Сказки Торгензема

Неожиданно на исходе лета в Торгензем вновь приехал эрцгерцог, Гарольд Дагон неожиданно появился к середине августа снова чем-то недовольный. Он смотрел на Бьянку с раздражением и плохо скрываемой злостью. Управляющий, едва родился маленький Морис, известил его, как и было приказано, о том, что у Бьянки появился на свет мальчик. Реддон никак не ожидал, что эрцгерцог вдруг захочет увидеть ребёнка, после жестоких слов, сказанных Бьянке зимой. Гарольд Дагон рассматривал четырёхмесячного малыша в какой-то странной задумчивости, а потом произнёс невероятное:

– Что ж, пусть живёт пока здесь вместе с матерью. Сделайте так, чтобы они ни в чём не нуждались.

Родись у него девочка, Гарольд Дагон даже не раздумывал бы, выставив и мать, и ребёнка вон, они ему не были нужны. Но мальчик… Если его признать законным ребёнком, то возникает право на безраздельное владение Торгенземом, поместье с огромными доходами навсегда становилось его собственностью, земли не придётся никому передавать. Законная супруга смогла родить Гарольду Дагону лишь двух дочерей, вторая появилась тоже к исходу весны. По морейским законам, дочери не могли наследовать королевские земли, а вот сыновья могли. Вот, в чём заключалась неожиданная благосклонность Гарольда Дагона к своему бастарду. Единственное, что могло служить препятствием – королевская воля. На признание законным ребёнка – бастарда, да ещё в королевский семье, требовалось высочайшее соизволение монарха и согласие отцов церкви.

***

Разговор с собственным отцом, грозным и властным Фредериком III, Гарольд Дагон бесконечно откладывал из-за страха. Он обладал трусливой натурой, чем и объяснялось его быстрое охлаждение в отношениях с любовницей. Об интрижке быстро узнала законная супруга – Великая герцогиня Морейская. Изабелла Аделаида Дагон в противоположность своему трусоватому мужу, слыла особой решительной и мстительной, что весьма характерно для испанок. Она, разумеется, знала, о любовнице Гарольда и не находила в щекотливой ситуации ничего необычного, в их кругу принято было иметь не одну, а несколько любовниц, но благородного происхождения. И вдруг её соперницей стала танцорка, невероятной красоты итальянка из королевского балета! Вот, что оскорбило Изабеллу Дагон до глубины души, подняв волну мстительной злобы. И она решительно потребовала от трусливого мужа отказаться от позорной, низкой связи в кратчайшие сроки, или она выставит Гарольда Дагона посмешищем всего великосветского общества, ославит не только в Морее, но и среди остальных европейских королевских фамилий, она также пригрозила разводом и церковным скандалом за нарушение супружеской верности. Гарольд Дагон знал о властном характере жены и привычно в страхе отступил, он струсил и отказался от Бьянки, принеся её в жертву мнению света и гордыни нелюбимой женщины.

Теперь он так же трусил перед отцом, но нуждался в признании законным родившегося мальчика. И что скажет его величество Фредерик III? Гарольд Дагон откладывал важный разговор бесконечно, самому себе придумывая разные извиняющие предлоги, и решился на просьбу лишь через два года после своего последнего посещения Торгензема. Мальчик подрастал, а властвующий монарх стал заметно сдавать, и следовало поспешить с решением проблемы. Гарольд сильно сомневался в разумной непредвзятости к столь щекотливой проблеме со стороны своего старшего брата – наследника короны. Будущего короля отличал вспыльчивый нрав, непредсказуемость в поступках и злобное упрямство. На разумное разрешение семейного вопроса старший брат скорее всего не согласится, в отличие от пока ещё здравствующего отца. В силу возраста, а ему исполнилось уже семьдесят четыре года, Фредерик III становился физически слабее день ото дня, но сохранял светлый и ясный ум мудрого и опытного правителя. Едва он услышал от младшего сына необычную просьбу, то пришёл в неописуемое волнение, но умело скрыл эмоции и внешне остался спокоен и холоден, как и положено владыке.

Волнение, охватившее Фредерика III, объяснялось странным и непонятным предсказанием, однажды выслушанное им от бродячей прорицательницы, и память о давней встрече пронёс через все последующие годы. Более того, он все годы время помнил коротенькую песенку, которую то ли пропела, то ли проговорила старая женщина. Много-много лет назад, как-то по осени, когда золото листьев и голубизна неба особенно контрастны, во время поездки в Королевские леса на охоту роскошная свита и эскорт встретили стоящую на обочине сгорбленную, невзрачную старуху с клюкой, казалось, что она ждала именно этой встречи. Стража собралась было её отшвырнуть подальше от дороги, дабы нищенка убогими лохмотьями не оскорбляла взора его королевского величества, но молодой король находился в прекрасном расположении духа из-за удачной охоты и повелел бродяжку не трогать, он даже кинул ей золотой фальк в знак своей благожелательности. Вельможи хохотали над нею, а дамы презрительно улыбались, снисходя к убожеству и старости. Бродяжка поспешила убрать королевское подаяние в складки одежды, низко поклонилась, а когда разогнула больную спину, то вдруг заговорила, почти запела. Голос у неё оказался ясным и чистым, словно у юной, и уж точно не подходил к грязному рубищу, прикрывавшее худое тело. Она пропела всего несколько слов:

Накроет однажды твою страну Кровавый туман, пробудивший тьму. Чтобы земли Мореи спасти, Мальчику надо сперва подрасти. В твою семью войдёт альмарин, Рождённый весной среди горных долин. Волей своею имя даруй ему, И свет победит безумья жестокую тьму…

Сразу после её слов стало очень тихо, стих ветер, не фыркали лошади, не позвякивала упряжь – всё замерло вокруг и будто оцепенело. Фредерик III помнил всю свою жизнь невозможную тишину, лишённую вообще каких-либо звуков, он испугался так, что вспотели ладони. Редко кому являлась София-песенница, но простой народ свято верил в неё и почитал наравне с христианскими святыми. Любой в Морее знал, она предсказывает в стихах или песнях, если обращается с прорицанием. И вот теперь король Мореи и его перепуганная свита услышали волшебную песнь Софии. А она повернулась ко ним спиною, распрямилась, вырастая и меня облик прямо на глазах у перепуганных вельмож, и истаяла, растворилась в облаке густого тумана, будто сама стала этим облаком. Оцепенение со свитских спало не сразу, пока вновь не дунул ветерок, разгоняя туманное облачко, вместе с тем вернулось дыхание, и молодой король почувствовал сильное биение собственного сердца. Такого страха он больше никогда не испытывал, ни до встречи с Софией-песенницей, ни после. Самое непостижимое заключалось в том, что слова её песни никто не запомнил и повторить не смог, никто, кроме его королевского величества Фредерика III Дагона, так он догадался, предсказание адресовали только ему.

С тех пор Фредерик Даниэль Дагон иногда вспоминал слова песни-пророчества, иногда ломал голову над их смыслом и не находил объяснения. Легенды об альмаринах, сказочные истории о хранителях морейских земель все в Морее знали. Некоторые чудаки и мечтатели верили в существование некой мифической и неведомой силы, хранящей морейские земли от несчастий и бед, а другие наоборот, таковых оказывалось большинство, считали волшебные легенды не более, чем красивым вымыслом, на свете горестей почему-то меньше не становилось. Среди сильных мира сего, уж тем более, наивных чудаков, верящих в мифические силы, нашлось немного. Но Фредерик III причислял себя именно к ним, хоть никому не открывался и даже стеснялся своей наивной веры в альмаринов, приносящих удачу, он оставался бо́льшим реалистом, чем мечтателем. И услышать от прорицательницы об альмарине в собственной семье, было для него высшей степенью удивления и изумления, о подобной благосклонности высших сил он даже не мечтал. Кем придёт в его семью альмарин? Должно быть, им окажется ребёнок, мальчик. Однако, ни его сыновья, ни внуки на альмаринов не походили, ибо те же легенды гласили, альмарины, как и Морея, хранимая ими, живут под покровительством белого и синего цветов, никого в королевском роду не отличали светлые волосы и голубые глаза. Все Дагоны были брюнетами или, крайне редко, шатенами. И вот теперь, Фредерик III неожиданно услышал, что любовница родила его сыну ребёнка, мальчика. Случилось всё в начале апреля, два года назад, в далёком Торгенземе, в Озёрном крае, среди гор и долин Восточной Мореи. Король выслушал покаянные речи младшего сына и, хитро прищурив левый глаз, поинтересовался:

– Кто она?

Гарольд вспотел от страха, но признался в увлечении танцовщицей королевского балета.

– Это была слабость, минутный порыв, – оправдывался он, – Бьянка Скарлатти хороша настолько, что я в какой- то момент потерял голову.

– От этой красотки не ты один потерял голову, не пойму только, что в тебе её так привлекло, она пожертвовала всем ради тебя, никчемного глупца, наигравшегося с девкой и бросившего её.

– Я не глупец, – вспыхнул Гарольд, – я – принц рода Дагонов, этого достаточно!

– Глупец, – вздохнул его отец, не оценивший величия Гарольда, – умный человек ни за что бы не допустил безрассудного поступка, или ты считаешь, что, укладываясь с ней в постель, здраво мыслил, принц?

– Я был увлечён, – снова оправдывался королевский сын, – и я её не бросил, вернее, не выгнал. Она продолжает жить в поместье, вместе… с ним.

– Хоть вкус у тебя есть, – снова выдохнул его величество, – вкус есть, а вот ума, похоже, нет. И смелости нет, пойти наперекор своей стервозной жёнушке ты никогда не сможешь. Ну, хоть так ты ей досадил. А девчонку-танцовщицу, ей богу, жаль, красивая она, однако, хоть и дурочка.

Фредерик был не слишком высокого мнения о своём младшем сыне, король Мореи слыл проницательным человеком и прекрасно понимал, поступками эрцгерцога движет вовсе не благородный порыв, а обыкновенная жадность. Он также знал, что поместье в Озёрном крае Гарольд не жалует из-за его большой удалённости от столицы, однако богатство и доходы от земель младшенький игнорировать не желает. Благодаря доходам Торгензема Гарольд просто швыряется деньгами. Подобное расточительство Фредерик III не одобрял.

– Значит, мальчик, – задумчиво проговорил король.

Принц кивнул.

– Мальчиками, в жилах которых течёт кровь королей Мореи разбрасываться, конечно, не стоит, – вздохнул его величество Фредерик Даниэль Дагон III, – слава богу, у твоего старшего брата уже есть сыновья, и королевство имеет наследников. Твой бастард никак не сможет вмешаться в вопросы престолонаследия, да собственно, кто ж ему позволит. Возможно, это даже неплохо. Как назвал?

– Записали в церковной книге как Морис Антуан. Это случилось ещё до моего приезда в поместье.

Фредерик III поморщился.

– Фу-у, ну и имечко, за милю несёт французами, назвал бы тогда уже Жилем или Пьером, или Жаком. Имя поменять, если хочешь моего признания. Назови его Даниэль, будет ему от деда подарок.

Гарольд торопливо закивал. Он вообще только кивал, боясь лишним словом повредить королевской благосклонности, всё складывалось на редкость удачно.

– Значит так, – о чём-то раздумывая, проговорил неспешно король, – своего внука, хоть и бастарда, я призна́ю, отдам распоряжение о высочайшем указе. В нём он будет обозначен твоим официальным, законным сыном и наследником, со всеми нужными титулами. Судя по твоему лицу, ты не в восторге, что у тебя он есть, но доходы от поместья опять же терять не хочется, ты жаден у меня. О моём указе и гербовой бумаге, дающей его владельцу право на земли, титул и наследство, будем знать пока лишь мы с тобой. Мальчишка пусть узнает, когда ему минет шестнадцать, а то и восемнадцать, предоставишь все бумаги и введёшь его в свет, тогда же ему перейдёт и Торгензем, а пока ты вправе будешь распоряжаться доходами с него. Но мой тебе совет, ты с сыночком-то лучше по-хорошему договорись, разумеется тогда, когда он сможет разумно рассуждать. Он должен получить хорошее образование и воспитание, и случайно не умереть. Иначе, Торгензем, как и повелось издавна, сразу перейдёт во владения младшему сыну твоего брата, тот, слава богу, сподобился на четвёртого сына и даже назвал в мою честь, уж он-то от Торгензема не откажется, только тебе Озёрный край не мил, даже не знаю, почему.

– А как же, – не очень понимает Гарольд Дагон, – как быть с ним, пока он не вырастет?

– Он сейчас в Торгенземе с матерью? – уточняет король и поднимается со своего кресла, чтобы размять затекшие ноги

Гарольд поспешно кивает и весь обращается в слух, преданным взглядом следит за тем, как его величество прохаживается по кабинету. Главное, чтобы король не передумал, и Гарольд готов выполнить всё именно так, как скажет отец.

– Пусть там и останется, не надо тащить их в Тумаццу. Ей пока определите должность няньки при молодом князе и запретите называть сыном, со временем приставишь гувернёра, а танцорку выгонишь. А потом отошлёшь мальчишку учиться в какой-нибудь закрытый пансион или военный корпус, подальше от глаз и любопытных сплетников, да и от жёнушки твоей тоже. Она у тебя редкой стервозности дамочка, ты за ней присматривай лучше. Торгензем будет принадлежать моему внуку на вполне законных основаниях, но только со временем, пусть мальчик подрастёт. Поместьем распоряжаться станешь ты до достижения им совершеннолетия, тебе ведь именно этого хочется. И не смей мне перечить, я так хочу, и так будет. И не вздумай больше юлить и вертеться, и прекращай ты эту возню с бабами, эдак ты мне ублюдков ещё нарожаешь. Один, ещё куда не шло, тем более, что твоя злобная баба, одарила тебя только девками, мальчишка тебе действительно необходим, чтобы королевские земли не растащили на приданое.

Немного не так хотелось Гарольду Вильгельму, но условия ему диктовал отец. И он быстро согласился, здраво рассудив, что за почти двадцать лет что-нибудь должно измениться, тем более, разговор меж ними состоялся без всяких свидетелей, а король уже совсем неважно выглядит и вскоре уйдёт в мир иной. А он как-то да сумеет через юристов развернуть ситуацию в нужную для собственных интересов сторону, главное и важное – Торгензем остаётся ему. Эрцгерцог Морейский получил все необходимые бумаги от королевского нотариуса спустя месяц после своей просьбы и беседы с его величеством. Он появился в Торгенземе вновь поздней осенью. Там Гарольд Дагон огласил волю короля и, отдав необходимые распоряжения, спешно отбыл в столицу. В этот раз он даже не взглянул на своего, законного теперь, сына. Маленький мальчик ничего не знал о своём отце, не подозревал, что отныне он волею сильных мира сего стал обладателем пышного титула князя Морейского и богатого поместья. Отныне его звали Даниэль Антуан Дагон. Бьянка Скарлатти была одновременно воодушевлена и огорчена известием о признании сынишки законным королевским внуком. Она обрадовалась, судьба её милого мальчика всё ж благополучно определена, он не обречён скитаться и гибнуть в нищете, как и она сама, ей позволили остаться при маленьком князе в роли няни. Жаль только, что она больше никогда даже не назовёт мальчика сыном и уже никогда не придётся ей потанцевать на настоящей сцене.

***

Гарольд Дагон, во время последнего визита в Торгензем, оказался там, с общем-то проездом. Он возвращался в столицу из Ликса, куда изволил прибыть со свитой его величество Фредерик Даниэль Дагон III. Король любил посещать Ликс, называвшийся по праву Железной столицей Мореи. Там в мастерских и инженерных конторах рождались многие технические новшества, до которых король, несмотря на свой преклонный возраст, был сильно охоч. Он всегда живо интересовался, как технические идеи могут пригодится его королевству и насколько быстро их можно применять. Фредерик III любил точные технические науки и всячески им покровительствовал, именно благодаря его настойчивости в Ликсе открыли техническую школу для мальчиков и военный инженерный корпус, попечителем которого он и являлся. Фредерик III понимал, ему остаётся недолго и желал бы провести инспекцию своего любимого детища, раздать награды за верную службу и оказать почести учёным мужам, коих безмерно почитал. А кроме того, объехать свои земли, которыми так долго и мудро правил, а до Ликса путь неблизкий. На обратной дороге его величество внезапно занемог, лекари и медики, бывшие теперь при королевской особе неотлучно, из-за дождливой погоды и холода порекомендовали его величеству сделать остановку в ближайшем поместье и нездоровье переждать. Поместьем оказался Торгензем, откуда только накануне успел уехать в столицу его высочество эрцгерцог Морейский. По приказу отца, Гарольд поехал немного вперёд, дабы избежать ненужных встреч, подробностей и пересудов. Он успел побывать в Торгенземе раньше, чем весь двор. Фредерик Даниэль Дагон почему-то снова вспомнил странное предсказание Софии – песенницы, недавний разговор с сыном и благосклонно решил сделать в Торгенземе длительную остановку, чтобы поправить здоровье в целебных источниках и убедиться в правильности неожиданной догадки. Озёрный край всегда почитался его народом как заповедная земля альмаринов. Неужели пришло время для пророчества?!

Управляющий Реддон предупредил Бьянку заранее и даже предложил ей и маленькому князю переехать временно в домик на озере, где они смогут избежать ненужного любопытсва. О нежелательности встречи с королём и с кем бы то ни было из пышной свиты предупредил хозяин поместья. Впрочем, и сама Бьянка не хотела видеть никого, и они с маленьким Морисом или Даниэлем, как теперь его стали звать по приказу отца, быстро перебрались в дальний уголок огромного парка, на самый берег озера. Здесь среди серых валунов, плеска воды и шума крон высоких деревьев дни текли даже спокойнее, чем в большом господском доме. В одной из маленьких комнатушек вместе с ними обитал смотритель дворцового парка, молчаливый и всегда насупленный, грубоватый Отто Моликер. Он заботился о своих постояльцах старательно и преданно, развлекал как умел, и его неожиданным гостям жилось хорошо и уединённо, никто их не тревожил и не досаждал любопытством. Единственным неудобством оказался сильный ветер с воды. В осенние дни он стал особенно сырым и неприятным, поэтому мать и сын проводили больше времени в доме, покидая его лишь вечерами, когда стихали неуютные, резкие порывы с озера.

Мальчик к двум с половиной годам подрос, окреп и проявил неуёмный нрав и бесконечное любопытство, а если добавить упрямую натуру, то Бьянке приходилось с ним нелегко. Хотя они всё ж легко ладили и умели договариваться, особенно, если Бьянка рассказывала своему сынишке сказки или пела звонкие итальянские песенки. Тогда он замирал и готов был сидеть неподвижно часами. Такое его свойство просто восхищало оказавшегося на самом деле добряком смотрителя парка, знавшего бессчётное количество сказок. Он рассказывал сказки маленькому господину, а тот так же внимательно слушал их все подряд, доверчиво прижавшись к грубому, пропахшему табаком сукну тужурки. Но в один из дней маленький князь пропал. Встревоженная Бьянка кинулась к Отто, и они уже вдвоём отправились на поиски малыша – непоседы, видимо тому наскучило бесконечное пребывание внутри небольшого домика, и он отправился на исследование парка. Единственное, о чём молила Бьянка господа, чтобы тот уберёг малыша от падения с невысокого, но крутого обрыва, нависавшего над водами большого озера. Но мальчика уберёг не господь. Почти час спустя к домику у озера вышел очень пожилой господин, богато и красиво одетый, опирающийся на трость с костяным с позолотой набалдашником, он вёл маленького беглеца за руку. Бьянка, едва не лишилась чувств, узнав в пожилом господине его величество Фредерика III, и присела в глубоком реверансе, боясь даже взгляд поднять от пёстрых мелких камешков, устилавших дорожку, соединявшую берег и парк. Довольно давно, единственный раз после балетного спектакля, она была ему представлена. Король тоже, кажется, понял, кто склонился перед ним и кого он держит за руку, неожиданно проявил интерес к мальчугану. Какое-то время Фредерик III и его незаконнорожденный внук смотрели друг на друга, а Бьянка испуганно шептала молитвы, моля господа о милости и помощи. Но его величество не стал гневаться сильно и, оторвав взгляд от наивного ребёнка, которого успел хорошо рассмотреть, перевёл его на испуганную красавицу Бьянку Скарлатти. Потом недовольно насупившись поглядел на Отто, стоявшего со склоненной головой, смотритель парка покаянно молчал.

– Мальчик потерялся среди аллей, – холодно, но спокойно сказал король Бьянке и Отто, – если уж вы приставлены следить за ребёнком, то извольте выполнять свои обязанности.

Фредерик III неожиданно даже для себя положил руку на голову малышу и ласково провёл по мягким, светлым волосам.

– Я не потерялся, – с детской наивностью возразил малыш, распахивая синие глаза и стараясь как-то объяснить строгому старику, зачем он выбрался в бесконечный парк, – я искал единорогов, эти лошадки в тумане спускаются к озеру и пьют воду.

Его фраза из-за неустоявшейся детской речи, вышла забавной, и король усмехнулся:

– Откуда же здесь единороги?

– Из сказки, мне вчера рассказал Отто, – вдохновенно ответил мальчик и покраснел от огорчения, – только, я их нигде не нашел, а хотел.

Фредерик внимательно рассматривал своего внука. Перед ним стоял светловолосый и синеглазый худенький мальчик, был он совсем маленького роста и больше напоминал огорчённого гнома. Он и принял его сначала за мифическое существо, едва малыш выбрался на аллею парка из тёмных зарослей кустарника. Ему явно не хватало цветного колпачка и ярких полосатых чулок. Он заговорил с его величеством первым, совершенно не догадываясь о важности пожилого господина, перед ним стоял просто старый человек, а раз он старый, то непременно должен знать, где обитают единороги. Уже потом Фредерик III догадался, откуда появился на аллее в парке мальчуган и, зная путь к озёрному дому, повёл непоседу туда, сделав знак своим приближённым и оставаясь с малышом наедине. Они даже немного успели поговорить дорогой.

– И ты любишь сказки? – как- то отрешённо спросил его величество и вспомнил песнь Софии.

Мальчик кивнул и вздохнул печально, он не нашёл заветного единорога, а так было заманчиво, просто, ему помешал этот важный старик, и, конечно, чудесные единороги ускакали, увидев в парке столько много взрослых.

Отчего-то большеглазый искатель единорогов никак не шёл из головы у Фредерика III. Всю долгую дорогу в Тумаццу, чувствуя, что немощь побеждает, и смерть приближается к нему, король вспоминал малыша. В Тумацце состояние его королевского величества ухудшилось настолько, что он уже не вставал с постели и часто впадал в забытьё. Взгляд его в такие моменты блуждал где-то в других мирах, а на бескоровных губах обозначалась блаженная улыбка.

– Я видел его, – говорил Фредерик III кому-то в своём полубреде, – я видел его и журавля в небе, птица вернулась, хвала небесам, он подрастёт. Теперь я могу уйти спокойно.

Но никто из присутствующих в скорбный и печальный момент так и не понял, о чём говорил умирающий властитель Мореи.

Плакса.

Среди выжженных солнцем горячих камней, раскиданных по южному берегу, или топких низин, что подступают с севера, среди невзрачных пыльных стеблей и неказистых скромных цветочков луговых и степных просторов можно увидеть её круглые, с причудливыми прожилками листья, растущие небольшими розетками. Нарядные ярко-зелёные пучки чаще всего попадаются на обочинах дорог, вдоль лесных тропок, а на тучных, плодородных землях Хлебных равнин их совсем считают сорняком. Только это не сорняк, это – плакса.

Жила когда-то в морейских землях знахарка – врачевательница, травница, искусная в своём ремесле. Все травы знала она, каждую былинку или маленький стебелёк. С их помощью она лечила, врачевала простой люд. Никому в своей помощи не отказывала, денег ни с кого не брала. И благодарные люди тоже её не обижали, каждый почитал за честь принести врачевательнице Альме скромный дар, будь то ломоть хлеба или кусок ткани. Не было такой хвори, которую бы Альма своими травами и настоями не вылечила.

Прознали про её дар завистливые люди, прознали и оговорили скромную женщину. Оговорили перед всемогущим королём. И жестокий король повелел изгнать Альму из своих земель. Горько плакал Альма, прощаясь с родными местами, поклонилась она вышедшим проводить её людям, своему опустевшему дому, подхватила торбу и двинулась в путь, куда глаза глядят. Больше в родных местах никто её не видел.

Долго бродила Альма по Морее, плакала от горя и сокрушалась о темной человеческой зависти. Вот так однажды сидела она на придорожном камне и увидела вдруг, там, куда пролились её горькие слёзы, пробивается ярко-зелёный листок неведомой даже ей травы. Сколько слезинок упало на сухую землю, столько листьев и проросло, раздвинув каменистую почву. Удивилась Альма, провела рукой по прохладным, чуть влажным листьям и передала неизвестной ей прежде травке свой дар – врачевать и лечить.