Дефиниции. Рассказы

Айгуль, которую муж называл просто Гуля, обиженно скривила губы:

– Сам же запретил мне работать.

Через три месяца, когда Эльнара ушла в декретный отпуск, Руслан встречал первый груз в коммерческом терминале аэропорта, и сам доставил его в питомник. А Эле, Ренате и тёще привез по букету роскошных роз.

До этого долгожданного события встреча родителей произошла вполне пристойно, и больше всех отцу и матери Эли понравилась бабушка. Руслан не отходил от нее ни на шаг, что выглядело очень трогательно. Его родители не очень понравились Айгуль, как и она им. Но мужчины хорошо пообщались. Родители Руслана сказали, что дадут часть стартового капитала сыну на первоначальные расходы, остальные траты обещал погашать отец Эльнары. В Питер родители Руслана так же собирались приехать, но только зимой.

Родителей Эльнары впечатлил мини-отель и кафе, но бабушкина оранжерея привела их в полный восторг. Айгуль бродила по ней и с наслаждением вдыхала запахи роз.

Первый ощутимый доход Руслан получил только накануне Элиных родов. Правда, ему было не до бизнеса, все его внимание поглощала Эля. Она родила сына, Руслан был счастлив как ребенок. Впрочем, он и был пока что ребенком в глазах Эли и ее сестры. Рослым, красивым и упорным ребенком, которого бабушка научила любить по-настоящему и отдавать всего себя своей любви.

А оранжерея расцвела, Руслан полностью ее модернизировал и автоматизировал. Нанятым работникам оставалось лишь следить за автоматикой и, конечно, вручную проверять состояние нежных всходов и уже подросших растений. Этому их всех учила бабушка. Глаза ее снова светились от счастья, ведь она очень любила свою оранжерею. А теперь она часто садилась перед ноутбуком, надевала очки, а зять включал ей скайп, по которому Русик и Эля показывали ей правнука. Хорошенький пухлый мальчик получился, такой же красивый, как и Русланчик. Перед глазами у нее вставала вся жизнь и годы, когда ее обожаемый внук рос и во всем ей помогал. Им было вместе очень хорошо, она учила его всему, что знала сама. Потом, когда он поступил в универ на программиста, она очень сокрушалась, что он больше никогда не вернется в Крым и забудет все, что знал о выращивании растений. Но он не забыл! И ее не забыл, напротив. А, значит, её жизнь имела большой смысл.

За долгие годы бабушка вывела несколько сортов роз и совсем недавно новый. Она назвала его Эльнарой. Очень ей нравилась жена Русика, которая похорошела и расцвела после родов. Сыну они дали имя Айнур. Мальчик радовал всех своим отменным аппетитом, спокойным нравом и серьезными взглядами больших карих глаз.

***

4. Мята

***1

Татьяну с детства называли Татой. Ей даже непривычно было слышать имя Таня. Почему Тата? Так она произносила свое имя в раннем детстве, когда еще только училась говорить. Впрочем, на работе она звалась Татьяной Фёдоровной, поскольку теперь занимала ответственную должность заведующей терапевтическим отделением в поликлинике.

Тата часто размышляла над тем, стоило ли так долго упорно и трудно учиться в меде, а потом проходить ординатуру. На все это ушло почти восемь самых лучших лет жизни. И с чем она осталась на сегодня? Многие ее бывшие однокурсницы давно были замужем, имели детей и счастливы. Конечно, им пришлось пожертвовать карьерой и нагонять все то, что прошла она, позднее, урывками между рождением детей, а некоторым между разводами и обустройством новых семей. Тату все это обошло стороной, потому что ей было некогда искать спутника жизни на стороне, а выходить замуж за медика она категорически не хотела. Насмотрелась на жизнь своих знакомых врачей.

Именно потому, что она полностью отдавалась учебе и совершенствованию своих медицинских знаний, она еще на третьем курсе отвергла Мирона, который был сильно в нее влюблен. А уже через три месяца он перевелся в Москву и с тех пор жил и учился там. Она не видела его целых шесть лет. Наверняка он давно женился. Тата не хотела о нем вспоминать.

Почему ей казалось несусветной глупостью встречаться тогда с ним? Да, учёба оставляла мало сил и времени, но других это не пугало. Однако Тата по своей природе не могла размениваться. Она ко всему в своей жизни относилась со страстью. Но, если честно, Тата не считала чувства Мирона к себе серьезными. И сама почти ничего к нему не чувствовала. Что-то такое, конечно, шевелилось в ее душе, но будни универа, практика и, главное, столкновение с настоящей медициной, с больницами, с тяжелыми случаями и предстоящей ответственностью перед людьми, которых ей нужно будет лечить, затмевали в ее сознании такие несерьезные вещи, как влюбленность, свидания, встречи под луной. Все это казалось ей легковесным и малозначащим по сравнению с будущей грозной жизнью, полной борьбы за жизнь и здоровье пациентов. В отличие от многих своих однокашников она слишком сильно проникалась каждой историей очередной тяжелой болезни и переживала все их как свои собственные трагедии. Отчаяние, надежду, боль и смерть пациентов она воспринимала остро, хотя преподаватели и наставники на практике убеждали ее, что так она может слишком рано выгореть и сломаться. В этом смысле работа в поликлинике, а не в стационаре, являлась для нее спасением. Вот тогда Тата и опомнилась впервые за долгое время. Ей исполнилось уже 25, а она еще ни разу ни с кем не встречалась. К ней часто подкатывали парни, но все они даже рядом не стояли с Мироном, а его она отвергла. Но все-таки понимала, что только такой, как он, достоин любви. Ей было страшно, и все же она набралась решимости и все о нем узнала.

Информация о Мироне поражала Тату, она даже дышать забывала при мысли о нем. Он стал первоклассным хирургом, о нем писали статьи, в очередь к нему на операции записывались за полгода. О нем говорили – талант, доктор от бога, природное чутье. Он уже три года работал в частной клинике, но иногда оперировал сложные случаи и в государственных больницах по приглашению.

На фото в интернете он выглядел сногсшибательно. Но вовсе не это поглощало все мысли Таты. Она никак не могла вспомнить все его слова, которыми он когда-то признался ей в любви и пытался до нее достучаться. Что он говорил? Он точно не мог быть тривиальным в этом. Почему же она не поверила, не восприняла его серьёзно? Почему и сама не влюбилась в него?

По всему выходило, что он до сих пор не женат. Это вполне нормально для современных мужчин. 25 лет для них – это молодость, не то, что для девушек, которые уже в этом возрасте опасаются выйти в тираж. Не все, конечно, но многие.

Сейчас Тата стала часто подолгу смотреть на себя в зеркало и приходила к выводу, что не может понравиться такому как Мирон. Строгая врачебная жизнь приучила ее к собранности и сдержанности во всем. Тата почти не пользовалась косметикой и без особых заумей укладывала свои густые и длинные волосы в тугую улитку, не оставляя ни единой свободной прядки. И в одежде была очень умеренна, хотя одевалась весьма изыскано. На работе ее считали самой стильной, хотя с утра до вечера всю ее стильность скрывал белый врачебный халат.

Свой очередной отпуск она решила потратить на то, чтобы съездить в Москву и увидеть Мирона. Возможно, лишь со стороны. Она сказала себе, что определится по месту. Ведь все могло пойти и по негативному сценарию, а Тата за годы работы в медицине научилась по максимуму защищать не только психику своих пациентов, но и свою собственную. По-другому она бы просто не выжила.

Однако Тате пришлось собрать в кулак всю свою решимость и волю, чтобы выполнить задуманное. Хорошо, что она поехала на Сапсане, в котором у нее имелось достаточно времени, чтобы все обдумать и собраться с силами. «Зачем я еду?» – задавала она себе вопрос и отвечала – «Чтобы увидеть своего однокурсника», «Почему именно его?» – «Потому что он единственный». За эти годы она вполне это поняла и осознала. Другой вопрос, что она сама могла дать ему. Любви она не ощущала, только какое-то смутное и темное чувство волновало ее. Мирон мог давно остыть и встретить ее лишь равнодушным взглядом. Тогда… тогда я освобожусь от него окончательно и начну новую жизнь сама. Так она решила.

***2

Тата не любила Москву и очень давно здесь не была. Поэтому ее удивляли многочисленные изменения в столице. С ними Тате казалось, что она совсем не знает этот город. Она словно находилась на экскурсии. Поселилась она в гостинице недалеко от метро. У нее имелись знакомые в Москве и даже одна родственница, но Тата не хотела, чтобы кто-то узнал о ее приезде. Еще дома она долго размышляла и прикидывала, где лучше встретить Мирона. Звонить ему она не хотела, хотя случайно узнала номер его телефона. Один из ее коллег, хирург поликлиники, ездил в Москву на семинар по усовершенствованию врачей и дал ей карту с перечнем номеров ведущих специалистов, где присутствовал и номер Мирона. Оставалось лишь найти клинику, где он работал, и подкараулить его там. Однако сейчас она уже очень сомневалась в том, что это лучший путь к тому, чтобы встретиться с ним. Ведь он мог быть не один, а с другими врачами, среди которых наверняка присутствовали и женщины. Почему она думала, что, встретит его одного, без проблем, и вокруг никого не окажется?

Найдя клинику, Тата огляделась вокруг и выбрала пункт наблюдения – поодаль, в летнем павильончике быстрого питания. Там можно было сидеть за чашкой кофе, никем не замеченной из входящих и выходящих из здания клиники. Так она и сделала. Однако когда пошел уже второй час наблюдений, ей пришлось покинуть павильончик, потому что служащие там официанты стали с подозрением смотреть на нее. Поэтому Тате ничего не оставалось, как сесть на скамью в ближайшем сквере. Оттуда плохо все просматривалось, мешали пышные кусты сирени. Но все же она осталась там, выбрав более или менее удобное положение, откуда все-таки видела крыльцо клиники. Правда, место, где она сидела, находилось достаточно далеко, и не исключалась вероятность, что она просто не узнает Мирона с такого расстояния. На этот случай она взяла из дома маленький театральный бинокль. Конечно, с ним она выглядела комично, но делать было нечего, Тата лишь прикрылась журналом от взглядов прохожих.

В клинику постоянно кто-то заходил и постоянно кто-то выходил оттуда. То и дело подъезжали машины скорой помощи. Здание выглядело довольно большим – трехэтажный корпус новой постройки, очень современный, с большими окнами. Не то, что поликлиника, где работала Тата – старинное помпезное заведение с толстенными кирпичными стенами сталинской эпохи. Конечно, внутри поликлинику давно оборудовали по последнему слову техники, но снаружи она напоминала памятник архитектуры довоенных лет.

Стоял теплый день, именно поэтому Тата смогла просидеть на скамье около трех часов. Она вставала, прогуливалась, не выпуская из виду крыльцо клиники, а потом вновь садилась. Кто-то появлялся и исчезал в широких современных окнах, но лиц она не могла разглядеть даже в бинокль, потому что не успевала переводить его.

И вдруг кто-то силой вытащил у нее из рук журнал, которым она прикрывалась от прохожих.

– И сколько еще ты собиралась здесь дежурить? – услышала она, сжавшись, как преступница, и боясь поднять глаза. Слишком знакомым был голос, она сразу его узнала.

– Долго же ты ехала ко мне, целых шесть лет, – сказал Мирон и сел рядом. Тата с опаской взглянула на него:

– Откуда ты узнал? – спросила она.

– Узнал. Каждый твой отпуск ждал тебя, а ты все не приезжала.

– Ждал? Ты не женился?

– Нет.

– Но почему ты ждал меня? Ведь я отвергла тебя вполне определенно.

– Ну и что? Я знал, что ты просто не готова.

– Но откуда? Мы же никогда не были близки, не были даже друзьями.

– Оттуда. Я хирург, у меня очень сильно развита интуиция. Я тебя насквозь видел.

– А сейчас?

– Сейчас особенно. Созрело яблоко, можно срывать.

– Но я не знаю, что чувствую к тебе. Я вообще ничего не знаю. Захотела просто увидеть, чтобы вспомнить, понять. У нас ведь ничего не было, мы даже не целовались. Мне многие предлагали встречаться. Просто ты первый мне это предложил, вот и всё. Это обычная ностальгия по ранней молодости, ничего больше.

– Кому-нибудь другому это говори, но не мне. Пошли, поедим где-нибудь. Я голодный как волк. Две операции сегодня провел. Вставай!

Его мужская решительность подействовала на Тату, она послушно встала. Она всегда подчинялась дисциплине и считала ее основой своей профессии, в которой всё должно выполняться чётко и точно, как в армии, никаких колебаний в выбранной линии лечения. А еще как терапевт она всегда благоговела перед оперирующими хирургами, поскольку считала хирургию высшим пилотажем в медицине. Но помимо этого Мирон внешне повзрослел и больше не напоминал того мальчишку, каким был на 3-м курсе. Даже рука его, взявшая ее руку, оказалась по-мужски уверенной и довольно жёсткой.

Тата быстро спрятала бинокль в карман, но Мирон заметил это и усмехнулся:

– Я смотрю, ты хорошо подготовилась к слежке.

– Я не хотела следить, хотела просто увидеть, каким ты стал.

– Ты же посещала мои страницы в соцсетях, я видел. Так что в курсе всех моих дипломов и сертификатов.

– Да. Знаю, ты полгода учился за границей. А я… нет, ничего.

– Про тебя мне тоже все известно. Ты достигла своей планки на сегодня.

– Еще нет. Меня с Нового года обещают начмедом назначить.

– Понятно. Хорошо, хотя…

– Что?

– Ладно, потом поговорим об этом.

***3

– Где ты остановилась? – спросил Мирон, когда они ждали заказ в кафе.

– В гостинице. Я вовсе не к тебе приехала.

– Зачем ты все это начинаешь? Нам уже по 25 лет, не малые дети, чтобы вокруг, да около, ходить. Тебе шести лет не хватило?

Тата молча отвернулась и стала смотреть в окно.

– У меня напряженный график и отпуск взять не получится. Поэтому сегодня поедешь ко мне, и эту ночь мы проведем вместе. Поговорим.

– Завтра же у тебя наверно операция?

– Нет. Завтра у меня единственный выходной на этой неделе.

– Мирон, я не для этого приехала. Я хотела только понять и в себе разобраться.

– Вот и разберешься с моей помощью.

– Понимаешь… я хочу порвать с медициной. Совсем. Для этого и хотела тебя увидеть. Потому что ты, напротив, вряд ли перестанешь оперировать. У нас теперь разные цели, хотя изначально были общие.

Мирон внимательно на нее смотрел. Не удивился или просто виду не подал.

– Давай поедим. А серьезные вопросы пока оставим, они плохо влияют на пищеварение.

Когда он привез ее к себе, Тата совсем сникла. Ее подавлял его уверенный вид и поведение. Поймет ли он меня, думала она. Но он словно прочел ее мысли:

– Все. Располагайся и давай поговорим. Остальное потом.

– Остальное? – удивилась она.

– Ну да. Любовь, секс, я об этом.

– Значит, ты до сих пор не разлюбил меня?

– Нет. Но ты хотела про медицину. Это важно. Начинай.

– Хорошо, постараюсь объяснить, – сказала Тата и потерла виски, – Я всё отдавала сначала учебе, а потом работе. Но вдруг поняла, что больше ни на что не способна, в душе пустота и заполнить ее можешь только ты. А это значит, что я не смогу дальше работать по специальности. Хотя я и так уже давно превратилась из врача в администратора.

– Понятно. Ты пришла к этому намного раньше, нежели я предполагал. Но это хорошо. У нас с тобой все еще много времени, мы по-прежнему молоды. Однако ты должна понимать, что медицина как яд, пропитывает всего человека насквозь. Немногие из тех, кто в нее свято верил, способны освободиться от этого яда так рано.

– Я знаю. Но я уже почти освободилась. Помоги мне. Я приехала именно за этим. Никто другой не вытащит меня из этой трясины.

– Теперь ответь на главный вопрос. Ты разобралась в себе насчет нас с тобой?

– Думаю, да. За все это время мне тебя никто не смог заменить.

– Хорошо, значит, я не зря ждал.

Тата боялась, что не сможет быть страстной в постели, потому что, хотя и видела все это в кино и в интернете, но никогда не испытывала в натуре. Однако она ведь никогда не забывала Мирона и в качестве любовника представляла только его одного. Других просто не воспринимала. А с ним Тата ничего не боялась, он не мог ей ничем и никогда навредить. И, все же, секс поразил ее. Начать с поцелуев – Мирон оказался в них мастером высшего класса. Она понимала, что у него было много женщин за эти шесть лет, но не ревновала. Главное, что сейчас он был только с ней. А после того, как он немного пришел в себя, сказал:

– Я всегда знал, что так будет.

– Как? – спросила Тата.

– Так. Больше я никого, кроме тебя, не смогу целовать.

Через день утром он уехал на работу, оставив Тату одну. За время, проведенное вместе, они все решили. Мирон собирался завершить все запланированные операции на этот месяц и пока больше ни одной не брать. Отпуск он уже использовал, но в коммерческой структуре, какой являлась частная клиника, где он работал, он мог планировать свои отпуска по собственному желанию. Самым проблемным он считал разговор с отцом, но решение они с Татой приняли, и менять своих планов Мирон не собирался.

Тата ждала его и не находила себе места от какого-то нового радостного чувства, которое поглощало ее и накрывало словно волной.

– Мирон, Мирон, Мирон, – твердила она со счастливой улыбкой и, закрыв глаза, представляла его рядом. Он обещал ей, обещал! Все изменится раз и навсегда! Он сам так сказал!

В 10 утра у него была запланирована операция, поэтому Тата ждала от него звонка к часу дня. Но он позвонил только в 16, измученный, с охрипшим голосом. Сердце у Таты сжалось до боли, она металась по квартире и пыталась успокоиться. Когда-то она умела быстро брать себя в руки, словно металлическими тисками сжимать. Их учили этому в академии. Но сейчас эти умения не работали, тело не слушалось ее. Она представляла Мирона, выжатого до последней капли, и ненавидела больных, клинику и даже Москву, которая так надолго, на целых 6 лет, отняла его у нее.

***4

Он приехал и ввалился в квартиру, словно пьяный в стельку. Но от него не пахло спиртным. Тата сама разула его и хотела подставить ему плечо, но он только отрицательно мотнул головой, прошел в комнату и упал на ковер. Тата в ужасе бросилась к нему, но, склонившись над ним, поняла, что он просто спит. Она с трудом подложила ему под голову подушку и накрыла его одеялом.

Мирон спал два часа, а когда проснулся, с жадностью набросился на еду, которую приготовила Тата.

– Думал, не вытяну, – сказал Мирон с набитым едой ртом, – Молодой пацан, 17 лет…

Потом схватил свой мобильник и прочел сообщения.

– Слава богу, показатели в норме. Не дрожи, все уже хорошо.

Тата встала и ушла в ванну, потому что ее душили слёзы. Через пару минут Мирон вошел к ней и обнял сзади за плечи:

– Не плачь. Еще три плановых операции и все. Я уже предупредил главврача, что ухожу.

– Это тоже ведь плановая была?

– Нет. Утром плановую сделал. А парня привезли потом, авария. Родители богатенькие, сразу в частную клинику доставили.

– Но ты точно решил? – спросила Тата сквозь слёзы, – Я не выдержу такой жизни.

– Да, точно. Не возьмусь больше за скальпель. Хватит, мне тебя спасать нужно.

– Вот именно! И мы, правда, уедем на море?

– Правда. Вечером к моим съездим, представлю тебя своим родителям, а через четыре дня улетим в Сочи.

Тата долго не могла успокоиться, ведь она никогда раньше не видела Мирона после тяжелых операций. И сейчас ей хотелось вычеркнуть из памяти все годы своей учебы и ординатуры, чтобы не вспоминать и своих тяжелых больных. Некоторых уже не было в живых, но они стояли у нее перед глазами, словно укоряли ее, хотя она сделала для них все возможное и невозможное. Несколько раз даже шла на должностные нарушения. Только Мирон и мог понять, почему она больше не хочет такой жизни. Ведь им обоим было всего по 25 лет. Тата вообще впервые окунулась в любовь, ей хотелось радости и солнца.

Он представил ее родителям и сестре как свою жену.

– Эта та самая, помнишь, мама, я показывал тебе ее фото?

– Таня тоже хирург?

– Нет, она терапевт. Но мы оба увольняемся и уходим из медицины.

Родители с тревогой смотрели на сына.

– Почему, Мирон? Ты один из лучших хирургов, – сказал отец в волнении.

– Мы так решили с Татой. Хотим кардинально изменить свою жизнь.

– Но ты столько лет учился! Имеешь высокую категорию.

– Да, Тата тоже училась и доросла до начмеда.

– Тогда почему?!

– Я потом вам все подробно объясню, – уклончиво ответил Мирон, – Нам сейчас некогда, так что чаи распивать с вами не будем.

– До ее приезда ты даже не помышлял о том, чтобы оставить медицину.

– Я ждал ее целых 6 лет.

– Вот как? Но ты никогда о ней не упоминал. И с другими встречался направо и налево.

– Ни с кем я не встречался. Просто выбирал какую-нибудь на ночь, вот и всё. А когда поцеловал Тату, понял, что ждал только ее одну.

– У вас обоих помутнение рассудка. Так бывает, поверь. Но быстро проходит.

– Батя, что ты хочешь мне доказать? Вам с мамой не нравится моя Тата?

– Нет, но ты собрался кардинально изменить свою жизнь. Чем станешь заниматься?

– Не знаю! Хочу для начала отдохнуть и освободить душу от груза. Накопилось, знаешь ли. Уже захлебываться начал. Выгорел, устал, разочаровался, оказался слабаком, бабским прихвостнем, эгоистом, придурком. Выбирай, что считаешь подходящим.

– Тата… что это за имя? Не понимаю. Ты пожалеешь, поверь. Женщины могут помочь мужчинам взлетать, но могут и вниз за собой потянуть. Мужчина не должен гнуться.

– Скажи мне, ради чего я не должен гнуться? Ответь, только честно, подумай хорошенько.

– Ради больных!

– Так значит? Ради больных я должен отказаться от жизни и любви? Должен отказаться от личного счастья? Великое служение, святой долг, предназначение – это не обо мне. Я живой человек, а не робот и не подвижник. Мне 25 лет. Ты себя помнишь в этом возрасте?

Отец хотел что-то ответить, но на этих словах Мирона запнулся.

– Но вы оба ведь не навсегда собираетесь уйти из медицины?

– Мы решили, что навсегда. Пусть нас все осудят, коллеги, друзья, учителя. Ты любишь свое дело, архитектуру, прекрасно! Но тебя ни разу не убивало то, что ты, как ни боролся, не смог кого-то спасти на операционном столе. А я много раз горел в этом аду, хотя у меня умерло всего два почти безнадежных пациента. Но это ничего не значит, было еще множество других, которым я всего лишь ненадолго продлял жизнь, полную страданий. И только половина больных полностью поправлялись.

– Разве ради этого не стоило стать классным хирургом?

– Из этой половины почти 80 процентов получили свои проблемы, доведшие их до операции, по собственной глупости, невежеству, невоздержанности и пренебрежению к своему здоровью. Фактически я только исправлял их жизненные косяки – травмы, полученные по пьянке, язвы желудка от приема суррогатов спиртного, ожоги от пуска петард и пиротехники, да мало ли люди тупостью страдают и приключений себе находят. Всё, батя, не хочу больше ничего говорить. Впервые за шесть лет я по-настоящему счастлив и могу свободно дышать. Просто порадуйся за меня.

***5

Такой счастливой Тата ощущала себя только в детстве. Даже в школе бабушка требовала от нее быть ответственной. Когда друзья веселились и прогуливали, Тата, как могла, выгораживала их перед учителями. Поэтому друзья ее любили. Тата много чего знала о болезнях и здоровье уже тогда, ее даже прозвали сестрой милосердия за советы и помощь в обработке мелких порезов и ушибов. Один мальчишка специально постоянно резался и ушибался, чтобы она поухаживала за ним. Но она не понимала его явных мотивов. Почти до 15 лет чувства ее спали, ни один из мальчиков не волновал ее воображение, тогда как ее подружки постоянно кружились рядом с ними и к 9-му классу лишь некоторые из них остались нетронутыми девственницами. Тата тогда не понимала, что могло тянуть девчонок уступать парням, но наблюдала, как некоторые ее хорошие подруги не просто сами пристают к ним, а даже сохнут от любви. Подобное казалось ей лишь игрой во взрослых. Единственное, что она любила, это фильмы и книги о сложных отношениях и нравственных поисках. Такие, где почти единственный поцелуй и признание случались в самом конце. Например, «Гордость и предубеждение» или подобное ему. Девчонки смеялись над ней и говорили, что все это давно устарело и покрылось мхом. Однако она смотрела кино и читала книги только о таких отношениях, это волновало ее намного больше, чем откровенные сцены в современных сюжетах.

Именно с 15 лет ей начали говорить комплименты и предлагали встречаться. Но ее кумиром в то время был Колин Фёрт, а недозрелые кобельки из школы рядом с ним не стояли. В академии она с первого дня вообще поставила крест на всем, что могло мешать учебе. Тогда она горела страстью к медицине, как к самому высокому предназначению в своей жизни.