Король-феникс

– Ну конечно… – пробормотал он.

Они познакомились в Рани, оба сироты, голодные и никому не нужные. Яссен искал в пустыне безделушки на продажу, Сэмсон обчищал карманы. На вырученные деньги они вскладчину покупали еду, а когда не хватало – воровали. Вместе им удалось выжить.

Яссен чувствовал на себе внимательный, изучающий взгляд. Сэмсон, вероятно, испытывал то же удивление, которым всегда сопровождается встреча друзей детства спустя много-много оборотов.

Они стояли почти лицом к лицу, однако неловкое молчание словно тянулось откуда-то из глубин прошлого.

Вдруг батискаф громко зашипел, выпуская пар. Яссен и Сэмсон как один развернулись, выхватили оружие и прицелились в беззащитный аппарат.

Какое-то время они так и стояли, замерев. Затем уголок рта у Сэмсона дернулся в усмешке. Яссен и Сэмсон переглянулись, и в следующее мгновение оба в голос расхохотались. Знакомый с детства смех оживил сухую тишину и растопил лед недоверия.

Не прекращая улыбаться, Сэмсон убрал пульсер в кобуру, затем поцеловал три сжатых пальца и приложил их ко лбу Яссена: так по обычаю раванцы приветствовали родных и близких.

– Кассиан, как же я скучал.

«Кассиан». Яссен сглотнул. Так звучал его позывной у арохассинов вплоть до Сэмсонова побега. Продолжать использовать это имя после, зная, что любимый голос его никогда больше не произнесет, было невыносимо.

– Ты не забыл, – сказал он.

– Я много чего о тебе помню.

Они стали подниматься по каменной тропе, что вилась вдоль склона, поросшего соснами-ретеринами, чьи бархатистые стволы и рыже-бурая листва переливались на солнце. Сверху порхал горный жаворонок, заливаясь трехзвучной трелью. В этих горах добывали руду джантарцы, но Яссен нигде не видел ни одной уродливой вышки.

– Я выкупил всю землю отсюда до ближайшей вершины, – сообщил Сэмсон, как будто прочитав его мысли.

– И никто… ничего не сказал? – поразился Яссен.

– Не глупи, Касс, конечно же нет. Взамен мои солдаты охраняют рудники на северном хребте. Впрочем, работенка непыльная. Я даже обустроил небольшую базу неподалеку – своего рода тренировочный лагерь. Покажу как-нибудь.

– Что-то ты недоговариваешь, – сказал Яссен, вглядываясь в лицо старого друга. – Не припомню, чтобы король Фарин отличался щедростью.

Сэмсон не повернул головы, но губы его расплылись в улыбке.

– Ты как всегда наблюдателен.

Подъем стал круче; у Яссена начали ныть икры. Но тут они с Сэмсоном достигли вершины, и перед его взором во всем ошеломительном великолепии возник дом.

Великанских размеров здание больше напоминало дворец, нежели усадьбу наемника, пусть и успешного. Целиком выстроенное из джантарской стали и черного сешарийского мрамора, оно обнимало гору, будто раскинувшее крылья мифическое чудище.

– Ты что, целую гору себе в дом вделал? – удивился Яссен.

– Добро пожаловать в Чанд-Махал, Касс, – произнес Сэмсон.

«Лунный дворец». Яссен сразу понял, почему он так называется: такой же строгий, холодный и прекрасный.

У входа в просторный сад стояли две невысокие башенки, богато украшенные лазуритовым цветочным орнаментом. Часовые на башнях опустили пульсеры и приветственно отсалютовали.

Подернутые румянцем розы и сочные тигровые лилии покачивались на ветру, благоухая ароматами. Садовники обрезали разросшийся плющ. Они работали в перчатках, но по волосам цвета воронова крыла Яссен понял, что это сешарийцы. При виде Сэмсона все кланялись, но тот даже не поворачивал головы.

Наконец они дошли до зияющего чернотой входа во дворец – с мраморной аркой, увитой скульптурами драконов. Стражники поклонились, и Сэмсон, вскинув руку, пробормотал что-то вроде «вольно».

– Да тебе тут прямо королевский почет, – вполголоса заметил Яссен, входя вслед за ним в вестибюль.

Назвать внешний вид дворца восхитительным значило оскорбить внутреннее убранство. Две спиральные лестницы, расходящиеся в стороны флигелей. Мраморный пол с выложенным из самоцветов драконом. Сверху – мириады стеклышек, преломляющих солнце, отчего казалось, будто у тебя над головой звезды: вот они, только руку протяни. Яссен старался не пялиться по сторонам слишком уж откровенно, но не получалось.

– Можно сказать и так, но скорее от уважения, чем благоговения, – отозвался Сэмсон.

Взяв наконец себя в руки, Яссен оглянулся. Садовники, поприветствовав господина, вернулись к своим обязанностям.

– Они знают, кто я такой?

– Дворняжка. Помесь раванца с джантарцем, – произнес Сэмсон с поддевкой, затем обхватил Яссена рукой за шею и понизил голос: – Мы больше не уличные сироты, Касс. Этого достаточно.

Он поднял глаза к потолку, сквозь который просвечивало небо.

Яссен снова посмотрел по сторонам: да уж, совсем не та заброшка, где они когда-то ночевали. Здесь можно было содержать целую армию; каждому найдется место, и никто не будет знать голода. Вероятно, в этом и заключался Сэмсонов расчет: построить дворец столь величественный, что никому и в голову не придет припоминать его сомнительное прошлое.

Их сомнительное прошлое.

Правая рука занемела, и Яссен с некоторым трудом пошевелил пальцами, разминая их. Сэмсон избрал иной путь – и вот чего добился.

– Пообедаем? – предложил он. – Ты наверняка умираешь с голоду.

Как по команде, из соседнего помещения возник слуга. Губы у него были синие от жевательного табака.

– Господа. – Слуга поклонился. Яссен заметил у него на руке знакомую татуировку с головой быка.

– Яссен, это Мару – мой самый надежный человек. Мару, это Яссен – мой друг детства. – Сэмсон сжал Яссену плечо; руки у него стали жестче, чем Яссен помнил. – Даже больше – брат.

Услышать это уточнение было приятно, однако улыбнулся Яссен все равно настороженно. Каким бы приветливым Сэмсон ни казался, Яссен подозревал, что тот не вполне ему доверяет. А значит, нужно убедить его, что с арохассинами покончено, что Яссен ищет лишь уединения и покоя – как здесь, в горах.

– Рад знакомству, – произнес Мару, задержавшись взглядом на помятом облачении Яссена. – Напитки и закуски готовы.

– Великолепно, – кивнул Сэмсон и с ухмылкой приобнял Яссена. – До меня долетел слушок, что ты по-прежнему любишь раванский чай.

Мару провел их по длинному коридору, полному света и хрусталя. И здесь по потолку вился дракон; все трое отражались в его чешуйках-зеркалах.

Коридор оканчивался массивной двустворчатой дверью. По краю проема тянулась река, закручиваясь к дверным ручкам. Сэмсон шагнул вперед и подставил ладонь под бледный свет. Тонкий луч прошел по его лицу. Сэмсон моргнул, и луч пропал, река зашумела, а дверь распахнулась, открывая путь к горе.

Через внутренний двор с аккуратно подстриженными кустами белосерда шла дорожка из металла и камня. Над головой ослепительно сиял на солнце снежный пик, но Яссен даже не сощурился: Сэмсон не должен видеть в нем слабости.

Дорожка вела к террасе, на которой стояла резная мебель из слоновой кости. Сэмсон жестом пригласил Яссена сесть, а слуги-сешарийцы сервировали чай. Над чашками лениво вился парок. Яссен глубоко вдохнул богатый аромат листьев верми и лемонграсса. На трехъярусной менажнице были разложены тосты, а к ним – абрикосовый джем, ягоды имбирника и копченое мясо. Рядом стояли тарелки с росяными орехами в присыпке, карамелизованным инжиром и воздушным печеньем, которое, стоило его надкусить, взрывалось сладковатыми клубами.

– Все еще твое любимое? – с улыбкой спросил Сэмсон, заметив, как Яссен смотрит на печенье.

Он не смог сдержать ответной улыбки и, кивнув, уселся поудобнее.

Их внимание привлек некий пестрый промельк; Яссен успел разглядеть сокола, спикировавшего на скрывшуюся в зарослях жертву. Послышались встревоженные выкрики и щебет, среди которых Яссен узнал трель горного жаворонка.

– Порой они действуют на нервы, но клянусь: на рассвете ты услышишь хор, какого никогда в жизни не слышал. – Сэмсон откусил от воздушного печенья, и возле его губ распустилось красное облачко.

На краю двора садовник вырывал из земли россыпь грибов с серебристыми шляпками. Исходивший от них сернистый запах был до того сильным, что Яссен чуял его даже на террасе.

– На ужин будут грибы? – спросил он.

– Нет, – помотал головой Сэмсон, аккуратно раскладывая ягоды имбирника на тосте. – Тебя, полагаю, до сих пор от них воротит. Помнишь, как тебя вырвало прямо на ботинки Акароса? Небо свидетель, как он бушевал! Бьюсь об заклад, заставил тебя отчищать эти стоптанные башмаки полторы сотни раз, прежде чем снова их надел.

– Угу, но я в них еще наплевал, – сказал Яссен.

Сэмсон рассмеялся.

– Как там старик вообще? По-прежнему тянет из парней все жилы?

Вместо ответа Яссен кивнул на Сэмсонов перстень:

– Мне казалось, ты отрекся от фамильного имени. Или репортеры опять наврали?

– А сам как думаешь? – спросил Сэмсон с едва заметным нажимом.

Яссен узнал этот тон: так его друг допрашивал информаторов. Проверяет, значит.

Медля с ответом, Яссен изучал его. Да, улыбка прежняя, но это чужой человек, а не тот пацан, с которым Яссен рос. Не тот пацан, который сжимал его руку так крепко, что наутро проявлялись отметины; который божился, что порвал с фамилией, порвал с арохассинами, и клялся, что однажды обязательно вернется за Яссеном.

Он будто снова ощутил пальцы Сэмсона у себя на запястье.

– Я думаю, что, как бы ты ни клеймил свой род за ужасы, с ним связанные, ты все же скучаешь по Сешару. Если не по людям, то по лошадям уж точно. – Сэмсон издал смешок, и Яссен продолжил, тщательно подбирая слова: – Однако я никак не могу взять в толк, почему с таким богатством и властью ты не вернулся? Почему не отомстил тем, кто истребил твоих родных?

– Гляжу, ты все такой же.

Сэмсон опустил ногу и, выпрямившись, потянулся за чайником.

– По-прежнему одержим местью, – продолжил он с холодом в голосе. – Глубоко же в тебя это вдолбили.

– Ты обещал вернуться за мной, – сказал Яссен, и голос его некстати дрогнул. – Ты поклялся меня вытащить.

Сэмсон закончил разливать чай и поставил чайник. Рука у него немного тряслась.

– Ты не хуже меня знаешь, что, вернись я, арохассины нам обоим оторвали бы голову, – тихо произнес он с болью в голосе.

Сэмсон действительно бросил Яссена на произвол судьбы, и вот он явился: отощавший, весь в шрамах и ожогах – эдакий немой укор. Возможно, чувство вины наемнику было все же не чуждо.

– Смотрю, ты окружил себя земляками, – заметил Яссен, помолчав, и кивнул на садовников и слуг. – Тут что, все – сешарийцы?

– До единого.

– И Фарин тебе их отдал?

– Они не рабы, их нельзя брать или отдавать, – сказал Сэмсон с ноткой укора в голосе. – Я лишь убедил Фарина, что не из всех покоренных народов выходят хорошие рудокопы.

– Да, ведь солдаты выходят гораздо лучше, – с нажимом произнес Яссен.

Сэмсон медленно кивнул.

– Из кого-то лучше, из кого-то хуже.

Пришедший слуга долил им чаю и удалился.

– Слушай, Касс… – Сэмсон откашлялся. – Я рад, что ты со мной связался. И мне… Прости, что бросил тебя. Ты даже не представляешь, как мне стыдно. Когда ты помог мне сбежать во время задания, я хотел вернуться. Разыскать тебя. Но это было небезопасно – для нас обоих.

Закусив губу, он замолчал.

– Но когда ты сообщил, что решил переметнуться, мне нужно было принять меры предосторожности. Понимаешь… – Сэмсон положил ладонь на стол, и силуэт дракона на его перстне блеснул на свету. – У меня уже есть для тебя задание. Решай сам, соглашаться или нет. Принуждать тебя я не стану. Небо свидетель, ты заслужил отдых.

Слова добрые, но Яссен понял, что выбора у него нет, когда Сэмсон стукнул пальцем по столешнице, включая голопроектор. В воздухе возникли фотографии и новостные статьи, однако Яссен и не глядя на них знал, о чем речь.

– Раванс, – произнес он, не дожидаясь Сэмсоновых пояснений.

Друг удовлетворенно покивал.

– Догадался, значит. Все верно. Скоро в Равансе коронуют новую королеву, и мне предложили обеспечить безопасность. Знаешь почему?

Он пристально вгляделся Яссену в глаза. Тот даже не пытался их отводить.

– Потому что в день коронации арохассины планируют убить всю королевскую семью.

– Тебе сообщили еще что-нибудь до твоего побега?

– Все, что знаю, даю тебе.

Яссен достал из кармана голокомм. В нем хранились имена, адреса явок и – самое ценное – полный список арохассинских шпионов в Равансе.

– Вот доказательство того, что я полностью порвал с ними. Все здесь, Сэм.

– В таком случае ты понимаешь, о чем я буду тебя просить. – Сэмсон на мгновение замялся. – Поехали со мной в Раванс. Я поговорил с королем Лио, он согласен дать тебе королевское помилование в обмен на помощь в разгроме арохассинов. Наконец-то ты будешь свободен.

Яссен опустил взгляд на свои ладони. «Свобода» – смешное слово. Казалось бы, вот она – здесь, в тишине, в пьянящем горном воздухе. Но Раванс…

Он ущипнул себя между большим и указательным пальцем, размял кисть. Раванс – его родина, и как бы покойно ему ни было в этом саду, на самом деле он хотел сейчас быть в пустыне. Среди бескрайних покатых барханов.

Сэмсон выпрямился в кресле и внимательно смотрел на Яссена – уже не с нарочитым подростковым панибратством, а с холодным расчетом бывалого наемника.

– Достань огонек, который я тебе дал, – сказал он.

Яссен извлек фибулу из кармана и вставил в голокомм. Открылось зашифрованное досье – его досье.

– На этом огоньке все, что у меня на тебя есть. Имена, позывные, полный послужной список, даже серийные номера стволов. Достаточно, чтобы тебе дали пожизненное. И все это в знак доброй воли я отдаю тебе.

– Следил-таки за мной, – рассмеялся Яссен.

– Да, следил, – кивнул Сэмсон. – И ждал удобного случая. Чтобы не было недомолвок: давным-давно я пообещал, что помогу тебе вернуться на родину, – и, как видишь, намерен слово сдержать. Многие наверняка не поймут мой поступок, но мне все равно. Главное – я вижу: ты не изменился.

Яссен пытался разглядеть на лице Сэмсона признаки вранья, но то ли друг действительно говорил искренне, то ли очень хорошо научился скрывать истинные чувства. Во взгляде Сэмсона сияла вера – настоящая вера. Та самая горячечная уверенность, с которой он, вцепившись в Яссена после избиения за провал операции, бормотал о побеге и мести. Она же блестела у него в глазах в тот редкий случай наркотической откровенности, когда он сказал, что Яссену Найту – единственному из них всех – суждено выжить. Выжить и дожить до старости. Возможно, даже заслужить прощение богов.

Только Сэмсон не знал, что Яссен давно перестал рассчитывать на прощение. Путь назад, к свету, был закрыт. Об этом свидетельствовали и обожженные руки, и долгое плавание, и лица, которые являлись ему в ночи. Вина змеиным ядом подступила к горлу, когда Яссен улыбнулся, зная, что эта улыбка разрушит ледяную оболочку, которой Сэмсон окружил себя, будто щитом. Потому что Сэмсон тоже не изменился.

Яссен извлек огонек и убрал в карман.

– Я отправлюсь с тобой в Раванс, а ты добейся моего прощения, – сказал он. – И тогда я буду свободен.

Сэмсон приложил три пальца к губам и поднял перед собой. Яссен проделал то же самое, и, соединив пальцы, они скрепили уговор.

Глава 4. Элина

Пророк есть телесное воплощение справедливости. Осененный благословением Феникс, Пророк не может умереть; он всегда перерождается: из жизни в прах, из праха в жизнь. Последний Пророк – шестой по счету – явилась в мир пятьсот оборотов назад. Потом она исчезла, хотя никаких упоминаний о ее смерти не сохранилось. Известно лишь, что после этого Алабор Раванс повел своих людей в пустыню, где и основал королевство, которое сегодня называют Равансом.

Полная история Сайона, гл. 3

Гравилет нес их над песчаным морем к горному хребту на западной границе королевства. Несмотря на то что Агнийские горы окружала безводная пустыня, сами они поросли густокронными высокими кедрами. Согласно легендам, шестой Пророк сотворила пустыню, чтобы остановить вражеские армии, но сохранила горные леса, укрывающие храм.

Будь ее воля, Элина выжгла бы дотла и их тоже. В лесу может спрятаться кто угодно. Только в пустыне нет места секретам.

Низкие облака, нависшие над горами, превратили деревья в серебристые копья. Гравилет набирал высоту, проталкиваясь сквозь серую хмарь, пока наконец из дымки не выступила громада храма.

Храм огня был древнее Раванса, древнее даже самой пустыни. Он стоял на краю отвесного утеса, возвышающегося над деревьями. Формой храм напоминал цветок лотоса, восемь бледно-желтых крыльев-лепестков символизировали Фениксовы заветы: правду, упорство, смелость, веру, послушание, долг, честь и перерождение. На вершине каждого лепестка были установлены многоярусные светильники-дия. Жрецы по графику поднимались наполнять их горчичным маслом, поддерживая пламя.

В сердцевине цветка располагался купол белоснежного мрамора – Огненный престол, над которым вился густой столп дыма.

Гравилет совершил посадку, и Элина вышла наружу, вдыхая запахи сосен и гари. У основания лестницы стояли двое королевских гвардейцев в черной форме с красным пером на груди. Они поклонились, приветствуя принцессу и Ферму. Задрав голову, Элина окинула взглядом белые гранитные ступени, высеченные в скале.

Сердце ее оборвалось.

Они ведь могли сесть за храмом, но отец, видно, решил ненавязчиво напомнить, кому принадлежит власть. Королю, естественно, позволено высаживаться прямо на священную землю. А наследнице придется добираться туда пешком.

Элина вздохнула и начала долгое восхождение. Ферма, не отставая, поднималась следом с грацией танцовщицы. Ступени были крутыми, а лестница – извилистой, но Элина нипочем не желала показывать неудовольствие.

– Как думаешь, он знает, что мы были на митинге? – шепотом спросила она у Фермы, когда они дошли до площадки на середине подъема.

Рядом никого не было. Посреди площадки стоял большой фонтан, чья струя с грохотом обрушивалась под ноги раскинувшей крылья статуе Феникс. Элина взглянула на статую и поежилась. Красные глаза горели даже в отсутствие солнца. Жутковатое зрелище.

– Если знает, то будет в восторге, – ответила Ферма. – Наследница среди золотошапочников? Наконец-то она что-то начала понимать.

– Ну да, ну да… – пробормотала Элина.

Отец не раз призывал ее сходить на митинг, посмотреть на ярых сторонников королевской семьи и монархии.

«Еще подумает, будто между нами наступило полное взаимопонимание», – горестно вздохнула она про себя.

– Говорить буду я.

– Уж поверь, у меня нет никакого желания представать перед королем, – усмехнулась Ферма.

В конце подъема их ждали двое мужчин. Элина знала обоих. Один был Майну, Копье короля, – массивный и широкоплечий, вечно настороже; рядом с ним невысокий седовласый спутник казался совсем коротышкой.

– Ариш, – поприветствовала его Элина с искренней улыбкой. Она любила Ариша – отцовского Астру, ближайшего из советников.

Старик низко поклонился; по его волосам пробежали серебристые блики.

– Ваше высочество, – мягко прошелестел он. – Его величество уже внутри. Церемония Ашанты вот-вот начнется.

«Да сколько можно общаться с небесами?»

– Жди меня тут, – велела Элина Ферме и, пожав руку Аришу, шагнула к храму.

Вход в святилище был отделан огневиком и розовым мрамором, инкрустирован обожженными пустыней самоцветами, но дальше шел простой каменный, плохо освещенный коридор. Из глубин храма доносились гипнотические песнопения. Элина неторопливо разулась и оставила обувь у порога. Каменный пол холодил ноги, но по мере приближения к главному залу становился горячее. Гимны тоже зазвучали громче. Воздух вокруг был пронизан запахом гари и сандаловых благовоний. На стенах плясали тени – призраки поджидающего в глубине огня.

Дойдя до поворота, Элина остановилась. Горло от дыма начал давить кашель, сердце в груди забилось, будто мотылек в банке.

«Это всего лишь огонь». Она закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании. Ощутила тепло, исходящее от камня. Очистила разум от мыслей, шагнула вперед…

И словно оказалась в печи. Волна жара ударила ей в лицо, высушила губы и рот. Элина отпрянула; вся решимость разом улетучилась. Вечное пламя, взревев, устремилось под своды купола, к распростершей крылья золотой статуе Феникс. Жрецы полукругом стояли у ямы с огнем, распевая хоралы.

Посреди пламени на амвоне восседал, скрестив ноги, мужчина. Спина прямая, голова склонена. Верховная жрица Сайна в шитом зо́лотом платке стояла перед ступеньками и кидала в Вечное пламя лепестки лотоса. Огонь вспыхивал ярче, жар усиливался. Но мужчина даже не шевелился.

Неудивительно, что люди боялись ее отца.

Задержавшись за спинами жрецов, Элина преклонила колени. Грудь сдавило, будто у пустынной птицы на столе мясника. Ладони вспотели. Элина обтерла их об ноги и поморгала защипавшими глазами. Усилием воли она заставила себя сидеть смирно и не ерзать, неотрывно глядя на Вечное пламя, как бы оно ни слепило.

Дозвучал последний гимн, и верховная жрица опорожнила в яму кувшин воды из горных родников.

Затем она открыла книгу в редком для Сайона кожаном переплете, разгладила страницы.

– Здесь восседает наследник Алабора Раванса, единственного истинного короля, избранного небесами привести народ свой в землю обетованную, – нараспев прочла жрица. – Да благословит Феникс своих верных последователей. Да очистит пепел Ее наш взор от злобы и ненависти. Да пребудет благодать Ее с тем, кто хранит наследие Ее.

Король Лио поднялся. Зола осыпа́лась с его плеч, пока он спускался с амвона. Верховная жрица взяла щепотку толченой киновари и пальцами провела на лбу правителя три косые черты.

– Феникс, благослови избранных, – произнесла жрица.

– Избранных благослови, – хором отозвались Элина с отцом.

Лио принимал подношения жрецов, прикладывая их к губам: цветки лотоса, граненый горный хрусталь, лепестки пустынной розы. Элина неспешно поднялась. Сайна заметила ее и улыбнулась. Элина склонила голову, и жрица мягко коснулась ладонью ее лба.

– Став королевой, ты тоже будешь восседать посреди пламени, – сказала она, и морщинки вокруг ее глаз углубились.

– Благодарю, Сайна… – отозвалась Элина и тут же ощутила на себе отцовский взгляд.

Король, вероятно, услышал в ее голосе нотки неуверенности: как ни старалась, она не могла усидеть посреди Вечного пламени – даже удержать огонь на ладони. Не могла вынести жара.

– Элина, – позвал отец, и она обратилась к нему.

Лио был стройным и прямым, словно кедр, могучим и крепким, словно гора, с высоким породистым лбом, который Элина от него унаследовала. Ему было больше пятидесяти оборотов, но возраст никак на нем не проявлялся, если не считать проседи на висках. Возможно, сказывались недюжинное здоровье и закалка в Вечном пламени, а возможно, необходимость править королевством, которому постоянно что-то угрожает: то войны и бунты, то фанатики-революционеры и завистливые соседи. Однако когда Элина наклонилась, принимая отцовское благословение, и почувствовала на голове тяжелую длань, то поняла, что король удерживал власть не благодаря хитрости и упорству. Нет, причиной была гибель утратившей рассудок жены: вместе с ней умер и его страх.

Отец Элины не боялся ничего и никого. И это делало короля-феникса человеком крайне опасным и безжалостным.

Пол задрожал, и одна из каменных плит отъехала в сторону. По открывшейся лестнице жрецы удалились в свои подземные кельи; осталась только верховная жрица.

Она вложила в руку Элине небольшой предмет, завернутый в лист.

– Это дар Бессмертной.

Верховная жрица приходилась ровесницей отцу Элины, если не старше. Вокруг глаз разбегались морщинки, но в остальном ее кожа была гладкая и свежая, а взгляд – ясный и мудрый. Вообще, вся она казалась какой-то неестественной, будто нездешней – и от этого порой становилось не по себе. Элина кивнула, принимая подарок. Верховная жрица поклонилась и тоже удалилась под землю.

Лио опустился на колени перед ступеньками амвона. Элина приняла такую же позу и вместе с отцом стала смотреть на Вечное пламя. Жар щипал лицо, в горле першило от золы, но это не мешало видеть в огне величие и красоту. Танец всполохов завораживал. Огоньки то и дело припадали к лапам Феникс, будто преданные и покорные слуги. Да, пламя несло разрушение. Но умело оно и любить.

– Не ожидал узнать, что ты была на митинге, – сказал король. – Думал, ты золотошапочников терпеть не можешь.

– Могу, – соврала Элина. – Мне просто неприятны… их методы. Однако я решила наконец разобраться, почему ты считаешь этих людей столь важными для нашего правления.

– Каждому правителю необходимы верные сторонники, пускай по большей части и недалекие. – Отец стряхнул с рукава пепел. – Они не дают разгуляться инакомыслию. Всякое несогласие легко тонет в реве толпы…