную сиделку, которая взяла на себя уход за стариком.

Бабушка Калериана озаботилась, чтобы отпрыск барона получил приличное образование. Она с малых лет обучила его грамоте и беглому чтению на древних языках. В библиотеке покойного деда имелось несколько инкунабул[8], трудов древних историков и философов, книги по разным областям знаний и списки[9] старых хроник. Эвальд оказался парнишкой неглупым и впитывал знания, как губка, хотя многого при этом не понимал. Бабушка очень смеялась, когда мальчик по памяти цитировал древних, коверкая незнакомые слова.

По традиции в базовый курс обучения аристократа входило семь так называемых рыцарских искусств: верховая езда, владение холодным оружием, рукопашный бой без оружия и бой в доспехах с палашом и кинжалом, конный бой на копьях, охота на крупного зверя: кабанов, медведей или оленей, стихосложение и куртуазные манеры, игра в «Смерть короля» или, на худой конец, более простые настольные игры.

Отец попытался было учить Эвальда владению оружием и выездке, но ранения давали о себе знать. Однажды на охоте он почувствовал себя плохо, упал с коня и сильно повредил ногу, после чего уже не выходил из своих покоев. Поэтому все заботы по освоению боевыми искусствами взяли на себя его соратники.

Эвальд учился быстро и весьма преуспел в пяти первых рыцарских искусствах. По правде сказать, скакать на коне и драться он считал не пятью рыцарскими искусствами, а одной-единственной забавой.

Муштровали его на совесть, заставляя сражаться одновременно с несколькими противниками. В качестве бонуса воины отца обучили его «грязным» приемам фехтования, способным спасти жизнь, а также метанию ножа, топора, пращи и стрельбе из лука и арбалета, считающихся оружием деревенщин. Они порассказали молокососу много интересного, о чем не пишут в книгах: как самые искусные фехтовальщики проигрывали схватку, получив удар шпагой плашмя по колену; как войско рыцарей, закованных в латы, проигрывало простым лучникам, стрелявшим по лошадям, что делало уязвимыми спешившихся неповоротливых рыцарей; чем уличная драка отличается от благородного поединка по правилам. Как выжить в лесу и горах и как менять внешность, чтобы стать неузнаваемым для наемного убийцы. Как разжигать костер, как по солнцу или кольцам на деревьях найти дорогу в лесу и многому другому.

Эвальд часами не сходил с коня и с оруженосцем отца облазил все окрестности замка в поисках приключений. Своего первого медведя он убил пикой на охоте, когда ему не было шестнадцати.

Среди семи рыцарских искусств, которыми должен владеть каждый уважающий себя дворянин герцогства, было и сносное владение стихосложением на староготторпском. Вирши – желательно, собственного сочинения были непременно посвящены прекрасной даме и исполнялись под музыкальное сопровождение. Допускалось участие наемного аккомпаниатора. Эвальд оказался способным малым и быстро научился играть на лютне и флейте. Важным элементом воспитания считались хорошие манеры, подразумевающие куртуазное обращение с дамами.

Юный барон получил представление об основах стихотворства от бродячего монаха, который оказался весьма сведущ в оных искусствах. Впоследствии эти навыки весьма пригодились Эвальду в построении карьеры, ибо были благосклонно принимаемы многими особами женского пола, имевшими вес при дворе герцога. Барон никогда не опускался до переписывания чужих стишков из старых рукописей, чем грешил, к примеру, его друг Агнус. Нередко случалось так, что темы, образы и даже отдельные строфы мадригалов приходили Эвальду в сновидениях, так что юноше оставалось только припомнить свои сны и записать на бумаге наброски своих стихов. Со временем этот навык почти сошел на нет: одно дело при случае ввернуть гламурный стишок в беседе с какой-нибудь прелестницей и совсем другое – приобрести при дворе сомнительную репутацию записного рифмоплета.

Когда Эвальду исполнилось тринадцать, старый оруженосец отца рискнул обучить его еще одному из семи рыцарских искусств – искусству войны на расчерченном на клетки столе. Две армии деревянных воинов, раскрашенных в желтый и коричневый цвета, яростно сражались друг против друга. Мальчик быстро понял смысл и правила этой войны. Игра называлась «Смерть короля». Целью было выиграть фигуру, обозначающую короля неприятеля. Король был слаб, нуждался в постоянной защите и без войска ничего из себя не представлял. По сути, фигура короля символизировала самого игрока. По меньшей мере, две фигуры, называемые минорами, были равны ему по силе: рыцарь, способный скакать на коне через любые завалы, и священник, как по маслу проникавший по дороге в лагерь неприятеля, при условии, что эта дорога была открыта. В каждой армии было по два священника, обозначенных крестообразными прорезями в верхней части фигур, они ходили по дорогам разного цвета и никогда не встречались друг с другом.

Еще одна фигура, которая называлась башня, наряду с самой сильной фигурой на доске, королевой, входила в когорту мажоров. По косвенным признакам, Эвальд окрестил башню банкиром или ростовщиком. Во-первых, это была единственная фигура, которая представляла не человеческое существо, а башню. Что-то здесь было не так. Во-вторых, она была толстой и круглой, в-третьих, по непонятной причине была выше рыцарей и священников по статусу, в-четвертых, во всех сражениях вступала в игру одной из последних и отлично поддерживала простых пехотинцев из глубокого тыла, но если вставала перед ними, то мешала им двигаться вперед. В-пятых, если на доске оставались одни ростовщики из разных лагерей и простые солдаты, игра часто закачивалась ничьей, потому что денежные мешки всегда могли договорится ко взаимной выгоде. Наконец, если ростовщики действовали в паре, они сметали в лагере противника всех солдат-простолюдинов, превосходя по звериной мощи даже королеву. У них это называлось «заходить в обжорный ряд». Похожим образом действовали и священники, но сила денег в «Смерти короля» была выше силы церкви. Напротив, пара рыцарей крайне редко могли договориться между собой, а вдвоем без поддержки других фигур не могли победить даже одинокого вражеского короля.

8 пехотинцев представляли собой разменную монету: они захватывали опорные пункты, гибли при прорывах, прикрывали королей. Короли обещали им, что, дойдя до конца поля боя, они чудесным образом превратятся в королев, и иногда, очень редко, это чудесное превращение действительно происходило. Мечта о чуде делала пехотинцев героями, до победы доживали единицы. Чаще всего это были гвардейцы короля, прикрывавшие его своими телами.

Узнав, что Эвальд всерьез увлекся игрой, отец предложил сыграть. В семейной библиотеке сохранилась пара манускриптов, посвященных этой игре. Отец знал ее правила и в молодости считался недурным игроком. Они сыграли три партии, и к удивлению отца, он проиграл все три. Старый барон (к тому времени ему не было и сорока) был уязвлен и больше попыток обыграть мальчишку не предпринимал.

Игра заставила тринадцатилетнего барона многое понять в жизни. Во-первых, он понял, что ему повезло родиться рыцарем, минором, и это лучше, чем быть простым солдатом. Во-вторых, родившись минором, минором он и умрет. В-третьих, верность и доблесть подразумевают, что он, вассал герцога должен быть абсолютно предан своему сюзерену, при необходимости готов отдать жизнь, в то время как благородный герцог вправе пожертвовать им в любой момент ради блага отечества. В-четвертых, что со священниками лучше ладить, от денежных мешков держаться подальше, королеву обожать, а к своему брату баронам, маркизам и графам спиной не поворачиваться. В-пятых, что в войне гибнут все, независимо от чинов, а главный приз или поражение в войне всегда достается герцогу, и даже в случае поражения он как представитель королевской крови останется жив. И самое главное, барон понял, что где-то наверху есть Некто, кто двигает фигуры и кого юноша про себя назвал Судьбой. А в конце игры все фигуры складываются в ящик.

Глава 3. Путь сердца

Характер определяет судьбу.

Гераклит Эфесский

Удивительное дело: люди – единственные существа на Земле, которые не могут спокойно смотреть, как растет их ребенок, если это не отвечает их представлениям о том, что правильно, а что – неправильно, что хорошо, а что – плохо. Да что там говорить, порой их собственное существование является для них неразрешимой проблемой.

Эриана была пятым ребенком в семье и единственной девочкой. Ее отец служил писарем в городском магистрате и очень гордился своим положением. Строгий и очень религиозный человек, он всей своей жизнью стремился опровергнуть постулат неизвестного философа: «Ты можешь закрыть глаза на вещи, которые не хочешь видеть, но ты не можешь закрыть сердце на вещи, которые ты не хочешь чувствовать.» Чувства он успешно заменял цитатами из священного писания и собственными афоризмами, которыми очень гордился. Если ребенок тянул ручки к какой-нибудь игрушке или еде и кричал: «Моё!», он неизменно отвечал: «Здесь нет ничего твоего, есть только божье». Если кто-то из членов семьи неосторожно позволял себе высказать собственное мнение по самому невинному поводу, он отвечал: «Умствование человеческое – ничто, мудрость божия – всё». Венцом своей мудрости он считал максиму: «Радость жизни – это высшая степень понимания бытия.» Под радостью жизни он понимал винопитие и чревоугодие, а в пьяном виде учил жену и детей покорности с помощью кулаков. Поэтому они боялись собственной тени.

Сколько помнила себя девочка, он постоянно заставлял ее молиться и строго наказывал за любые шалости. Ее мать беременела каждые два года, как по расписанию, дети рождались летом, ближе к июлю или августу. Все роды принимала бабка, известная в городе повитуха. Ее помощь могла потребоваться роженицам в любое время дня и ночи, поэтому она жила отдельно от многодетных семейств своих взрослых детей. Внуки любили ее, она вынянчила их едва ли не два десятка, и случалось, что у нее на огороде играло до дюжины детей разного возраста и пола.

Едва ли не с рождения Эриане снились сны. Девочка едва ли понимала различия между ними и действительностью. Она не говорила почти до трех лет, но потом сразу начала говорить предложениями. Тогда же она попробовала рассказывать сны родителям. Отец решил, что ее дочь одержима бесами и повел ребенка к священнику. Эриана бойко отбарабанила все молитвы, которым ее научила бабушка, послушно причастилась святых таинств, и священник, зная о пристрастии ее отца к винопитию счел родительские опасения напрасными.

Трехлетний ребенок сделал для себя выводы, которые едва ли сумел бы сформулировать в словах. Существует два мира: мир видений наяву и в снах и мир, в котором нельзя рассказывать о мире видений и снов. По непонятным причинам мама и папа видят только один из миров и считают, что видеть другие миры – ненормально. Это не укладывалось в голове ребенка. Вот же они: – только протяни руку. Притворяться, что того, что есть, нет, было выше сил Эрианы. Что, тени тоже нет, только потому что ее нельзя потрогать? И голосов в голове? И полетов по небу? И когда ночью ее спасли из горящей городской башни, она решилась и начала сбивчиво рассказывать об этом. Ну вот же, ее сорочка еще пахнет дымом от пожара!

Она стоит на высокой башне и смотрит сверху на город. Дома, люди, повозки кажутся игрушечными, а облака – совсем близкими. Она чувствует запах гари и обернувшись, понимает, что площадка, на которой она стоит, объята пламенем. – Мама! – кричит Эриана. Отец и мама стоят внизу, но отец строго и спокойно отвечает, что сейчас начнется служба в храме и они не могут помочь ей. Эриане страшно, она готова прыгнуть вниз, как вдруг появляется лестница. Лестница не достает почти метра до места, где стоит ребенок, но женщина, стоящая на ней, кричит: – Прыгай!

Откуда-то Эриана знает, кто она и как ее зовут. Она прыгает, женщина ловит ее, обнимает, и они спускаются с башни.

Сон был настолько реален, что, проснувшись, Эриана чувствовала запах гари и дыма, о чем она попыталась рассказать родителям. Отец прервал ее, строго сказав, что если она будет нести чушь, то получит хорошую взбучку. Мама принюхалась, и ей показалось, что от платьица ребенка и в самом деле исходит слабый запах дыма, но спорить с отцом она не решилась.