Провинция Солнца

Евгений Холмуратов

Провинция Солнца

I

За три ночи Иошико поняла, что ее муж окончательно потерял себя.

В первую ночь она проснулась от крика. Сувэйн очнулся от пьяного сна, махая руками, словно отгонял тучи комаров. И в этот раз женщина не потянулась к некогда любимому, но с интересом ждала, что будет дальше. Сувэйн встал, голым подошел ко столу, резким движением плеснул вина и таким же резким сделал глубокий глоток.

Алкоголь попал не в то горло – Сувэйн закашлялся и ударил кулаком себя под грудь.

– Почему ты не спишь? – спросила Иошико.

– Кошмар, – сквозь кашель ответил Сувэйн.

– Опять он?..

– Она.

Сувэйн, наконец, откашлялся и обновил стакан.

– Сколько еще ты будешь пить?

– Мне приснился кошмар.

– Это я поняла, – Иошико встала с кровати и натянула шубу.

– Ты куда?..

– Иду спать туда, где не воняет сбродившим вином.

– Муж и жена должны спать вместе.

– Дети у нас уже есть, так что теперь я могу не терпеть запах пота и спермы, а больше… Зачем я тебе Сувэйн?

– Я тебя люблю.

Иошико подошла к мужу, обняла его, дважды хлопнув по спине, и чмокнула его в щеку. Сувэйн тут же опустил плечи и поставил стакан с вином на стол. Его рука дернулась, когда Иошико вышла из комнаты, и Сувэйн остался в одиночестве. Он чуть покачивался и смотрел тупо в пол. Потом на руки, где не было ни единого кольца. А затем снова поднял стакан и осушил его.

Глава 1. До рождения

Вечером на исходе осени в городе Куннар горело два огня. Один пожирал дома, хлипкие стены, сено, заготовленное на зиму, и даже колья, выставленные для защиты от захватчиков. Этот огонь пылал так ярко, что разгонял ночную тьму. От дыма не было видно ни луны, ни звезд, а рев пламени заглушал крики.

Второй огонь горел в сердце Этрэйна. Он рубил захватчиков со всей страстью и яростью. От крови его сверкающий меч стал красным, и даже украшенная драгоценными камнями рукоять потеряла свой блеск. Этрэйн не беспокоился за своих воинов, он знал, что они отбросят захватчиков. Знал, что они выстоят, ведь многих из них обучал сам, открыв для них Путь меча. Но в доме кьона остались жена и дети, и хоть старшему сыну Этрэйна недавно исполнилось уже четырнадцать, он едва ли мог бы защитить семью.

Копье просвистело мимо головы Этрэйна, кьон едва успел уклониться. Он обернулся, и парировал удар мечом. У нападавшего только-только пробилась борода, а на его затылке колыхался хвост черных волос длиной с палец. Куда ему идти против кьона? Заплетенные в косы светлые волосы Этрэйна опускались ниже плеча, а свободная борода доходила ему до груди. Он был воином, закаленным в боях. Он ходил на запад, ходил на кораблях. Этрэйн сам вел корабли. Что ему мог сделать воин, впервые вышедший на бой?

Кьон схватил захватчика за запястье и вывернул ему руку. Юнец выронил собственный клинок и закричал, но крик его быстро оборвался. Этрэйн ударил мечом прямо в горло недругу и резким движением вырвал клинок. Он подхватил копье, брошенное в него, и побежал к своему дому.

Воины, охранявшие дом кьона, лежали в крови. Их лица были изрезаны, животы вскрыты, из спин торчали стрелы и копья. Все шестеро не двигались и смотрели пустыми глазами на приближающегося кьона. Но Этрэйн не мог остановиться возле них, не мог позволить себе секундную слабость и закрыть их глаза. Там, за крепкой дверью, его ждала семья. Она нуждалась в нем. Нуждалась в его талантах.

Первым пал воин, что стоял прямо за дверью. Из его груди вырвалось копье, сломав ребра и разорвав кожаный доспех. Этрэйн сломал древко и вонзил обломок прямо в шею следующему захватчику.

Кьон огляделся. Один из воинов приставил нож к шее его жены, золотоволосой Гелы, а еще четверо окружили сыновей Этрэйна. Это были умелые бойцы, хоть и наемники. Такие за деньги могут перерезать горло тысячам детей, что уж говорить о двух шестилетках, одном подростке и их матери? Но даже с ними Этрэйн справился бы без проблем, будь он один на открытой местности. Не в доме. Не с заложниками.

– Ну что, псы? – крикнул Этрэйн. – У кого из вас хватит сил побороть кьона? Достанет ли вам храбрости обрести такую славу?

– Что нам до славы? – сказал тот, что держал Гелу за волосы. – Мне надо кормить людей. Поить их. Вино нынче дорого стоит. Но если ты отсыпешь золотишка больше, чем заплатили нам… Что скажешь?

– Скажу, что вы умрете, если хоть кто-то из моей семьи пострадает. Вы не глупы, знаете, на кого напали. Я Этрэйн. Этрэйн, кьон Куннара. Вы знаете о моей славе. – Этрэйн дотронулся до небольшого золотого кольца на указательном пальце. – Я убил циклопа. Как думаете, справлюсь со всеми вами?

Наемник отпустил волосы Гелы, хоть клинка не убрал, и провел пальцами по узким усам и густой бородке. Этрэйн пытался считать выражение его лица, но не преуспел. Что это? Страх? Отчаяние? Сомнение?

– Может, и справишься, – Наемник пожал плечами. – Как говорил мой отец, не попробуешь – не узнаешь.

Гела схватила клинок наемника руками и закричала. Этрэйн бросился к детям и одним взмахом снес головы сразу двух наемников, а третьего проткнул мечом, но даже он не смог бы так быстро убить всех четверых. Последний из захватчиков быстрыми движениями убил младших сыновей Этрэйна.

Орм, старший сын Этрэйна, поднял меч одного из павших наемников и даже успел отбить удар, и все же ему не хватило мастерства. Наследник кьона пал в бою, но с последним вздохом унес с собой жизнь своего убийцы. Он ударил мечом в шею наемника, и тот повалился замертво. Его кровь залила меха, постеленный на пол, а тело упало рядом с Ормом.

Этрэйн не останавливался. Его глаза уже намокли, но он все равно видел ясно. Видел свою следующую цель.

Гела чудом вырвалась из хватки наемника и тут же повалилась на пол. Она отбивалась ногами и кричала, пока Этрэйн не повалил обидчика, прыгнув на него. Могучий кьон одной рукой прижал наемника к полу, а второй бил по его лицу. Нос захватчика сломался от первого удара. Череп над бровью от второго. Этрэйн бил нещадно, его кулак превращал лицо наемника в месиво из костей, мяса и крови. Кьон кричал. Плакал, но кричал. Его руки били без устали.

Этрэйн почувствовал руку жены на плече и обернулся. Ярость ушла и осталось только горькое спокойствие. Гела смотрела на мужа, закрыв рот ладонью, и ее тело подрагивало от рыданий. Этрэйн подполз к жене и обнял ее за талию.

* * *

Сыновьям Этрэйна устроили пышные похороны. Для младших, близнецов, возвели один курган, и он был богаче прочих. Его украсили белыми цветами и золотом. У изголовья кургана стоял небольшой идол Ликока, бога солнца.

Орм, умерший достойной смертью воина, получил и достойный курган. Помимо идола у изголовья был воткнут клинок, очень похожий на меч кьона, а камни, закрывающие могилы, были покрыты красным плащом.

Многие пришли проститься с сыновьями кьона. Жрица Ликока произнесла пламенную речь о Туманном острове. Она символично вложила в землю кулоны детей в виде солнца, передавая власть над их душами Кинре, проводнице мертвых. Жрица встала между курганами так, что ее золотая корона в виде аиста закрыла собой восходящее солнце. Черное шелковое платье, украшенное рисунками птиц и золотых листьев, ровно лежало на ее красивом теле, а на груди покоилась подвеска с рубином.

– Сегодня на Туманный остров отправляются Орм, Приам и Тирри. Сыновья кьона, великого Этрэйна. Не горюйте, сородичи, ведь во владениях Волчьей стаи их ждет процветание. Кинра, да проведи ты наших детей к нужным Домам. Уложи их спать, проследи за их шалостями, одари их подарками от всех нас. – Жрица приложила обе руки ко лбу, и все вокруг, от самого кьона и его жены до слуг и рабов сделали то же самое. – Мы молимся тебе, Кинра. Молимся тебе, Ликок. Молимся тебе, Ллир. Не оставьте наших детей.

Похороны закончились, но Этрэйн остался у курганов сыновей. Он сел прямо между ними и долго смотрел вниз с холма, туда, где его люди восстанавливали Куннар. Работа кипела, несмотря на многие смерти и траур. В ту злосчастную ночь не только Этрэйн потерял близких, все лишились кого-то. Многие женщины до сих пор рыдают, не в силах удержать свою боль внутри. Все умершие ушли на Туманный остров, там их ждала благость и счастье, и все же эта мысль никого не успокаивала. Таким нельзя успокоить душу, кровоточащую в трауре.

– Молодец, сынок, – сказал Этрэйн, положа руку на курган Орма. – Из тебя вышел бы хороший воин и отличный кьон. Ты стал бы лучшей версией меня. Умный, хитрый, проницательный, сильный. Уже с четырех лет ты не боялся давать мне отпор. Даже когда мы ссорились с мамой, именно ты успокаивал нас. Всегда лез не в свое дело. – Этрэйн усмехнулся и вытер слезы. – Ну а вы, малыши? Близнецы. Какое редкое счастье для отца, сразу два сына! Вы не уступали своему брату в силе, а в хитрости даже превосходили. Служанки до сих пор вздрагивают от мыслей о ваших проказах. Вам просто не повезло. Вам не хватило времени, чтобы раскрыться. Как же жестоки боги…

Этрэйн поочередно поцеловал курганы своих детей и вернулся домой. Гела уже как обычно вышивала узоры на своем новом платье, это занятие она не доверяла никому из служанок. Никто не мог так изыскано украсить одежду, как сама Гела. Кьона словно не замечала мужа. Она не дрогнула, когда хлопнула дверь, не подняла глаза, когда ее муж снял свой зеленый плащ и отбросил ножны с мечом.

– Почему вы не спрятались? – спросил кьон. Гела не ответила, только продолжала вышивать. – Почему, жена? Вы могли уйти в подвал, могли уйти в горы. Прыгнуть в море! Уплыть подальше от этой бойни.

– Ты правда винишь меня в смерти наших детей? Я тоже любила их, я их вынашивала и кормила. Я заботилась о них, пока ты добывал себе славу на западе. Пока ты убивал проклятого циклопа, я лечила их от болезней.

– Моя слава принесла нам богатства! С ней Куннар зажил новой жизнью. Мы стали торговым центром, другие кьоны выражают нам свое почтение.

– И ты никогда не устаешь об этом напоминать. – Гела яростно дернула нить, и та лопнула. Женщина тяжело выдохнула. – Кто подослал этих разбойников?

– Ты умная, или хотя бы притворяешься таковой, вот и догадайся. Кто две зимы тому назад пытался оспорить мое право на эти земли? Кто спит и видит, как захватывает Куннар?

– Кьон Микао.

– Вздорный юнец. Ему едва исполнилось семнадцать, когда он стал кьоном, и сразу же возомнил себя героем. В прошлый раз он убежал, поджав хвост, и теперь действует исподтишка. Никто в провинции Солнца не работает с наемниками, но Микао лишился чести еще до рождения.

– Надо судить его. Надо содрать с него кожу за это преступление! Обратись к тэнну, пусть он накажет кьона Микао.

– И что я ему скажу в доказательство своих слов? Предоставлю догадки? Большинство наемников мертвы. Те, что остались в живых, ничего не знают о своем нанимателе, либо не выдают его. Да и глупо было полагать, что пытки нам чем-то помогут. Наемники становятся глухи, когда речь идет о деньгах, и в их словах нет чести. Их ответы могут быть лживыми. Нет, дорогая жена, мне нечего предоставить тэнну.

– И мы спустим мерзавцу его преступления?

– О нет. Нет. Мы будем помнить их. Мы ответим, надо лишь дождаться ошибки. Микао молод и неопытен, он оступится. А я буду рядом, чтобы его подхватить и перерезать ему горло.

* * *

К тому времени, как Куннар был восстановлен, уже наступила осень. Время урожая. В город стеклись торговцы и земледельцы, а также некоторые кьоны вместе со своим войском. Каждый кланялся Этрэйну и выражал ему свои соболезнования. Даже молодой кьон Микао.

– Ты отрастил бороду с нашей последней встречи, – сказал Этрэйн. – Хотя волосы стрижешь как мальчишка.

– Тогда ты преподал мне хороший урок, Этрэйн. Я его никогда не забуду и вновь прошу простить меня за ту наглость. Хорошо, что твои люди смогли защитить Куннар, я бы не смог привести его к такому процветанию.

– Хорошо, что ты помнишь этот урок.

Микао склонил голову, и его тоненькая черная бородка с кольцом колыхнулась. Этрэйн хлопнул молодого кьона по плечу и призвал всех за стол в зале Хадэбко, который плотники построили специально для пышных застолий. Слуги принесли еду и выпивку, прямо посреди зала разожгли костер, чтобы согреть путников и жарить на нем мясо. Кьон и кьона Куннара сидели за столом в белоснежных одеждах, и тонкое платье Гелы не скрывало ее беременности. Женщина аккуратно держала руки на округлившемся животе, и стоило ей потянуться к бокалу, как Этрэйн ударил ее по ладони.

– Тебе не стоит пить, пока ты беремена, – сказал он. – Иначе наш ребенок родится уродливым и слабым.

– Я не могу отпраздновать собрание вместе со всеми? Что подумают другие кьоны, когда узнают, что ты запрещаешь пить своей жене?

– Мне плевать, что они подумают. Ты не их жена, они мне не друзья. Если я сказал, что тебе нельзя пить, значит, так оно и есть.

Гела фыркнула и взяла-таки бокал, но только она пригубила немного вина, как Этрэйн выбил бокал из ее рук. Кьона ошарашено посмотрела на мужа, словно бы потерявшись в пространстве, а вместе с ней замолкли и все остальные в зале. Взгляды слуг и кьонов устремились к супругам, а главное к Этрэйну, который стоял над своей женой, словно туча над холмом.

Кьон зыркнул на собравшихся, и веселье началось заново, хотя разговоры стали вялыми, крики тихими, а тосты сдержанными. Он согнулся над женой и прошептал ей на ухо:

– В день нашей свадьбы ты поклялась мне в верности. Так будь мне верной, а то будет худо. – Этрэйн обошел кьону, сжав ее плечи крепкими руками, и поднял упавший бокал. – Ты пьешь не чтобы праздновать. Ты пьешь, чтобы затопить свое горе. Я вижу, как ты страдаешь. Слышу, как ты плачешь по нашим сыновьям, думая, что никто тебя не видит. Хочешь спиться и умереть в луже собственной рвоты? Я не стану тебя удерживать. Но пока ты носишь под сердцем моего сына, будь добра заботиться о себе.

– Мы не знаем, что это мальчик.

– Я знаю. Мне нужен наследник, нужен сын. Здоровый, крепкий, сильный. Достойный сын Этрэйна. – Кьон прижался щекой к щеке Гелы и говорил так тихо и ядовито, что его жена мигом вспотела. – Молись всем богам, чтобы это был сын. Если хочешь, заключи сделку с каким-нибудь чудовищем, хоть с самой Сорой. Ведь если это будет дочь, ты подведешь меня, Гела. Подведешь снова. Ты меня поняла?

– Я не могу…

– Ты меня поняла?

Гела кивнула. Этрэйн с силой прижал ее голову к своим губам и вернулся на свое место.

– Развлеки гостей, – сказал кьон и махнул рукой.

Гела вновь кивнула и поднялась из-за стола. Она взяла в руки пустой бокал для вида и вышла в зал, постоянно оглядываясь. Этрэйн пил только брагу, к мясу и хлебу даже не притронулся, лишь ковырял огромными пальцами запеченную рыбу.

Среди гостей Гела встретила свою старую подругу, кьону Аико. То была крупная женщина, знающая толк в хозяйстве. Она родила и вырастила шестерых детей и пережила смерть еще троих. Что ни говори, женщиной она была плодовитой.

– Маленькая моя! – вскрикнула Аико и обняла Гелу. – Бедненькая! Потерять всех сыновей сразу, какой кошмар! Прости, что не приехала раньше, в наших землях зима выдалась на редкость суровой.

– И к нам долетели мертвые ветра вашей зимы, подруга. Мне приятны твои сожаления, хоть рана от потери и начала заживать.

– Ты можешь чиниться и держаться перед остальными, но мне-то хоть не ври. Такая рана не заживет никогда. Но, как я вижу, боги уже одарили твое тело новым сыном.

– Хоть бы это был сын…

– Сын-сын. Поверь старой Аико. Я в этих вещах толк знаю. Вот уж боги! Одной рукой отбирают, а другой дают. Этрэйн наверняка счастлив.

– Он счастлив, да.

– А это что? Пустой бокал? У кьоны? Да еще и в ее собственном зале? Глупости! Дай-ка я тебе налью.

– Нет-нет! – Гела прижала бокал к груди и испуганно отстранилась. – Мне нельзя. Я не могу потерять ребенка.

– Вино полезно. Вино – это кровь, и не мне тебе рассказывать, как много женщина теряет крови при родах. Так что пей! – Аико схватила Гелу за руку и отобрала бокал. Она наполнила его до краев и всучила обратно. – Пей!

Гела посмотрела на мужа. Он переговаривался с прочими кьонами, видимо, о летних набегах и почти не двигался, лишь иногда кивал. Этрэйн не смотрел в сторону Гелы, и все же она чувствовала, что муж за ней наблюдает.

– Разве что один бокал, – наконец сдалась Гела и отпила немного вина.

Еще очень долго кьона болтала со своей подругой, и, почувствовав себя расслабленной, выпила не один бокал. Она смеялась, хоть за ее смехом и чувствовалось горе. В конце пира Аико осторожно, но крепко обняла Гелу и поцеловала ее в лоб.

– На заре я отправлюсь домой с мужем, – сказала она. – Но, если тебе понадобится моя помощь, только пришли весточку, и я прибуду. Или сама приходи ко мне, двери моего дома всегда открыты для тебя и твоей семьи.

Гела с благодарностью поклонилась и ушла с пира. Этрэйна уже нигде не было, и кьона направилась прямиком в свою комнату. Внутри горели свечи, и ее муж лежал на кровати прямо в сапогах. Он не спал, а только смотрел в потолок и перебирал пальцами.

– Развлеклась? – спросил Этрэйн.

– Да, – ответила Гела. – Аико приехала, я так соскучилась по ней.

– Ее муж, упрямый осел, хочет остаться дома летом. Говорит, его богатств хватит, чтобы пережить год, и он не хочет рисковать людьми.

Этрэйн встал и помог Геле снять платье. Она вытащила из золотых волос заколку, и упругие локоны упали ей на спину. Этрэйн вдохнул их запах.

– Твои волосы всегда пахнут костром и сладкими жареными каштанами. – Кьон повернул жену к себе и поцеловал ее. – Но вот губы твои пахнут вином. Что я тебе говорил?

– Аико убедила меня, что от одного бокала ничего не будет. Вино полезно для беременных, ведь мы теряем много крови.

Как только Гела договорила, Этрэйн отвесил ей звучную пощечину, да такую сильную, что женщина свалилась от одного удара. Кьон с хладнокровным спокойствием ударил ее ногой по плечу. Несильно, но точно и больно.

– Сегодня я буду спать со служанками, – сказал кьон. – Если узнаю, что ты снова пьешь, парой синяков не отделаешься.

Этрэйн ушел из комнаты, а Гела так и осталась лежать на холодном полу, сдерживая слезы. Она схватилась за свой живот, закрыла глаза и помолилась богам. Помолилась Ликоку и Ликею, помолилась Лгуну и Автолику, Кинре и Лапуте. Даже Ллиру, Небесному волку. Но в ее сердце почему-то поселилось чувство, что боги остались глухи к ее молитвам.

Глава 2. Вспоминая о Ситрике

Этрэйн бесконечно топал ногой, пока Гела кричала. Он закрыл нижнюю часть лица руками и не не моргая смотрел на лицо жены, мокрое от пота. За окном бушевала буря, и кони нервно ржали, словно предчувствуя что-то страшное.

Гела извивалась. Она стояла на четвереньках и проклинала мужа, проклинала богов и неумелых служанок, вытиравших ее лицо и плечи. Гела проклинала свои длинные волосы, потому что те свисали жирными локонами. Она проклинала свое тело, неспособное быстро родить сына. Гела на несколько секунд замолчала, опустив голову, и Этрэйн даже подался вперед, но кьона тут же закричала.

– Почти, – сказала повитуха. – Старайтесь, ребенок почти появился.

Теперь в комнате кричала не только Гела. Пухлая повитуха взяла новорожденного на руки и обтерла его маленькое тельце. Обессиленная кьона повалилась на пол. Служанки подбежали к ней, положили под голову подушку и принесли стакан теплой воды с сахаром.

Этрэйн собственными зубами перегрыз пуповину и забрал своего сына у повитухи. Он сел рядом с Гелой и положил руку ей на плечо – так генералы хвалят доблестных солдат. Громко, напоказ, немного сверху.

– Ты молодец, – сказал Этрэйн, покачивая ребенка. – Это мальчик. Здоровый мальчик.

– Ему нужно имя, – сказала Гела и зачем-то взмахнула рукой. Ее сил едва хватало, чтобы не заснуть прямо там: в хлеву на соломе. – Хорошее имя.

– Ты права.

– Назовем его в честь моего отца? – спросила Гела. Она приподняла голову и с надеждой посмотрела в глаза Этрэйну. – Он был хорошим воином. Он вырастил меня.

– Твой отец не имел сыновей, а свою жизнь закончил на войне, не достигнув и половины той славы, что снискал мой отец, – ответил Этрэйн. – Слабаком был твой отец, это всем известно, и я не позволю назвать сына в его честь. Нет. Сувэйн – вот его имя. Воин, вождь. Названный в честь деда, несущий знамена. Непоколебимый. Таким и должен быть настоящий кьон.

Гела промолчала. Служанки хлопотали вокруг нее, быстро вымыли, переодели в чистую одежду и отвели в свою комнату. Повитуха забрала Сувэйна из рук Этрэйна, хоть это ей удалось и не сразу. Кьон холодно улыбнулся женщине, когда она убедила его отдать ребенка, и аккуратно вложил сына в ее руки.

Этрэйн вышел из хлева и скрылся в лесу. Он долго шел по тропе, а затем свернул в чащу. Это был его секретный путь, его личная дорога. Она вела через заросли, вниз с холма, а потом к обрыву на берегу. Этрэйн ловко спрыгнул вниз и сел прямо у моря. Кьон снял сапоги и поставил их рядом, и вода волнами накрывала его босые ноги. Он с бесстрастным лицом смотрел в ночное небо, и даже холодный дождь не отвлекал его от мыслей. Этрэйн погрузил руки в песок и поднял голову.

– Я знаю, вы слышите меня, сыновья. Орм… Юный Орм, каким бы хорошим воином ты стал. В тебе были отвага и умение. С самого детства ты давал мне отпор. Никогда не сдавался. И в ту ночь не сдался. Но не ты бы стал следующим кьоном, а Приам. Вот у кого хватило бы духа на тяжелые решения. Даже упертый Тирри не мог совладать с волей Приама. Что за сыновья! Ни один кьон не пожелал бы лучшего. – Этрэйн хмыкнул. – Станет ли Сувэйн достойным? Будет ли он хотя бы бледной тенью вашего прерванного величия?

Никто не ответил на вопросы Этрэйна, но он этого и не ждал. Кьон отряхнул руки, лениво натянул сапоги и перед тем, как вернуться в город, взглянул на море, словно его дикие волны могли принести тела павших сыновей Этрэйна.

* * *

– Я не понимаю, зачем мы собрали здесь всех этих людей, – сказала Гела, кивнув в сторону оглушительных гостей, часть из которых уже мерялась силой.

Этрэйн созвал кьонов всех провинций, и даже тэнн прибыл со своей свитой. Пышная рыжая борода скрывала его сухое лицо и морщины, но преклонный возраст правителя все равно угадывался. Дело даже не в сутулых плечах, не в жидком животе, давно потерявшем былые упругость и прочность. Не в глазах, полных боли, не в десятках шрамов. Дело было в его руках. Скрюченные пальцы, худые ладони. Такой вряд ли мог бы держать меч, но тэнн Хирот не только здорово управлялся с клинком – против его натиска вряд ли смог бы выстоять и молодой воин, полный сил.

– Друг мой! – крикнул Хирот, подняв руки, и обнял Этрэйна. Кьон отстранился и кротко поклонился. – Да брось, тебе ли передо мной чиниться? Посмотри! Какой же все-таки грандиозный пир ты затеял! Я рад любому поводу покинуть провинцию, но рождение сына моего любимого кьона – дело особое. Где я могу сесть?

– Конечно, рядом со мной.

Служанки поставили Хироту богатое кресло возле трона кьона, и тэнн сел в него, откинув назад поседевшие волосы. Он с улыбкой взглянул на Гелу, которая держала на руках Сувэйна.

– Ты хорошая жена, Гела, – сказал Хирот, и кьона вмиг покраснела. – Моя любовь тоже была хорошей, но так и не смогла подарить мне сыновей. Надеюсь, в этот раз все будет по-другому, иначе за титул тэнна разгорится нешуточная борьба. – Хирот задумался, но тут же широко улыбнулся и хлопнул Этрэйна по плечу. – Завидую я тебе, друг мой, белой завистью завидую! Такая плодовитая жена – каково благословение!

– Жена, которая не смогла уберечь трех сыновей, – буркнул Этрэйн, отпивая вина.

– Будет тебе, Этрэйн, это не ее вина. – Хирот заметил, как Гела опустила глаза и прижала к себе Сувэйна.

– Ты прав, тэнн. Я слишком строг к жене. Она всего лишь проявила невиданную глупость, не ее вина, что ее ума хватает лишь на платья. Вина лежит на том, кто организовал набег.

– Наемники вредят повсюду, тут ты прав. Даже в моей провинции от них нет продыху, что уж говорить о торговых жилах, вроде твоих владений. Это ж золотые пути! Грабь не хочу.

– Наемники никогда не сунулись бы ко мне, Хирот, ты это знаешь. Мои воины знают Путь, их не остановить простым грабителям. Их кто-то подослал. Тот, у кого карманы достаточно глубоки, чтобы в них хватило золота за десятки жизней. Есть идеи?

– У меня всегда есть идеи. – Хирот схватил кусок мяса и закинул его в рот. – Поэтому я тэнн. Но я знаю, к чему ты клонишь. Ты уже давно пытаешься достать Микао, и мне это не нравится. Пока вы будете грызться между собой, за власть может начаться резня. Мне нужен достойный приемник, Этрэйн, и не говори, что я ошибся в тебе. – Хирот перешел на шепот. – Твои дрязги с супругой меня заботят мало, но ходит молва, что ты не так уж и благородно с ней обращаешься. Поумерь свой пыл, если все еще хочешь стать тэнном.